Читать книгу Ничего не бойся - Елена Романова - Страница 2

Свет

Жила-была Дурочка на Свету, что белее нутра жестяной крышки. Тот Свет по краям родимыми пятнами надкусила ржа, отчего он с трудом открывался и закрывался. Роняла Дурочка на него ржаные крошки и жженые спички, которые со Свету слишком скоро сживались, и любила кружиться в нем с другими былинками, невесомо резвясь, словно закатная мошкара, и всегда удивлялась заново: «Чудо чудное, диво дивное».

В знойный полдень порой прилетала к ней острая колкость из сада, цапая прямо в высокий лоб. Вскрикивала тогда Дурочка: «Вот досада!», – срывала из-под ног листок и, лизнув, к боли приклеивала. Так с зеленой заплатой иной раз до самого заката и сидела. Все ждала, когда комары в небо подниматься станут. В синих сумерках, будто люди, плача, отходили те от земли. И глядела на них Дурочка долго-долго, и жалела их, и сердилась, хороня злых комаров под белой ладонью.

Но однажды в полночь, как явилась Луна, круглая, аки шар людей, пригорюнилась Дурочка: выть-не выть, – обратившись попросту кто знает во что.

Море

Отправилась Дурочка к Морю – пепел тоски развеять, а Море свирепствовало и брызгалось, ровно дитя неразумное. Ждала-ждала она у Моря погоды да, не дождавшись, прикрикнула: «Чай не стакан капризничать!»

И Море опешило.

Море присмирело.

Спрашивала Дурочка вопросы разные – подносило Море волны в ответ одна за одной.

– Знаешь, Море, а ты не сказать, что словоохотливо, хоть верят: волны твои – шепот. Только я не могу разобрать, что ты несешь?

– Отстань, Дурочка, будь человеком! А я буду Морем…

– Ах так!..

Сняла Дурочка с ног сандалии и на берег бросила, хотела ноги босые омыть, но Море подняло волну и помчало скорлупки сквозь белую пену.

Спохватилась Дурочка:

– Море, Море, верни мне мое!

Не послушалось Море, кружа корабли-сандалии – в бликах солнечных пряжки огнем горели. Рассердилась Дурочка, взяла камень с берега и в Море ударила.

– Ты потише давай с камнями-то, знаешь, я не больно люблю круги на воде.

Огорчилась Дурочка, что с Морем рассорилась, и присела на край, пену руками гладить. Убегали волны от пальцев, пугливо, как робкие птички.

– Скажи, Море, а какие у тебя звери любимые?

– Не знаю, Дурочка, может, киты…

– Ну, они же такие огромные, тебе там от них разве не щекотно?

– Зато поют, как никто не поет.

Опустила Дурочка голову к груди, опечалившись, что не знать ей ни в жизнь этих голосов, попросилась тогда:

– Забери меня глубоко на дно…

Море тонкое ее платьице окропило солью.

– На дне лишь молчат да слепнут!

Не испугалась Дурочка Моря ни капельки, поднялась с колен и скрутила пальцами мокрые складки.

– Ну и что, буду жить в глуби, точно жемчужина!

– Кто ж тебя выловит?

– Ловец и выловит!

– Сгинет ловец твой, за тобой гоняясь! И ты сгинешь!

– Лягу у него в глазнице, так и заснем.

– Так и не проснетесь. Что это за любовь?

– Да что ты о любви знаешь-то, глупая лужа! Лежишь тут, пока в тебе другие живут!

Замолчало Море вдруг и навек. Набежала тьма и тьму не рассеять. Обернулось Море зеркалом мертвецов, поднести ко рту – не собрать дыхания. Испугалась Дурочка, что Море обидела, звала-звала его, просила откликнуться и расплакалась, заклиная простить.

Но не дрогнуло Море, не отозвалось, и узнала Дурочка, что такое Безмолвие.

Лес

Отчаялась Дурочка услыхать хоть слово от Моря и ушла с онемевшего берега, не стерпев Тишины. Долго-долго брела, не разбирая дороги, пока не наткнулась в пути на бескрайний Лес. Осень веткам пускала кровь. И выла. И плакала. Безутешная.

Встала Дурочка подле Леса, как вкопанная. Призрак Моря парил над деревьями. Лес готовился отойти ко сну.

– Лес, мне скучно, так скучно… – жалобилась Дурочка, и листы на землю звонче слов ее сыпались. – Молчит Море, ничем его не пронять, спит, что медведь у тебя под кожею в стужу лютую.

– Так бывает, Дурочка, ничего не поделать с ним, лучше мне помоги с одеялом, вот здесь, подержи за кончики.

– Лес, ну что же ты! – рассердилась Дурочка. – Расскажи мне, как дальше быть? Мудрость твоя корнями в землю вросла, а мне теперь и спросить не у кого…