Читать книгу Такой долгий и откровенный день (сборник) - Елена Ронина - Страница 6

– НУ ЧТО, Лелька, рыба замечательная!

– Ты знаешь, действительно! Я так волновалась. Не знаю, наверное, все-таки возраст. И рыбу удалось купить только двух сортов, ты же знаешь, я всегда делаю из трех. И кастрюли такой глубокой с плоским дном здесь нет. Думала, все, опозорюсь, ничего не выйдет. А вроде получилось.

– Миш, тебе понравилось? – крикнула Ольга сыну. Он уже давно вышел из-за стола и сидел в своем кабинете за компьютером.

– Конечно, мама, – ответил Михаил, не отрываясь от работы.

– Думаю, он даже не услышал, о чем я его спросила. Весь в отца. Тот вечно был в своих мыслях.

– В мыслях о своих книгах, – поправила подругу Ядвига.

– Ты об этом? – Оля задумалась. – Наверное, ты права. Юлечка, а тебе? Ты наелась, лапушка?

Девочка укладывала спать на диване новую куклу.

– Было вкусно. Мама, можно я пойду с Машей во двор?

– Ты назвала куклу Машей? – Ядвига подошла к Юле. – Почему? Может, придумаем с тобой вместе какое-нибудь красивое имя, сказочное? Смотри, какая кукла интересная. И платье на ней бальное. Давай она будет Эсмеральдой?

Кукла, действительно, была необыкновенной. Ольга потратила много времени, чтобы ее купить. У нее никогда не было знакомых детей-девочек, и она сначала просто не представляла, что выбрать. Про мягкую игрушку в такую жару даже не думалось. Ну какой может быть мишка или слоник? В такую жару и к себе-то такую игрушку не прижмешь. Ну конечно, кукла. Только вот какая? От сплошных рядов одинаковых заморских Барби Ольгу замутило. Что это? В это можно играть?

В ее детстве были большие краснощекие пупсы. В такого же играл и маленький Миша. И спал долго с куклой Валериком. (Боже, и почему с Валериком? Сам вот придумал и назвал! Разбери этих ребятишек.) Пока в один ненастный день Валерик не упал с кровати. Фарфоровая голова бедняги разбилась вдребезги, Мишка долго и безутешно плакал. И потом начались проблемы со сном. Новый Валерик был ему не нужен, и без своей куклы он отказывался засыпать категорически.

Оля выбирала подарок для Юлечки и вспоминала сначала свое детство и игрушки, которыми играла, потом детство Миши. Как же все изменилось! Красочные конструкторы, огромные автомобили, просто как настоящие. А куклы-то, куклы?! Нет, Барби покупать Оля не хотела принципиально. Пусть будет вот эта хорватка. Красивая резиновая мордашка, светлые кудряшки, национальный задорный наряд. Она купит Юле именно ее. И будем надеяться, девочка не разочаруется.

И действительно, Ольга угадала. Юля сразу приняла игрушку, вот уже два часа ее из рук не выпускает, за столом потихоньку кормила ее с ложечки. Смешные они, девчонки. Вот и имя ей уже придумала. А Ядвиге не нравится.

– Мне нравится Маша. Ты же знаешь, я против необычных имен. Все должно быть, как в жизни, – холодно ответила Юля. – Так я пойду во двор?

– Конечно, конечно, деточка. Мы сейчас с тетей Олей тоже переместимся на веранду. Оля, да? По-моему, жара, наконец, спала. Что ты скажешь?

– Отличная идея, Ядька! Сейчас я сварю роскошный кофе, и мы будем с тобой сплетничать на веранде. С хорошим кофе и настоящей сигаретой.

Ольга раздвинула огромные окна и пригласила подругу на веранду. Мощеный пол из шероховатого камня, полосатая маркиза. Мебель вся также из ротанга, только светлая, цвета меда. Маленький диванчик, два кресла, журнальный столик. Опять минимум мебели, максимум удобства и уюта.

– Располагайся, кофе сейчас будет. Как ты любишь, с пенкой! – заговорщицки подмигнула Ольга. И, понизив голос: – Я не знала, что она стала звать тебя мамой.

– А как ей еще меня называть, мачехой? Ой, Лелька! Всего не рассказать. Это все потом. Для этого нам нужно с тобой больше времени. Как же хорошо, что я приехала на две недели. Нет, ну ты почувствовала ее характер? Ей не нравятся красивые имена. На меня намекает. Маша в вечернем платье. Оля, плебейская кровь. Я ничего не смогу сделать. А как она сама одета, ты заметила?

– Ну, сейчас девочки вообще странно одеты, мне непонятно, – осторожно произнесла Оля, хотя и ей наряд Юли показался как-то не по погоде. В отличие от Ядвиги, девочка после самолета не переоделась. Колготки (это в такую-то жару!), черная водолазка.

