Читать книгу Однажды кажется окажется. Книга 1 - Елена Рыкова - Страница 2

1

Они шли долго.

Старуха вела старика к месту, где было дерево.

Лес вокруг был жёлтый, мёртвый. Земля сухая. На месте тиса, который стоял тысячи лет, была дыра.

– Древостой[1] весь сгорел. – Старуха пошла в обход выжженной воронки. – Слабый совсем ифрит был, да вырвался всё же. Надо вернуть его. Пока не натворил дел.

Старик достал из кармана шальвар сложенный вчетверо список, расправил на ладони:

– Вера из Таллемай властвовала над ним.

Старуха кивнула.

– Где она? – Он говорил тихо, и тон его не содержал угрозы, но старуха распрямилась, готовая защищаться.

– Дочь в Москве у неё. Навещать поехала.

Он помрачнел. Но говорил по-прежнему спокойно:

– Вызывай её.

– Уже. – Старуха смотрела ему в глаза, обжигалась. – Что тут случилось, Ахвал? Не Вера тут виной, знаешь ты об этом. Не по вашему ли это ведомству?

– Возможно это. – Он внезапно сник. – Волна была силы большой, раз Балама освободила. От разломов такое бывает. Проверить все признаки надо.

Ветвистой своей рукой старуха оперлась о плечо старика. Они стояли на краю глубокой чёрной воронки, комья сожжённой земли иногда обрывались и скатывались вниз под их ногами. Молчали. Думал каждый о своём, но оба – об одном и том же.

2

В третьей палате третьего корпуса спортивного лагеря «Агарес» слышалась возня.

– Позырила?[2] Яртышникова нет? А Пашули?

– Пусто! Ни старшего тренера по настольному теннису, ни младшего! – бойко отчиталась Лиза Мишаева и прыгнула от дверной щели на свою кровать. Заскрипели пружины. Тина, её старшая сестра, подошла к окну, дёрнула за шпингалет. В палате стало прохладно. Внизу, в темноте, шуршало море.

– Ну что, договорились? – Тина распускала косу, как на гуслях играла: плавно шла пальцами по волосам снизу вверх. – Чья страшилка лажовее[3] всех, тот галопом до ворот и обратно.

Марта Веснова потёрла веснушчатый нос: она знала одну историю. С такой не проиграешь. Главное – успеть рассказать её вперёд остальных, вдруг кто ещё в курсе.

– А тренерá застукают вдруг? – спросила Соня. Специальной мягкой тряпочкой она протирала свою ракетку. Василий Викторович, их старший тренер, считал, что Соня Гамаюнова «подаёт большие надежды». Весной он сделал ей ракетку бесплатно – дерево взял от старой, накладки купил новые, клеил сам. Соня очень её берегла: это стоило больших денег, которых у них с мамой не было.

– Кого застукают, того и проблемы, – Тинка сузила глаза, – а ты не по главной аллее беги, тропинками.

– Чёй-то «ты»? – возмутилась Соня, убирая ракетку в бежевый чехол с надписью «STIGA»[4]. – Я не проиграла ещё.

– Отлично. – Тинка хитро глянула на неё. Широкий ворот Сониной ночнушки съехал вбок, обнажив куриные ключицы. – Начали. Кто первый?

– Можно я? – крикнули одновременно Лиза и Марта. И сразу же: – Чур моё счастье!

– На комано-могано[5]?

Девочки встали в кружок, потрясывая сжатыми кулаками:

– Камень, ножницы, бумага – цу-е-фа! Цу-е-фа! Гамаюнова, последняя! Давайте ещё раз. Цу-е-фа! Лизон – вылетела. Ну что, Веснова, остались мы с тобой на поле боя. Цу-е-фа! Цу-е-фа!

Они выкидывали одно и то же: два кулака, две раскрытые ладони, два пальца – указательный и средний. Наконец Марта выиграла и, поймав «бумагу» Тины, начала радостно кромсать её своими «ножницами».

– Так и быть, Веснова, начинай. – Тинка выключила свет и села по-турецки на свою кровать. Лизка покопалась в рюкзаке, достала карманный фонарик. Космические ракеты и спутники на её пижаме немного светились в темноте.

– Пришли как-то девочки в игровой зал, – начала Марта. Она старалась говорить зловеще, но выходило плохо. – В помещении было много всяких автоматов. В самом пыльном углу стоял «Морской бой», и никто в него не играл.

– Уа-а-а-а-а-а-а-а-а-а… – громко зевнула Тинка, – извини, так интересно, что я заслушалась, продолжай.

Лизка беззвучно засмеялась.

