Читать книгу Дочь Гедемина. Книга 1. Дмитрий Грозные Очи - Элена Томсетт - Страница 12

К полудню следующего дня Дмитрий, наблюдая за битвой с холма под деревней Бортенево, с удовлетворением заметил, что Юрий Данилович повел себя весьма предсказуемо. Когда тверская конница князя Михаила Ярославича, сражавшегося под своим стягом с изображением Спаса Великого, начала ложное отступление, Юрий поспешил преследовать ее с пылом и энтузиазмом полного дилетанта в военном деле. Он даже послал гонца в стан Кавгадыя, благоразумно наблюдавшего за битвой со стороны, предлагая ему разделить его быструю победу.

Опытный в боях Кавгадый не спешил, внимательно приглядываясь к ходу сражения. Он никак не мог понять, что же такого совершил этот московский князь-авантюрист, что заставило отступить сильную тверскую конницу. Этот вопрос беспокоил его, заставляя медлить вступать в сражение. Но со стороны даже его опытному глазу казалось, что победа Юрия уже предрешена. Тогда Кавгадый отбросил последние сомнения и, обернувшись к застывшей за его спиной татарской коннице, дал ей сигнал идти в наступление. В это время со стороны ставки князя Михаила Тверского с шипением взлетели в воздух три красных сигнальных китайских огня, а затем, спустя несколько минут, за которые конница Кавгадыя успела пролететь почти половину расстояния до полков Юрия – еще один, но уже белый огонь. После этого, произошло невероятное.

Тверская конница, прежде беспорядочно отступавшая под ударами войск князя Юрия Даниловича, внезапно перегрупповалась, и словно по невидимой команде развернулась лицом к преследовавшим ее московитам. Одновременно, с левого фланга сомкнула ряды тверская пехота, а с правого ударили по незащищенным тылам Юрия кашинские полки. Крики сражающихся, переплетенные с пением церковных гимнов, усилились почти троекратно.

«Это неправильно!» – прокричал предупреждающий голос у Кавгадыя в мозгу, и он с опозданием внезапно осознал, что командующий войсками князя Михаила использовал чисто татарскую тактику ложного отступления противника с целью завлечения его в западню.

В этот момент по правому флангу самого Кавгадыя ударила невесть каким чудом выскочившая словно из ниоткуда татарская конница. Кавгадый так удивился, что даже пропустил тот момент, когда его тумен остановился, оглушенный внезапным ударом, а потом дрогнул и начал отступать.

– Что происходит?! – сердито закричал он и тут же словно подавился, увидев развивавшиеся над этой татарской конницей Тверские полковые знамена. Хуже того, знакомое ему по рассказам монгольских нойонов, побывавших в русских землях, знамя молодого князя Дмитрия Тверского. Знамя его личного, сформированного из беглых татар полка.

Нехорошее предчувствие затопило душу Кавгадыя. Он бросил беглый взгляд в сторону сражения и уже открыто выругался в голос. Московский князь, бросив свои войска, продолжавшие ожесточенно сражаться с тверичами, поспешно удирал на север. Кавгадый узнал его красный плащ, подбитый соболями и блестевший в лучах предзакатного солнца золотой ободок на его шапке, отороченной песцом, подаренной ему в Орде самим ханом Узбеком.

– Вот ведь песий сын! – вскричал Кавгадый, сплевывая на землю.

Он последними словами ругал себя за то, что поддался на провокацию московского князя и повел свой тумен в бой. Осторожные Астрабыл и Остер оказались гораздо умнее его. Они оставили войско московского князя еще в Костроме, после того, как Михаил Тверской отказался от великого княжения в пользу московского князя и передал им всю собранную за прошлый год дань.

Облегчив душу, Кавгадый дал свой коннице сигнал к отступлению. Но было уже поздно. Окруженные подошедшим с тыла засадным полком тверского князя, татары Кавгадыя побросали сначала все свои знамена, потом оружие и массово сдавались в плен. После этого их не трогали, видимо, подчиняясь приказу князя не наносить татарам лишнего вреда.

Когда очередь дошла до него, Кавгадый с досадой бросил на землю саблю. «Хоть прямо здесь ложись и помирай! – со злостью подумал он. По законам Ясы, монгол, бросивший знамена и сдавшийся в плен, был обречен на смерть. «Хорошо хоть, что хан Узбек принял мусульманство, – внезапно подумал он. – Впрочем, князь Михаил, не осмелится нанести вред монгольскому нойону. Одно дело – разборки между русскими князьями, другое дело – неприкосновенность представителя монгольского хана. Мне не грозит ничего, кроме временного унижения. Но это я переживу!» – философски заключил он.

