Читать книгу Нечаянная мелодия ночи - Елена Сазанович - Страница 3
2
ОглавлениеЯ хорошо помню это утро. Его цвет был сиреневым от необычного рассвета. Его запах был сиреневым от изумительной сирени, взорвавшейся миллионом цветочков этим утром прямо под нашим окном. И я подумала, как рано в этом году пришло лето. И я настежь распахнула окно. И аромат летней зелени вперемежку с городской пылью ворвался в мою комнату. Я глубоко вдохнула свежий утренний воздух. И в это мгновение отлично поняла своего брата. Как хороша была жизнь!
Мне не хотелось в это утро придумывать сложности и размышлять о жизненных бренностях и невзгодах. Мне хотелось просто стоять у окна вот так, босиком, в одной пижаме, любоваться солнеяными красноватыми бликами на стенах домов и разглядывать крупные капли росы, сверкающие на лепестках только что расцветшего куста сирени. И эти капли росы мне уже не напоминали слезы. И если это и были слезы, то радости и торжества жизни.
В это мгновение мне так захотелось быть копией своего брата. Который каждое утро просыпается именно так. Если идет дождь, он подставляет ему лицо. И не прячется от хандры и печали в четырех стенах. Если падает снег, он берет его в свои ладони, наслаждаясь холодной красотой совершенных снежинок.
Я же начала с легкого. Я почувствовала вкус жизни летом, которое наступило весной. И продолжая следовать минутному порыву какой-то безумной любви к жизни, я продолжила тоже простым. Я решила этим утром не идти в школу. Педантизм и реалистичность которой мгновенно бы разрушили мое настроение. Я же хотела, чтобы появившийся сегодня вкус жизни остался как можно дольше. И я облизала пересохшие от волнения губы. И вновь почувствовала этот сиреневый приторный вкус.
В это мгновение раздался звонок в дверь. И я вздрогнула от неожиданности. И набросила на плечи плед. Мне вдруг стало холодно. Я тихонько приблизилась к двери комнаты и слегка приоткрыла ее.
В коридоре я увидела брата, который недовольно бурча что-то под нос, типа – какого черта в такую рань! какой это идиот не спит по утрам! и вообще сверну шею любому, кого увижу на пороге, будь то сам дурак-директор моей младшей сестры, которая стала наглым образом прогуливать уроки! – под последние угрозы Игнат решительно распахнул дверь. И тут же завопил от счастья.
– Ба! Ну и ну! Какого черта! Вот не ожидал! Какой класс!
Он продолжал вопить еще минуту-другую и даже радостно обнял неизвестную мне особу. А я все пыталась через дверную щель увидеть, кого это он так радостно приветствует. Но была точно уверена – это не мой директор решил почтить меня своим присутствием по случаю единственного прогула за всю школьную жизнь. И, пожалуй, это не подружка Игната, поскольку слишком уж громкие раздавались хлопки по плечу и спине, которые любая девушка просто не выдержала. Если конечно Игнат не перешел на тяжелоатлеток.
Когда же вот-вот из-за широкой спины Игната должен был показаться загадочный гость, я плотно прикрыла дверь комнаты. Я не помню, то ли мне надоело ждать, то ли смутное предчувствие прокралось к моему сердцу и я испугалась. Но от двери так и не отошла. И услышала приятный мужской голос.
– Давненько мы с тобой не виделись, Игнат.
– Да уж, – рассмеялся мой брат. – А это для меня? Странный знак внимания.
– Не обольщайся. Я помню, что у тебя есть сестричка. Маленькая такая и миленькая. Она что, в школе?
– Не думаю, она ужасная прогульщица. И лентяйка. Просыпается только к обеду, когда прилежные ее соученики благополучно возвращаются из храма науки.
– М-да? Вот уж не подумал бы. А всегда казалась такой отличницей и моралисткой. Интересно, чем она занимается по ночам, если так поздно встает?
