Читать книгу Трудности турецкого перевода - Елена Шен - Страница 6

В конце светлого тоннеля бесконечного отдыха забрезжил тёмный свет школьных злобобудней. И всё, что бы я ни делал – играл во дворе, купался в море или сидел в кафе с родителями близ шумного водопада, катался на роликах или играл в компьютер, – всё в конечном счёте сводилось к мыслям о школе. И если этого не делал я, то о предстоящем «замечательном» событии с завидной настойчивостью напоминала мама. Она придумывала для этого всяческие поводы: учебники, проверочные диктанты, покупку школьной формы и все такое прочее.

Не подумайте, что я не хотел учиться в школе. Моё терпение было на пределе, и всё потому, что я не знал, КУДА я иду. КТО там меня ждёт. КАКИМ будет новый класс. КАК будет выглядеть учительница. Мне казалось, что в школе на каждом шагу подстерегают опасности.

Неизвестность пугала больше всего. Я нервничал и хамил маме и Музафферу. И ещё больше уходил в себя, погружался в компьютерные игры, где с какой-то невероятной злобой расправлялся с виртуальными врагами. И даже забросил своего лягушонка, с которым почти никогда не расставался и делился всем. Я даже не помнил, куда его зашвырнул. А иногда просто лежал на втором этаже огромной двухъярусной кровати и сочинял стихи.

Я не хочу учиться

И в школу вообще не пойду.

Мне нравится лениться,

Я дома занятья найду.

Зачем нужны мне книжки,

Зачем учителя?

Без этого мученья

Вертится Земля!

Привычку сочинять стишки мы придумали с мамой. Почти всегда перед сном, когда я уже устраивался в постели, мама садилась рядом, обнимала, спрашивала, как прошёл день. И после мы играли в рифмы, из которых складывались наши стихи и даже целые песни. Они получались корявыми и смешными, а иногда – с чёрным юмором.

Жила-была курочка,

Ждала она яйцо.

Была она дурочка,

Смеялись ей в лицо.

Заигрывает с коршуном,

Лисице строит глаз.

И по её вине без глаза

Гном сидит у нас.

Мама ради забавы записывала их в блокнот. Список наших «шедевров» постоянно пополнялся, и мама грозилась когда-нибудь издать их отдельной книжкой.

Всю следующую неделю ничего особо примечательного вроде морской встречи с древним чудовищем не произошло. Мама и Музаффер вовлекали меня в изучение турецкого языка. Учили язык по тем самым разноцветным стикерам, которые мамин муж развесил по дому. На них было написано, как называется тот или иной предмет. Так что наша квартира превратилась в словарь с картинками. Мы с мамой зубрили слова. Выходило это у мамы не очень. Я-то быстро всё запомнил. А что с этими словами делать? Мама говорила по-русски, Музаффер тоже. Дома легче говорить на родном языке. А турецких друзей у меня пока не было. Погружение в языковую среду было неглубоким. Но ровно до тех пор, пока не случился Курбан-байрам. Это такой праздник у мусульман, по важности вроде нашего Нового года или Рождества. И праздновать его мы решили в деревне, расположенной далеко-далеко в горах, где живут родители Музаффера.

– Что делать в горах? – не слишком счастливо вздохнув, спросил я. – Там же ничего нет, только камни.

– Да ты что! Горы живые, – замахал руками глава семейства, как будто в буквальном смысле пытался развеять мои сомнения. – Разве ты не знаешь, что там растут деревья и обитают разные животные? Деревенские жители ходят туда на охоту. Мой отец тоже охотился на горных козлов и косулей, и старшие братья нередко составляли ему компанию. Сейчас отец постарел, братья разъехались по городам, но ружьё и патронтаж висят у него в доме на видном месте. Я обязательно тебе их покажу!

Вот это обещание! Я сразу забыл все свои переживания, связанные со школой, и начал представлять ружьё и косуль.

Собирались мы в дорогу очень тщательно. Музаффер готовил машину к дальней поездке. Мама – подарки, вещи и меня. Я же тщательно глотал таблетки от укачивания. Чтобы со мной не приключилась «старая песня».

