Читать книгу Двое в пути. Записки Белого Лиса - Елена Райдос - Страница 7

До самого вечера я по инерции продолжал изображать из себя невинно обиженного. Никак не мог смириться с тем фактом, что какой-то дикарь посчитал себя в праве преподать мне такой жёсткий урок. Он ведь рисковал моей жизнью. Или мне это только показалось? А на самом деле Макар был настолько уверен в своих силах, что ему даже в голову не пришло тревожиться за исход мероприятия? Как такое может быть? А как он смог меня вытащить, да ещё вроде как играючи, практически не напрягаясь? Это же не под силу нормальному человеку. Наверное, именно тогда я впервые начал присматриваться к своему сокамернику на предмет его необычных способностей. Интуитивно почувствовал, что это было только начало сюрпризов.

На закате мы с Макаром расположились на крылечке полюбоваться заходящим солнцем, и я решил, что пришла пора удовлетворить моё любопытство.

– Расскажи, как тебе удалось так легко меня вытащить из пропасти,– попросил я,– я ведь гораздо тяжелее тебя.

– Нужно больше внимания уделять своему телу,– ожидаемо ответил силач,– развивать, заботиться. А ты, как я погляжу, совсем себя запустил.

Ничего себе, заявочки. Тоже мне, нашёл хлюпика. Да моей физической форме даже профи позавидовать могут. Смог бы я сюда приплыть на байдарке по двухметровым волнам, если бы был слабаком? Внутренне я закипел, как чайник, но доказывать что-то этому немолодому, в общем-то, человеку посчитал ниже своего достоинства. Вместо этого я состроил недовольную физиономию и принялся капризничать. Сейчас даже вспомнить стыдно.

– Как-то незаметно, что ты о своём теле заботишься,– съязвил оборзевший постоялец,– даже куча кирпичей легко даст фору твоему топчану в плане мягкости и удобства.

Удивительно, но Макар совсем не обиделся на наезд, хотя у него и было основание послать меня куда подальше. Действительно, ну кто меня звал в гости? Мужик спас незнакомого ему придурка, делит с ним жильё и еду, а тот ещё предъявляет претензии по поводу недостаточного комфорта.

– Ты плохо меня слушаешь, Лис,– отрешённо произнёс хозяин Спаса,– я говорил вовсе не о том, чтобы обеспечивать своему телу всевозможные удобства, а о том, чтобы его развивать и избавляться от телесной зависимости. Я, к примеру, в случае необходимости могу спать даже стоя и не буду при этом испытывать дискомфорта.

– Так ты йог, что ли? – пренебрежительно фыркнул я. – Тогда понятно.

– Ничего-то тебе не понятно,– вздохнул Макар. – Ладно, объясню. Тело – это проявленная форма твоего сознания, оно не существует отдельно от твоего ума, который это проявление и интерпретирует. Можно до морковкина заговения накачивать мышцы, растягивать связки и так далее, но всё равно не сможешь провернуть тот фокус, что я показал тебе на мысу. Для этого твой ум должен полностью взять под контроль эту самую проявленную форму.

Тут он был совершенно прав, мне действительно стало ничего непонятно, причём именно после его, так сказать, объяснения. Видимо, возмущение было написано у меня на лбу, потому что Макар счёл необходимым опуститься до разжёвывания очевидных, с его точки зрения, вещей.

– Давай разберём, что такое проявленная форма сознания,– предложил он. – Рассмотрим каждое слово отдельно. Так тебе будет проще понять. Что значит проявленное? Может ли что-то быть непроявленным? Что скажешь?

– Может, наверное,– я пожал плечами. Мне не хотелось углубляться в философию, гораздо интересней было узнать, какими тренировками он довёл своё тело до такого идеального состояния.

– Все явления могут пребывать в проявленном и непроявленном виде,– Макар проигнорировал моё недовольство и продолжил философствовать. – Всё, что имеется в твоей реальности, проявлено. Большинство, но не всё, ты можешь воспринимать сознанием, а какую-то часть даже интерпретировать умом.

– А если я что-то не воспринимаю, то оно уже как бы не проявлено? – я скептически усмехнулся. – Так в моей реальности полно таких штук: биополя, рентгеновские лучи, элементарные частицы.

– Эх, молодёжь,– вздохнул самодеятельный просветитель тупых недорослей,– как же ты это не воспринимаешь, когда уже даже названия к этим явлениям прилепил? Мысль – это такая же вибрация, как гудок паровоза или вон трава у тебя под ногами. Просто ум их по-разному интерпретирует.

