Читать книгу Age after age - Елена Пильгун, Анна Закревская - Страница 3

Бельки.

Для среднестатистического юзера – это как котики, только плавают.

Интересно, а если детёныш нерпы смотрит на тебя сквозь 300-миллиметровый объектив, можно ли считать, что он взглянул тебе прямо в глаза? Впрочем, будет ещё время подумать об этом – в белую летнюю ночь, когда нерпы приплывут к берегам старой Териберки. А сейчас, в ночь черную, полярную, посреди заснеженных скал, стоило думать о насущном. О северном сиянии, например, которое Ник безуспешно ждал уже семь часов кряду. И согревали его только кофе в термокружке и бельки в мыслях. Много голодных маленьких бельков. Желудок противно подвело, мозг миновал запрет силы воли и быстренько прикинул, что бутерброд был съеден еще в полночь и кофе подходит к концу.

– Ну и когда ж ты засияешь? – тихо вопросил Ник, вглядываясь в темноту за окнами автомобиля.

Но звездное небо в разрыве снеговых туч молчало как партизан на допросе, а сияло вокруг все что угодно – красные огни почти разряженных аккумуляторов, прожектора за поворотом Штокмановской дороги, походная лампа в палатке ПВОшников, – только не заветная аврора. Напряжение продержалось еще десять, двадцать секунд… И схлынуло, оставляя сменщицей свинцовую усталость. Ник нажал на пульте синхронизации код остановки серии. Сейчас камера, выставленная со штативом на все ветра, последним выстрелом добьет Млечный путь, неуклонно катящийся к горизонту, и… Все. Только малость – собрать аппаратуру в багажник, проехать каких-то пять километров по зимнику в условном направлении на Териберку, завалиться в модуль гостиницы и уснуть. Ну хоть таймлапс звездного неба сделал, и то хлеб.

Камера подмигнула тундре и отключилась. Ник сделал слабую попытку вынырнуть из муторного транса, но тело категорически не хотело выходить из машины, обжигаться кожей о ледяной металл штатива и вообще как-то взаимодействовать с ночным Заполярьем. Хотелось просто замереть в объятиях пуховика и уснуть. Не пугал ни низкий заряд аккумулятора, ни истории Сороковой мили. Пусть немецкие певцы, поставленные на репит в имплантах, продолжают вещать свое Schein’, schein’, schein’ mein Stern…3 Романтика.

«Вот так и замерзают в сотне шагов от лагеря, – тупо ткнулась в затылок констатация факта. – Ну что, Николай Стрижов, самый слепой среди самых лучших фотографов „National Geographic“, итоги подводить будем или где? Давай, вспоминай свой самый лучший кадр…»

«Лучший – это за который премию дают?» – вяло отбился Ник, но память уже запустила слайд-шоу. Ха, а ты всегда так искренне верил, Ник, что твой лучший кадр еще не снят.

Сонные бельки на кромке льда. Deep-sky и щель Кассини. Вылазка ко второму энергоблоку Припяти. Охота на китов – они выбросились на берег прямо под прицелом объектива. Нет, все не то.

Немота вечной мерзлоты вдруг полнится ревом мотора, дрожит палец на спуске и сердце пропускает по три удара сразу. Ты подпускаешь блестящую железную птицу ближе, еще ближе… Лучший кадр – тот, на котором ты забыл вдохнуть. И щелкает скоростной затвор, и смеется один французский летчик. “…la blague a réussi!4» – прорывается голос через вой учебного истребителя, камера выдает на экран эскиз финального кадра с колеблющимися контурами сопла, а тебе в кои-то веки не нужны ни очки, ни линзы. Проход на малой. Острый блеск крыла, который так похож на блеск глаз пилота. Вит Обье. Вит.

«У меня ночной вылет, но после можем созвониться».

Ракета по имени Ник Стрижов вылетела из остывшей до состояния льда машины с первой космической и трехэтажной матерной. Фамилию он свою оправдал полностью, схватив камеру в охапку и невежливо закинув ее на заднее сиденье. Разлегся тут, понимаете ли, о вечном задумался, тьфу. Шевели теперь булками и крыльями. Пытайся успеть.