– Мишаевы, сейчас получите у меня. – Марта тряхнула железной спинкой кровати. – Так вот. Все девочки стали играть на разных автоматах, а одной захотелось в «Морской бой». Ей говорят: «Не надо, все дети, которые играли в этот автомат, пропали». Но девочка никого не послушала, решила, что всё это россказни и ерунда. Она купила в кассе жетон и бросила его в щель «Морского боя». Заиграла музыка, по экрану поплыли кораблики. Девочка прислонила лицо к перископу и прицелилась. Вдруг всё вокруг пропало и она услышала чей-то плач.

Соня смотрела на неё во все свои серые глаза. Марта приободрилась.

– Девочка оказалась внутри автомата. Музыка тут звучала приглушённо, пахло сладкой резиной и было полно других мальчиков и девочек. У всех была зелёная кожа. «Кто вы такие?» – спросила девочка. «Мы дети, которые играли в “Морской бой” и пропали», – ответили дети. «А почему у вас зелёная кожа?» – спросила девочка. «Потому что мы умерли, – ответил ей один мальчик, – все дети, которые поиграли в “Морской бой”, умерли». – «Неправда! – крикнула девочка. – Я играла и не умерла!» Вдруг она увидела, что на неё несётся чёрный корабль. Она повернулась, чтобы убежать, и поняла, что в неё целится огромная винтовка. Девочка услышала выстрел и умерла.

– Неплохая попытка. Жаль, провальная. – Тина подавила очередной зевок. – Теперь я! Лизон, осветительный прибор!

Сестра кинула ей серебристый фонарик, и Тинка направила его луч себе под подбородок, хотела, чтобы лицо стало страшным. Но свет сделал кожу полупрозрачной, круги под глазами чёрными, а ноздри и мочки ушей – ярко-розовыми.

– Слушайте же! – но девочки валялись от смеха.

Тинка слезла с кровати, подошла к зеркалу и тоже захрюкала.

– Так, ладно, спецэффекты подкачали, – она засунула фонарик под одеяло, и по комнате разлился приглушённый свет, от которого все предметы вокруг казались таинственнее, чем на самом деле, – буду брать вас ораторским искусством. Жила-была девочка. Жила она с мамой и с маленькой сестрёнкой. У неё не было папы, потому что папа умер. А как он умер – никто не знал, но мама девочки очень боялась чёрного человека. – Мишаева сделала паузу. – Девочка мечтала о модных кроссовках и о плеере, но мама не могла купить их ей, потому что у них не было денег. В комнате у девочки было чёрное пятно на обоях. Оно было там всю жизнь, сколько девочка себя помнила. Однажды из пятна вылез чёрный человек и сказал: «Я подарю тебе плеер и кроссовки, но за это заберу твою сестрёнку». Девочка отказалась.

Мишаева снова замолчала.

– На следующий день чёрный человек вылез из пятна и сказал: «Я подарю тебе кроссовки и плеер, но за это заберу твою маму». Девочка снова отказалась. Прошёл ещё один день, и человек снова появился. На этот раз он сказал: «Я подарю тебе и плеер, и кроссовки и не буду забирать ни твою маму, ни твою сестрёнку».

Голос у Тинки стал низким, чужим. В палате шевелилась только занавеска – лениво, как сонное привидение.

– Девочка обрадовалась и согласилась. Тогда чёрный человек сказал: «Но я заберу тебя!» Когда мама вернулась домой, она увидела на кровати в девочкиной комнате новые чёрные кроссовки и чёрный плеер. А девочки и её сестры не было. Человек обманул девочку и забрал вместе с ней и её сестру. Мама достала керосин, вылила на чёрное пятно, на плеер, на кроссовки и подожгла. Пятно сразу же вспыхнуло, послышались крики. Когда сгорел весь дом, мама девочки купила билет на поезд и навсегда уехала в другой город.

– У меня даже носки от страха сползли, – сказала в тишине Соня, и они засмеялись.

– Теперь я, я! – радовалась Лизка, елозя на кровати. – Однажды одна девочка поехала на море. Эта девочка была талантливой пианисткой и даже выступала на конкурсах. А ещё она очень любила кататься на велосипеде и плавать. Девочка на море купалась, загорала и познакомилась с очень красивым парнем. Он сидел на большом камне возле воды…

– Ну, так нечестно, – перебила её Тина, – эту страшилку нам дядя Серёжа на Селигере рассказывал.

– Ну и что? – вскинулась Лизка. – Типа ты свою сама сочинила.

– Да её просто знают все, – скучно сказала Тина. – Какой интерес?

– Мартынка, ты знаешь такую?

Марта мотнула головой.