Ранним утром мы загрузились в наш вишнёвый «Эскорт» и поехали. В дороге я испытывал действие таблеток. К счастью, ничего похожего на тошноту и другие неприятные ощущения не было. Мама же испытывала наше терпение. Она через каждую секунду спрашивала: «Костик, как ты себя чувствуешь?», «Как ощущения?», «Ну как…», «Ну, как…» Я огрызался. Потом она переключилась на Музаффера: «А мы взяли подарки для мамы и папы?», «А какие традиции на Курбан-байрам у вашей семьи?», «А что нужно делать и говорить, когда мы встретим всю семью?», «А как я должна быть одета?», «В какой очерёдности нужно целовать руки родителям? Сначала маме, потом папе или наоборот?». И ещё миллион «почему» да «как». За вопросами она прятала своё волнение. Это был первый визит к родным нашей новоявленной интернациональной семьи.

Потом Музаффер грозно посмотрел на маму и, подняв правую бровь, сказал: «Любимая, ты, главное, молчи и улыбайся! Успокойся, они хорошие люди и тебя не съедят!» И включил радио. Под заунывную турецкую музыку я провалился в сон. И проснулся от шёроха шин. Это наш «форд» свернул с ровного асфальтового шоссе на гравийную дорогу. Тогда-то я впервые близко увидел гигантскую гору у самого её основания. Вдалеке виднелись маленькие домики.

Деревня Чатма Кайя, что в переводе с турецкого означает «выложенная из скалы», моих новоявленных бабушки и дедушки открылась во всей её красе. В низине гор расположилась сотня каменных домиков, а на небольшом пригорке возвышалась мечеть. Все дома были двухэтажными, из огромных камней и очень похожими друг на друга. В один из них мы и ехали.

На первом этаже в доме родителей маминого мужа располагался гараж, куда мы поставили машину. Второй этаж был с громадным коридором, бесчисленным количеством комнат, кухней, душевой и туалетом. Ещё был балкон. На нем, пошатываясь от недавнего сна, стоял я, и на нём меня в буквальном смысле зацеловывали бабушка и дедушка, приговаривая что-то неведомое на турецком.

Наконец, они выпустили меня из крепких объятий и переключились на маму и Музаффера. Словом, бабушка и дедушка оказались милыми и радушными старичками. И им было всё равно, в каком порядке целуют руки. Главное, долгожданные дети приехали!

Дед Ахмет – сгорбленный от старости, с окладистой белоснежной бородой, в очках и шапочке. Бабушка Фатьма – маленькая старушка в платке с очень добрым морщинистым лицом. Она всё время вытирала глаза платочком. Плакала от счастья.

Приехали мы поздно вечером, когда на небе уже появился остроконечный месяц, точно такой же, как на турецком флаге. Мы все вместе долго пили чай, взрослые разговаривали. Я, как и мама, ничегошеньки не понимал. Мы только улыбались и чувствовали, что приняли нас со всей добротой и радушием, как самых родных и близких людей.

Вскоре я заснул, и пробудили меня странные звуки. Это было похоже на трещотку или методичные удары деревянных палочек. «Так-так-так» – слышалось откуда-то из глубины сада. Выглянул в окно. За деревьями на каменном заборе сидела огромная птица. «Так-так-так» – щёлкала она своим длинным черным клювом. Это был аист. Он сидел неподвижно, немного выгнув шею. Я решил поближе рассмотреть его. Выскочил в пижаме в сад. Но птицу спугнул скрип открывающейся двери. Вмиг она вспорхнула и, расправив свои огромные черно-белые крылья, улетела.

По дороге в спальню я встретил мужчин, среди которых был и Музаффер. Они были нарядно одеты.

– Куда вы собираетесь? – спросил я у Музаффера.

– В мечеть. Сегодня великий праздник! А ты почему рано встал? Сейчас только пять утра.

– Аист разбудил.

– Ложись спать. А днём пойдём гулять и заодно поищем твоего аиста.

Вернувшись в постель, долго думал про интересную птицу. Такие встречались мне только в азбуке, больше – никогда и нигде. Очень хотелось ещё раз его встретить. Даже если ради этого мне придётся всю ночь просидеть в засаде в саду. Я был взволнован увиденным, впрочем, это не помешало снова провалиться в сон.

Проснулся от того, что солнце поджаривало пятки. Дом был наполнен звуками и запахами. Женщины на кухне делали завтрак. Мужчины громко о чём-то спорили. Пока я шёл умываться, встретил пару детей. Они уставились на меня, как будто привидение увидели.

Оказывается, пока мы спали, в дом бабушки и дедушки приехали многочисленные родственники: братья и сёстры Музаффера, их мужья и жёны, дети и внуки.

