Читать книгу Мы станем звёздами! - Елена Усачева - Страница 4
Глава третья. Арифметика любви
ОглавлениеГо рло все-таки немного побаливало, в глаза словно сыпанули песка. На уроке литературы Маринка поняла, что не поменяла учебники в рюкзаке, и теперь сидела с тетрадкой по русскому, по пятому разу обводя тему урока «Повесть временных лет. Плач Ярославны».
Вот жизнь… столько времени прошло, а там все кто-то плачет и плачет.
Влада удалось заметить только на большой перемене в столовой. Он смеялся, он был с друзьями. Он был окружен такой плотной стеной друзей, что даже если бы захотел, не смог заметить Маринку. Но он не хотел. Он не искал.
Еще раз заметила его, когда с четвертого этажа шла на музыку на второй этаж. У кабинета русского стоял смех. Вскрикнули:
– Снимай! Снимай!
Маринка узнала голос и невольно замедлила шаг.
Влад полуприсел, растянул губы в дурацкой улыбке, задрал брови. Белая рубашка, тонкий галстук, черные брюки. Ребята навалились на него сзади, один упал. Девчонка в мини-юбке стояла с телефоном.
– Только чур не выкладывать! – крикнул тот, что упал.
– Конечно! – отозвался Влад, забирая телефон у девчонки. – Мы для этого и сфоткались.
Маринке показалось, что Влад ее увидел. Но вместо того, чтобы остановиться и поболтать, она вдруг побежала, в два прыжка преодолела лестничный пролет, устремилась дальше и затормозила только у кабинета музыки.
– Ты чего бегаешь? – спросила Натусик и поморщилась.
– Горло болит, – пробормотала Маринка, отводя взгляд.
Не хочется ни на кого смотреть. Ну и что, что Влад фотографировался. Ей-то до всего этого какое дело? Он сейчас с одноклассниками или друзьями. Ничего в этом странного нет. Странно было, когда он с оператором к ним с Натусиком подошел, – это да. А тут…
– Слушай, ты не знаешь, почему Влад нас снимал, а не девчонок на соседней лавочке? – спросила вдруг Маринка. Вдруг – потому что сама удивилась, что задала этот вопрос. Не об этом же думала. Или об этом?
– Потому что мы самые красивыееее! – пропела Натусик, входя в класс.
Ну да, красивые. Кто бы спорил… Конечно, если задавать глупые вопросы, то только им. Но все равно.
На музыке говорили о фольклорных жанрах. Слушали песни, подпевали. Учительница сияла. У нее была раздражающая особенность радоваться всему. Слепцов фальшивил, она говорила: «Великолепно!» Натусик не успевала в ритм, это тоже было «Прекрасно».
– Ну хорошо, – вздохнула учительница, когда певец закончил тянуть последнюю ноту, а народ перестал в разноголосицу за ним повторять.
Маринка закрыла глаза и прислушалась к себе. Вдруг и правда стало хорошо. Ушла саднящая боль из горла, голове стало легко, словно из нее вычерпали все тревоги. Про резь в глазах забылось.
– Давайте еще раз послушаем эту песню и разложим ее по голосам! – раздавала команды учительница по музыке.
Снова запел солист. Учительница прикрыла глаза от наслаждения.
Вот правда. Были же все эти сомнения, вопросы, а теперь – ничего, словно эта старая, всеми, кроме учительницы, забытая мелодия, унесла их далеко-далеко. Не было никаких потрясений. Все в порядке.
– Параллельная, – услышала она шип через ряд.
– Дятел, – повернулась к Сашке Марина.
Натусик оказалась права – все забылось, и теперь ей было совершенно все равно, какие рожи корчит Слепцов. Только немножко грустно. Ведь непонятно – что же это было? То, что закончилось…
И все эти сомнения Марина проносила с собой весь день и вывалила на папу, который неожиданно оказался дома. Ботинки в прихожей, свет по всей квартире, громко работающий телевизор на кухне.
– Папа! – кинулась она к нему на шею.
– Дочь! Ты хорошо учишься? – Папа попытался придать своему лицу строгость.
– Ну папа! – взвыла Маринка.
Она не любила, когда папа начинал строить из себя что-то скучное.
– Мама сказала, что ты болеешь.