Вибрация в запястье настигла его на третьем километре зимника. Входящий вызов – значит, Вит уже начал искать. И это было странно, ведь самое разумное, что можно было подумать сейчас на далекой Барнаульской военно-космической базе, – ну уснул Ник Стрижов, устал бродяга-фотограф, тем более четыре часа утра по Москве… Хм, а ты ведь ему не говорил, между какими меридианами мотыляешься.

Фары выхватывали по левому борту черные голые скалы, боковой ветер ощутимо сносил машину. Увернуться от одной колдобины, чтобы въехать в другую? Да не вопрос.

– Шайн, шайн, шайн майн штерн, – взвыл Ник вместе с захлебнувшимся двигателем и немцами в башке, – или, по-русски выражаясь, гори, гори моя звезда, другой не будет никогда… хир друбен им грабен… Грабен справа, грабен слева… Окей, гугл, напомни, грабен – это окоп или канава? Или один леший куда я сейчас улечу…

Эпичнейший дрифт и проход юзом в опасной близости от угла гостиничного модуля заметили только испуганная Альфуха, местная дворняга, да полыхнувший в небе зеленый занавес Авроры. Ник дал себе всего пару секунд на взгляд через плечо. Шайн, шайн, майн штерн. Я тебя догоню. Обязательно догоню. Потом.

Пятый входящий. Что у тебя случилось, Вит?

Принять звонок. В импланты. Видео-канала не будет, пока грузится весь этот чертов умный дом с колонками-помощниками, а я сдираю трое носков.

– Привет неспящим в Сиэтле, пардон, в Барнауле, – выпалить в эфир первым, заглушая скрип скинутого пуховика. – Что стряслось, Вит?

– Да так… Привет.

Ник с размаху плюхнулся на кровать. Порваться на маленьких стрижей, но как бы подать знак этому дому, что жрать хочу немилосердно? Однако такой смущенный голос в трубке было последним, что я ожидал услышать.

– Ты не разбился там на своих самолетах? – в лоб о главном.

Обиженное «пф-ф». О, сработало.

– Я что, по-твоему, так плохо летаю, господин Стрижов?

– Нет, это я хорошо опаздывать умею, – отшутился Ник и врубил видеосвязь.

Вообще все их разговоры негласно классифицировались на «полет нормальный, жжем, камраден» и «день с собой на вынос». Шуток тогда меньше не становилось, только были они матернее и злее. Но в десятки раз чаще Ник и Вит входили в рассинхрон – у одного аврора сияет синим пламенем, у другого из рук жизнь валится, и наоборот. Судя по бледному лицу Вита Обье в заэкранной полутьме, сегодня будет тот самый случай.

– Эмм, – Вит вдруг оценивающе вскинул бровь. – Гонки? Стритрэйсинг?

Ник непонимающе воззрился на собеседника. Что-то происходило, но почти сутки в сознании неумолимо уводили его в бессознательное и расфокус.

– Или это у тебя такая пижама? – уточнил вдруг Вит, повышая градус сюра.

И тут до Николая Стрижова наконец дошло, что вместо домашнего безразмерного свитера а-ля волчья шкурка и таких же брюк перед Витом Обье сейчас предстало спортивное, накачанное бесконечным туризмом тело в обтягивающем термобелье. Белом с алыми шевронами и поистине гоночным кроем. Мда-а. Вот тебе и засияло.

– Ага, всепогодная. Защиты от радиации только не хватает, – пошутил Ник. – «Стархантер эдишн». Показать тебе улов с нынешней фотоохоты?

Вопрос был риторическим. Вит никогда не отвечал отказом на подобные предложения, а там, глядишь, доберёмся до сути. До того, что по-настоящему важно сейчас.