Ну, это уже было слишком! Мне изрядно надоело выслушивать этот бред, и я выскочила из комнаты. Не думаю, что в этот миг я была похожа на романтическую принцессу, ожидавшую своего принца. Босая, укутанная в плед, с растрепанными после сна волосами и перекошенным от негодования лицом.
В ответ на мое появление раздался удивленный свист.
– А она не такая уж маленькая, – заявил непрошеный гость.
– И не такая уж миленькая, – с радостью подхватил мой славный братишка.
В это мгновение мое лицо стало покрываться густой краской. Я во все глаза смотрела на друга моего брата. И от удивления даже не подумала, насколько «красиво» выгляжу.
А он улыбался мне белозубой улыбкой. Высоченный, широкоплечий. Зачесанные назад черные волосы удачно гармонировали с легким белым костюмом. И я тут же влюбилась. Моя первая любовь, как и положено, была внезапна, с первого взгляда и непременно посвящена другу старшего брата.
Он протянул мне веточку сирени. И мое дыхание остановилось. Так и должно было случиться. Сиреневое утро. Сиреневый запах. Белый легкий костюм. Широкие плечи. Умный проницательный взгляд. И – веточка сирени. Разве по-другому приходит первая любовь?
– Небось у нас под окном содрал? – кивнул на веточку мой добрый брат Игнат. И в одно мгновение разрушил идиллию.
Я свирепо на него посмотрела и тут же перевела уже нежный взгляд на гостя, осторожно приняв из его рук цветы.
– Какая чудесная, – я глубоко вдохнула сиреневый запах.
– Была чудесной, – поправил меня брат. – Теперь в домашних условиях она быстро скорчится, почернеет и накроется.
– У вас плохие домашние условия? – иронично спросил незваный гость. И мне понравилась его ирония.
– Наоборот, слишком хорошие для беспризорного цветка. Они привык к грязи, мокроте и солнечным ожогам.
Гость расхохотался во весь голос. И мне так понравился его смех.
– Ты такой же шутник, дружище.
– А ты такой же галантерейный зануда. Зато моя сестра изменилась, не правда ли?
– Да, стала красавицей – смущенно ответил приятель, явно кривя душой, поглядывая на мою лохматую голову, выглядывающую из-под пледа.
– Не-а, она просто слегка отупела. Видишь, какой у нее глупый взгляд.
Это было выше моих сил. И я, глотая слезы, заскочила в свою комнату. И закрыла ее на задвижку. И рухнула на диван, уткнувшись мокрым лицом в подушку. В эти минуты я ненавидела своего братца. Эти дурацкие шуточки, эти подленькие подколки. И только гораздо позднее я поняла, что этим нелепым шутовством он пытается меня защитить. От предстоящей боли, про которую он уже тогда знал.
Позднее, проводив своего приятеля, Игнат как всегда постучал в мою дверь. И виновато улыбнулся.
– Ты чего, Светик? Ревешь, что ли? Глупости все это! Ничего я такого не сказал… Ты же знаешь. Я всегда…
– Ты… Ты… Да, ты всегда! Всегда меня ненавидишь! А я тебя! Слышишь, я тебя тоже ненавижу, – я задыхалась. То ли от недостатка слов. То ли от их избытка. И в бешенстве стала колотить кулаками по груди брата.
Он молча ждал, когда я успокоюсь. И в его глазах я тогда впервые заметила грусть. И я успокоилась. И заплакала.
– Неужели это правда, Светик? – внимательный взгляд бегал по моему растерянному лицу. Мой брат понял, что я влюблена. И я не собиралась от него это скрывать. Я слишком долго ждала любви. И когда она явилась ко мне вот так, сиреневым утром, внезапно. Я никому не позволила бы ее отнять у меня. Потому что верила, что судьба является только тогда, когда ее не ждешь. Я еще не могла знать, что рок, бывает, является тоже внезапно. Тоже сиреневым утром и тоже в белом костюме.