– Я тоже не знаю, – прошептала Соня. Она натянула одеяло до подбородка. – Но я бы уже перерыв сделала. До утра.

– Девули, никаких перерывов! – отрезала Тинка. – Ладно, Лизон, продолжай, если своего мозга нет.

– «Знаешь ли ты, – сказал девочке юноша, – что всё, что тебе кажется, однажды окажется?» – Лизе очень хотелось рассказывать дальше. – «Посмотри вокруг. Облака похожи на диковинных животных, трещины на асфальте – на древние письмена, а складки на моём одеянии – на чудище из подземной страны».

Лиза вытащила фонарик из-под Тинкиного одеяла и направила его луч на складки простыни у себя в ногах.

– «…так вот. Тебе это всё не кажется. Облака – действительно диковинные животные, которые пасутся на небе, а если ты изучишь письменность трещин на асфальте, то узнаешь своё будущее». – Лизка щёлкнула выключателем и продолжала в кромешной темноте. – «Так что же, – спросила девочка, – значит, в складках твоей одежды правда живёт чудовище из подземного мира?»

Мишаева-старшая упала на подушку и демонстративно захрапела.

– Тин! – шикнула на неё Марта. – Тебя мы слушали!

– «Нет, – ответил юноша и вдруг мерзко захохотал, открыв рот, полный жёлтых клыков, – чудовище из подземного мира – это я!» И, прежде чем девочка успела убежать, он превратился в ужасную змею с человеческой головой. Голова, клацнув зубами, откусила девочке руку. Девочка попала в больницу, там ей сделали протез. Она больше никогда не смогла играть на пианино, кататься на велосипеде и плавать. А по ночам ей казалось, что её протез похож на змею, которая хочет откусить ей голову, пока она спит.

Лизка включила свет, и девочки слепо заморгали.

– Зыкинско![6] – заулыбалась Марта. – Это вообще моя любимая игра: «однажды кажется окажется». Когда мы только в этот лагерь приехали, я представляла, что здание административного корпуса – это вокзал. Всё было похоже: башенка с часами, барельеф со стариком верхом на крокодиле. Я шла и воображала, что слышу шипение пара, который валит из-под колёс паровоза. А яблоня рядом с фигурой пионера с трубой похожа на человека с восемью руками: двумя он разминает спину, двумя тянется к небу, четырьмя – к земле. Деревянные трибуны на стадионе – на огромных длинных удавов-людоедов.

– Мартынк! В следующий раз вместе поиграем! – Лиза мечтательно смотрела в окно.

– Поосторожней, а то чудовище из подземного мира откусит вам головы! – усмехнулась Тинка. – Ну что, Гамаюнова? Ты одна осталась. Давай нам свою страшилку, потом бегом до ворот и спатеньки.

– Я мало какие знаю… – начала отпираться Соня, понимая, что перед натиском Мишаевой ей не устоять.

– Договор есть договор, – сказала Лиза.

Соня долго ворочалась в кровати, не решаясь заговорить.

– Начинай уже, – поторопила её Тинка.

Марте было жалко Гамаюнову: самая младшая из них – всего одиннадцать. Ей было тяжелее всех в «Агаресе»: кроссы, тренировки, ОФП[7]. Даже море Соню не радовало. Ей хотелось домой. Но «большие надежды» и новую ракетку надо было отрабатывать. Спортсмены не ноют.

– Жила-была женщина, – тихо начала Соня, – и было у неё три сына. Однажды послала она их в лес. Идут сыновья и видят: летит голубка, а за ней ястреб. Скачет колдун на коне, кричит: «Убейте голубку!» Поднял старший сын лук. Но не послушал он колдуна, убил не голубку, а ястреба. А голубка улетела. Разозлился колдун и превратил мальчиков в три дерева. Ждала мама сыновей домой, ждала – не дождалась. Пошла искать – пуст лес. Вдруг слышит: плачет её младшенький, ему всего четыре годика было. Смотрит – стоит дубок. И рядом ещё два, побольше. Поняла женщина, что это злой колдун её сыновей в деревья превратил. Стала она им воды носить, а как расколдовать – не знает. Тут прилетела к ней голубка, села старшему дубку на ветку, говорит: «Сними с себя все рубашки, отдай воде всё золото, что имеешь, и вернутся к тебе дети». Так женщина и сделала: нарядила дубки, выбросила в реку богатство своё, и превратились сыновья её обратно в людей, а голубка стала прекрасной принцессой, и старший сын на ней женился.

– И стали они жить-поживать, добра наживать? – уточнила Лиза.

– Так, – медленно сказала Тина, – это вообще никакая не страшилка, а детская сказка.