Мобильный интернет – не сглазить бы! – располагал к тому, чтобы не испытывать мук выбора и скинуть всё разом. Ник не удержался, открыв один из снимков в графическом редакторе. Пара минут – и тонкие линии паутинками протянулись меж звёздных скоплений, складывая бесконечность Вселенной в привычный паззл созвездий Северного полушария. Денеб, Вега и Альтаир у самого горизонта – единственный знакомый Виту звездный треугольник вдруг оброс туманными пятнами Млечного пути и росчерками крыльев Орла и Лебедя.

– Я лучше по твоим фоткам навигацию изучать буду, чем по учебным пособиям, – выдал лётчик, рассматривая самодельные карты звездного неба. – Вот же, блин, вижу эти звёзды чуть не каждый день, а столького ещё не знаю…

– А может, потому я и знаю всё это, что не вижу, – ответил Ник, привычным движением пальцев снимая с глаз контактные линзы.

Вит запоздало отвернулся, чтобы не смущать друга. Вот же открытость и простота! Сколько тебя помню, Ник, ты всегда таким был. Хорошо, что и остался.

Заброшенный на север человек едва уловимо изменился, знакомым прищуром ударив Вита под дых через сотни и тысячи километров. Да, таким ты и остался, Ник, воистину. Сильнейшая близорукость еще в детстве ставила тебе подножку, но в духовную слепоту не превратилась. И сейчас, на фоне этого прищура, таким никчёмным кажется повод, по которому я вызванивал тебя в предыдущие десять минут… Но поздно уже делать морду кирпичом, тем паче – натягивать на этот кирпич улыбку, если…

– С февраля к межпланетным рейсам допущены только лунники «Рускосмоса» и его «дочек», – на одном выдохе сообщил Вит. – Нашу контору закрывают. Я подал резюме в «Рускосмос», но на том конце глухо, как в гробу. Это, видать, называется вежливым отказом. Сейчас торчу в барнаульской учебке, как бедный родственник. Пока все спят в сплошной субботе, я летнул уже во всех местных колымагах. Пытаюсь доказать, что нужен если не космосу, то хотя бы небу.

Ник хрустнул пальцами. Это замаскировало внутренний взрыв и полыхнувшее алым желание взять друга за руку. Можно было, конечно, сейчас же нырнуть в Сеть, но кажется, Виту требовалась не сколько поддержка, сколько адрес конкретной вакансии. Вот же черт, человек специально создан для полета, создан буквально, – генное редактирование, третье поколение, идеальные навыки и способность справиться со всем, что движется хотя бы в паре сантиметров над землей, – и вот пожалуйста, за бортом. Космолетчик. Космолетчик за штурвалом обыкновенного истребителя, или как там у них эта палка называется из пола… Да хорошо, если в истребителе, а не дистанционным оператором сельскохозяйственного дрона. Что может быть печальней?

Ник быстро глянул на бледное лицо за экраном, словно высеченное из мрамора и не выражавшее никаких эмоций. Интересно, всем этим лётчикам эмоциональный модуль вместе с участками генома вырезают?.. Только фиг там, знаю я, что за этим омутом прячется.

– А чего хотел бы ты сам, Вит? Ну раз с космосом сейчас никак.

– Да хоть куда б уже полететь, – голос Вита в динамиках казался невозможно далёким. И дело было не в помехах. Просто чем дольше не позволял себе ни с кем говорить о важном, чем дольше не позволял себе чего-нибудь всамделишно хотеть, тем сложнее к этому возвращаться. – Раз не к звёздам, то в Арктику, например. Чтоб в полёте думать мозгами нужно было. Собственными, а не самолётными.

«Ну это вы, батенька, слишком многого хотите», – едва не ляпнул Ник, вспомнив разом и поезд без машиниста, и внедорожник без водителя. Те самые, благодаря которым он прибыл в эти богом забытые места точно в срок и без происшествий. Впрочем, пассажирская авиация ещё хранила верность традициям и брала в лётчики исключительно живорождённых людей, ибо чем выше от земли, тем ссыкотнее доверяться одной только бездушной технике.

