Читать книгу Дочь реки - Елена Счастная - Страница 5

Весь детинец гудел, почти неслышно, но ощутимо – от вести о том, что Беляна пропала. И гул этот неуловимый отдавался содроганием где-то в груди. Заставлял тревожнее стучать сердце – без конца. Как будто Владивой, едва отдохнув после долгого бега, вновь срывался с места и гнал себя, гнал – неведомо куда.

Чадила чуть сыроватая лучина на столе в трапезной, потрескивала, дрожало её пламя, гуляя бледными отсветами по лицу княгини, которая смотрела на Владивоя с лёгким осуждающим непониманием, медленно помешивая ложкой остатки щей в миске, хоть они и остыли давно. От этого мерного стука, от столь снисходительного взгляда просто хотелось её придушить. Или хотя бы встряхнуть хорошенько.

– Она не первый раз в тот лес ходила, Владивой, – перестав наконец возить ложкой, проговорила Ведара. Задумалась на миг, словно пытаясь осознать свои собственные слова.

И вновь подняла на Владивоя свои безмятежные, пустые глаза. Кому-то она казалась мудрой, знающей многие тайны жриц Макоши, среди которых была старшей. А вот в жизни собственной дочери смыслила не больше курицы, что бегает по двору. Роется в земле в поисках зерна – а что перед носом у неё творится, не видит.

– Не первый раз, так и что? – он склонился ближе к лицу жены, всматриваясь в её черты, сухие, бесстрастные.

И до того ему мерзко становилось, что хоть водой запивай всю эту горечь. А лучше брагой. Ведара и сама уже как идол, как чур, вырезанный в дереве. Да только до Богини ей далеко. Макошь – колодец бездонный терпения и справедливости. А Ведара всё только приблизиться к ней хочет, да разве это возможно?

– То, что не заплутала бы. Сыщется. Может, нарочно решила тебя позлить, – княгиня пожала плечами. – Ведь ей твой указ о замужестве, кажется, дюже не по нраву пришёлся.

– Беляна не глупая вовсе. Понимает, что к чему. Что нам союз с ярлом Ярдаром нужен. Тогда он русь пускать мимо острова своего к нам не будет. И ему прок, – Владивой помолчал, видя, что все его слова никакого отклика ни в душе, ни на лице жены не находят. – Да и не была никогда Беляна такой… Чтобы назло такие несуразицы удумать.

Ведара тут голову вскинула, прищурилась, впиваясь взглядом в лицо Владивоя. Словно прошибло её всё же что-то. На миг один, в который теперь и не знаешь, чего от неё ждать. Слишком редкими такие проблески стали.

– А то, что она с Грозой этой уж какой год дружбу водит? – её голос стал больше похож на шипение. – А та всегда несносной была. Едва не с отроками по двору носилась, хоть и в понёву уж влезла. Вечно в голове её всякие дерзости, слова лишнего не скажи – на всё ответ найдётся. Вот и нахваталась Беляна. Нашла, где норов, который от товарки переняла, показать.

– Не говори ерунду, Ведара, – Владивой хлопнул ладонью по столу. – Гроза…

– И тебе весь разум отравила, – закончила за него княгиня. – Не стыдно-то самому? Скоро уж борода поседеет, а ты таскаешься за подолом её, чтобы хоть что-то урвать. Или спишь уже с ней? Спишь, ну?

– Не твоё дело! – рявкнул Владивой. – В этом доме уже многие дела не твои. Ты сама себя заживо похоронила. Ни до Беляны тебе дела нет. Ни до Обеслава. Ты хоть знаешь, где он сейчас? Знаешь, сколько у него детей?

– Да ты… – Губы княгини задрожали. – Как ты…

– Так и могу. Имею право говорить тебе это, потому как и сына, и дочь последние годы сам воспитывал. Пока ты мудрость постигаешь, которая никому, кроме тебя ничего не даст, – Владивой вздохнул и сел на лавку рядом с женой. – Мне жаль. До сих пор жаль, что Заслав не выжил. Но надо отпустить. Надо было отпустить, Веда. Тогда и было бы у нас сейчас всё по-другому. И ты не спрашивала бы меня, с кем я ложе делю. Потому как знала бы, что с тобой.

– И меньшицу ты не брал бы? – княгиня горько усмехнулась, вставая.

– Может быть.

Ведара покачала головой, как будто и не поверила ничуть. Поправила убрус возле щеки, хоть и так он был обёрнут ровно – и вышла, больше ничего не спросив, не узнав, что муж дальше будет делать и где дочь искать.

