Читать книгу Игра по чужим правилам - Елена Усачева - Страница 3

Записи на вырванных листочках:

«Ссора была глупая, и все равно ей захотелось уйти. Она вылетела из зала. Музыка за ее спиной вздохнула, прощально мигнул свет.

– Нет, ты останешься! – кричит он.

Ступеньки не поспевали за ее ногами, казалось, они возникали раньше, чем она наступала.

Быстрее, быстрее!

И тут вдруг ступеньки кончились. Должны были еще быть, но нет, мысок подогнулся, боль стрельнула в колено, заставляя согнуться.

– Вернись! – Он хватает за плечо.

– Пусти! Мне больно! – Она вырывается, но боль в коленке заставляет присесть на корточки.

Из коридора доносятся шаги.

– Оставь ее! Она не хочет с тобой никуда идти.

– Кто ты такой?

Она пытается разглядеть лицо спасителя. Но видится только уверенный очерк скулы, улыбающиеся губы – он презирает любую опасность. И тот, кто кричал на нее, отступает. Он боится неприятностей, он знает, что проиграет.

– Поднимайтесь, он ушел. – Незнакомец склоняется к ней. И теперь она его видит целиком. Да, он такой, каким она его представляла».

На следующий день был октябрь. Первое число. Ира с сожалением оторвала листок в календаре. С сентябрем так много связано, опять же мечта о замужестве. Теперь придется ждать следующего года. А октябрь… В нем ничего волшебного нет, холод, слякоть, хмарь. И никакой любви.

На мгновение вспомнился вчерашний день. Верить или не верить? В конце концов, ей было все равно. Это была Катина игра. Пожалуй, стоит ее подстеречь около школы и что-нибудь такое выкинуть. Разыграть приход Саши. Тогда стоит получше одеться.

Сестра спала почти до половины девятого, не завтракала, бежала в школу в последнюю минуту, давая возможность Ире нормально собраться, без толкотни побыть в ванной, спокойно посидеть на кухне. Как сейчас. Налить чай, сделать бутерброд. Что бы такое надеть? Юбку, колготки с рисунком и ботики. До школы близко, не замерзнет.

Отец на работе, мать возится в комнате, Ире никто не помешает все сделать обстоятельно…

– Куда ты в таком виде?

Мама? Вот ведь талант появиться в самый неподходящий момент!

– В школу, – раздраженно шепчет Ира, вытаскивая в коридор сумку.

– Юбки покороче не было? А с лицом что?

Приступы материнского инстинкта в родительнице просыпались время от времени, и время это всегда было неудачное.

С лицом у Иры все в порядке, полчаса в ванной провела. Если выскочить быстро, то сестра и не заметит, что пользовалась ее косметикой. Но если мать начнет шуметь, то сестра точно будет в курсе. Поэтому с высоко поднятым подбородком проходим мимо, и марш, марш, вперед!

– Попу отморозишь! – бросает вслед мама, но мяч вне игры.

Ира бежит по ступенькам, все еще неся в себе чувство победы, но стоило ей сделать шаг за дверь, как навалилась тяжесть. Странно – влюбленность делает людей легче воздуха, они начинают летать – так говорят книжки. Ире же словно кто гири в карманы положил. Никакой радости.

Полчаса около школы. Как же холодно! Ира обречена ждать Сергеенко всю оставшуюся жизнь?

– Лисова! Оглохла?

Щукин. Смотрит, а во взгляде удивление. Или это ее удивление отражается в его зрачках?

– Чего не отзываешься?

– А что, уже урок?

– Сама ты урок! – разозлился Лешка. – На педсовет идешь?

На мгновение мир покачнулся. В него никак не помещался первый день октября, громыхающее сердце, желтые березы и странное слово «педсовет».

– Чего уставилась? – У Щукина красный кончик носа и до синевы бледные щеки. Тоже заранее вышел. – Уснула?

– А?

Порыв ветра заставил поежиться. Все-таки она неудачно оделась. Щукин решит, что для него.

На одеревеневших ногах взбежала по ступенькам.

– Пойду, – бросила через плечо.

Там ведь надо что-то говорить. Слова, слова, слова…[1]

Класс равномерно гудел, историк еще не пришел.

Ира кивнула сидящей рядом Ходасян, потянула из сумки тетради с учебником. Катя от входа сразу направилась к ее парте.

– Знаешь, кто ты?

– Главное, я знаю, кто ты. Этого достаточно. – Ира выравнивала уголочек учебника и тетради по парте.

– Ну, не было его! Я думала, по дороге встречу, потом до дома дошла, мне Ник позвонил. – Катя указательным пальцем подсадила очки на переносице вверх.

– Надеюсь, больше он тебе звонить не будет, – съязвила Лисова. Имя у парня было какое-то странное.

– Он меня чуть не убил. Нашла, с чем шутить!