– Неужели это правда, Светик? – Игнат повторил свой вопрос. И в его глазах по-прежнему прочитывалась плохо скрываемая грусть.
Я гордо встряхнула головой. Я много читала, что за любовь нужно бороться.
– И только попробуй мне помешать, слышишь? – сквозь зубы процедила я. – Только попробуй.
Игнат тяжело поднялся. Взялся за ручку двери. И, не выдержав, оглянулся.
– Только знаешь, Светик, – он запнулся. Я чувствовала, что он мне многое хочет сказать. Но я не желала его слушать. И он это понял. – Впрочем, через все нужно пройти.
И он безнадежно махнул рукой. Когда уже он плотно закрыл за собой дверь, я заорала.
– Но почему ты уверен, что меня ждет только плохое!
Мне никто не ответил. И мне стало страшно.
А уже спустя час мы как ни в чем не бывало болтали с Игнатом. И в его глазах не было грусти. И я решила, что это мне только показалось. Ведь Игнат не умел грустить.
– Ну же – еще, расскажи что-нибудь про него, – просила я.
Про свою первую любовь мне хотелось знать исключительно все на свете. Но Игнат ограничивался только бесстрастными фактами. Я узнала, что приятеля брата зовут Герман (какое редкое, красивое имя!). Его детская кличка – Космонавт, в честь второго космонавта планеты Германа Титова (какая мужественная профессия, для настоящих мужчин!). Он старше не только меня, но, как оказалось, и Игната на три года (какой привлекательно взрослый!). К тому же выяснилось, что он когда-то жил в нашем дворе и был самым красивым мальчиком (это только подчеркивает его совершенство!). Но я его не помнила. Потому что он уехал, когда мне было лет десять (как жаль!).
– Да, но почему он назвал меня моралисткой? Он же помнил меня совсем маленькой.
– Значит подслушивала под дверью! – Игнат погрозил мне пальцем. – Но это просто. Ты была маленькой, очень серьезной, с важным видом прогуливалась по двору в трусах и майке. И вежливо делала замечания всем местным хулиганам, приводя примеры из жизни достойных сказочных героев.
– И все считали меня сумасшедшей.
– Ну, если только чуть-чуть. А так – скорее занудой.
– А Герман?
– А ему уже было семнадцать и он имел право прижимать к стенке подъезда красивую девочку. Но ты и его решила наставить на путь истинный, прицепившись к несчастному. И так рьяно объясняя, что он продажный и девочкам нужно только дарить цветы и читать стихи, что он предложил мне кулек мятных леденцов за то, чтобы я тебя хорошенько отлупил. Ты уже тогда, в младенчестве в него влюбилась. Теперь я это понимаю.
– Да ну тебя, – я махнула рукой. – Лучше признайся, ты, конечно продался за кулек мятных конфеток?
– Ну, если чуть-чуть. Леденцы я взял, но лупить тебя не стал. Кстати мы вместе слопали эти конфеты. И долго пахли мятой. Правда, потом нас наказала судьба. У нас заболели животы.
– От обжорства, – добавила я.
– Не знаю, – пожал плечами Игнат. – Я склонялся к мысли, что конфеты были отравлены.
– Какого ты хорошего мнения о своем друге. Еще какие-нибудь гадости знаешь про него?
– Пожалуй, этим и ограничимся.
– Ну, пожалуйста! Ну, ты же про него много знаешь. Я чувствую! Я все выдержу!
– Не сомневаюсь. Но больше мне рассказывать нечего, – Игнат явно лгал. – К тому же ты теперь выдержишь любые пакости про любимого. И это еще придаст некий шарм его портрету. Но главное – я не собираюсь опускаться до сплетен. Ты должна сама все прожевать. А потому уже решишь проглотить или выплюнуть.
Я поморщилась. Мне не понравилась его метафора. Она так не соответствовала образу романтической первой любви.
– Но ведь ты и потом с ним встречался.
– Да так, – Игнат отвел взгляд. – Случайно. Пожалуй, несколько раз. Я только знаю, что он поступил в театральный.
