Читать книгу Земля Кинешемская. Литераторы Потехины - Елена Потехина - Страница 10

Именно известность Алексея Антиповича, как знатока русской сцены, упроченная с годами, привела к тому, что в 1882 году он был назначен управляющим драматическими трупами Александринского и Малого театров, чему много содействовал А. Н. Островский.

В то время на императорской сцене господствовали весьма своеобразные обычаи. По свидетельству современников, талантливые русские артисты должны были петь и «кривляться» в развлекательных представлениях, вроде «Мадам Анго», «Прекрасная Елена», «Чайный цветок»… Получали артисты так называемые «разовые», то есть вознаграждение по спектаклям. Кроме того, артисты выходили на вызовы и кланялись публике, а в режиссерском журнале все отмечалось: кого сколько раз вызывали, в соответствии с чем делались прибавки к жалованию.

Поэтому иметь как можно больше ролей, добиться большего числа вызовов – для каждого артиста являлось делом первостепенным. С другой стороны, количество «нахватанных» ролей приводило к тому, что учили их плохо, а чтобы иметь больше вызовов публики, «выкидывали кренделя». Декорации ограничивались традиционными диванчиками или двумя готическими креслами со стороны сцены.

Таковым предстало перед Потехиным состояние «образцового» императорского театра. Заступив на место управляющего, он круто повернул направление русской сцены в сторону жизненности, художественности и литературности. При Потехине на сцене Александринского театра стали появляться произведения новых авторов. Были у Потехина и чистые радости, когда выдастся удачное представление новой пьесы, которую он провел через все мытарства и поставил наконец. Не избалованный лестью окружающих, он был чуток к похвале.

«Маскарад» Лермонтова

В бытность Алексея Антиповича управляющим труппами, репертуар пополнился произведениями Пушкина, Лермонтова, Толстого, Шекспира, Шиллера, Мольера. И, конечно же, Алексей Антипович не забывал Островского, осознавая непреходящее значение его произведений для русского театра.

«Шесть пьес твоих я уже возобновил на петербургской сцене», – извещал он Александра Николаевича 1 ноября 1882 года.

Будучи управляющим, Потехин вместе с Островским работал над реформой казенных театров, помогал ее претворению в жизнь. После того, как Алексей Антипович сложил с себя высокие обязанности, опять же вместе с Островским, он принял участие в учреждении Общества вспомоществования сценическим деятелям (ныне – Союз театральных деятелей России) и десять лет являлся его председателем.

Вот выписка из послужного списка А. А. Потехина: беллетрист, драматург, с 1881 г. – начальник репертуарной части Императорских театров,1882—1890 г.г. – управляющий труппой Александринского театра, с 1886 г. – начальник репертуарной частью петербургских Императорских театров.

Мы видим, что по иронии судьбы ученик и почитатель таланта Островского становится как бы его начальником, ведь именно А. Потехин утверждает теперь репертуар Императорских театров, решает кадровые вопросы, а так же устанавливает содержание актеров.

А. Н. Островский

Из письма А. Н. Островского А. А. Потехину (Щелыково, 23 июля 1882 г.), мы видим, как Островский настойчиво рекомендует свой кадровый состав актеров и размер их жалованья:

«Любезнейший друг Алексей Антипович, вчера я получил от Ивана Александровича известие, что переговоры с московскими артистами поручены тебе. Сделай милость, попомни то, о чем я хлопотал всю прошлую зиму! Я прошу тебя во имя справедливости исполнить просьбу, с которой я обратился к директору, т.е. назначить жалованье Никулиной 9000, Садовскому 6000, Садовской 5000 р. и принять Васильева-Запольского. Теперь я тороплюсь и пишу коротко, скоро ты получишь от меня пространное письмо о том же.

Искренне любящий тебя

А. Островский».

Театр отнимал у А. Потехина очень много сил и времени, причем зачастую возникали ситуации, требующие выбора – совесть, справедливость, разум или чувство долга и верность традициям.

Вот выдержка из Записки Островского (1884):

«Потехин позволяет себе учить на репетициях – кого же? – Стрепетову! Да еще покрикивает на нее».

