Читать книгу У меня есть Я, и МЫ справимся. Дерзкое руководство по укреплению самооценки - Светлана Комарова, Елена Рисберг - Страница 11

Обратиться за помощью невероятно сложно, даже если речь идет о небольшой, разовой просьбе, например:

• посидеть с ребенком пару часов;

• помочь разобраться в программе или приложении;

• обратиться к помогающему практику – психологу/коучу;

• перехватить небольшую сумму до конца месяца.

Почему так?

Возможно, в голове все еще звучит лозунг: «Не верь, не бойся, не проси» – суровая правда жесткого дефицитарного мира. Ибо без толку. «Нет, я, конечно, могу обратиться за помощью, когда меня совсем припрет. Если я буду в полном отчаянии…» – возразишь ты.

Вот именно это и страшно. Сам факт просьбы в таком понимании является признанием отчаяния, беспомощности. Пока я не попросила – я справляюсь, я ОК. Как только прошу – расписываюсь в несостоятельности. В этот момент я оказываюсь в зоне уязвимости.

Социумные правила игры предписывают нам постоянно демонстрировать атрибуты «успешного успеха». В создание мифа о собственном благополучии много вложено. И чем сложнее ситуация, тем тяжелее бывает попросить о помощи. Просьба – это ведь не приказ и не требование. Это обращение к доброй воле человека, который от тебя не зависит. Те, кого я прошу о помощи, могут отреагировать на нее по своему усмотрению.

• Могут помочь.

• Могут отказать.

• А могут, помимо первого и второго, «потыкать палочкой» в эту мою уязвимость: поучить жить, позлорадствовать, рассказать, как мне нужно было жить, чтобы избежать этой ситуации, напомнить: «Я же предупреждала…»

«Отказ в просьбе лишний раз подтвердит мне, что я никто и ничто», – не раз слышала я во время сессий. Так бывает, если родители театральные, дипломаты, работают на вахте. То есть они далеко, эмоционально недоступны или заняты настолько, что, когда они нужны, у ребенка нет к ним доступа. Крохе их не хватает, в первую очередь матери. Маленький ребенок так и не смог для себя утвердительно ответить: «Я есть? Я присутствую?»

Потому как собственное присутствие малыш ощущает через реакцию других на него. А если они никак не реагируют и не приходят, значит, он не существует.

Это странное рассуждение бродит по закоулкам подсознания и крайне болезненно реагирует на отказы и игнорирование. И повзрослевший человек с подобными глубокими детскими травмами избегает ретравматизации и не просит.

Не может даже рта раскрыть и произнести просьбу. Ему кажется, что отказ его разрушит. Подтвердит самые страшные подозрения.