Никогда в жизни Владивой так не гневался: на бестолковых баб, что не смогли уследить за Беляной, на Ведару, которой до пропажи княжны будто и дела не было: Сения, как узнала, и то больше всполошилась, испугалась даже. Владивой злился на Грозу, которая отталкивала его так рьяно в тот самый миг, когда он хотел её тепла. Хотел понимания – а в ответ получал только испуг попавшей в капкан косули. Да и сам от себя он ярился не меньше: от того, насколько большой слабостью она для него становилась. Её хотелось смять, подчинить. Овладеть ею, чтобы не смела больше сторониться, чтобы поняла наконец, что нет иного пути: всё равно рано или поздно они схлестнутся так, что не остановятся. И в то же время он хотел сохранить её нетронутой как можно дольше. Отчасти, чтобы острее чувствовать это пьяное безумие, что охватывало его рядом с ней, с дочерью воеводы своего и давнего друга. Наваждением, что не отпускало ни днём, ни ночью. Но он пока не знал, что делать дальше и как удержать Грозу рядом с собой. Рано или поздно она пойдёт замуж: такая девица просто не может остаться одна. Однажды мужики глотки друг другу порвут, чтобы в жены её взять. Стало быть, Владивой не имеет права забирать её невинность, ломать ей жизнь, потому как взамен ничего не может дать. Он, князь и покровитель всех окрестных земель – не может ничего предложить молодой девчонке, кроме неуёмной, лишающей разума страсти и ласк. Не слишком-то крепкие путы для своевольной Грозы. Смешно и жутко одновременно.

Почему он пропустил тот миг, когда худощавая нескладуха, которую Ратша однажды привёз в детинец – огненноволосая, неугомонная – вдруг превратилась в девушку, на которую обратились взоры многих неженатых кметей в дружине? Как недоглядел? Когда перестал относиться к ней, как к товарке собственной дочери, и вспыхнул – точно сухостой – невыносимым влечением? Страшным, как лихоманка, которая уже не поддаётся никаким травам знахарей, никаким заговорам и молитвам. И забирает, капля за каплей, жизнь и силы. Он не мог вспомнить. Как будто жил с этим чувством всегда, всю жизнь горел и никак не мог рассыпаться в пепел – и перестать мучиться.

Он давал слово Ратше – позаботиться о Грозе. Обещал, что никто её не тронет. А сам…

Чтобы немного остыть после ссоры с Ведарой, Владивой сам отправился на поиски Беляны. Может, думал, что отцовское сердце подскажет, где её искать. Но гриди так истоптали всё вдоль берега Волани и на несколько вёрст вглубь леса, что самый умелый следопыт не разберётся. А сердце предательски молчало, будто не чуяло никакого следа Беляны. Вообще ничего, что подсказало бы, где её искать.

Пропадала помалу, растворялась утренняя прохлада. Оттесняло её в тень соснового бора тепло, что лило на головы раздухорившееся Дажьбожье око. Владивой остановился на той прогалине, где собрались девушки, когда и обнаружилось, что Беляны среди них нет. Он опустил взгляд в траву, примятую нещадно: ещё нескоро поднимется – и заметил вдруг одинокий туесок, который стоял у вывернутой из земли коряги, гладкой, словно обструганной, до того её вода обласкала, прежде чем на берег выбросить.

Владивой подошёл и поднял туес за ремень, покрутил, заглянул внутрь – и в нос душно пахнуло брусничным листом. Даже голову прояснило.

– Это чьё? – спросил у ближнего кметя из тех, что стояли неподалёку, тихо переговариваясь и ожидая приказа: искать дальше или в детинец отправляться.

Утро уже почти минуло, и светило поднялось на небоскате так высоко, как могло в начале травеня. Гриди устали и почти отчаялись хоть что-то сыскать.

Парень пожал плечами, спросил что-то у соратников.

– Говорят, кто-то из девиц тут оставил, – повернулся к Владивою снова.

– Гроза, – добавил кто-то из гурьбы.

Как по сердцу полоснул. Каждый раз это имя заставляло замереть на миг, вслушиваясь в него. Как звучит на устах других мужчин, и нет ли в их голосах того, что заставило бы обеспокоиться.

Владивой закинул туесок на плечо: надо бы Грозе вернуть. Никому другому доверять это он не хотел: а девиц кругом уже не осталось, всех отпустили в город, чтобы не суетились тут, не мешали. Он прошёл чуть дальше по берегу, собираясь уж в седло садиться и возвращаться в детинец. А после, как кмети хоть немного передохнут, снова за поиски приняться. Теперь уж дальше по дорогам рассыпаться: мало ли какие следы найдутся. Не верил он, что пропала она вот так, бесследно.