Ира в ответ многозначительно хмыкнула. В шутках они с Сергеенко были равны.

– Мы с ним гулять пошли, специально мимо твоего дома проходили. Я думала, вы познакомитесь.

– Помирились?

Вспомнились жидкие длинные волосы, тонкие пальцы. В гробу она видела таких знакомцев.

– Он Сашу знает.

– Тоже мастерит? – на всякий случай уточнила Ира.

– Нет, он с дачи.

Еще одно место, где Катя «зависала». Неподалеку от Бородино, станция со смешным названием Полушкино. Три километра пёхом – и вот они, дачные участки Тучково. Все знакомые у Кати оттуда. Первый школьный месяц занимали рассказы взахлеб – кто, куда, зачем. В этот раз – Ник. Очередное приключение.

– И что за Ник?

Редкий случай – Катя без книги. Смотрелась «Титаником», внезапно всплывшим со дна Атлантического океана.

– Мы с ним все лето провели.

Сергеенко замолчала. Судя по всему, комментарий по Нику на этом закончился.

– Вам надо познакомиться!

– Вроде бы уже.

– Вчера не считается.

– Не буду мешать вашему семейному счастью.

Катя загадочно хмыкнула, пропуская замечание мимо ушей.

– Он мне Южный Крест показывал.

– Где?

– На небе. Идем мы ночью, и он говорит: «Смотри, а это Южный Крест».

– Какой Крест? – От неожиданности Ира вслед за Катей посмотрела на пыльные лампы дневного света под потолком.

– Летом созвездие яркое, на крест похожее.

– Южный Крест в Южном полушарии. Вы что, в Австралии гуляли, что ли?

– Я же говорю – смешной. – По Кате было непонятно, то ли она и раньше знала, что такого созвездия на их северном небе нет, то ли сделала вид, что знала.

– Обхохочешься, – мрачно кивнула Ира.

Странный какой-то Ник, «КамАЗом» убитый. Созвездие, похожее на крест, Лебедь, его альфа – звезда Денеб. Ире это созвездие нравилось. Оно упиралось в небо «Хвостом курицы» – так переводился Денеб, – устремляясь вперед и вверх.

– Смотри, как прикольно – Ник и Катя, получается НиКа, богиня победы – вздохнула подруга. – Мы обречены быть вместе!

– И умереть в один день?

– Ну, не знаю, – томно закраснелась Катя.

Вот вам и все тайны – они спят. Как мило. Наверное, в лице Сергеенко должно появиться что-то новое. Когда девушка становится женщиной, что-то ведь происходит. Прыщик лишний на лбу вскакивает. Или морщинка на переносице появляется. Но ничего там не было. Та же рыхлая краснощекость, те же скучающие глаза – они у нее всегда такие, когда не устремлены в книгу. И как этот Ник уговорил ее на постель? Или Катя сама захотела? А уверяла, что до свадьбы ни с кем спать не будет… И что вообще все мальчишки дураки…

– Сегодня вечером, часов в восемь, мы будем гулять по твоей улице. Выходи.

Ира скривилась. Сейчас она все бросит и побежит, роняя тапочки, смотреть второй раз на ее парня.

– Может, Саша появится… – промурлыкала Катя.

Вот уж этим ее точно на улицу не выманишь. Хватит, настоялась на холоде. И вообще – никакого Саши не существует.

– Ник от Никифора? – Очень хотелось Катю поддеть. Сколько можно играть в одни и те же игры.

– Никита, – обиделась подруга.

И никакой романтики. Звали бы его Вальдемар, что ли? Или нужно, чтобы было Ник? Тогда Никарагуа или Никодим. Первое симпатичней. Есть в этом слове что-то от африканских страстей и латиноамериканской лихорадки. Никодим не нравился уже окончательно и бесповоротно. Потому что Катя с ним была счастливее, чем Ира с человеком-невидимкой Сашей. Потому что Никита был. Лучше бы он носил другое имя, честное слово.

– Слушай, а тебе не надоело шутить?

– В каком смысле?

– Поиграли в Сашу, и будет.

– Не веришь, сходи в клуб.

– Чего ты меня постоянно куда-то посылаешь? То на улицу, то в клуб. Если он собирается знакомиться, пускай приходит и делает это. Что за комедия?

– А чего ты на меня орешь? У него и спрашивай!

– Лучше бы ты своей НиКой прошлась мимо клуба и кивнула мне в сторону Саши! – В Ире зрела злоба. На всё и всех. И на свою короткую юбку, и на партизанящую подругу. – Или хотя бы сфоткать его на мобилу.

Катя дернула щекой, как от зубной боли.

– Или он вампир и на снимках не получается? – предположила Лисова худшее. – А заодно и в зеркалах не отражается?

Катя попыталась от нее отмахнуться, но Ира настойчиво ее поворачивала к себе.