Ученик выходит из повиновения учителя, что начинает раздражать Островского. Вероятно, между ними происходит разрыв. Об этом свидетельствует довольно жесткое письмо Островского Потехину (апрель 1885), где Островский обвиняет адресата в профессиональной непригодности:

«Любезный друг Алексей Антипович. И меня прости, что я причиняю тебе письмами огорчения и разочарования; не я того хотел, я весьма неохотно возобновил и так же неохотно продолжаю переписку, зная наперед, что из этого никаких (практических) дельных результатов не выйдет, а останется только одно мозолие, как говорили в старину. Я должен отвечать тебе и на второе письмо; иначе я могу ввести тебя в заблуждение; ты (можешь), пожалуй подумаешь, что письмо твое было убедительно и что перед твоими доводами я принужден был замолчать. А писать мне вдвойне (горько) неприятно; приходится и свои раны растравлять и тебе говорить горькие истины; да и затруднительна для меня переписка с тобой: мы стоим на разных ступенях понимания изящного вообще и сценического искусства в особенности, вследствие ли твоего упрямства, или уж я не знаю чего; я должен объяснить тебе такие положения, которые объяснения не требуют, и доказывать такие истины, которые уж стали аксиомами.

Ты пишешь, что ты привык уважать людей, достойных уважения, но мыслить и действовать всегда позволяешь себе независимо и самостоятельно. И прекрасно, на твою самостоятельность действий никто и не посягал; сделай милость, действуй самостоятельно. Но не в том дело!

Ты выступил на служение русскому искусству и обществу в должности очень ответственной, требующей твердых, определенных теоретических знаний – и, главное, знаний опытных, знания тех поистине мудрых артистических приемов, какими просвещенные (патриоты) деятели, подметившие редкую способность лицедейства в русском народе, – открывали эту способность, воспитывали ее и потом постоянным наблюдением и руководством уже на сцене развивали и доводили эту способность в артисте до возможной степени совершенства и создали в Москве небывалую в мире труппу; при таких серьезных требованиях (заявлять) вместо откровенного признания в своей несостоятельности, в своем бессилии удовлетворить им, заявлять о том, что ты привык независимо и самостоятельно думать, – небольшая заслуга, а хвастаться тут нечем.

В деле науки и искусства, где есть непреложные основы, где есть последовательное преемство добытых истин, составляющих постепенные завоевания ума человеческого, игнорировать основы и всю сумму приобретений, добытых исследованием и опытом, и доходить до всего собственным умом – есть самодурство, которое и в домашней—то жизни неприглядно, а уж в публичном служении никуда не годится.

Возьмем астрономию: уж на что самостоятельнее и независимее думать, что не земля вертится вокруг солнца, а солнце кругом земли и что земля стоит на трех китах. Да только эту думу надо думать про себя и держать для домашнего употребления; а ни на кафедру, ни на обсерваторию лазить с ней не следует.

Ты, может быть, скажешь, что это сравнение преувеличено? Нисколько. Разве твоя несчастная заветная мысль, что неумелые и неуклюжие любители лучше актеров, не те же киты? Если только хорошенько проникнуться этой мыслью, то вот и довольно, чтобы погубить самый лучший театр с отличными актерами и ансамблем. И откуда попала к тебе эта несчастная мысль, какими неведомыми умственными махинациями могло сложиться в твоей голове такое убеждение?

Ты пишешь, что действуешь по внушениям «совести и сознанного долга». При чем тут совесть? Чего нет в сознании, того нет и на совести; если ты не сознаешь вреда, который ты причиняешь своими действиями, так тебя и совесть не тревожит. А вред-то между тем все-таки остается, и никому от того не легче, что твоя совесть покойна. Что же касается сознания долга, я могу сказать, что степени сознания у разных людей различны. По-моему, чем ответственнее, важнее должность, за которую берешься, тем требования долга должны быть строже. В управление сценическим искусством в двух (главных) столичных императорских театрах, которые должны служить образцами для всех театров России, ты вступил совершенно неподготовленный, не зная этого искусства ни теоретически, ни практически, потому что нельзя же считать за практику постановку нескольких своих пьес. Для того, чтобы хорошо изображать жизнь, надо ее видеть и слышать. Ни близорукий, ни глухой или человек с фальшивым слухом не могут быть актерами».