Читать книгу Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. «К Элизе» - Элена Томсетт - Страница 4

Мы встретились три дня спустя в гостиной его собственного дома.

В тот день, протирая пыль с рояля, стоявшего в гостиной, я зачем-то открыла крышку, а затем мои пальцы бездумно и привычно пробежали по клавишам. Несмотря на то, что я никогда не видела, чтобы кто-нибудь в доме барона играл на рояле, инструмент оказался прекрасно настроен. В гостиной никого не было, баронесса, кажется, была в своей комнате, а Минни гремела посудой на кухне, поэтому я решила рискнуть. Я отложила в сторону тряпку для пыли и села за рояль. Музицирование было моей второй слабостью после длинного языка. До того, как я попала в интернат, в доме моей бабки я проводила часы, разучивая музыкальные пьесы. Я так соскучилась по возможности поиграть на рояле за эти годы, по непередаваемому ощущению прохлады клавиш под моими пальцами, что забыла о том, где я нахожусь. Не знаю, почему я выбрала «К Элизе» Бетховена, но я играла и играла, отдавшись звукам музыки, не в силах остановиться, сначала негромко, стараясь соблюдать конспирацию, я затем в полную силу, наслаждаясь прекрасным звучанием рояля.

Когда я закончила, я почувствовала на себе чей-то взгляд, подняла голову и увидела полные искристой насмешки необыкновенные серо-серебристые глаза. Барон фон Ротенбург стоял в дверях гостиной, куда он прошел прямо из прихожей, видимо, привлеченный звуками музыки. Он был все еще в шинели и фуражке.

Увидев, что я заметила его, он усмехнулся и несколько раз похлопал затянутыми в перчатки ладонями, подражая аплодисментам. Затем его взгляд стал серьезным.

– Вот мы и встретились, Элиза, – просто сказал он. – Мир действительно тесен. Вы подумали о моем предложении?

Не дожидаясь ответа, он вернулся в прихожую, снял и повесил на вешалку шинель и фуражку, и, приглаживая волосы, прошел в столовую. Я быстро вскочила с места, закрыла крышку рояля и позорно сбежала на кухню к Минни.

– Ты просто настоящая барышня, – подмигнув мне, ободряюще сказала толстая кухарка-немка, увидев сконфуженное выражение моего лица. – Фрау Ульрика была в восторге от твоей игры! Это ее рояль. Когда мы жили в Берлине, она все еще неплохо играла, но теперь совсем забросила музицирование.

– Она слышала, как я играла? – только и спросила я, проклиная свою тупость.

– Было бы странно, если бы не слышала, – фыркнула Минни. – Она же не глухая, как и я, и господин барон.

– Я просто убиралась в гостиной и не могла удержаться, – пробормотала я. – Думаешь, фрау Ульрика не будет на меня сердиться?

– Ну что ты! – засмеялась Минни так, что складки на ее подбородке заходили ходуном. – Теперь она заставит тебя играть на рояле каждый вечер и совсем тебя замучает. Она обожает музыку!

Я с признательностью посмотрела на нее. Как-никак, толстая добрая Минни всегда помогала мне и сейчас даже пыталась утешить.

– Я все-таки вернусь и гостиную и закончу уборку, – вздохнув, сказала я, немного успокаиваясь.

Я вернулась в гостиную, и вскоре, на фоне звуков перекладываемых во время обеда приборов, доносившихся до моего слуха из столовой через открытую в гостиной дверь, услышала спокойный голос барона, который, в ходе беседы за столом, внезапно спросил у матери:

– Эту девочку, которая недавно играла на рояле, вы выписали из Германии, мама? Еще одна из ваших родственниц из Померании?

Ответом ему был дребезжащий смех старой баронессы.

– Раскрой глаза, дорогой! Эта та самая замарашка, которую ты прислал мне из барака смертников. Я и сама не ожидала, что плутовка окажется такой хорошенькой. Ее немецкий просто великолепен, ты не находишь? Намного лучше, чем у многих из твоих нынешних друзей. Кроме того, она прекрасно играет на рояле! Я чуть не прослезилась сегодня, услышав в ее исполнении бессмертного Бетховена. Ее зовут Элизой. Она тебе понравилась?

– Она русская?! – с каким-то суеверным ужасом, просквозившем в его голосе, спросил барон.

Звякнула упавшая, судя по звуку, на пол вилка, затем установилась тишина. Я с горечью пожелала барону получить удар, но этого, к сожалению, не случилось. Через некоторое время в столовой снова послышался его спокойный, уверенный голос, когда баронессе удалось втянуть его в рассуждения о преимуществах хорошего образования.