Он обратил взор к водам Волани, надеясь смутно, что, может, она хоть какой-то ответ даст. Но вода текла неспешно, спокойно. Разносилось вдоль берега скрипучее покрякивание уже вернувшихся с южной стороны уток. Гомонили кмети, озадаченно и осторожно, чтобы не потревожить из без того злого сегодня правителя.

Показалось, впереди мелькнула светлая фигурка. Замерла, обернувшись – и вновь скрылась среди рябого бело-чёрного частокола берёз и грозных бронзовых столпов сосен. Затерялась за полупрозрачной стеной тонких веток.

– Беляна! – окликнул Владивой и быстрым шагом, поддёргивая туесок на плече, поспешил за ней, не обращая внимание на оклики гридей.

Он спешил за ней, уверенный, что успеет нагнать. Всё же спрятаться решила, проказница. Всыпать бы ей за то хорошенько, да уж не к лицу девицу на выданье розгами хлестать. Хоть и заслужила. Белая рубаха с яркой, словно кровь, вышивкой по рукавам то и дело показывалась перед взором. И снова пропадала. А то и оказывалась очередным стволом берёзы, в который Владивой едва не тыкался носом – и только потом понимал. Но она неизменно появлялась вновь, не подпуская к себе слишком близко, не давая разглядеть. Он не знал, сколько бежал так, преследуя девушку, что явно не хотела быть пойманной. Ноги уже исхлестали упругие ветки, сапоги подмокли: пришлось пробежать через небольшое болотце. И вдруг Владивой вывалился на узкую полосу бережка, обрывистого, выше двух саженей, что нависал над водой промытым у подножия яром.

Она ждала впереди. Нет, не Беляна, оказывается. Дажьбожье око бликами неугомонными плясало на рыжих волнах волос, что рассыпались по узким плечам девушки. Она стояла спиной, заплетая в косичку тонкую прядь у виска.

– Гроза? – Владивой придержал шаг, но не остановился, медленно приближаясь к ней.

Откуда бы девчонке тут взяться? Ведь она должна сидеть в своей горнице, как он и приказал. Та слегка повернула лицо – и свет очертил её гладкий лоб, густые ресницы, вспыхнувшие маленькими огненными всполохами, и тонкий прямой нос. Владивой в два шага настиг её, развернул, прижимая спиной к белому в чёрных рубцах стволу. Вцепился в губы её своими, отбрасывая руки, которыми она хотела его остановить. И поцелуй от самой макушки до ступней обдал холодом утреннего ветра, что, сонный, выбрался из речной низины. Дохнуло в самое горло стужей высоких гор, откуда берут начало реки.

Владивой отшатнулся, тяжко дыша, почти задыхаясь. Женщина, невозможно похожая на Грозу, вперилась в него потемневшими от гнева глазами. Развернулись за спиной её тонкие, словно из паутины сотканные крылья. Владивой и хотел к ней по имени обратиться – тому, которое знал, как была она женой Ратши. Да не стал. Не та это больше женщина, что жила в доме воеводы, а тогда ещё сотника. Не та, кто родила Грозу. Она дух, всего лишь часть бесконечной души реки, и так смотрела теперь, будто Владивоя и не узнавала вовсе. Будто не виделись они никогда. Вила качнулась назад, в тень берёзы, не говоря ни слова. И только гадай, мерещится или всё же нет. Послышались торопливые шаги гридей позади, голоса и оклики зычные, которые всё зверьё в округе распугать могли. Вила поморщилась от непотребного шума.

– Не там ищешь, – сказала наконец.

Бросила взгляд на туесок, что висел на плече Владивоя – и глаза её как будто прозрачнее стали, потеплели всего лишь на миг.

– А где искать? – успел только спросить Владивой.

– Куда пойдёшь искать, там большая недоля тебя ждёт. Подумай. Хочешь ли жизнь свою положить за то, что не твоё и твоим не будет никогда.

Владивой нахмурился, пытаясь вникнуть в туманные слова женщины. Не хотелось им верить, да это тебе не бабка-ведунья – а вила. У них правда своя, они видят всё по-другому, с иной стороны.

– Так где искать-то? – повторил Владивой громче.

И хотел коснуться её снова, но не решился, будто сломать, как тонкую ветку, боялся. И ответа так и не получил. Вилы могут предсказывать беды. И даже смерть, если уж на то есть воля Богов, если так сплелись нити судьбы. И Перун не защитит, не станет заступой: всё решено. Да можно ещё изменить, раз вила решила предупредить. Знать бы только, как.

Вывалились на прогалину кмети, а женщина пропала, мгновенно истаяв. Остались только от неё тонкие обрывки тумана – но и они через миг пропали, развеянные ветром.

– Что-то увидел, княже? – окликнул Владивоя десятник Твердята.

