Читать книгу Следы во времени - Елена Соколова - Страница 11

Звучала музыка. Очень странная музыка, больше похожая на шепот или на шелест крыльев. Музыка не плыла, не разливалась. Она кружилась, рассыпаясь на маленькие прозрачные бисеринки, и каждая бисеринка сама становилась источником этой таинственной мелодии.

Крупинки, окутанные нежной оболочкой, качались на ветвях старого дерева, давно привыкшего и приспособившегося к тому, чтобы становиться колыбелью, укрытием и пищей.

Весна. Вся природа включилась в извечную гонку – дать больше света, влаги, чтобы прорастить семена, чтобы помочь всем живым существам после зимней летаргии проснуться и укрепиться в этом огромном мире с его жесткими законами. И все разнообразие живого мира, в конечном итоге, создаст великолепный гармоничный оркестр с его скрипками, флейтами и ударными. И каждое доброе сердце наполнится восторгом перед силой, нежностью и властью изначально сущего и за всем наблюдающего дарителя жизни.

Под теплыми лучами солнца жизнь почувствовала, наконец, что ей тесно в маленьких бисеринках. Оболочки растаяли, и по листочкам дерева расползлись маленькие, чуть заметные, нелепые существа – простые червячки.

Один из червячков оказался на самом краю листика и свалился на землю.

Червячок испуганно уцепился за край травинки и, дрожа от страха, быстро пополз вверх. Мимо него прокатилась капля росы, в которой червячок успел увидеть свое отражение, и чуть не расплакался:

– Какой ужас!

По травинке полз светлячок:

– Здравствуй, – сказал он к червячку.

Червячок молчал, не зная, куда спрятаться от взгляда светлячка, чтобы тот не испугался его ужасной внешности.

– Ты что не отвечаешь? Строишь из себя! Ты кто вообще? Червяк! – обиделся светлячок и исчез.

Червячок еще быстрее пополз вверх, чтобы не обидеть или не испугать еще кого-нибудь своей внешностью.

– Скорее, скорее, – подгонял сам себя червячок.

Вдруг он услышал:

– Сам с собой разговариваешь? Ты что, ненормальный?

Это сказала муха, которая запуталась в паутине и от нечего делать глазела по сторонам.

– Вам помочь? – предложил червячок.

– А можешь? – спросила муха.

Червячок перелез на соседнюю травинку, которая под его весом прогнулась к самой паутине. Муха уцепилась за травинку лапками и смогла выбраться.

– Слушай, ужастик, а ты ничего… – прожужжала муха и улетела.

«Червяк», «ненормальный», «ужастик» – это все, что узнал червячок о себе в первые минуты своей жизни. С этой правдой ему предстояло существовать. Но все печальные мысли перекрывало непереносимое чувство голода.

Наконец червячок вскарабкался на дерево и закрепился на зеленом листике.

Открыв безобразно широкий рот, червячок принялся есть. Он ел, ел, ел и не мог остановиться. Ему очень хотелось есть.

Вдруг послышался не просто смех, а настоящий хохот. С набитым ртом и вытаращенными глазами червячок поднял голову. Перед собой он увидел жуков.

– Жирный! – хохотали они. А один добавил: – Ты не отвлекайся. Кушай, кушай.

– Ижвиничи, – проговорил червячок, – шпешу я.

– Шпешуя? Это что, имя у тебя такое? – еще громче рассмеялись жуки, – да ты сейчас лопнешь!

Самым ужасным было то, что червячок действительно лопнул, а под лопнувшей оболочкой оказалась другая оболочка, и червячок стал не червячком, а гусеницей.

– Надо же! Все продуманно! – катались от смеха жуки. Можешь кушать дальше…

Гусеница готова была раствориться, исчезнуть – все, что угодно, только бы не слышать этих насмешек. Она перестала есть и свернулась клубочком. Это оказалось кстати, потому что над деревом пролетал стриж.

Стриж схватил клювом одного из жуков, который хохотал громче всех и, покатываясь по листку, выставил на всеобщее обозрение свое ярко-желтое брюшко.

Жуки расползлись, и гусеница осталась одна.

– Умру, а есть больше не стану, – твердо проговорила она себе.