Уже к четырем часам пополудня стемнело. Крики и звон оружия, паника в голосах сопровождавших ее кибитку воинов князя Юрия Московского подсказали княгине Агафье, которой совсем недавно стала принцесса Кончака из рода Чингизидов, что произошло нечто неприятное. Топот коней, окружающих возок принцессы со всех сторон, постепенно усиливался, что не предвещало ничего хорошего. Выглянув из кибитки, Кончака заметила, что ее окружают, отрезая ей путь к отступлению в никуда. Страшные звуки скрестившихся мечей, заставили Кончаку, выросшую в Орде и наслушавшуюся разговоров о дворцовых переворотах, нервно сглотнуть и, обняв себя за плечи руками, чтобы согреться, со страхом прислушиваться к звукам пока непонятной ей русской речи. Она уже начала догадываться, что произошло. Ее новый русский муж, московский князь, видимо, проиграл сражение тверичам. Кончака нервно усмехнулась. Ее безупречно прекрасное тонкое смуглое лицо исказила презрительная гримаса. Она всегда полагала, что настоящие мужчины хвалятся только после того, как победят в сражении, а не накануне его, как ее русский муж. Две ее молоденькие служанки, дочери татарских вельмож из Орды, которых она привезла с собой на Русь, прижавшись к ее коленям, мелко дрожали от страха.

За стенами кибитки послышался еще больший шум, дробный звук копыт по промерзшей земле, храп остановленной на всем скаку лошади, звяканье мечей, а потом чья-то уверенная рука резко распахнула обитый медвежьей шкурой полог кибитки. Служанки Кончаки взвизгнули от ужаса и еще крепче вцепились в платье принцессы, причиняя ей уже нешуточную физическую боль. Кончака сердито прикрикнула на них на татарском и гордо выпрямившись, взглянула в лицо воина, посмевшего нарушить ее покой.

– Я – монгольская принцесса из рода Чингизидов, племянница хана Тохты, сестра хана Узбека, – громко сказала она по-татарски. – Я – неприкосновенна!

И затем по-русски добавила те несколько слов, которые успела выучить у русского священника в Орде:

– Меня зовут княгиня Агафья! Я – жена князя Юрия Даниловича!

– Это я уже понял, не дурак, – сказал русский воин, откинувший полог кибитки, выше поднимая в руке факел и задумчиво разглядывая Кончаку.

Кончака так удивилась тому, что она поняла то, что он сказал, что в первую минуту даже не осознала, что он говорил с ней на ее родном языке. Она с жадным любопытством смотрела в освещенное светом факела красивое, с темно-фиалковыми глазами лицо русского, чувствуя, что утопает в этих необыкновенного цвета глубоких глазах.

– Вам не стоит бояться, принцесса, – между тем все также по-монгольски сказал русский воин. – С этого момента вы находитесь под покровительством Твери и моего отца, тверского князя Михаила Ярославича. Я – Дмитрий, молодой тверской князь.

И отступив, наклонил голову в знак признания ее статуса и положения, а затем, снова неожиданно для Кончаки, произнес традиционные слова монгольского приветствия и приглашения в свой дом:

– Будьте нашим гостем, прекрасная Кончака, принцесса из рода Чингизидов, сестра хана Узбека. Отныне я ваш покорный слуга.

Кончака оторвалась от созерцания его красивого молодого лица и почти прошептала в ответ по-русски:

– Благодарю вас!

Молодой тверской князь улыбнулся, еще раз склонил перед ней голову и задернул полу возка. Кончака вздрогнула, приходя в себя от того странного состояния, в которое ввело ее появление этого необыкновенного русского князя.

– Такой красавчик! – сдавленно пискнула у ее ног одна из ее служанок, Фатима. – И по-монгольски говорит так, словно родился в Орде. Может быть, все не так плохо, принцесса?

– Хуже этого русского, вашего мужа, уже ничего не будет, – пробормотала вторая служанка Кончаки, Зухра, и Кончака мысленно с ней согласилась. Она была полностью осведомлена о том, что ее русский муж силой принуждал хорошенькую темноволосую и темноглазую Зухру к физической близости с ним, и за несколько месяцев ее брака это происходило уже не раз.

В этот момент возок принцессы тронулся с места и быстро покатил по промерзшей дороге. Кончака оттолкнула от себя служанок, строго приказав им занять свои места, и, поплотнее закутавшись в покрывала из меховых шкур, задумалась о том, что же произошло на поле боя. Появление молодого тверского князя рядом с ее возком могло означать только одно – тверичи одержали победу в сражении с войсками московского князя и татарской конницей Кавгадыя. Это звучало невероятно, но, тем не менее, это было единственное объяснение всего происходящего. Хотела бы она знать, что произошло с ее русским мужем, князем московским. Кончака от души надеялась, что его убили или, по-крайней мере, он сильно пострадал. Тогда она сможет вернуться домой, к брату, в Орду. Возможно, на какое-то время ей придется остаться в Твери, рядом с этим странным молодым русским князем, который говорил по-монгольски.