– Я насчитала шестнадцать человек, – вместо «доброе утро» сказала мама. – Как раз хожу и считаю, на сколько человек накрывать стол. Сын, ты семнадцатый!

В просторном коридоре, который служил и гостиной, были разложены подушки-маты, на которых все сидели, сложив ноги по-турецки. В середине стояли два стола на маленьких ножках, их накрыли газетами и разложили яства: мёд, хлеб, оливки, пирожки, омлет, сыры, помидоры и огурцы.

Все с аппетитом кушали и подливали чай в маленькие «приталенные» стаканчики, временами перешучиваясь друг с другом. Мы с мамой и Музаффером сидели рядом. Напротив – восьмилетняя Суде и семилетний Арда. Мы, глядя друг на друга, наперегонки начали есть хлеб, густо намызывая его шоколадной пастой. Отличился Арда. Он буквально всё сдабривал шоколадной пастой – хлеб, сыр, пирожки и даже огурцы и оливки.

Арда и Суде пытались заговорить со мной. Но я лишь непонимающе моргал в ответ на их вопросы. Тогда мы начали общаться знаками. Вышли на балкон и наблюдали за стадом коров, которых вели пастись в поле. Бурёнки шли нехотя, помахивая хвостами. Суде закричала им вслед: «Мёёёёёё!» Я заорал: «Мууууу!» Коровы же «Му» говорят. А Суде опять: «Мёёёё!». Нестыковочка какая-то. Выходит, и животные в России и Турции разговаривают по-разному? И вдруг нам смешинка в рот попала. Мы начали наперебой мёкать и мукать. Увидели ишака. Тот остановился напротив нашего дома и принялся орать. «ИАААА!» – вторил я ему. «АЫЫЫЫЫ! АЫЫЫЫ!» – орали Арда и Суде. Ишак смутился и убежал. А мы покатились со смеху, сбежали с балкона и направились на птичий двор. Арда показывал на курицу и кричал: «Били-били!» и кудахтал по-турецки: «Гыд-гыдак! Гыд-гыдак! Юмурта чок сыджак!». А при виде петуха Суде завопила: «ЙЮЮЮЮРЮЮЮЮ!». Вот тебе и кукареку! Мы подбегали к уткам, которые вместо «кря-кря» по-турецки говорят «вак-вак». И даже воробьи не чирикают, а джик-джикают! Так мы ещё долго бы бегали и кричали на разные голоса, пока на нас гуси не зашипели, а Арду больно в коленку не клюнул индюк. Охрипшие мы и дома мычали и крякали на двух языках, пока дедушка, как разъярённый гусь, на нас не зашипел. Немного погодя он отошёл и, усадив нас рядышком на подушки, начал рассказывать про аистов.

– Утром Костика разбудил аист. Это добрый знак, внук! Особенно в такой праздничный день. Лейлек – по-турецки аист. Говорит он: «Лак-лак-лак!» Аистов мы, мусульмане, очень уважаем. Есть такое поверье, что в аистов превращаются души мусульман, которые за всю жизнь так и не совершили предписанного Кораном паломничества к гробу пророка Мухаммеда. И они после смерти превратились в этих красивых и могучих птиц, которые прилетают в Мекку каждый год. Наши деревенские аисты живут возле мечети. Они свили гнездо рядом с домом Аллаха. Это добрый знак для всей деревни!

Все праздничные выходные можно охарактеризовать двумя словами «гости» и «еда». Гостей была непрекращающаяся вереница. Порой в доме одновременно находились человек пятьдесят! Сначала все долго и воодушевленно приветствовали друг друга. Рассаживались на маты. Женщины – с одной стороны, мужчины – с другой. И за чашкой чая вели разговоры.

Но самое интересное творилось на кухне. Оттуда доносились таааакие запахи! И мы с другими детьми не нашли ничего другого, как предложить свою помощь. Нам доверили самую простую работу – перебирать от мусора фасоль. Пока бабушка Фатьма чистила баклажаны и помидоры, она рассказала сказку. Музаффер перевёл её нам с мамой.

– Жил-был один имам. Любил, как все имамы, вкусно покушать. И чего уж он только не перепробовал в своей жизни. Однажды повар приготовил новое блюдо. Отведал его имам и ах… «Имам баилди!» – разнеслось по всему сералю. Имам упал в обморок. Набросились на бедного повара гневные визири, хотели зарубить его ятаганами. Но очнулся имам и… попросил добавки! С тех пор это блюдо называется «Обморок имама».