Читать книгу Испытайние - Елена Семенова - Страница 4

Воду крутя и пену бросая,

Вот перед нами вал вырастает.

Да, он последний. Но все потонуло

В мрачном потоке водного гула.

Мир перевёрнут. Все стало вверх дном.

Всё будто скрылось под водным шатром.

Брызги взлетают всё выше и выше —

Но лютый гул вдруг становится тише,

Вниз убегают те бурные воды,

Падают, рушатся мрачные своды,

Тихим становится водный простор

Бурям и ветру наперекор.

В центре города, у Арбата

Мы с тобой целовались когда-то,

И весь мир, расцвечённый огнями,

В этот миг сомкнулся меж нами.

Не смотрели мы в лица зданий,

Обступивших нас тесным кругом,

А устав от душевных скитаний,

Мы смотрели в глаза друг другу.

И для никто во Вселенной

В этот час уже не был нужен:

Ветер в трубах пел незабвенно,

И луна отражалась в лужах.

Золотые метались тени

И тотчас же на нас осыпались.

Я хотела б, чтоб мы все время

У Арбата вот так встречались.

Прячешь сердце краденое?

Я подстерегу.

Я с пустою впадиною

Выжить не смогу.

Вижу – у забора

Ты к земле приник

И повадкой вора

Выдаешь тайник.

Так смешно и грустно —

Накопал песка.

Прячешь безыскусно,

Незачем искать.

Скрипнет тихо дверца —

Я покину сад,

Краденое сердце

Не возьму назад.

Как же это сладко —

Вспоминать, дрожа,

Как его украдкой

Ты в руках держал.

Ты его похитил?

Что ж, не обессудь.

Ты – его хранитель

И при нём ты будь.

Лес встряхнулся мокрым псом,

Смутно знаемое эхо

Прокатилось колесом

Позолоченного смеха,

Куст схватился за бока,

Сотрясается без звука,

И несётся в облака

Эта дьявольская мука.

Смех повсюду, смех во мне —

Он в моем струится теле,

И щекочут по спине

Захлебнувшиеся тени.

Ночью выпадет смерть

На вздыхающий город —

Будут крыши болеть

Загнивающим сором.

И впитают сугробы

Наказанье проказы —

Город, взятый на пробу.

Грязной марлей обвязан,

Рыжей слякотью залит,

Грузным небом контужен.

И спасет только память

Угнетённую душу.

И приснится мне ворон —

Весь растрёпан и грязен,

Скажет: верь в этот город,

Труд не будет напрасен,

Поглощаю отбросы,

Как желанную пищу —

Будут светлые росы,

Будет город очищен.

Встань богатая почва

Материнского чрева —

За побеги хлопочем

Восходящего древа.

Ты сумеешь воспеть,

Ты поверить способна:

Ночью выпадет смерть

Та, что жизни подобна.

Пахнет воздух мороженым,

Пахнет палой листвой,

Пахнет тем, что возможно

В сердце вызвать прибой.

Пахнет фразой подслушанной,

В вездесущей толпе.

Пахнет песней не сложенной,

Посвящённой тебе…

Похвалой незаслуженной,

Что в уме я несу,

Пахнет звонким оружием,

И щекочет в носу.

Пахнет саблей и ножнами,

Пахнет дикой тропой,

Сталью, мехом и кожами

И ружейной пальбой.

Пахнет болью и порохом,

Ты постой, погоди…

Пахнет горестным вздохом

Из сожжённой груди…

Ах, и в небе разбуженном

Улетает – куда?..

Запах тонкого кружева

И холодного льда…

бешено звонящие

летящие

вдребезги разбивающиеся

телефоны и будильники

тянущиеся бесконечно

путающиеся

руки и провода

РУКИ И ПРОВОДА…

бросающийся под ноги

голый…

совершенно голый лёд

безнадёжно поставленный

выразительный

в микрофоне голос

уважаемые пассажиры

при обнаружении

подозрительных предметов…

при обличении

подозрительных лиц

при облачении

ваших тел

при обнажении

ваших душ

просьба обратиться… обратиться…

обратиться…

Зима была тёплой, а сердце – большим и седым,

И хлопья, как белые птицы, кружились над нами,

И в лужах промозглых, в святилище мутной воды

Похмельное утро солдатскими шло каблуками.

Зима была долгой (так часто бывает с зимой)

И смутно носила в себе ощущение долга,

Какого-то долга, что с лета хранился за мной,

И вот в январе он явился – ни мало, ни много…

Зима была трудной… А что в нашей жизни легко?

(Достаточно вспомнить хотя бы шахтёров в забое)

И вот хлопотливые хлопья кружат над рекой,

Как ком, облепляя собой моё сердце седое…

Заостривши края, как лезвия,

Не считаясь с критикой и цензурой,

Безраздельно зияет поэзия

Раздробленной амбразурой.

Застыли края от наледи,

И зыбкою облеплены грязью.

С этой раной выходишь на люди —

Я такому молюсь безобразию.

Потому что из раны-жерла

Ножевой, но жива, неистасканна,

Словно из хрустального фужера

Проливается влага ручья Кастальского.

В малороссийских садах почернели черешни,

Поезд несётся вперед – к урожаю поспеть

В пыль полустанков и в полдень от зноя сопревший,

Степью сухой захлебнуться, исчезнуть, истлеть…

Дон свои воды несёт – чистоглазая птица.

Солнце в зените, слепит меловая гора.

Видно не тело, а сердце сумело родиться

В этом краю, где станицы, поля, хутора…

Каждая клеточка прячется в зрелое лето,

Вновь тарахтит на реке деловитый паром.

Надо с парома нырнуть – кто способен на это?!

Слиться с течением кожей, глазами, нутром,

Выйти на берег лиловым, в мурашечной сыпи,

Броситься в запах речного песка и лозы,

Лодку встречать и в рокочущем вёсельном скрипе

Тянущий, гулкий и донный услышать призыв…

Я всегда думала: откуда берутся стеклянные шарики —

Прозрачные, нежно-зеленоватые,

С мелкими пузыриками воздуха внутри,

С чуть заметной щербинкой на поверхности?

Может быть, их мастерят на специальной фабрике —

Фабрике детских неформальных игрушек,

Чтобы дети могли катать их и думать при этом,

Что они делают нечто запретное?

Может быть, все эти стеклянные шарики —

Детали какой-то большой и сложной игры?!

Только вот, видел ли кто-нибудь ее

В собранном виде?

А может, они сами по себе вызревают

В чёрствой земле пустырей и свалок,

Постепенно спекаясь из осколков

Бутылочного стекла, омываясь дождями

И обтёсываясь в кирпиче и булыжнике?

А вдруг, они – миниатюрные магические кристаллы,

Которые волшебники раздают детям тайком от взрослых,

Чтобы они могли видеть в них своё будущее и прошлое.