Уж тот одним из первых бросился Беляну искать, как будто до сих пор винился в том, что напали на них русины по дороге в Росич. Да разве ж он в том виноват. Виноват кто-то другой, кто ватаги эти никак не сдерживает, а может, и посылает собственной рукой. Давно Владивоя подозрение брало, что сам же ярл Ярдар их за ручных псов держит. Неведомо чего добивается: может, власти большей на береговых землях, а может, желает Владивоя заставить по его правилам жить и торговлю вести. Кто знает: в том только предстояло разобраться. Потому-то он дочь и отдал за среднего сына ярла – Уннара. Воина справного и уже отмеченного долгим походом через море на запад вместе с конунгом Бьяртмаром. Сын-то, верно, от отца недалеко шагнул, но показался Владивою при встречах мужем хоть и суровым, но не лишённым справедливых и разумных мыслей. А уж то, что именно он станет отцу наследником после, и вовсе сомнений не было. Большая воля в нём к тому виделась. Во всём он Ярдара поддерживал и рядом с ним был. А Беляна – девица умная и помогла бы разобраться, что там и к чему на далёком, но не слишком, острове Стонфанг.

Так казалось ему ещё вчера. А сейчас Владивой, глядя в лица гридей, что смотрели на него озадаченно и с лёгким испугом: не спятил ли княже в одночасье от горя о потерянной дочери? – боялся убедиться в том, что дочь его и впрямь так разумна. Потому что она и правда не потерялась в царстве лешего, не ушла в самую глушь по злой воле духов. И искать её надо не здесь: права вила. И Ведара была права отчасти – как ни странно это признавать.

– Всем передайте, что в детинец едем, – громко велел Владивой гридям. – Нет здесь Беляны.

– Может, поищем ещё, княже? – возразил кто-то из кметей. И вперёд уж шагнул, чтобы на слове своём настоять, опустившего руки отца вразумить. – Отыщем следы. Вернём её.

– Нет, – Владивой усмехнулся. – Возвращаемся. Ты, Твердята, как приедем, назначь два десятка парней, чтобы дороги прочесали. И пристань тоже. Где-то там её следы.

Десятник покивал медленно, словно всё ж не до конца ещё понял, что заставило князя вдруг решение своё изменить. И, проходя мимо кметей, Владивой видел, как переглядываются они, шепчутся тихо-тихо, почти неслышно – и можно с шорохом ветра в ветвях перепутать. Осуждают, решают, подчиняться ли приказу или стоит самим княжну искать, без его ведома. Но скоро они сами всё поймут.

Во дворе детинца Владивой бросил поводья своего вороного жеребца конюшонку и поспешил в терем, не отвечая на взгляды обеспокоенной гридьбы, на оклик сотника Деньши, который торопился узнать – даже от него самого – чем обернулись поиски Беляны. Как будто Владивой не знал, что тот давно на дочь поглядывал с пылом во взоре. Да и подойти не решался к Беляне, зная точно, что не для него такая невеста уготована.

Носились по переходам терема густые запахи почти готовой обедни. Кутало лицо теплом дерева и пылью. Разгорячённый быстрой ходьбой, Владивой почти задыхался в этих привычных запахах, словно в дыму. Нехорошее предчувствие гнало его в спину. То, что наросло, натянулось, как готовая прорваться гребель, пока он ехал в детинец. И связано оно было уже не с Беляной, которую только теперь и ловить, пока не успела далеко сбежать, а с Грозой. Не давали покоя слова Ведары, что от неё дочь, всегда спокойная и послушная, набралась вдруг буйства непокорности. И вспомнилась их давишняя встреча – когда она едва не бегом умчалась из его горницы, обиженная, разозлённая так, что в глазах её, полных самой густой летней синевы, вдруг встали слёзы.

Владивой прошёл до женского терема и поднялся на второй ярус, едва не спотыкаясь на каждой ступени. Треклятый туес, вовсе не тяжёлый – с травами-то внутри – обратился вдруг булыжником, который оттягивал плечо. Тихо взвизгнула попавшаяся навстречу челядинка, когда Владивой едва не сшиб её с ног. Он коротким взмахом руки успел поймать выпавший из её рук ворох тканин, сунул её обратно и пошёл дальше, ни разу на девку не взглянув. И жгло его сейчас страшное чувство, что, если он войдёт сейчас в горницу Грозы, то не выйдет из неё, не получив девушку всю – до конца. И понимал в то же время, что не сможет так поступить. И эта разодранность между двумя противоположными уверенностями норовила разорвать его на части.