Гусеница закрыла глаза, и неожиданно какая-то сладкая истома охватила все ее жирное зеленое существо. Что-то странное слышалось ей, что-то похожее на шепот или шелест тонких крыльев.

Когда-то где-то она уже слышала эту странную мелодию. Гусеничке стало весело, она развернулась, встала на все свои маленькие уродливые ножки и открыла огромный прожорливый рот.

Гусеница знала, что сегодня весь смысл ее жизни – в еде. Она обязана есть. Для чего, она не знала. Но ясно чувствовала, что если не будет есть, то кого-то предаст.

Проходил день за днем, гусеница все меньше двигалась, и ей захотелось спать. Она не могла сопротивляться этому желанию и стала искать какое-нибудь укрытие, чтобы никто не увидел, как она укутается одеялом и немного поспит.

У себя за щекой она обнаружила ниточку.

Эту ниточку гусеница крепко-накрепко прикрепила к черенку листка, чтобы ее не унесло с дерева, пока она спит.

Засыпая, гусеница расслабилась и, отцепившись от листика, полетела вниз с дерева. Она повисла на ниточке, и под тяжестью жирного тела ниточка стала вытягиваться.

Чтобы не разбиться, гусенице пришлось кружиться вокруг ниточки, которая все вытягивалась и вытягивалась.

Гусеница хотела остановиться, зацепиться за что-нибудь, но не могла, потому что ее ножки запутались, и от страха она чувствовала себя беспомощной и несчастной.

Она все кружилась, кружилась и кружилась, потеряв счет времени, и была все более беспомощной и несчастной.

Наконец гусеница остановилась и поняла, что нить закончилась.

Гусеница полностью закуталась в кокон из этой нити, которая вытянулась из ее собственного жирного брюшка.

– Не надо было столько есть! – заплакала в коконе гусеничка и в этот момент почувствовала, что падает.

Ударившись о землю, гусеничка прошептала:

– Все. Теперь меня увидят птицы и склюют… Ну и пусть.

Она не знала, что уже наступила осень, что все листья с дерева облетели и надежно укрыли ее.

Куколка осталась одна в полной тишине и в полном мраке. У нее болели ножки, тело затекло оттого, что она лежала все время в одном положении, и через какое-то время она потеряла все ориентиры и перестала понимать, где низ, где верх, где право, где лево.

Гусеничка растворялась, исчезала, испытывая невыносимую боль, и чем сильнее становилась боль, тем отчетливее слышалась музыка, словно нанизанная на опутавшую ее тело ниточку.

Музыка, похожая на шепот или шелест тонких крыльев. Окутанная загадочной и сладкой истомой, куколка из последних сил выдохнула из самой глубины своего маленького сердца:

– И это пройдет…

Почему-то, несмотря на нелепость своего положения, она была уверена, что это не конец, что что-то великое и прекрасное ждет ее после всех испытаний.

Гусеничка не знала, что лежала под толстым слоем снега. Она спала и не слышала, сколько бурь пронеслось над ней и сколько морозных ночей сменили снежные дни.

Однажды гусеница проснулась. Она глубоко вздохнула, и ей захотелось расправить… но что расправить?

Гусеница пошевелила лапками, лапки оказались цепкими и сильными. Гусеница старательно принялась рыхлить ими кокон.

Через появившееся в коконе отверстие пробился луч весеннего солнца! Тяжело дыша, плача и смеясь, гусеница выбиралась из темницы.

– Скорее, скорее!

Увидев над собой ярко-желтый цветок, гусеница потянулась к нему и выползла из кокона. Выползая, она чувствовала, как что-то нежное и тонкое тянется за ней.

– Нельзя спешить, – почему-то подумала гусеничка, – а то все пропадет… Что пропадет?

Гусеница заползла на цветок. Луч солнца согрел ее измученное тело…

Она повернула голову влево, вправо и вдруг увидела роскошные крылья. Она не сразу поверила, что эта роскошь не что иное, как часть ее самой, что кровь, бегущая по ее телу, бежит и по этим прекрасным крыльям.

Держась за кусочек паутинки, мимо пролетел паучок. Оглянувшись, он помахал лапкой и крикнул:

– С первым днем весны, бабочка-красавица!

И БАБОЧКА взмахнула крыльями и полетела.

Она летела над лугом, и самые красивые цветы поворачивались к ней, желая поймать на себе ее взгляд.