– В Арктику, значит, – ушло вместо этого в эфир. – Тут как раз погодка самый смак: и обледенение тебе будет, и метель, и боковой ветер… Ты в какие-нибудь авиакомпании уже подал заявку?

– «Тут» – это где? – ненавязчиво ушёл от ответа Вит. – Арктика, она ж больша-ая…

«Ты не сказал, между какими меридианами мотыляешься», – вспомнил Ник. А зачем? Когда меня сюда посылали, Вит торчал в заливе Радуги на Луне с аварийным двигателем и ему было, мягко говоря, плевать на геометки мельче планетарного масштаба. Так а сейчас почему стало не все равно? «Ты еще спроси, почему именно в Арктику», – подколола Ника та часть сознания, что обычно заранее знает все ответы, но выдает их исключительно с фразой «а я же говорила». Все слишком очевидно… Виту просто некуда и не к кому было податься. Генномодифицированный ребенок из пробирки, детище коммуны, сын полка. После эпидемии таких плодили сотнями, попутно оттачивая перетасовку генов, но только забывали дать семью и якорек. Даже бабушки по распределению были для таких. И к кому же теперь, как не к тебе, Ник, если вы столько лет подряд каждое лето торчали на Волхове в лодке и ловили волну под заброшенным железнодорожным мостом?

– Териберка, – выдохнул Ник, пробуя на вкус непривычное все еще ударение на «и». – Это побережье, на восток от Мурманска. Тут большая стройка затевается в десяти километрах. Разработка шельфа. Может, там кто нужен, поищи.

Кивок. Тихое «спасибо… друг». Ник тихо фыркнул – неужели ты думал, что оттолкну?

– Так куда ты подал документы?

– В Питер, – Вит дернул плечом.

Ясно, в некоторых случаях и Петербург – это Север.

– Давай в Москву.

– Но…

– Москва больша-а-ая, ей видней, – Ника откровенно понесло, голод и сутки без сна превращали его в гремучий газ, желающий гореть и зажигать. И чем хуже все вокруг, тем жарче и ярче. – В Москву, камраден, в златоглавую. В какую-нибудь эйчарную лавочку, подбирающую…

<Входящее сообщение. Открыть?>

<Угу, и сэндвич с беконом. Бекон с сэндвичем. Два.>

– …подбирающую работу всем нищим и обездоленным! К чертям Луну! Одни камни и колдобины! Может, у них есть что-то красивое…

<Доброго времени суток, Ник. Материал принят, сейчас в соцсетях разойдется на постновогодней волне. Ждем, когда у тебя там засияет. Кстати! Есть предложение от NordAugen. Они готовы предоставить на испытания бионические глаза для нашей корпорации…>

– Да что у них красивого…

– Нет, ты только подумай! – Ник вдруг судорожно сглотнул и крепко зажмурился, пряча слезы. – Например, полеты над Гималаями! Представь, ты летишь и видишь, видишь каждую черточку их излома, каждую скалу, каждую… Видишь, как…

<…но это другой контракт. На пять лет в Москве. Репортажка, нуар, движуха с элементами сермяжной правды – короче, так, чтоб душу у потребителя контента рвало. Операцию проведут в «ЗаВале». Клиника первоклассная, хотя нейминг по фамилиям основателей – так себе идея. Маякни, как решишь.>

– …как солнце красит их в кармин, – выдохнул Ник.

Сейчас в кармин красило его собственный мозг, не выдерживающий перегрузки. Давай, Ник Стрижов, решай! Решай, хочешь ли ты бросить природу и заделаться репортажником – а что еще в этой Москве ловить? Решай, хочешь ли ты видеть на сотню процентов, ибо слишком тонка твоя роговица, слишком хрупок твой собственный глаз, чтобы прозреть по стандарту.

– А ты поэт, Ник, – выдохнул эфир.

Устал я, космолетчик. Устал очень. И сейчас моя интуиция выдаст контрольный совет, опередив мироздание на целый шаг, я сделаю все, что надо, и отрублюсь. И даже бекон с сэндвичем будет, наверно, завтра.