– И встречаетесь вы только ночью! Днем его не найти. Все сходится! Мне надо запастись килограммом чеснока. Где только взять пистолет системы Смит и Вессон?

– При чем тут это? – взвыла Катя.

– Только в него можно вставлять серебряные пули.

В класс вошел историк.

– Встретимся вечером, поговорим, – прошептала Катя, отворачиваясь.

– А в клуб когда пойдете? – ткнула ей пальцем в спину Ира.

– Завтра. – Катя что-то для себя решила и расплылась в улыбке. – Точно, пойдем завтра. Сашка будет там. Нормально? А сегодня ты выйдешь на улицу.

Она еще и шантажирует.

Катя стрельнула в сторону подруги лукавым взглядом:

– Клево выглядишь.

В ответ Ира снова ткнула ее в спину. Катя взвизгнула.

– Сергеенко? – Историк оторвался от журнала. – Выходи к доске.

Вот оно – возмездие. Мелочно, правда, но и наш мир не так уж широк.

К середине дня в своем парадно-выходном наряде Ира начала себя чувствовать, как клоун на панихиде. Ее нарядность заметили все. А так как про педсовет не слышал только слепой, решили, что Ира подготовилась предстать перед учителями, а заодно блеснуть перед Щукиным. Конечно, для педсовета не стоило так одеваться, здесь больше подошли бы джинсы. А она вдобавок сережки красивые нацепила, глаза накрасила и волосы вверх подняла.

Рука сама потянулась к хвосту, чтобы распустить волосы.

– Ну что, ты подготовила речь?

Митька Парщиков. Обошелся без предисловий и сентиментальных высказываний типа: «Привет! Как дела?» На стол перед собой бросил пухлый, с потрепанными уголками ежедневник. Фолиант был призван демонстрировать повышенную занятость его хозяина – дел много, чтобы не забыть, их стоило заносить в эту тетрадь.

– Нет, – честно призналась Ира.

Еще было время отказаться. Совместные заплывы в бассейне не дают права Щукину ее эксплуатировать. Или взять и завалить Леху? Сказать, что он курит и не учится. Пускай потом сам выкручивается.

– Гни на его спортивное прошлое, – наставительно вещал Митька. – Говори, что спортсмены гимназии нужны – мало ли где придется постоять за честь коллектива.

– А ты о чем будешь говорить?

Митька был невысок, черноволос, лицо смуглое. Взгляд его темных глаз пронзал. Смотрел он на Иру долго, так что она успела и взгляд отвести, и мысленно взмолиться, чтобы он перестал на нее так пялиться. Наверное, такими же взглядами он награждал Сергеенко во втором классе. Она от него пряталась. И правильно делала. Не фига так смотреть. Еще косоглазие заработает.

– Главное, не то, что мы будем говорить, а что мы будем с этого иметь!

– А что мы можем с этого иметь? – Разговор поворачивал в неожиданную сторону.

– Желания! Если Щуку оставят, с него можно требовать все что угодно!

Стало жарко. Нет, она не подумала о чем-то неприличном. Ее поразил сам факт такой возможности. Ира согласилась помочь просто так, а выходит – с этого можно что-то получить. Хотя Лешкины родители не богачи, но, может быть, сам Щукин раскопал летом клад с уральскими самоцветами?

– И что ты будешь у него просить?

Поинтересовалась не из любопытства. Просто Митька все еще стоял рядом и ждал вопроса. Он прозвучал.

– Лисова, тебе об этом еще рано знать!

А что если Саша окажется вот таким маленьким и некрасивым? И говорить будет так же тупо. Раз он мастерит, у него наверняка тоже есть ежедневник в синей кожаной обложке. Потрепанный. Он носит его под мышкой и поминутно сверяется с записями. И ездит на «Кадиллаке». Надо будет придумать такую речь, чтобы она и Саше понравилась. Встретятся. Саша спросит: «Как дела?» – «Ничего», – ответит она. – «Как сам?» – «Нормально. Какие новости?» – «Одного дурака из нашего класса от петли спасла. Он уже вешаться собрался – из школы выгоняют, а я пришла и говорю: «Господа присяжные заседатели! Хочу вас уверить, что подсудимый невиновен! Он не выпрыгивал из окна пятого этажа. Просто он вампир и спокойненько прошел по стене. Все вампиры умеют передвигаться по отвесным поверхностям. В любом кино это увидеть можно». Саша рассмеется. А от улыбки, как поется в известной песенке, хмурый день светлей. Да и дружба именно с нее начинается. Так что улыбайтесь, господа!

Парщиков все не уходил.

– А ты что будешь говорить? – все-таки повторила она свой вопрос. О чем еще с ним беседы беседовать? Об урожае брюквы, что ли?