Он толкнул дверь, не постучав. Надеясь, что сейчас возмутятся девицы, что, коротая время, сидят внутри за разговорами или рукоделием, от нежданного вторжения в женское обиталище, куда мужам врываться так нахально нельзя. Но в хоромине Грозы, темноватой без единой зажжённой лучины – едва озарённой только светом, что лился в приотрытое оконце, было пусто. Так пусто, что сомнений не осталось – девушка сюда не вернётся через миг. Не окликнет Владивоя, встав за его спиной. Никто из челядинок, взбудораженных пропажей Беляны, до сих пор ни разу не проверил, как тут Гроза. А её просто не было. Лёгкий беспорядок царил повсюду. Пара брошенных небрежно платков, сдвинутая наискось лавка, будто девушка лазила в ларь, что стоял под столом. Обронённая лента – как шкурка змеи, валялась у лавки, на которой та спала. Владивой прошёл дальше в горницу, спуская с плеча опостылевший туесок, из которого пьяно и душно несло травами, и тот грохнул о пол.

Владивой подошёл к лавке Грозы, ещё озираясь и не до конца веря. Откинул крышку большого ларя у изножья – и верно ведь, всё переворошено, словно собиралась она в спешке. А куда побежала – догадаться-то нетрудно.

Рарог нынче отплывать хотел – а дочка Ратши уж больно резво в тот же день пропала. Вместе с Беляной. Верно, решили голову ему заморочить, вместе улизнуть из города – подружки. А находник с зенками плутоватыми им никак помочь взялся. То-то и не хотел в Волоцке лишнего дня задерживаться, как будто пятки у него горели. Что ж, попадётся теперь – и не быть ему целым.

Владивой поднял ленту Грозы с пола, пропустил между пальцами – та самая, которую он девчонке из поездки на Стонфанг привёз. Как увидел на том торгу среди диковинных тканей, что возили туда купцы с южных земель – сразу понял, как дивно она к глазам её придётся. Как оттенит рыжину её волос. И по спине лёгкая дрожь прошлась: до того сильно напомнила гладкость нежной ткани кожу Грозы, которую ему, на свою беду, уже довелось ощутить. Но злобы не было – стояла только духота в груди тугая от осознания, что вот так она ушла, не сказав лишнего слова. Да только разве ж правда верит, что ей удастся улизнуть? От князя? От того, кто уже завладел её телом и разумом: он чувствовал, знал по тому, как она отзывается на его ласки, как дышит и гладит мягкими ладошками, отдаваясь на его волю.

Не понимает ещё, что они повязаны уже. Или не хочет понимать, надеясь, что всё само собой пройдёт, коли с глаз долой. Да не бывает так… Не бывает, Гроза.

Владивой оплёл лентой пальцы и вышел из девичьей горницы, напоследок жадно втянув запах, которым она была наполнена. В голове качалось что-то от острого чувства неверия в случившееся. От предательства двух самых дорогих ему девиц. Он шёл, едва не шеркаясь плечом о тёплую стену. Спустился во двор и кликнул ближайшего отрока с приказом коня ему сызнова седлать.

– Куда ты, Владивой?

Воевода Вихрат догнал его со стороны дружинного двора. Встал, скрестив на груди руки, посмотрел не с вопросом в глазах, а осуждением больше.

– Кметей мне трёх быстро. Со мной поедут. На пристань, – только и ответил тот, не желая ничего объяснять боярину. – Гроза тоже пропала.

– Да небось бегает по двору где-то, – пожал Вихрат плечами. – Ты ж знаешь, она на месте не сидит.

– Не бегает. Убежала уж…

Коней оседлали быстро. Владивой первым выехал из детинца, а кметям только и осталось, что за ним поспевать. Пронеслись по мостовой, распугивая посадских, хоть и надо было придержать скачь, да как-то всё равно было. Владивой боялся не успеть. И знал уже, что, верно, не успел, потому как день замер на самой верхушке полудня, готовый покатиться на другую сторону. Поднялось Дажьбожье око – выше уж не бывает в начале травеня. Дохнуло рыбой из восточных ворот. Гомоном людским накрыло, словно плотным покрывалом. Владивой с пригорка окинул взглядом лодьи, что стояли у берега: полные людьми и почти пустые – и нигде не видел стругов Рарога. Стало быть, отплыл уже.

Как спустились, кмети бросились расспрашивать торговок и рыбаков, что ещё тоже тут толклись, о том, не видели ли здесь с утра девиц приметных: ведь наверняка княжна и рыжеволосая дочь воеводы не могли так просто затеряться в толпе. Особливо, если с Рарогом, на которого все вокруг с любопытством и опаской зыркали, рядом проходили. Но никто ничего не мог сказать толком. Даже самому Владивою не говорили, как бы ласково или строго он ни спрашивал. И он собрался уже уходить, чтобы подумать, куда взор обратить, как в спину ударился горстью крупы чуть скрипучий голос, будто простуженный.