– Все как-нибудь образуется, – Ольга не знала, как поддержать подругу, они не общались слишком долго, и действительно им было что рассказать друг другу.

Ядвига прошла обратно в дом, помочь Ольге с посудой.

– Да-да, ты права. Оставим это. Все это пустое, пустое. Ладно, говори, какие чашки брать. Вот эти, желтые?

– Ядвига, не позорь меня. Из этих желтых я пою чаем рабочих. Купила здесь, на местном рынке. Но они веселые такие, летние. Опять же, как ты заметила, подходят к моему новому видению жизни. Но, Ядвига, парадный обед!!! Зря я, что ли, Кузнецовский фарфор с собой тащила. Именно думая вот о таких случаях. Вот приедет ко мне вредная Ядвига и спросит: «Ну что, надоело тебе народ удивлять, начала кофе из обычных магазинных чашек пить?» – а тут я – раз, и свой сервиз! Я его, если надо будет, и на Северный полюс с собой заберу!

Ядвига расхохоталась и сразу превратилась в смешную конопатую девчонку.

– Лелька, Лелька, пусть эти годы идут к черту! И будем мы с тобой и дальше не молодеть, а и наплевать. Главное, чтобы в душе мы сами себе не изменяли. И оставались всегда собою.

– Неси на веранду! – Ольга передала Ядвиге маленькую сахарницу, белую, с неприметным цветочным узором. На первый взгляд ничего особенного. Но это не для знатоков: кто представление имеет – и тонкость фарфора оценит, и клеймо на обратной стороне разглядит.

– Не разбить бы!

– А ты аккуратней. Тут пол везде каменный, если что, все сразу на мелкие кусочки, – нарочито строго сказала хозяйка. И тут же улыбнулась: – Ой, подруга ты моя дорогая, – Ольга дотронулась до руки Ядвиги, – а неважно это все. Главное, ты приехала. А посуда, она бьется, это не страшно! Слушай, у меня же есть потрясающая пластинка. Сейчас будем пить кофе и слушать Шопена. Помнишь, как раньше.

Конечно, Ядвига помнила. Они обе вросли в классическую музыку, столько лет жили в ней. Но предпочтение всегда отдавали Шопену. Под его музыку обе когда-то танцевали «Шопениану». Как же здорово, что и для Ольги это было важно.

Ольга поняла настроение подруги.

– А как ты думала, это всегда со мной.

На веранде они удобно расположились в мягких креслах, обе закурили и погрузились в завораживающую музыку польского композитора. Даже жалко было прерывать молчание. Потому что молчали они каждая про свое, но вместе, и им было хорошо от этого. И вспоминался их каждодневный класс и Катерина с резким голосом и громкими хлопками в такт:

– Девочки, собрались! И раз, и-и два! Ольга, держи спину, Ядвига – руки! Батман, еще! И глубокое плие.

Ольга поняла, наконец, что безумно рада встрече с подругой, со своей молодостью.

Прошедший год был для нее тяжелым. Этот перелом, никак не могла встать на ноги, ничего не хотелось. Ну и, как результат, расплылась, конечно. Нет, Ольга знала, что для семидесяти лет она выглядит достаточно прилично и еще очень даже моложаво. Пришлось обновить гардероб, и это тоже было неплохо. Ольга умела носить вещи.

Но сама про себя она знала, что изменилась. В молодости Оля была очень похожа на польскую актрису Барбару Брыльску, только темноволосую. Такой ее Ольга видела только в одном фильме – «Анатомия любви». Фильм был в свое время страшно популярным. И сравнения эти с Барбарой даже раздражали Олю. Потом актриса выкрасилась в белый цвет, и приятели немного успокоились. Теперь Оля сияла своей уже несравненной аристократической красотой. Как правильно заметила Ядвига, все это осталось только в душе. Ну что же делать. Жизнь практически прошла. А еще хочется и встречаться, и стол накрыть, и, слава богу, есть еще силы вот так встретить дорогую подругу.

– Подожди, Ядвига, подожди. Ты же мне привезла подарок. Нет, ну ты подумай – память! Я со своей фаршированной рыбой и фамильным сервизом забыла обо всех правилах приличия. Позор, Ядвига, позор. Что это? Скатерть? Боже, неужели это та самая, которую ты привезла из Парижа?! Нет, не возьму, с ума сошла, я же знаю, что она для тебя значила.

Ольга держала в руках обычную на первый взгляд белую скатерть. Едва угадывалась белая же вышивка затейливыми вензелями.

Ольга расцеловала подругу, у обеих глаза наполнились слезами.

– Того уже не вернешь, Леля, и ты осталась единственным человеком, кто может это оценить. А я уже вспоминать ничего не хочу. У меня другая жизнь. Юльке семь лет. Я хотя бы десять лет еще обязана жить.