– Русская народная, – поддакнула Лизка. – Нещитово[8].

– Бежать тебе, Гамаюнова, до ворот.

– Девчонки, час ночи уже, – сказала Марта, – может, не надо? На зарядку не встанем.

– Ладно тебе, Март, спасибо. – Соня вылезла из-под одеяла. – Я с самого начала знала, что мне бежать.

Она вытянула из-под кровати чемодан.

– Девули, смотрите, любым моментом пользуется, чтобы красоту выгулять, – сказала Тинка.

Соня уже натягивала кофту поверх ночнушки.

– Холодно просто.

– С люрексом и Минни-Маус. Я б в ней спала не снимая, – сказала Марта.

– Гуд-бай. – Соня перекинула ноги через подоконник и спрыгнула на землю.

– Ты, главное, не дрейфь[9], мы тебя ждём. – Тинка свесилась из окна, чтобы проверить, нет ли кого из тренеров на улице.

Аллеи лагеря были пусты.

– Туда и обратно, делов на три минуты, – прошептала Соня и побежала.

– Яртышникова увидишь – закапывайся в землю! – шёпотом вдогонку крикнула Марта, и все засмеялись.

3

Соня не любила страшилки. Особенно когда Тинка рассказывает. Её истории всегда кончались хуже всех. Девочка сама согласилась с предложением чёрного человека. Человек забрал девочку и её сестрёнку. Этот человек стоял у Сони перед глазами: чёрное лицо как вырезанная из дерева маска. Потрескавшаяся кожа, рот растягивается и рвёт щёки на кровоточащие раны. Бесконечно долго падает на пол кукла, в которую играла ни в чём не повинная сестрёнка.

Она решила бежать тропинками, не высовываться на главную аллею. Но не потому, что не хотела попасться, а потому, что боялась статуй пионеров. Она и днём шла мимо них быстро, стараясь не вглядываться в гипсовые лица, оскаленные в хищных улыбках. Ночью их белые мучные тела светились в темноте чересчур ярко. И речи не было, чтобы приблизиться.

До ворот «Агареса» было недалеко – мимо второго и первого корпусов, где жили велосипедисты, ватерполисты и большой теннис. Она застегнула молнию на кофте до самого верха: пусть Мишаевы смеются сколько угодно, а ночью прохладно. Днём жара, вечером холод – июнь. Вот море и не прогревается. Кофту мама подарила, в ней не так страшно.

Первое время она бежала, потом перешла на шаг. «Агарес» лежал перед ней чужой и тихий. На стенд «Ими гордится лагерь» падала тень административного корпуса. Лица на фотографиях казались синими. Деревья высовывали из земли перекрученные корни. Ночной стадион освещался шестью высокими одноногими фонарями. Соня старалась идти тихо, чтобы хвойные иглы не хрустели под ногами. Её дыхание после бега всё равно казалось громким, заглушавшим остальные звуки: когда она двигалась, мир вокруг тоже оживал, кто-то шагал по параллельной дорожке, тянул к ней свои ветвистые лапы. Но стоило ей остановиться, всё стихало. Только море шумело вдали, а вокруг – тишина: ни ветерка, ни хруста.

На воротах висел большой замóк – садовник Ван-Иван, коричневый и мягкий, как картофелина к весне, навешивал его каждый вечер. Соня дотронулась до его ржавого бока, постояла, вглядываясь в темноту снаружи. Что-то белое, похожее на занавеску, мелькнуло за забором.

– Мама? – спросила Соня. Тут же одёрнула себя: дура.

Какая мама – здесь, ночью? Она в Москве, приедет только через двадцать дней. Возьмёт отпуск, снимет в Гурзуфе жильё, будут две недели счастья: только они вдвоём, море и книги. Никаких тренировок. И страшилок.

Маленький огонёк пролетел у Сони перед носом, опустился на травинку. Светлячок. Один за другим они загорались на лугу, начинавшемся сразу за воротами, – как лампочки на новогодней гирлянде. Соня вспомнила, что Дуглас Сполдинг[10] – мальчик из книжки, которую она недавно прочитала, – собирал светлячков в банку, чтобы освещать ими свою комнату. Она была почти влюблена в этого Дугласа – как он ходил с отцом в лес, как боялся, что стелющийся туман заберёт его младшего брата. У Сони не было банки. Но можно набить карманы. Марта даже от бабочек визжит, вот будет прикол, если напустить светлячков в палату.

Она протиснулась в щель ворот: сначала голова, потом остальное тело. Трава на лугу мерцала под кедами. Соня провела рукой по макушкам закрывшихся цветов, и волна светлячков взлетела в воздух.