– У тебя все получится, Вит, – лечь перед экраном, почти исчезнуть с радаров. Дышать и петь. – Вспоминай меня. Был когда-то я. Утром был, и гром вызывал, звеня. Был ночным дождем, тишиной внутри, – Ник пел так проникновенно, что за эстетику грешно было зарубаться, – холодом лесным. Слыша музыку, люди смотрят сны. Сны, где я иду, сохранив плащом звезды.5

Качнулась в заэкранье темная челка, исчезло бледное лицо. Макушка к макушке, и тонкая грань экрана прячет в себе тысячи километров и пару микронов до слова «рядом».

– В три струны льётся песнь моя. Звук был, был и я. Больше нет меня6…

У тебя все получится, пилот. А если нет, то я сам приеду. Поменяю глаза и, может, даже не ослепну.

Этому дивному новому миру не нужны старые люди.

***

«Апгрейдим тушку, починим душу» – таким (разумеется, неофициально) был девиз нейрокибернетической клиники Дэна Заневского и Катерины Валько. Тандем из кодера-электронщика и психолога-универсала творил чудеса. Иногда – вытворял. Но об этом Вит Обье, направленный в клинику «ЗаВал» для прохождения профессионального отбора, не знал и знать не мог.

Юркий робот за стойкой ресепшн отсканировал паспорт лётчика, проставил в системе отметку о явке и изящно указал ему лапкой на диван. Диван был эпичен. Тёплое и мягкое нечто, светящееся изнутри, имело рыжий чехол, выполненный гигантской кружевной вязкой. «Заснуть тут как нефиг делать, – отметил Вит, – а мне сейчас тесты на скорость реакции проходить и вот это всё… Интересно, а название они специально выдумали в духе „оставь надежду всяк, сюда входящий“? На лицо ужасное, доброе внут…»

– …и нет, Дэн, я не хочу стирать эти воспоминания, – звонкий голос за ближайшей дверью мог принадлежать девочке-подростку, если бы не был таким железобетонно-усталым. – Надоело отказываться от себя. Лучше помоги мне снова вернуться в небо… раз уж твой отец отошёл от дел и умыл руки.

Вит непроизвольно прислушался. Мда, звукоизоляция в этой лавочке была не на высоте.

– Улетела птичка Буревестник, и не обещала вернуться, – это, вероятно, Дэн. – Зато оставила мне двух подопечных. Я так полагаю, идеальное комбо – это устроить вас обоих в одно и то же место…

– …но быть идеалистами мы технически не в состоянии, – третий голос также принадлежал мужчине, и Виту отчего-то показалось, что тот грустно усмехается. – Я согласен на что угодно насчёт себя, Дэн, но чтоб Си летала. И чтоб нам друг до друга не двое суток на собачьей упряжке добираться.

Несколько секунд за дверью царила тишина, потом Дэн поперхнулся и расхохотался.

– Не на собачьей упряжке, значит… Короче. Есть вакансии от корпорации «Северная заря», прям как под вас писали. Пилот транспортного аэрокара и инженер-исследователь. Ну, как… ассистент инженера, но всем же ясно, кому на самом деле пахать придётся. Научная экспедиция, интегрированная с проектом разработки шельфового газового месторождения в духе «одно другому не мешает». Пометки «human only» нет, значит, эти товарищи будут рады всем. Тем более – морозоустойчивым ребятам, которые жрать не требуют.

– Морозолюбивым, Дэн, – хохотнула неведомая Си. – Так им и напиши…

Чем закончилось странное трудоустройство, Вит не узнал. Стройная леди в облаке каштановых волос явилась пред его очи, представилась Катериной Валько и увела лётчика на тестирование.

