Читать книгу Сборник стихов - Елена Степанян - Страница 2

Царя Манассии грехи

Тяжелой тучей

Висели над Иерусалимом.

В должный срок

Она дождем свинцовым разродилась

И каменным.

Пустыней стал великий город,

Возлюбленный Всевышним.

И не избегнул наказанья царь Манассия:

Он был закован в цепи

И на чужбину отведен как пленник.

В огромном Вавилоне

Он в тесную был помещен темницу

И там оставлен

С памятью своей наедине.

Возможна ль собеседница ужасней?

Таких грехов жестоких и бесстыдных,

Какими до краев она полна,

Никто еще не совершал, пожалуй.

Едва захочет

Сознанье истомленное Манассии

В какой-нибудь из уголков ее забиться,

Его тотчас оттуда гонит прочь

Видение кровавого кощунства,

Им совершенного.

И так – в несчетный раз.

Отчаявшись, решает царь

С обоими —

С сознанием и с памятью —

Покончить разом.

И с короткого разбега,

Насколько позволяет цепь,

Он ударяет головой о стену.

Боль

И крови вкус соленый

Царя с самим собою разлучают

ненадолго:

Вот он опять в Иерусалиме,

И небо – как расплавленный сапфир,

И солнце нежно жжет

Сквозь перья опахала.

В сопровождении друзей

Царь пересек подворье Храма

И на потеху свите

На стене священной

Нарисовал когтистый знак Молоха.

– Царь! Помилуй!

Ты нас погубишь всех!

За святотатство это

На наши головы обрушится сей Храм! —

И тянется дрожащая рука

Ужасный знак стереть.

Не говоря ни слова,

Короткий меч хватает царь Манассия

И руку отсекает.

Тотчас же царские друзья

Священника на землю валят

И бьют ногами до смерти.

А царь

Его с улыбкой вопрошает:

– Что ж?

Как видишь, Храм не рухнул.

Но в ответ

С земли встает старик-священник

И отрубленной рукой

Пытается стереть ужасный знак.

И вновь его сбивают с ног,

И вновь

Он поднимается и тянется к стене.

И вновь он на земле.

И вот встает опять.

И видит в ужасе Манассия —

Захлопнулась минута, как ловушка,

И он отсюда никогда не выйдет.

И еле-еле

Ворочая тяжелым языком

И непослушные слова соединяя,

Царь просит Господа Всевышнего

Его

Отсюда

Выпустить…

Но Бог его не слышит.

А старик опять встает,

И снова падает,

И вот опять встает…

И царь кричит,

Кричит и Бога умоляет!..

– —

В темнице смрадной пробуждаясь,

Весь в крови,

Дрожит Манассия от боли и обиды

На Господа.

– Велик, велик мой грех!

Но почему же молния Твоя

В тот миг меня не поразила? —

Храм не рухнул,

Солнце

Сияло в безразличной вышине,

И царь Манассия победитель вышел

Из наглой брани с Господом небес!

О горе!

– Почему меня

Земля, разверзнувшись, не поглотила,

Когда я сыновей своих в огонь

Кидал

Как наилучший дар Молоху?!..

– —

…В двенадцать лет

На царство был Манассия помазан

В том городе единственном,

Который

Избрал для обитания Всевышний.

И город сей в садах благоуханных,

И землю, источающую мед,

И свод небесный с солнцем и луною —

Как должное

В бестрепетные руки

Он принял.

Царские рабы

Во всём ему покорны,

Священники Господни

В нем Божьего помазанника чтут,

И дорого заплатит тот,

Кто счастью беспредельному Манассии

Захочет указать предел.

Но солнце, обходя великий город,

Отсчитывает дни

И отмеряет ночи.

И вот царю однажды показалось,

Что дни, сияющие безмятежно,

Короче сделались,

А ночи – холодней.

И этот холод, словно запах тленья

Прилипчивый,

Он отогнать не может,

Как будто он сочится изнутри,

Из сердца царского.

А кровь его разносит

По жилам всем

И поражает мозг

Неодолимым страхом вечной смерти.

Царь слышал много раз,

Что Бог Всевышний

Есть Бог живых

И запрещает Он

Между двумя мирами —

Зримым и незримым —

Передвигать межи

И поднимать завесу.

Но слышал он, что есть другие боги,

И что куда сговорчивей они.

Печален бродит царь Манассия

В садах иерусалимских несравненных,

И отгоняет лунноликая Астарта

Его печаль,

И он ей платит щедро.

– —

Иерусалим! Иерусалим!

Столица,

В которой Бог Всевышний обитает!

Гора великая, гора святая,

Где небо приклоняется к земле,

Где наполняются уста пророков

Глаголами Господними

И ходит

По площадям и городским базарам,

Став человеком,

Истина сама.