– О Боже! – мои глаза загорелись. – Так он к тому же актер!
– Да, – неопределенно протянул брат. И я уловила нотки сарказма. – Он – артист… Знаешь, пусть он сам про себя все расскажет. Он же больше про себя знает. Пойдем сегодня вечером со мной в клуб.
К вечеру если меня и нельзя было сравнить с Афродитой. То где-то десятой от типичной тургеневской девушки меня можно было поставить. Коса уложена на затылке корзинкой (как у молодой мамы), легкое скромное платье в мелкий цветочек, едва прикрывающее колени,(старое мамино), маленькая светлая кожанная сумочка (тоже из маминой кладовой) и невинный потупленный взгляд, так похожий на мамин.
– Ах ты, Боже мой! – я видела что Игната душит смех. Но он пытался сдержаться. – Ну, если ты так хочешь… Хотя я думаю, ты ошибаешься.
– Мне плевать, что ты думаешь, – огрызнулась я, совсем не в духе тургеневской девушки. – И можешь ржать сколько угодно, если совсем идиот. Стиль невинности еще никого не отталкивал. Тем более это чистая правда.
И мне оставалось только хорошенько треснуть Игната маленькой сумочкой по голове. Но я мудро сдержалась.
– Слава Богу, что твоя детская влюбленность не отшибла чувство самоиронии. Но мне кажется твоему космонавту больше по вкусу девицы в звездолетных костюмах и тяжелых ботинках.
– Он не такой как все, чтобы следовать этому затасканному шаблону золотой молодежи. От которого уже всех тошнит.
Игнат рассмеялся и дружески меня обнял, но я чопорно отстранилась, взяв его под руку. Так мы и явились в клуб, где поигрывал на гитаре мой брат. На нас сразу же устремились явно недоуменные взгляды. Мы представляли собой любопытную парочку. Мой брат Игнат, в меру развязный и в меру веселый. Грубяе солдатские ботинки, рваные джинсы, длинная рубашка навыпуск и лохматые волосы. Вполне по стандартам рок-музыкальной жизни. И я. Абсолютно немодная. Этакая бедненькая скромняга. Почти деревенская простушка. В устремленных на меня взглядах читалась жалость, перемешанная с легким презрением. Конечно, в глазах этих разряженных по последней моде девиц и их жлобиских дружков я выглядела по меньшец мере полной идиоткой. И я удовлетворено хмыкнула. Это мне и было нужно.
Игнат при всех чмокнул меня в щеку.
– Умница! – радостно провозгласил он. – Теперь я тебя отлично понимаю. Залепить пощечину подобному обществу можно только так. Их уже давно не шокирует ни богатство, ни модная рвань, ни пошлые выходки. Если бы ты принесла гранату, они бы и глазом не моргнули, решив, что ты вполне экзальтированная девица. Если бы ты явилась голой, они тут же приняли бы тебя за свою. Но ты… Молодец. Сегодня их может шокировать только невинность, скромность, простота и духовность. Они этого страшно боятся и ненавидят. Хотя делают вид, что презирают. Для полноты картины советую прочесть вслух что-нибудь из Пушкина или Есенина. Чудовищное время. Если раньше вид панков и рокеров вызывал удивление. То теперь – ясность и простота. Знаешь, я предпочел, чтобы шокировали только аномальные явления. А не наоборот. Умница ты моя. Только… Светик, я не пойму, ты же пришла на свидание. Не думаю, что в этом случае твоя выходка к месту. Он такой же, как и они все.
– Перестань! – выкрикнула я. – Я верю, что нет. И именно это хочу выяснить. И доказать тебе, дураку, что настоящая любовь есть. И она определяется не внешностью, не общественным вкусом. К тому же это стадо разряженных баранов и обществом нельзя-то назвать.
Игнат глубоко вздохнул. По привычке взлохматил светлые волосы. Потрепал меня по щеке.
– Только потом не болей, хорошо, сестренка?