– То есть, если я о чём-то там слышал или просто задумался, то как бы уже проявил,– уточнил злобный скептик.

– Молодец,– похвалил меня самопальный гуру,– быстро схватываешь. Ментальный уровень вибраций, кстати, ещё не самый тонкий из того, что доступно в нашем мире. Но для интерпретации более тонких вибраций у большинства людей чувствительности ума не хватает. Поэтому для таких нечувствительных они как бы и не существуют. Тем не менее, эти тонкие вибрации тоже проявлены, так как сознание их вполне способно воспринимать как бы на подсознательном уровне. Пока по первому слову в нашей фразе достаточно. Переходим к форме?

Я захлопнул отвисшую от удивления челюсть и ошарашенно кивнул. А вы бы на моём месте не обалдели? Да кто он такой, в конце концов, этот отшельник? Меня что же, угораздило наткнуться на какого-то продвинутого йога и философа в одном флаконе?

– Можешь примерно описать, как ты сам понимаешь понятие формы? – Макар любезно предоставил мне возможность опозориться, и ваш покорный слуга, естественно, не преминул ею воспользоваться.

– Форма – это внешняя оболочка,– неуверенно пролепетал я.

– Вовсе не обязательно внешняя,– Макар разочарованно покачал головой,– а в нашем случае это вообще неверно. Мы ведь говорим о форме сознания, помнишь? Скорее, следует говорить о некоей внутренней структуре, о вибрационном спектре. Так понятней?

– Что такое спектр, я знаю,– надулся невежда,– но как может существовать спектр у сознания?

– Браво, наконец-то ты стал задавать правильные вопросы, Лис,– обрадовался Макар. – Давай разберём последнее слово в нашей фразе, и всё встанет на свои места. Дело в том, что слово «сознание» выбрано мной условно. Вместо этого слова ты можешь использовать любое другое на выбор: табуретка, крокодил, велосипед.

– Хочешь сказать, что существует проявленная форма табуретки? – ехидно полюбопытствовал я.

– Людям свойственно присваивать имена тому, что они наблюдают,– пояснил гуру,– это заложено в их природе. Но далеко не все звуковые вибрации, которые мы именуем словами, несут в себе смысл и отражают суть называемого явления. Русский язык в этом плане даёт значительные преимущества, потому что он очень древний и представляет собой открытую матрицу. Само звучание слова как бы подсказывает нам, что это за явление. А что делать, если нужно дать название тому, что совершенно непонятно и даже в принципе непостижимо?

– В русском языке есть слова и для этого,– вставил я свои пять копеек,– например, слово «не́что».

– Согласен, можно сказать и так,– Макар добродушно усмехнулся,– только в слове «нечто» присутствует отрицание, не находишь? А нам, наоборот, нужно назвать то, что является источником всего, всей проявленной реальности? Тут отрицание не очень подходит.

– По-твоему, источником всего является сознание? – недоверчиво поинтересовался я.

– Лао Цзы дал ему имя Дао, герметики называют абсолютом, буддисты – всеосновой, кто-то говорит о праматерии или хаосе,– начал перечислять Макар. – А мне нравится термин «единое сознание». Ты не против, если я буду использовать именно его?

– Почему единое? – слово «сознание» почему-то не вызвало у меня вопросов.

– Когда единое сознание проявляется в какой-то форме, то становится уже индивидуальным сознанием,– спокойно пояснил мой собеседник.

– А когда оно проявляется? – задал я следующий идиотский вопрос.

– Постоянно,– Макар задумчиво посмотрел на розовые облака, плывущие по закатному небу. – Это неотъемлемое свойство сознания, оно так существует.

– Ага, значит, если это самое единое сознание проявляется в форме меня, то становится моим сознанием,– наконец-то я обнаружил хоть что-то понятное в заумных рассуждениях моего визави. Впрочем, тут я явно поторопился с выводами. И ответ Макара не замедлил это подтвердить.

– Точно,– Макар удовлетворённо кивнул,– а если оно проявляется в форме табуретки, то становится сознанием табуретки. Ты, кажется, уловил суть.

Ну да, уловил. Только не суть, а лёгкое помешательство. Какое может быть сознание у табуретки? Я пялился на радостно улыбающегося философа и никак не мог сообразить, кто из нас больший псих: он, который несёт откровенную околесицу, или я, раз слушаю эту околесицу, развесив уши. Видимо, Макар прочёл мои мысли, потому что его улыбка вдруг сделалась печальной.