Взгляд, который мне пришлось вынести при неминуемой встрече с ним, когда он покидал столовую, был красноречивее всяких слов. В нем светилось леденящее душу презрение и, как ни странно, затаенная боль.

– Фройляйн любит играть в игры? – высокомерно полюбопытствовал барон, на секунду задержавшись, проходя мимо меня.

– Я не сказала вам ни слова неправды, – не поднимая головы, сказала я.

– Почему тогда вы не смотрите мне в лицо, когда разговариваете со мной? – надменно спросил он.

– Соблюдаю субординацию, господин барон, – буркнула я, тем не менее, поднимая голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Вы же – мой работодатель, не правда ли? Я не хочу потерять свою работу.

– И насколько сильно вы хотите сохранить ее? – тихо, почти шепотом, с холодным презрением спросил он, придвигаясь ко мне вплотную. Его серебристые глаза сверкали от обуревавшей его холодной ярости разочарования.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, напрягшись, как струна в ожидании несчастья.

– Простите, фройляйн, я забыл, что вы на редкость недогадливы, – он издал тихий саркастический смешок. – Постараюсь быть максимально простым. Готовы ли вы взять на себя некоторые дополнительные обязанности, связанные с удовлетворением определенных потребностей вашего работодателя, чтобы сохранить свое место?

Краска ударила мне в лицо, когда я поняла, что он имеет в виду.

– Нет! – тихо сказала я, отворачиваясь.

– Смотри мне в лицо! – повысил голос он.

Я зло уставилась прямо в его бледное, красивое лицо с блестящими глазами, выражение которого никак не соответствовало тому, что у него имелись какие-либо потребности упомянутого им рода.

– Даже если я удвою тебе зарплату? – снова сойдя на шепот, вкрадчиво спросил он.

– Нет! – снова повторила я, чувствуя себя невероятно униженной.

– Втрое?

– Нет, – повторила я заученно, как попугай.

– В десять раз? – изогнул бровь он.

Не соображая, что делаю, я подняла руку и ударила его по лицу, и тут же почувствовала такой панический ужас, что мне захотелось закричать от страха и убежать, куда глаза глядят. Но проклятый фашист даже глазом не моргнул, хотя на его бледной щеке отпечатался красный след от моей ладони.

– В таком случае, я вас уволю, фройляйн, – миролюбиво сказал он.

– Ну и хрен с тобой! – выпалила я первое, что пришло мне в голову.

Он неожиданно сухо рассмеялся, повернулся и пошел прочь, оставив меня столбом стоять посреди коридора.

– А как же ваше предложение о браке, господин барон? – бросила я ему вслед, вероятно, совсем повредившись в уме.

– Напомните мне о нем, когда перестанете лгать, – высокомерно бросил он, поднимаясь по лестнице.

Привлеченная, видимо, звуком голосов, в прихожую вышла старая баронесса.

– Что здесь происходит, Элиза? – обеспокоенно спросила она, обращаясь ко мне, ибо в эту минуту барон с треском закрыл за собой дверь библиотеки.

– Его светлость, кажется, меня уволил, – пробормотала я первое, что пришло мне в голову.

– Гюнтер? – с сомнением переспросила баронесса. – Не бери в голову, деточка. Я с ним поговорю.

Помогая Минни убирать со стола, я напряженно соображала. Даже если он меня и вправду уволит, я всегда смогу пойти в казино. С этой стороны мне ничего не грозит, если, конечно, он не сдаст меня в комендатуру или гестапо. Его ярость была, на мой взгляд, вполне объяснима, он чувствовал себя полным ослом, узнав в своей принцессе из казино доходягу из барака смертников. Я старалась уверить себя, что мне не стоит чувствовать себя виноватой, в конце концов, я не сказала ему ни слова неправды. Просто позволила ему придумать себя, и только. Но все равно, на душе почему-то скребли кошки.

Несколько дней спустя он позвал меня в кабинет и, не отрываясь от просматривания бумаг на столе, холодно и подчеркнуто официально спросил:

– Могу я узнать ваша имя, фройляйн?

– Лиза. Лиза Кружкова, – быстро сказала я, решив быть последовательной до конца.

Барон скептически приподнял бровь.

– Вы в этом уверены?

Я на минуту замялась, и на помощь мне тут же пришла старая баронесса, слышавшая его вопрос, поскольку дверь кабинета оставалась открытой настежь.

– Я хочу, чтобы ее звали Элизой, Гюнтер!

– Зовите ее, как хотите, мама, – тут же холодно отозвался барон. – Мне просто нужно выправить ей в комендатуре аусвайс. Лучше бы, конечно, сразу на настоящее имя, но – воля ваша.