– Я, кажись, видела такую девицу, как ты говоришь, княже, – напрямую княжной женщина её не назвала, но и так понятно, что догадалась, кого князь ищет. – Нынче рано утром, ещё пусто почти здесь было.

Он обернулся.

– Куда ушла? – рявкнул, но смолк, успокаиваясь. Грубостью ничему не поможешь. – Скажи, прошу. Отблагодарю щедро.

– Да не надо мне благодарности, – пожала плечами грузная женщина, которой голос её никак не подходил. Ещё не старуха, крепкая, румяная. И что важным самым казалось: глаза её и впрямь были внимательными, острыми. Такая кого угодно заприметит. – Говорила она со старшим шайки этой, что третьего дня здесь свои струги поставил. Да тот её прогнал. Куда она после подевалась, не ведаю. Да говорила ещё после с купчиком одним. Ладейко Воитичем. Он далёко собирался. До Белого Дола, а там дальше на запад по Воланскому пути.

– Давно отплыл? – Владивой невольно оглянулся, не надеясь, конечно, что лодья того купца ещё стоит у берега.

Ладейко – он помнил – лишь второй год как в Волоцк заезжал. Непременно приходил к нему и на прямом пути, и на обратном, дары небольшие приносил: то нож какой диковинный с рукоятью костяной резной. То отрез ткани богатой – княгине на верхницу. Да только вот, похоже, Беляны в лицо не знал, раз согласился её увезть. Молодой ещё, не так давно в Волоцк тропку протоптал. Каждую весну появлялись в городе и те, кто держит путь по Волани уже много лет. Но и те приходят, кто только нынче решил удачи пытать в торговле, потому как дорога эта речная всё больших к себе влекла, всё чаще толкались корабли на пристани, и прошлой осенью пришлось даже расчищать берег чуть дальше от стен, чтобы всем могло найтись место. А в посаде появился ещё один гостиный двор. И уж как злился оттого хозяин самого первого двора – воевода Вихрат. Тревожился за дело своё, в котором больше заправляла всё ж его жена, бойкая, маленькая, словно белка, Жива. Но и он понимал, что всем места у них не хватает. Потому с другим двором, что открыл сам недавний купец Звуйко, они скоро пришли к согласию.

– Так давно уж уплыл, княже, – вздохнула женщина. – И след простыл. А поплыла с ним девица-то или нет, то я и вовсе не видела толком. Но он, кажись, согласился. Везти-то её.

Владивой покивал, поглядывая на гридей, что рядом с ним стояли и слушали во все уши. Неровен час, им придётся в путь отправляться, перехватывать где по дороге Беляну и возвращать, неразумную, домой.

– А скажи ещё. Девица-то одна была, или двое?

Торговка удивилась даже. Вздёрнула брови, размышляя.

– Да одна, княже. Других я и не видела. После-то людно стало, как все проснулись после гуляний…

– А предводитель той ватаги, что тут отиралась несколько дней, – перебил её Владивой, – он больше ни с кем не говорил?

– Да разве ж я за ним смотрела, княже? – слегка обиделась женщина. – Нас не трогали они, так и ладно. Раз без злой мысли в голове приплыли – лодью свою починить – то и нам сторожиться от них чего? И смотреть за ними.

– Верно всё говоришь, – пришлось согласиться.

Владивой покивал, поднял руку, останавливая другой рассказ говорливой бабы, которая уж и рот приоткрыла, чтобы продолжить. Уже почуяла волю болтать обо всём, что ни попадя – а время-то уходит. И с каждым мигом Беляна всё дальше от Волоцка. Как, впрочем, и Гроза, которая – теперь можно быть уверенным – уплыла вместе с Рарогом, урони Перун молнию ему на голову.

– Твердята, – глянул Владивой на десятника, что целый день следом ходил, готовый любой приказ выполнить. – Купи у этой женщины всю рыбу. Пусть в поварне ухи нынче справят. Пожирней.

Как только вернулись, он тут же приказал Деньше отряд собрать и в путь отправить – не медлить. По воде догонять Беляну не с руки. Она в любой веси может на берег сойти, ведь куда собралась, то ещё не известно, хоть теперь и догадаться можно было. Княжич Любор, сын прославленного Ратмира, что вёл свой род ещё от первых пришедших с юга князей Воиборичей, ещё год назад едва не прямо заявил, что Беляну готов хоть тотчас замуж взять. То ли хмель ему ударил в голову в день Перуна, когда князь с отпрыском своим волею случая оказались в гостях у Владивоя. То ли и правда были его намерения чисты и правдивы – в том он разбираться не стал. Потому как знал уже, за кого дочь свою единственную отдаст. А мимолётные мечтания и страсти, что могли занять голову молодого княжича – пусть даже Беляна и отвечала на его пылкие взгляды ответными весь день – ни к чему никого не обязывали. А уж Владивоя, как отца – тем более.