Но с омерзеньем смотрят на пророков

Царя Манассии рабы.

В водовороте сладострастной лжи,

На пиршествах Астарты и Ваала,

Господня истина —

Как желчь и как полынь!

– Идите прочь!

Знать не хотим ни вас,

Ни Бога вашего!

Он непомерной платы

С нас требует за милости Свои!

За всё благодарить —

За вдох, за выдох,

Смирять гордыню каждый час и миг

И неустанно ближнего любить —

Да у кого ж на это хватит сил?

Да это тяжелейший труд на свете!

Неужто выколоть себе глаза,

Чтобы не видеть, как Его щедроты,

Минуя нас, прольются на других?

Иль собственную грудь вспороть ножом,

Чтоб выдавить из сердца зависть?

А между тем наш долг растет,

И он стеною

Встает меж нами и Всевышним Богом!

Нам нашей скверны не избыть!

Идем к чужим богам искать защиты —

Они нам будут рады и таким!

Но вот к чертогу царскому подходит

Невзрачный человек

в одежде запыленной,

И стража расступается пред ним —

Пророк!

А царь Манассия смущен,

Он думал,

Что все они давно перевелись.

А если кто и выжил, в щель забившись,

То побоится выползать оттуда

И вновь пугать царя Господним гневом,

Который всё никак не состоится.

С насмешливой улыбкой

Приказывает царь пророку говорить.

И раздается тихий голос:

– Бог Единый

Послал меня к тебе, о царь Манассия,

Сказать,

Что он есть Всемогущий Бог.

Ты осквернил священный город кровью

И трупами невинных переполнил

В угоду лжебогам,

Которых ты

В безумье почитал богами смерти.

Но всё подвластно Господу живых!

И сотворит он день,

Тот самый день, в который,

Простершись на земле,

Ты будешь умолять,

Чтоб он тебя помиловал и принял

Рабом последним в Царствие свое!

И вот знамение, что не напрасной

Твоя молитва будет, царь Манассия:

Те капища Ваалу и Астарте,

Что ты с весельем возводил

при свете дня,

Во мраке ночи станешь разрушать,

Горючими слезами обливаясь.

Царь привстает:

– А не сказал ли

Тебе твой Бог,

Что я за эту дерзость

С тобою сделаю?

– В твоей я власти, —

Незваный гость чуть слышно отвечает,—

И ты, скорей всего, меня убьешь.

Но тот, кто жив, вовеки не умрет…

Тебе же предстоит, о царь Манассия,

Переходить из смерти в смерть…

Жезлом

Царь бьет пророка по лицу,

А стража

По земле его волочит

К котлу, в котором варится смола.

И умер он!

А царь Манассия в темнице,

Как ни старается,

Не может умереть.

– Какие-то есть жилы на руке…

Их можно

Перекусить – и кровью изойти.

Но в этой темноте – как их отыщешь?

Пустое дело, нечего стараться.

Решает он от пищи отказаться,

Которую тюремщики швыряют

К его ногам – и на десятый день

Смерть придвигается уже вплотную.

Да, здесь она, за дверью – и сейчас

Войдет.

Но почему-то

Она уже не кажется желанной,

И лютый страх опять владеет им,

И он уже готов кого угодно

Взамен себя послать в ее жерло.

Пусть дочери идут,

И сыновья,

И жены царские,

Друзья и слуги!

И весь народ земли, его рабы,

Пускай в колонну строится,

И пусть

Его ведут служители Молоха

В пылающую печь – насытить смерть!

– —

…Но больше откупиться нечем:

Он

Уже не царь,

Он узник осужденный.

И казнь его назначена на завтра,

Мучительная огненная казнь.

Но после пытки, от которой он

Себе на удивленье жив остался,

Он казни не боится —

Дон Антонио

Был прав во всём.

Не зря он их учил

Дыханье останавливать

И боли

Не чувствовать при этом никакой.

Он пытку выдержал

И на костре

Сознание успеет потерять,

А едкий дым доделает свое…

Но главное не это, а другое:

Он никого под пыткой не назвал!

Иначе – страх и ужас! – столько раз

В своих последующих воплощеньях

Он на костре горел бы, сколько душ

Он выдал бы сегодня палачам.

А ворожба, и вызыванье мертвых,

И на святых прилюдная хула,

И многое другое из того,

Что инквизиция ему вменяет —

Конечно же, всё это было,

Было.

Да вот когда?

Ты лопнул бы от злобы,

«Священный суд»,

Когда б в мои ты мысли

Проникнуть смог!

Ты хочешь насладиться

Страданьями невинного —

А я

Перед иным стою Судом

И верю,

Что справедлив мой страшный приговор.

…Такой недолгой жизнь моя была

И безмятежной.

Озарял, как солнце,

Ее сосед-помещик дон Антонио.