Игнат провел меня за пустой столик. Герман еще не пришел. И мне стало почему-то легче. Я боялась его появления. Испытав на себе множество пренебрежительных взглядов, я испугалась, что Герман отреагирует так же. И все же я верила… Я не могла забыть эти руки, протягивающие сиреневым утром только что распустившуюся веточку цветов.
Игнат не играл этим вечером. И я смутно догадывалась, что отпросился он ради меня. Я первый раз была в клубе. Хотя ничего нового для себя не открыла. Он был точно таким, каким я себе его представляла. Куча иностранных надписей, длинноногие официанточки в коротких юбочках, дорогой интерьер. Одним словом, здесь все было как-то дорого, иностранно и длинноного. Разве что кресла были менее удобными, чем я ожидала. И я поерзала на месте.
– Как ты только можешь развлекать этих сытых идиотов? Знаешь, только глядя на эти тупые рожи можно дать себе клятву кем-то стать в этой жизни. Чтобы хоть иногда позволить себе плевок в их сторону.
– Глупенькая, разве стоит добиваться больших цели ради этого? Это слишком мелко, Светик. И ты к тому же знаешь, что если надо дать в морду, то я и так могу это сделать. И при этом мне глубоко безразлично, сколько стоит его костюм и каким одеколоном он душится. К тому же… К сожалению, чтобы чего-то добиться нужно жить исключительно среди них. Вертеться в их толпе. Говорить заумные вещи. Хвалить их литературу и музыку. Отпускать комплименты их тупоголовым девицам. Пойми, я свободен от этого. И моя зависимость от них только видимость, камуфляж. Я ни от кого не завишу. Я играю. Они платят. И больше никаких обязательств. А я играю… Это они думают, что для них. Я играю только для себя. Я совершенствуюсь за их счет. За их счет я доставляю себе удовольствие, занимаясь любимым делом. И даже сочиняю музыку за их счет, слушая которую, они думают, что это Пол Маккартни. Да, за их счет я хотя бы хорошо жру, и моя семья не бедствует. За их счет я свободен, понимаешь?
– Но ты… – я упрямо покачала головой. – Но ты талантлив и – неизвестен. Они относятся к тебе с презрением.
– Это не правда, Светик, – Игнат смешно сморщил нос. – Главное, я сам себя уважаю. И этого достаточно. А они для меня безликая масса. Бездарная, бессмысленно прожигающая жизнь и истребляющая друг друга от зависти. А на счет таланта… Ты не права. Лучше быть неизвестным, чем прославиться так, как они, и тем, чем они. Это высокая цена, поверь мне на слово. И не каждый из них может похвастаться, каким образом добился известности. Думаю, некоторых по ночам все-таки душит стыд. Во всяком случае, хочется в это верить. Хотя они уже настолько потеряли чувство реальности, что все кажется безнаказанным.
– Игнат, – я сглотнула слезы. Мой брат редко со мной так разговаривал. Откровенно, без игры. Я так хотела бросится при всех ему на шею. Крепко обнять. И заявить на весь тупоголовый сытый мир этой псевдотворческой тусовки, что мой брат самый лучший на свете, самый талантливый, самый порядочный и смелый. И я его безумно люблю. – Игнат…
– Что, Светик? Ты что-то хочешь сказать?
Меня душили слезы. И я сделала вид, что поправляю сумочку. Наконец я совладала собой. И на моем лице появилось прежнее упрямое выражение человека, отлично знающего, чего он хочет в жизни. И я сказала строгим учительствующим тоном.
– Все равно ты не прав, Игнат. В жизни всегда можно чего-то добиться, задав себе определенную цель. И не обязательно для этого подличать.
Игнат не выдержал моего тона и расхохотался во весь голос.
– Ты меня достанешь, Светка, когда-нибудь. И я-таки когда-нибудь тебя здорово отлуплю за кулек мятных ирисок. Кстати, возможно, мне их уже несут, – и он кивнул на Германа, приближающегося бодрым шагом.