Да и Ратмир не осерчал вовсе, кажется, на вполне открытый отказ от сыновьего сватовства к Беляне, хоть во всех смыслах жених мог бы получиться из Любора достойным.

Вот к нему-то по некому тайному сговору и могла броситься Беляна, не растеряв ещё в своём юном возрасте чаяний о большом и светлом чувстве, что обязательно победит все невзгоды. Да только Владивой в это уже давно не верил. Казалось вот, любил Ведару, сил не было свадьбы дождаться – а после так опостылело всё, что хоть вой. А особливо как третье дитя, четырехлетнего Заслава, только на коня посаженного, Морана в свой чертог забрала так рано. С тех пор с женой старшей вовсе никакой мочи стало жить. Но утряслось со временем, укрылось толстым слоем безразличия, словно песком.

Не заладилось и с меньшицей Сенией, дочерью старейшины Рудогостя, что главенствовал в восточной большой веси Заболони, раскинувшей свои избы на обрывистом, совсем диком, казалось бы, берегу Волани. Там много били зверя, рубили лес и сплавляли по воде дальше, в соседнее княжество, что лежало на равнинах, ограниченное с западной стороны невысокими горами. Сения была девушкой миловидной и покладистой, да и дури большой в своей голове не держала: так говорили. А потому можно было надеяться, что хотя бы с ней жизнь супружья заладится. Появятся и новые наследники, и полюдье с земель заболончан станет щедрее. Но Сения, так и не выносив первого ребёнка, очень быстро сникла. Как будто испугалась гнева мужа, хоть ни в чём её винить Владивой и не собирался. Да всё как-то наперекосяк пошло. Он её не знал толком и не мог найти к ней должный подход, чтобы снискать доверие и заставить перестать его опасаться. А она тихо обожала его. Боялась и жаждала – странная смесь чувств, которая часто путала всё в их и без того непростых отношениях.

И вот появилась Гроза. Порой Владивой готов был проклясть Ратшу за то, что привёз свою дочь сюда. А порой готов был золотом его осыпать. Да только опоздала девчонка ворваться в его жизнь, где ей, казалось бы, не должно было найтись места. А вот – нашлось. Да так, что пожелай выдрать – кровью истечёшь до смерти.

Кмети успели выехать из детница до того, как начало смеркаться: хуже нет, чем пускаться в дорогу по сумеркам. Самый недобрый час. А так сумеют проехать и вёрст достаточно, и никакой беды вслед за собой не заберут. Велено им было не только княжну искать, но и о Грозе справляться в каждой веси, которая им на пути вдоль Волани попадаться будет. Не так уж их много, удобных для того, чтобы к берегу пристать и сойти на него. И хотел бы Владивой сам за ней броситься, да ждал он недовольства большого Уннара Ярдарссона от того, что невеста его крепко где-то задержалась. Сам свей её ждал, верно, до сих пор в остроге самом западном в княжестве – Веривиче – чтобы самому через пролив сопроводить до Стонфанга. И нарочного к нему отправили, да пока тот доберётся, горячный сын ярла уж взъяриться успеет, а то и в путь броситься. Мужи варяжские, хоть и уроженцы земель суровых, северных, а на гнев и расправу очень бывают скоры.

И как отбыли кмети из Волоцка, так Владивой и вовсе покой потерял. И всё место ему в тереме просторном не находилось.

Одно только отвлекало: дела и заботы каждодневные, от которых не скроешься, как ни желай. Вот и нынче дорвался до него воевода Вихрат. С глазу на глаз потолковать. Но слова его всё мимо проходили, едва цепляясь неким важным смыслом за край разума. И понимал Владивой всё: что остроги вдоль Волани укреплять надобно – хоть куда больше. И дозоры по руслу и притокам пускать то и дело придётся, чтобы тех, кто решит сунуться туда с недобрым умыслом, сразу ловить. Да разве ж столько людей наберётся? Тогда и остроги пустыми стоять будут.

– Скоро будет, кому ловить, – бросил Владивой, когда Вихрат закончил.

– Это ты что, князь, о том находнике говоришь? – насторожился воевода. – Думаешь, станет он тебе служить, псом у твоей ноги бегать после того, как ты его прогнал?