– Лис, ты ещё не забыл, что мы используем слово «сознание» только потому, что так договорились? – он хлопнул меня по коленке, как бы подводя итог вечерней беседе. Мол, ты пойди, переспи с полученной инфой, а потом обсудим.

Но меня такой расклад не устроил от слова совсем. Да я заснуть не смогу с этой кашей в голове.

– Правильно ли я понял, что ты сейчас приравнял меня к табуретке? – ехидно поинтересовался любознательный неофит. Если честно, я ожидал, что Макар начнёт оправдываться, заявит, что я его неправильно понял, мол, он имел ввиду совсем другое. Как же я ошибся.

– Ну да, всё, что проявлено, имеет одну и ту же природу,– Макар снова заулыбался, видимо, решил, что я наконец его понял правильно. – Форма, она же – вибрационный спектр, у всех проявлений разная, а по сути всё является сознанием. Ну или праматерией, абсолютом, дао, если тебе так понятней. В общем, всё сделано из одной и той же субстанции.

– Тогда получается, что всё в нашей реальности живое,– рассуждения Макара внезапно начали мне нравится, вызвали какой-то отклик в душе. Я уже давно подозревал, что так называемая неживая материя на самом деле тоже может чувствовать.

– Главное, что всё обладает способностью проявляться,– пояснил Макар,– это действительно важно.

– Почему только это? – удивился я. Мне-то казалось, что представление о мире, как о живом организме, и есть самое важное.

– Потому что всё, что ты видишь, слышишь, ощущаешь, чувствуешь, думаешь, всё это является проявлением твоего сознания,– медленно, с расстановкой произнёс Макар. – Оно – часть тебя самого, той проявленной формы единого сознания, которую ты называешь «я».

– А ты? – я уже уловил суть его рассуждений, но нарисованная им картинка никак не желала укладываться в моей голове. – Кем является Макар, которого я сейчас слушаю?

– А я – всего лишь интерпретация твоего ума определённых вибраций твоего же сознания, которые ассоциируются с ещё одним игроком в той замечательной игре, которую мы зовём жизнью,– Макар произнёс эту фразу с таким видом, словно это было нечто само собой разумеющееся.

Эта последняя капля явно переполнила чашу моей восприимчивости к заумным сентенциям старшего товарища. Голова просто отказывалась вмещать в себя новый опыт. Наверное, в ней уже и так было полно всяческой полезной и не очень информации. В общем, мне требовалась передышка.

– Так, пожалуй, на сегодня с меня довольно,– я решительно поднялся и направился вниз по склону к озеру.

Макар не стал меня удерживать, видимо, чувствовал, что лучше дать мне немного времени, чтобы переварить полученные знания. Самое странное – это то, что я вовсе не пытался списать услышанное от Макара на буйную фантазию моего собеседника. У меня возникло такое странное ощущение, что я уже и раньше слышал подобные рассуждения, более того, я это ЗНАЛ. А ведь это вовсе не так, в эзотерических книжках о природе реальности ничего не говорилось, по крайней мере, в таком ключе. Откуда же тогда взялось это странное узнавание? А вдруг эзотерики не врут, и мы действительно перерождаемся? Тогда я мог слышать об этом в прошлой жизни. Вот было бы забавно.

Я вернулся домой, когда уже стемнело. Макар явно меня поджидал, на столе уже стояли миски и дымился чугунок с кашей. За ужином мы почти не разговаривали, но я явно напрасно решил, что мой самопальный гуру выбросил нашу беседу из головы. Ему почему-то было очень важно, чтобы я проникся его теорией. Когда пришло время чая, Макар сочувственно посмотрел на моё напряжённое лицо и покачал головой.

– Похоже, тебе не помешает подкормить мозги чем-нибудь сладеньким,– поставил он диагноз. – Сходи-ка за мёдом, там, в твоей банке вроде ещё немного оставалось.

Я смущённо опустил глаза. Эту баночку мёда, которая была в моём багаже, я втихаря прикончил ещё во время дождя, пока в одиночестве мерял шагами нашу хижину. И ведь понимал, что это нечестно, деликатесами нужно делиться, но ничего с собой поделать не мог, мне требовалось чем-то заесть творящийся в душе раздрай. И на что я надеялся? Что Макар не обратит внимания на такую подлянку? Наивный идиот.

– Прости, мёда больше нет,– промямлил я. – Я его съел ещё два дня назад.

– Глупости,– отмахнулся Макар,– я только что видел полную банку, когда ходил в погреб за крупой к ужину.