И у меня вновь перехватило дыхание. Он выглядел еще более привлекательным, чем утром. Хотя вечером все кажутся гораздо красивее. Вечером легче скрыть морщины и пороки. Герман выглядел очень уверенным, потому что знал себе цену. Он выглядел очень дорого и чересчур совершенно. Его взгляд был необыкновенно умен. И его улыбка была обворожительной. Он скользнул по мне удивленным взглядом. И сделал галантный комплимент.
– Прекрасно выглядите, мадам. Совсем в стиле тургеневской девушки. Этого теперь так не хватает.
– Мадмуазель, пожалуйста, – я победоносно взглянула на своего брата.
Он сложил пальцы в кружок. Что означало – одно очко в мою пользу. А потом мы все долго болтали. Вернее, болтали в основном мы с Германом. Игнат же делал вид, что не слушает, хотя я замечала, как он с интересом поглядывает на нас.
– Я уверена, что вы прекрасный актер, – обратилась я к Герману, после его длинного монолога о себе, о плодотворной работе в кино и о сотнях картин, в которых он снялся.
– А я дурак думал, что кино уже не существует, – бросил язвительную реплику мой брат.
– Можно подумать, ты смотришь фильмы, – я грудью встала на защиту Германа и отечественного кинематографа. – Знаешь, Герман, мы редко смотрим телевизор.
– В нашей деревне его попросту нет, – притворно вздохнул Игнат. – А что, это правда, что его уже изобрели?
Я отмахнулась от брата, как от назойливой мухи и демонстративно повернулась к нему спиной.
Мы с Германом болтали обо всем на свете. О литературе, живописи, музыке. Удивительно, но у меня с ним оказались на редкость схожие вкусы. Он обожал классику в литературе, реализм и импрессионизм в живописи. С явным недоверием относился к модернизму, считая, точно как и я, что он – всего лишь либо дань моде, либо попросту прикрытие собственной бездарности.
Мои очки резко возрастали, и изредка я с победным видом бросала на Игната испепеляющие взгляды. Герман, как я и предполагала, являл собой совершенство, но разве может первая любовь быть иной? Духовные идеалы для Германа были превыше всего. Он, как и я, предпочитал остаться с дыркой в кармане, чем заниматься нелюбимым делом, либо продавать свои таланты за деньги…
Между столиками прошла ярко накрашенная развязная девица. В узком, очень коротком черном платье, с огромным вырезом, оголяющим все ее прелести. Герман проводил ее долгим взглядом, а она долго не думая бухнулась какому-то лысому толстяку на колени и вызывающе поцеловала его.
Я не выдержала и обратилась к Игнату.
– Я не знала, что ты работаешь в клубе, где шастают девицы легкого поведения, пьяные вдрободан.
Игнат расхохотался. И стукнул кулаком по своему колену.
– Слышала бы она тебя, Светка! У них теперь она называется звездой экрана! Или секс-символом! Они все называют ее не иначе, как Мадам Секс-талант!
Я не поверила. Мой братец наверняка разыгрывает меня. Чтобы эта дешевка с пошлой внешностью. Бесцветная и безвкусная… И я за помощью обратилась к Герману. Он развел руками. И подтвердил слова брата.
– Увы, таков ее имидж. Мне это тоже, Светлана, не нравится. К сожалению, настоящих актрис теперь встретишь редко. Не говоря уже о настоящих девушках. Впрочем, – он мне улыбнулся. Так тепло, что в моей груди стало жарко. – Впрочем, сегодня я имел честь узнать одну милую и настоящую девушку. Как хорошо, что еще остались такие, как ты.
И он слегка прикоснулся к моей руке. И я почувствовала, что густо краснею. Игнат во все глаза смотрел на Германа, чуть ли не как на сумасшедшего, наверняка понимая, что проиграл окончательно.
Этот вечер я, может быть, не смогу забыть. Может быть… Хотя любое прошлое причиняет мне боль.