– Я не болею, – надулась Маринка. – Я нормальная.
– Да уж вижу. Будешь чай с тортом пить?
У папы был талант из ничего устраивать праздник. Он мог неожиданно купить мороженое или манго. Посреди размеренного вечера вдруг предложить пойти в кино или поехать на пруд смотреть оранжевых уток огарей. Или они вдвоем оказывались в бассейне. Или он учил Маринку грести на весельной лодке в парке отдыха. Мама всегда была недовольна, а Маринка счастлива – это были те мгновения, когда папа доставался только ей.
Сегодня торт! Как кстати.
– Бери нож, работай, – командовал папа.
О! Это была самая сладкая команда, которая когда-либо звучала. Маринка вытащила самый большой нож и щедро разрезала торт двумя движениями на четыре части. Отец рассмеялся, взял нож поменьше и сделал из одного куска два.
– По-честному. – Он прищурился, оценивая размер кусков.
Блюдца доставать не стали, ели ложками из коробки. Маринка торопилась и как-то сразу наелась половиной своего куска, ковырнула ложкой крем.
– Папа, а почему ты выбрал маму?
Вопрос вырвался сам собой. Она об этом не думала раньше. Мама и папа были ее данностью, ее правильным миром. Самая лучшая, самая красивая – мама, самый сильный и умный – папа. Они были вместе всегда. Еще до того, как на Землю прилетел метеорит и стряхнул с нее динозавров. А люди удержались, потому что они всегда к кому-то привязаны. Друг к другу, например.
– А с чего ты взяла, что я ее выбирал? – Папа ел медленно и осторожно, но при этом подбирался уже к третьему куску. – Просто увидел, и мы сразу стали вместе.
– Но почему? Почему не кто-то другой?
– А тебе нужен кто-то другой? – Папа вонзил ложку в расковырянный Маринин кусок.
– Нет, но как понять?
Папа глянул на Маринку, ухмыльнулся и вновь принялся уничтожать торт.
– Просто она хорошая, – буркнул он, отхлебывая чая.
Ответ был неправильный. Не тот. Он ничего не объяснял. Папе было легко выбрать маму. Она уже была – мамой. Хорошей, красивой и единственной. Другой такой не было. Тут не ошибешься. А как же быть ей? Как понять, что все идет правильно? Никто не спешит появляться с табличкой «Я – твой».
Маринка выбралась из-за стола.
– Что у тебя сегодня, может, погуляем? – спросил папа и посмотрел на нее просительно. Он всегда ухитрялся как-то так все предложить, что выходило – это ему Маринка делает одолжение, это ему хочется смотреть огарей и плавать в бассейне.
– У меня уроки… – отозвалась Маринка.
– Значит, после них, – легко согласился папа, подливая себе чая.
Предложи папа это вчера, Маринка бы сразу согласилась. Какие могут быть уроки, когда впереди ждут неожиданности – встреча белки в парке, разговор с енотом в контактном зоопарке или горы мармеладок в магазине, где глаза разбегаются от разнообразия. Но сегодня что-то случилось. Это, конечно, была виновата музыка. Странная старинная музыка, не похожая на все то, что слушала Маринка. Ей нравилась музыка тревоги и ритма, чтобы уплывать и не возвращаться. Но сейчас даже ее слушать не хотелось. Почему? Что могло измениться? Куда ее тянуло? Или что она внезапно потеряла?
Маринка забралась в кровать, спряталась в наушники, пролистала плейлист, поискала русские народные песни. И так – переключаясь то туда, то сюда, – она плыла, плыла…
– Я не поняла, это что за безобразие? – крикнула мама из кухни. – Какой торт? Почему не ели суп? И почему вы торт резали мясным ножом? Сколько раз говорить – большой нож для мяса! Где ваши мозги?
Маринка уже выплыла из своих сновидений, поэтому успела и маму услышать, и то, что в чат прилетело сообщение. Быстро глянула. От Влада.
«Привет!»
«Как дела?»
– Маринка! – Хорошо, что успела снять наушники, а то бы мама еще и за них отругала. – Где Ира?
Маринка глянула на соседнюю кровать. Сестры там не было.
– Не знаю.
Студентка первого курса института, Ира была человеком непредсказуемым.