Первые несколько минут Вит убил на попытки расслабиться и вообразить всё происходящее не более, чем забавным игровым квестом. Ну, в самом деле, какие могут возникнуть проблемы у него, пилота-универсала, который может поднять в воздух всё, что способно летать? У него, который не просто там мечтал о небе или выполнял родительскую волю, а был создан для полётов. В самом прямом смысле этого слова. Так что тесты сейчас – пустая формальность, призванная заполнить время в ожидании генетического анализа, который покажет, что процент мутаций, неизбежно накопившихся за эти годы в организме Вита Обье (не молодеем всё-таки), укладывается в допустимые рамки и ни в коей мере не влияет на участки ДНК, которые делают его пресловутым пилотом-универсалом. Анализ должен это показать, иначе…

Об этом «иначе» думать вовсе не хотелось. Время шло. При появлении разноцветных сигналов на экране Вит исправно тыкал в кнопочку соответствующего цвета на пульте. Портативный анализатор ДНК, заправленный пробиркой с кровью лётчика, мягко гудел и щёлкал за его спиной.

– Вы говорите, хотели бы работать в Заполярье? – подала голос Катерина. От неожиданности Вит вздрогнул, едва не промазав мимо кнопки. А-а, наверное, на этих тестах психологу положено быть генератором помех. Нет, мадам Валько. Того, кто умудрялся успешно взлетать в «час пик» в аэропорту, садиться при плохой видимости на военный авианосец и опознавать ближайший аэродром по языку, на котором матерятся его диспетчера, вашим милым щебетом не пронять.

– Да. Хотел бы.

Катерина издала неопределённое «угм-м» и замолчала, пролистывая открытые вкладки на голографической полусфере своего рабочего стола.

– Вы знаете, товарищ Обье, что месяц тому назад Министерство транспорта приняло поправки к документам о профотборе критически важного персонала?

Вит стрельнул глазами в Катерину и вновь вернулся к созерцанию экрана, не ответив ни слова. Лётчик умел молчать десятью различными способами, и сейчас его молчание было вопрошающим. В духе «поясните человеческим языком, какую ещё свинью успело подложить мироздание?»

– Помимо тестов на психофизиологию придётся выполнить ещё пару личностных методик, – пояснила Катерина. – На вопросики поотвечать, проще говоря.

– Это ещё зачем?

Катерина вздохнула, и в её вздохе послышалось мучительное «да кто бы знал, почему им там в Минтрансе пригорело». Вслух же прозвучало цитируемое и формальное:

– Чтобы более точно прогнозировать степень соответствия кандидата профессии… ну, и наоборот. А это, в свою очередь нужно для того, чтобы по максимуму исключить личностные факторы риска, которые в повседневной жизни могут почти не проявляться, но в критической ситуации… Это вольный пересказ методички, если что.

Вит впился пальцами в края пульта, с трудом удержавшись, чтоб не приложиться головой об него же. Он торчит в «ЗаВале» уже два часа, проверенный с головы до ног пристрастнее, чем на таможенном контроле – а кто-то там наверху решил месяц тому назад, что этого маловато?! Ну, что ещё доказывать? И кому? Не понимаю, чёрт дери.

– А вы мне это… подскажете, как правильно отвечать?

Голос Вита полнился весёлой злостью. Катька вздохнула ещё раз. За прошедший месяц её в том же духе брали на понт уже неоднократно. Лётчики, подводники, операторы атомных станций – никто не мог взять в толк, каким таким образом их же сущность может сунуть им палки в колёса. С генно-отредактированными было особенно тяжко. Они походили на пули со смещённым центром, на игровых персонажей, которым львиную долю ресурса грохнули на форсированную прокачку ведущего качества, обделив этим остальные. Как правило, сильней всего страдали коммуникативные навыки. «Дети из пробирок» были надёжны и схватывали профильные знания на лету, но учились общать и быть общаемыми с тем же трудом, какой нужен для покорения гималайских восьмитысячников.

– Помогу, – ответила психолог. – Советом. Врать себе и мне – хуже, чем рубить сплеча, поэтому отвечайте, что думаете. А подсказывать и вовсе не буду – или прикажете вместо вас за штурвал садиться?