Последующие затем два месяца прошли без каких-либо инцидентов. Барон фон Ротенбург относился ко мне бесстрастно, как к вешалке. Он меня не выгнал, и моя оплеуха мне ничего не стоила. К слову сказать, он, как обычно, не обременял своим присутствием свой дом, возвращался поздно, ужинал в одиночестве, а в выходные по-прежнему засиживался с книгой в библиотеке.

Старая баронесса была хорошей хозяйкой и неплохой женщиной. Ко мне она питала какую-то странную приязнь, звала меня деточкой, не особенно нагружала меня работой и с удовольствием распрашивала про то, что творится в городе, что говорят на улице, нашла ли я себе друзей. По вечерам она с упоением читала французские любовные романы. Нацепив на нос большие очки в роговой оправе с неправдоподобно толстыми линзами, она старательно шевелила губами, разбирая мелкий шрифт, но быстро утомлялась и с глубоким вздохом сожаления выпускала из рук книгу. Как-то раз, не в силах больше смотреть на ее страдания, я робко предложила почитать ей вслух. Она недоверчиво посмотрела на меня, но протянула мне книгу. Французский я знала так же хорошо, как и немецкий, и обрадованная баронесса была просто на седьмом небе от счастья. В разгар нашего чтения в гостиную вошел барон.

– Гюнтер! – сразу же обрадованно закричала баронесса, в то время как я замолкла на полуслове. – Представь себе, Элиза прекрасно знает французский! Какая удача! Эту девочку мне прямо сам бог послал!

Барон вежливо с ней согласился, а я поймала брошенный на меня поверх головы матери его странный взгляд, задумчивый и внимательный.

С того дня чтение вслух для баронессы, как и ежедневная вечерняя игра на рояле, стало одной из основных моих обязанностей.

Моя жизнь постепенно входила в накатанную колею.

Баронесса продолжала регулярно отпускать меня в город на выходные. В казино я больше не совалась, хорошо памятуя прошлый урок. Помимо Тани, у меня появились другие друзья, мальчики и девочки моего возраста, которые через некоторое время сознались мне, что все они входят в молодежную антифашиствую организацию, возглавляемую одним из попавших в окружение комиссаром разбитого батальона Красной Армии. Мне было все равно, чем они занимались до тех пор, пока они не трогали меня.

С другой стороны, у меня появились друзья из немецких офицеров. Дом барона довольно часто посещали его сослуживцы. Все они принимали меня за немку, бедную родственницу баронессы. Фрау Ротенбург это сильно забавляло, и она не спешила разуверять их в этом. Они наперебой заигрывали со мной, привлекая мое внимание, дарили мне шоколадки или букетики свежих цветов, которые за копейки продавались на улицах. Особенно усердствовал лейтенант Эдди Майер, служивший в гестапо, красивый, стройный белокурый парень лет двадцати пяти, ухоженный, вежливый и чрезвычайно галантный. Он был болтлив, как сорока. От него я узнала много интересных вещей, в том числе относившихся к барону фон Ротенбургу. Эдди поведал мне, что комендант фон Шлезвиц уже несколько раз жаловался на барона в Берлин, как своему непосредственному начальству, так и самому фюреру, но никаких мер по поводу его самоуправства не последовало. Говорили, подмигнул мне Эдди, что барон фон Ротенбург лично знаком с Гитлером, несколько довоенных лет работал в Генеральном штабе и на Восточный фронт попал в наказание за дуэль. После этого его замечания мое воображение заработало вовсю. Дуэль всегда ассоциируется с женщиной, а в случае с красивым высокомерным бароном это должна была быть необыкновенная женщина. Это также хорошо объясняло тот факт, что барон фон Ротенбург не был женат и не искал общества женщин. Несчастная любовь, с горечью должна была признаться себе я. Слухи никогда не бывают безосновательными. Лучше раз и навсегда забыть о нем. Но как я могла не думать о нем, если пристальный, внимательный взгляд его серебристо-серых, порою казавшихся дымчатыми, глаз, неизменно обращенный ко мне, преследовал меня даже во сне. Я просто не могла забыть наше впечатляющее знакомство в городском казино, и была уверена в том, что и барон его не забыл. В ответ на восторженные похвалы фрау Ульрики моему совершенному владению немецким и французским языками, он лишь презрительно кривил губы и высокомерно улыбался. «Скажите честно, фройляйн, какого языка вы не знаете?» – как-то при случае, с усмешкой спросил меня он. Иногда я с тихим ужасом думала, уж не принимает он меня за шпионку.