Беглая улыбка скользнула в уголках губ Кончаки. Если ей суждено остаться в этой холодной варварской стране, она бы предпочла именно такого мужа, молодого, красивого, почтительного и знающего ее родной язык. С таким мужем она была бы счастлива. Она будет молиться о том, чтобы князь Юрий умер. Ее брат Узбек не сильно расстроится, если это произойдет. А если ему нужен союз с русскими князьями, то она уговорит его присмотреться к этому молодому тверичу. Она знает, что Тверь сильнее Москвы. Это будет выгодная сделка для всех.

Кончака свернулась клубочком на сиденье возка, положила под голову кожаную подушку, обшитую мехом, натянула на себя теплое меховое одеяло, и вскоре задремала, убаюканная мерным ходом возка.

Князь Михаил Тверской принял Кавгадыя наутро следующего после сражения дня. Успевший за ночь детально продумать тактику своего поведения, Кавгадый был любезен до зубовного скрежета. Он откровенно повинился перед тверским князем за свое недостойное поведение. Посетовал на то, что выступили они с Юрием против Твери без ведома и разрешения хана Узбека, и даже дошел до того, что просил тверского князя походатайствовать за него перед ханом.

Внимательно выслушав его, усталый после бессонной ночи, в течение которой он объезжал с инспекцией, подчитывая потери, усыпанное трупами поле сражения при Бортеневе, князь Михаил Ярославич махнул на него рукой и не менее любезно пригласил проехать с собой в Тверь. Кавгадый в красочных выражениях выразил ему безмерную благодарность за подобное гостеприимство, и на этом откланялся, поспешив к своим людям. От тверских татар князя Дмитрия он узнал, что Юрий Московский со своей малой дружиной убежал в Торжок, а оттуда – в Великий Новгород. В плену у князя Михаила Ярославича остались раненый в бою брат князя Юрия – Борис Данилович, его молодая жена Агафья-Кончака, сестра хана Узбека и, собственно, сам Кавгадый. Такая вот теплая компания. Кавгадый даже сплюнул с досады. Дожил, называется. Ничего не поделаешь, придется выкручиваться самому.

Обоз великого князя, к которому присоединилась свита Кавгадыя, миновал вереницу телег, на которых в сопровождение монахов местного монастыря везли в Тверь раненых. Тех, которых нельзя было перевозить, в том числе одного из смертельно раненых суздальских князей, оставили на попечение настоятеля Богородичного монастыря, расположенного недалеко от поля сражения, на реке Шоше. Именно настоятель этого монастыря, бывший тверской епископ Андрей, благословлял вчера князя Михаила Тверского и его войска на битву с Юрием Московским и его союзниками.

Князь Михаил Ярославич, в тяжелом багряном плаще, подбитом соболями, ехал верхом, в сопровождении своих бояр. Несмотря на победу, воины в свите тверского князя молчали, усталые и ошеломленные, еще не в силах осмыслить ее значения.

Кавгадый краем глаза заметил, как к одному из сыновей тверского князя, такому же высокому, как его отец, темноволосому молодому человеку с темно-синими глазами, внезапно приблизился конный всадник, по выправке которого Кавгадый немедленно догадался, что это татарин. Он что-то сказал молодому человеку, отчего глаза того вспыхнули гневом. Затем княжич обратился к тверскому князю, своему отцу. Выслушав его, не поднимая головы, князь Михаил Ярославич кивнул. В тот же миг молодой тверской князь выехал из свиты отца, развернулся и, пришпорив коня, поскакал в направлении Бортенева. Вслед за ним помчался молодой татарин.

– Это кто? – спросил у ближайшего к нему тверского боярина Кавгадый, в результате общения с князем Юрием Даниловичем научившийся немного говорить по-русски.

– Молодой княжич Дмитрий, – охотно пояснил ему боярин Акундин.

– А татарин откуда?

– Так это же его сотник, Бунчак.

– Вот оно, значит, как, – пробормотал Кавгадый. – А куда поскакал ваш молодой князь?

– А Бог его знает! – махнул рукой боярин. – Он у нас малахольный. Из татар, вон, себе дружину набрал, шныряют они у него везде, вынюхивают, выспрашивают. Отец его сильно любит, вот во всем и потакает. Это надо же, позволил этому мальчишке вчерашней битвой командовать! А тот и возомнил себя не иначе как самим Чингиз-ханом. Стоял на холме у Бортенева и огни китайские пускал. Сигнал к наступлению, сигнал к отступлению! Игры бесовские! – в сердцах выпалил боярин. – Ну и что теперь? Выиграли сражение, называется. Что хан то твой теперь скажет, а, татарин?

«Во-первых, я не татарин, а монгол, – сердито подумал Кавгадый. – А во-вторых, это очень интересная информация. Не для туповатого московского князя, на которого я так опрометчиво поставил, а для хана Узбека».

Вслух он, лицемерно возведя очи горе, с пафосом произнес, перебирая в руках четки:

– Аллах велик! Все мы в воле Аллаха!

– Тьфу ты, басурманин проклятый! – перекрестился боярин, отворачиваясь от Кавгадыя.