– Станет, – Владивой поднялся со скамьи и прошёл вдоль длинного и тяжёлого стола в общине. – Зря он сюда пришёл на своих лодьях. Неведомо чем прельстился. Теперь только за шкирку его и бери. Никуда не денется.

И он задумался, что и впрямь заставило всегда осторожного старшого речных находников явиться едва не к самому княжескому порогу? Ведь починить струг можно было и в каком другом месте: наверняка такие вдоль русла есть – где можно укрыться спокойно, где поджидать будет еда и кров. Где можно отсидеться и зализать раны. Но нет, он рассадил по своим лодьям дружинников и женщин – да привёз, как малых детей, домой.

– Смотри. Он всё прошлое лето от нас бегал. Как бы и тут не убежал. Такие, как он, одно говорят, а другое в голове держат, – вздохнул ближник. – Но коль он взялся бы следить за путями русинов по нашим водам, лучшего и придумывать бы не надо. Они ведь каждую речку, каждый приток знают, по которым на стругах уйти можно. Да только…

– Теперь он привязан к Волоцку, Вихрат, – оборвал его Владивой. – Вот чую я, что привязан. Да и к семье своей.

– Ты же не станешь людей, которые ни в чём не повинны…

– Стану, если нужно будет. Мне Рарог в друзьях нужен. А в противниках – нет. Мне и русинов достаточно. Не одним путём, так другим от него избавляться надо.

Вихрат замер на мгновение, обдумывая его слова, но не стал больше ничего говорить, зная, что спорить с Владивоем, когда тот в столь скверном расположении духа, себе дороже. Воевода распрощался – да и отправился к себе домой, в посад, где ждала его миловидная маленькая жена, которую он, верно, и одной рукой мог поднять, усадив к себе на локоть. Многим он дорожил, многого не хотел касаться, чтобы не запачкать даже самую каплю – свою семью. Ратша, что занимал место в детинце раньше, был совсем другим. Суровым, жестким. И даже любимая жена не могла размягчить его. Пока не пропала.

Гроза пошла в отца.

Вспышка воспоминаний о дочери воеводы ослепила разум на миг. Владивой очнулся и понял, что до сих пор сидит в общине – совсем один. И не может припомнить ни единой мысли, что только что крутились в голове: вперемешку со злостью и усталостью от очередного суматошного дня.

Он хотел было пойти к себе, но на тропке свернул вдруг в сторону женского терема. Ночь вокруг сомкнулась тёмная, сырая, как и многие в начале травеня, когда ещё земля дышит влагой, щедро одаривая ею всё, что питалось её силой. Но небо было чистым и глубоким, как дупло в Мировом древе. И во дворе наконец всё утихло после целого дня хлопот и ожидания вестей о княжне. После этой несказанной свежести, что пробиралась по открытой коже под одежду, щекоча и заставляя ёжиться, в тереме показалось душновато. Владивой, ни на миг не засомневавшись, поднялся в горницу Сении. Она уже спала: время позднее – но встрепенулась, как услышала шаги. Сжалась ощутимо: даже в полумраке видно. И чего только испугалась, ведь Владивой никогда не был с ней груб? Да кто их, женщин, поймёт: сейчас ему не хотелось над тем размышлять. Он просто скинул одежду и, ни слова не говоря, лёг с ней. Ему не хотелось ласкать, хотелось просто брать, чтобы забыться. Но он выждал, когда Сения хотя бы трястись перестанет, мягко поглаживая её бёдра и спину, и взял, почти сухую, преодолевая лёгкое сопротивление.

– Владивой, – она отталкивала его руки и вертелась, невольно прижимаясь к нему ещё сильнее. – Не надо. Не хочу…

А он держал её, вжимая грудью в ложе, всё так же храня молчание. Вбивался всё резче, опустив лицо в её разметавшиеся волосы. И она вдруг смолкла тоже. Задышала часто, перестав выворачиваться, обмякла, став жаркой и влажной.

После Владивой не стал оставаться дольше и вернулся к себе, ощущая, что ему вовсе не полегчало. Что перед глазами словно морок стоит – рыжие волны волос, таких огненных, что можно обжечься, если прикоснуться. Хоть он и знал, что у меньшицы они скорее медно-русые. Но в свете лучин могло показаться, что именно те самые, пленительные: зарыться всей пятернёй и сжать легонько, чтобы вскрикнула и выгнулась, откидывая голову на плечо. Но как себя ни обманывай, всё равно не то. Не та кожа под ладонями, не тот стан. И грудь не та: небольшая, тугая почти как яблоко.

Зато спал Владивой не так и плохо. Просыпался, конечно, с мыслями о Беляне, гасил вновь и вновь вспыхивающую внутри злость – и засыпал снова. Теперь приходилось только выжидать.