– Почему ты ничего никогда не знаешь. Могла бы написать ей разочек! Пойдем, ты мне нужна. Лисе плохо.
Маринка замерла. Ее сейчас не волновала ни Лиса, ни Ира.
– Что ты сидишь? Пойдем!
– А папа? – тянула время Маринка.
– При чем здесь папа? Пойдем!
Нет! Только не сейчас! Ей надо подумать! Ей надо ответить. В комнате родителей темно. Неужели папа уснул?
– Смотри! – мама уже была на кухне. – Лису тошнит. Ты заметила, что она два дня ничего не ест.
– Не ест? – Мысленно Маринка еще сидела с наушниками, еще думала о тоске народных песен. Поэтому шла очень медленно, не торопясь завернуть за угол и увидеть кухню, где тошнит Лису. Мама ведь может заставить убирать.
– Нельзя быть такой бесчувственной. – Мама в третий раз пробежала мимо Маринки, что-то собирая, а Маринка все шла и шла. – Как таскать и тискать – ты первая, а как что-нибудь заметить… Я ее попыталась накормить, ее стошнило. Надо ехать к ветеринару. Собирайся. Будешь нести переноску.
– Почему я? – взвизгнула Маринка.
Она не может. Ей некогда. Ей надо вернуться к сугробам и тоске.
– У меня уроки!
– Марина, прекрати! – Мама остановилась. Лицо уставшее, все в морщинках. – Потом уроки сделаешь!
– А почему не папа? – еще упиралась Маринка.
– Потому что он лег отдыхать, а нам надо помочь Лисе. Ты ее не любишь?
Любит? Может быть, но не настолько, чтобы сейчас все бросать и куда-то ехать. Она вообще сейчас может думать только об одном.
– Я сказала, быстро! – Мама была уже в прихожей и натягивала сапоги. На полу стояла переноска.
– Ну почему? – простонала Маринка и пошла в комнату за свитером.
Почему дела нельзя как-то так распределять, чтобы все было по порядку? Сначала Влад, потом Лиса. Ей надо подумать! Ей надо ответить! Почему всегда появляется какая-то срочность, которая все нарушает.
– Быстро!
Мама дернула Маринку за руку, и в этой руке появилась переноска. Сквозь сеточку была видна кошка. Она жалобно крякнула и легла на бок. Ой, и правда, что с ней?
– Она умирает, – прошептала Маринка.
– Пойдем! – Мама стояла в коридоре, перебирала в руках ключи.
Мысль о смерти придала Маринке ускорения. Больше она ни на что не жаловалась. Ей вдруг и правда стало страшно за кошку. Сколько себя помнила, Лиса была с ней. Она терпеливо позволяла себя гладить и таскать по квартире, сносила бантики и заколки, платья и плащи. Лиса была на даче и дома, потому что это была Лиса. Ее не может не быть.
Ветеринарную клинику Маринка запомнила плохо. Были коридоры и затоптанный пол. Лиса жалобно мяукала. Переноску то забирали у Маринки, то возвращали. Лису опять стошнило. А потом кошку унесла медсестра, и они с мамой остались вдвоем на лавочке у стены. Маринка почувствовала, что ей холодно, что пусто рукам. Там должна была быть переноска, а в ней – кошка. Ее не могут вот так взять и унести.
– Она умрет? – прошептала Маринка.
– Перестань! – прошипела мама. – Врачи сейчас выяснят, что с ней происходит.
Маринка ничего не слышала. Она пыталась представить свою жизнь и видела только черную беспросветность.
– Неужели она умрет? – шептала и шептала Маринка.
Остановившимся взглядом мама смотрела на дверь. И эта дверь открылась, выпуская медсестру. Та позвала маму. Тут Маринка почувствовала, что сама немного умирает. Она плыла в странном состоянии без времени и конкретного места. И это длилось, длилось, пока перед ней не появилась мама, а в руках опять не возникла знакомая тяжесть переноски.
– Держи! Пойдем.
– А Лиса? – не поняла Маринка.
– Все в порядке! Просыпайся.
Мама что-то еще говорила, а Маринка, словно космический корабль, медленно причаливала к Земле. И пока состыковка не произошла, она ничего не слышала и не понимала.