Вит советом проникся и следующий час провёл в некоем подобии транса, выхватывая из каверзных фраз ключевые слова и решая, «да» они ему, «нет» или «не знаю». А перед глазами плясали цветные пятна выпускной дискотеки в Академии космофлота, и светлым пятном сквозь них двигалась фигурка датчанки Кирстен, единственной девчонки в потоке будущих лётчиков.

– Разреши один вопрос, Вит, – подплывает Кирстен вплотную, – почему ты три года подряд поедал меня глазами из соседнего ряда и ни разу не попробовал замутить хоть что-нибудь похожее на отношения? Тебе просто духу не хватало или это не любовь?

Ну и как тут выбрать – «да», «нет» или «не знаю»?..

Но, говорят, нет в мире ничего вечного – вот и муторное тестирование наконец-то завершилось; анализатор ДНК к тому времени уже разродился распечаткой результатов. Вит краем глаза покосился на бумагу. Россыпь зелёных галочек помогла ему наконец-то выдохнуть и вдохнуть как следует.

– Ну что, этот ястреб ещё полетает? – донеслось до Катьки из-за монитора испытуемого. Катька улыбнулась ободряюще и растерянно. За все годы её практики не случалось такого, что вакансию, идеально подходящую соискателю, уводили у него из-под носа прямо в момент тестирования. Но факт оставался фактом: за прошедший час корпорация «Северная заря» успела где-то раздобыть лётчика для работы на своих шельфовых платформах и благополучно закрыла заявку. Пассажирские авиакомпании, понукаемые Минтрансом, выкатывали к кандидатам требования одно другого круче, почти как в древней песенке: «чтоб не пил, не курил, и цветы всегда дарил, в дом все деньги отдавал, тёщу мамой называл, и к тому же чтобы он и красив был, и умён»7.

Каким образом следовало доносить не слишком утешительные результаты до соискателя, чтоб окончательно не обрубить ему крылья, чёртова методичка умалчивала. Катька вздохнула в третий раз. Да что уж там, вся наша жизнь – сплошная импровизация…

– Полетает, ещё как полетает, – ясные глаза психолога окинули Вита с тем непередаваемым выражением, на которое способен не выгоревший до конца специалист по отношению к своему клиенту, – но для начала вам придётся пройти коммуникативный курс при любой авиакомпании, Вит. Это, по сути, неоплачиваемая стажировка, зато после неё вам наверняка дадут зелёный свет. А там уже как-нибудь договоритесь, чтоб вас почаще на северные рейсы ставили, если эти края так манят…

Вит прикрыл глаза и решительно мотнул головой. В мире полумер он жить так и не научился. Что ж, красавица-Арктика, если ты не станешь мне женой, то и любовницей выходного дня я тебя тоже видеть не желаю. Потому что не любовь это, не ради тебя сказал про Север. Да и Ника только подрывать зазря и переводить в режим «ждем и надеемся» в зале прилета. А вообще, обидно как-то получается, и стыдно невесть за что. Например, за то, что некоторые искины с людьми умеют ладить лучше, чем человек-лётчик.

– А краснобайство, кстати, для чего вдруг понадобилось? – понесло Вита. – Самолёты так умны стали, что их теперь уговаривать надо на взлёт и посадку?

В Катьку был встроен датчик эмпатии, не иначе. Она прыснула в кулак, потом ещё немного поскребла по сусекам эйчар-портала и с чарующей непринуждённостью уточнила:

– А высота ваших амбиций, товарищ пилот, ограничивается расстоянием от Земли до Луны? Или, может, на Марс махнём?

Вит как вдохнул, так и поперхнулся. Впрочем, «махнём» однозначно означало «а не махнуть ли тебе, товарищ Обье». Только кто ж даст разрешение на взлёт – этот милый психолог, что ли?

– Выкладывайте, что вы там откопали, – сдался Вит, с безмерным удивлением осознав, что улыбается. Слабо, уголками губ, но всё-таки – улыбается. Впервые за чёрт знает сколько времени.