– Обалдеть! – прошептала она.

Огромное чувство распирало изнутри. Волшебство! Вот бы кто-нибудь увидел в центре огненного вихря её руки, вздымающие сотни потрескивающих искр. Глупое желание. Вокруг никого не было. Но она всё равно обернулась, ища глазами зрителя.

На тропинке стояла девочка. Пухлая и невысокая, она была одета в белую блузку и белую юбку. На шее был повязан галстук, похожий на пионерский, но тоже белый. Волосы убраны в два хвостика, за ушами – банты. Девочка держала в руке бенгальский огонь, который горел чёрным пламенем. Соню бросило в жар. Ей захотелось повернуться и проверить, все ли статуи пионеров на своих постаментах, – главная аллея лагеря была хорошо видна отсюда, – но она не смогла отвести от девочки взгляд. Всё ещё надеясь, что ничего странного не происходит, Соня тихо сказала:

– Привет.

Девочка наклонила голову.

– У меня праздник, – голос девочки был похож на потрескивание костра, – пойдём со мной?

4

– Сколько прошло? – Марта так хотела спать, что слезились глаза.

– До фигищи[11]. Шестьдесят восемь минут. – Тина положила часы на тумбочку.

Лизка перевернулась с боку на бок: она давно спала.

– Я закрою окно? – спросила Марта. – Холодно.

– Ну всё, – решительно встала Тинка. – Я иду к тренерам. Что-то случилось. Общая легенда – мы спали, я встала пописать, а Гамаюновой нет. Лизона разбуди, скажи.

Она собрала длинную ночную рубашку в кулак и, шурша тапочками, вышла в коридор.

Вскоре Марта услышала тихий стук и звук открывающейся двери.

– Василий Викторович, – извиняющимся тоном говорила Тинка в гулкой тишине спящего третьего корпуса, – Соня пропала.

– Лизка, проснись, – Марта дотронулась до плеча девочки, – сейчас Яртышников придёт.

5

Вера сошла с ночного поезда, когда в голове зашуршал старухин голос: «Балам сбежал. Возвращайся!» Она ускорила шаг – по кромке моря, наверх к горам, вдоль забора спортивного лагеря.

Почти всю свою жизнь Вера исполняла договор, который духи леса заключили с теми, кто следил за равновесием. Много лет она удерживала ифрита в тисе и хранила тайну. Дерево исходило ядом, временами ствол его раскалялся, а цвет становился красным. Но ей всегда удавалось его подавлять. Все эти годы ежедневно шла её маленькая война и ежедневно она одерживала победу: ифрит оставался деревом.

Так продолжалось до этого вторника. Они с дочерью ели мороженое на ВДНХ, когда вдруг стало так больно, что Вера на мгновение ослепла. Через секунду раздался взрыв, а за ним – обморок. Когда она пришла в себя, то сразу же поняла, что случилось: никакого взрыва на самом деле не было. Это там, у моря, вырвался из дерева он. Она не смогла его удержать.

Сообщение старухи пришло с опозданием. Вера уже была здесь, в Крыму. Но страх её, переливчатый, смешанный с безумной надеждой, что, может быть, есть ещё шанс всё исправить, окаменел окончательно: значит, всё необратимо.

«Я выпустила древнее зло».

«Как это случилось?»

«Почему?»

Лес стоял тихо, она чувствовала его тревогу. Листья ничего не шептали ей, и это было странно: деревья начинают болтать, лишь завидев людей леса – скогср, как их называли древние. Воздух был бездвижен.

На поляне лежала девочка лет десяти. Белое бесплотное существо склонило над ней три свои головы и жадно, поспешно насыщалось. Толстый крысиный хвост равномерно ходил по земле туда-сюда. Девочка умирала. Быстрыми прыжками Вера пересекла поляну и, выпустив когти, ударила. Он пошатнулся, сделал пару шагов вбок. Вера собрала силу в клубок и обратила девочку – так он её не достанет. Он повернул к ней своё узкое лицо. Бычья и баранья морды, торчавшие по бокам человеческой головы, как огромные опухоли, довольно шипели. Из бараньих ноздрей шёл дым. Вера поняла, что опоздала: он наелся. Сил у неё больше не было: истрачены на превращение девочки.

– Сюда! – прошелестела ей сосна.

Вера отступила в дерево. Струя огня настигла её уже там, внутри.

Она закричала.

Сквозь пелену она видела, как он неторопливо подходит к сосне. Вера чувствовала, как поглощает её кора, слышала, как стонет раненое дерево.

– Теперь квиты, – довольно сказал Балам.