Он легко поднялся и через минуту поставил передо мной полную банку мёда, ту самую мою банку. А какой же мёд я тогда прикончил? Может быть, у Макара был свой запас, и он просто устроил мне урок по правилам общежития? Ещё один. Что ж, с него станется. Я надулся, как индюк. Что это за детский сад? Мог бы просто сказать, что я скотина, а не устраивать тут показательную порку.

– Я ведь уже извинился,– мне было стыдно, но и каяться до бесконечности не хотелось. Разок ткнул меня носом в собственное дерьмо и хорош, нужно и меру знать.

– Что-то я тебя не пойму,– Макар пожал плечами. – Не хочешь мёд, съешь шоколадку. Тебе точно сейчас нужно поесть сладкого, Лис.

Он говорил спокойно и рассудительно, прям доктор у постели больного, типа, прописал рецепт. А меня взяла такая злость, что захотелось запустить этой банкой прямо ему в наглую рожу.

– Какие ещё шоколадки?! – взвился я. – Тут до ближайшей шоколадки грести четыре часа, если повезёт с погодой.

– Да вон же на столе лежит,– на лице насмешника появилось выражение наигранного удивления. – Или ты молочный с орехами не любишь?

Я мог бы поклясться, что секунду назад этой плитки шоколада тут не было. Да и не могло её быть. Я с собой из сладкого взял только мёд, а все запасы Макара я прошерстил ещё в свой первый визит в погреб. Там было только самое необходимое для выживания. До меня наконец дошло, что трюк с мёдом вовсе не преследовал цель меня проучить, тут было что-то другое. Макар устроил мне ещё один квест, только несчастный испытуемый пока не мог разобраться, в чём он заключался.

– Это какая-то иллюзия? – предположил я, осторожно дотрагиваясь до яркой обёртки. Бумага была гладкой на ощупь, как ей и положено быть. – Нет, на иллюзию не похоже, тогда в чём подвох?

– Да бери уже,– рассмеялся фокусник,– это же твой любимый шоколад.

– Откуда ты знаешь? – я подозрительно покосился на шоколадку. Вообще-то, это была сущая правда, молочный шоколад с миндалём был моей слабостью. Но откуда об этом мог узнать отшельник, живущий в одиночестве на необитаемом острове? Может быть, он мои мысли читает? Вот это была бы настоящая засада.

– Какой же ты недоверчивый, Лис,– посетовал Макар,– а я думал сделать тебе приятное, компенсировать полученный шок. Мы вроде бы уже договорились, что ты будешь мне доверять. Передумал?

Похоже, он специально создавал эти ситуации, чтобы выбить меня из состояния уверенности, заставить подёргаться. И надо признать, ему это удалось, привычное устойчивое здание моего мира вдруг пошло трещинами и начало заваливаться с явным намерением рухнуть и засыпать меня обломками. Макар, видимо, сообразил, что его проказы могут привести к необратимым последствиям для моей психики, и решил внести ясность.

– Лис, тебя ведь не покоробило, когда я сказал, что с помощью ума можно сделать своё тело очень сильным,– его улыбка стала ласковой, почти заискивающей. – Почему же ты так напрягся, когда я задействовал свой ум для манипуляции с другой проявленной формой сознания, в данном случае, с шоколадкой.

– Ты материализовал плитку шоколада?! – вот и не осталось от моего знакомого материального мира даже строительной пыли. Кто бы мог подумать, что снести такую монументальную конструкцию можно при помощи обычной плитки шоколада? Странно, но я почему-то совершенно не испытывал шока от такой демонстрации могущества человеческой мысли. Мне даже сделалось весело. Мир-то, оказывается, гораздо интересней, чем я мог себе вообразить.

– Угощайся,– вместо ответа, Макар разорвал обёртку и разломил шоколадку на ломтики.

Можете не верить, но это был тот самый, мой любимый шоколад, который мы с удовольствием и прикончили за чаем и разговорами. Я пока не стал пытать моего удивительного товарища на предмет предела его магических способностей, ещё будет время для допроса с пристрастием, но должен признать, что демонстрация с шоколадкой придала его философским рассуждениям внушительную весомость. Одно дело, когда ты швыряешь в собеседника ничем не подтверждённые теории, и совсем другое, когда угощаешь его шоколадом, созданном на основе этих самых теорий. Может быть, события, приведшие меня на остров, которые я раньше воспринимал исключительно как трагические, были на самом деле величайшей удачей в моей жизни? Стоит над этим поразмыслить как следует.