– Скажу о его успехах в учебе и что он верный товарищ. – Митя сгреб свой ежедневник с парты. – Потом будет на деле это доказывать.

Но на деле все оказалось несколько иначе. Такой решительный и уверенный в себе Щукин, представ в кабинете директора перед учителями, вдруг поник. Куда-то исчезли его широкие плечи и наглый взгляд. Он мямлил, что это была шутка, что закрыли дверь при помощи простого трюка – подсунули линейку под шпингалет, соединили двери, а потом дали шпингалету упасть в гнездо. Мите с Ирой защищать его не пришлось. Завуч посмотрел на них, устало мигнул, тяжело шевельнулся своим большим телом:

– Защитников ты себе подобрал надежных. – Завуч вздохнул – у него была хорошая память на учеников. – Спортом-то занимаешься?

– Занимаюсь, – мрачно соврал Щукин.

И его не выгнали. Видимо, и не собирались.

Когда они вышли из кабинета директора на вольный простор холла первого этажа, школа доэхивала последними голосами – уроки закончились, многие разбрелись по домам – дополнительным занятиям в гимназии придавали особенное значение, и желательно, чтобы эти занятия проходили вне стен учебного заведения.

– Ну что? – поднял руку Митька. – С тебя бутыль!

Щукин хлопнул по подставленной ладони.

– Заметано! А тебе, морковка, что?

Лисова – лиса, рыжая – морковка. Кажется, связь была такая.

– Желания, – выпалила Ира.

Парщиков прыснул.

– И много? – На Лехино лицо вернулась знакомая растерянная ухмылка.

– Семь. – Чего мелочиться?

– Я тебе цветик-семицветик, что ли? – нахмурился Щукин.

Митька в ответ заржал.

– Ты просто не знаешь всех своих талантов, – смущенно забормотала Ира, она уже была готова взять свои слова обратно. – Гарри Поттер дремлет в каждом.

– А что? Это дело! – Лицо Парщикова мгновенно стало серьезным. – Именно коленки Лисовой сразили Митрича.

Ира переступила с ноги на ногу. Она уже забыла, зачем так оделась, кого надеялась встретить, кого удивить. Вот они сейчас опять стоят на ступеньках гимназии. Втроем. И если Саша случайно забредет сюда, то, увидев Иру в таком окружении, непременно решит, что ловить ему здесь нечего.

– С тебя желания! – упрямо повторила Ира.

– Вы только не зарывайтесь! – помрачнел Щукин. – Давайте оставаться в пределах реальности.

– Реальность и ничего, кроме реальности. Что бы захотеть? Цветик-самоцветик… Кажется, там было что-то связанное со сладким. Мороженым, что ли, угости для начала.

Митька снова заржал.

– Ладно, спорить не буду, – неожиданно легко согласился Щукин. – Семь порций мороженого я тебе, Лисова, куплю. Простудишься, помрешь, ко мне по ночам не приходи! Я звон твоих цепей слушать не буду.

– Все проще – я буду у тебя над ухом зубами клацать и кровь твою пить.

– В этом не сомневаюсь. Все бабы в этом мастера.

– Во-первых, не бабы, а девочки, и во-вторых, не равняй меня с Курбановой.

– Вы еще долго будете любезничать? – напомнил о себе Митька. Ему не нравилась перепалка, в которой он не мог принять участие.

– До заката. – Ира подняла верхнюю губу, показывая зубы.

Лешка закатил глаза.

– Да хоть до рассвета.

– Пошли уже, – Митька сбежал по ступенькам. – Придем на место, там посмотрим, что к чему.

– Нечего смотреть. Захотели – всё, – отрезал Щукин.

– А ты не торопись, – бросил Митька. – Может, еще чего понадобится. Ты же знаешь, желание девушки – закон.

– Вот и выполняй его.

«Какие они тут все нервные». Ира поежилась, представляя, как далеко придется идти до Лешкиного дома. Было холодно. Может, ну их, желания? Отправиться бы в свою квартиру, переодеться, за компом посидеть, кино посмотреть, в крайнем случае учебник почитать. У них по алгебре пять задач. И химия. И биология. А еще зачет по истории.

– Лисова, не отставай! – поторопил ее Щукин. – А то некоторые все мороженое без тебя съедят.

Ну, если только ради мороженого. Да и у Щукина она раньше никогда не была.

Они вышли за ворота на улицу. Митька топал, чуть отставая, лицо сосредоточено. Думает. Так и видится, как он достает свой ежедневник и записывает. Записывает. Записывает. Пока не врезается в столб. У Митьки все по-взрослому. Пиво ему, может, и не нужно. Тут главное – принцип. Человеку помог, с человека получил. Проводить время в обществе Парщикова не хотелось. Неприятный тип. Еще занесет Лисову в свой ежедневник, сиди там вместе с его неотложными делами. И как он умудрился в Сергеенко влюбиться? Любовь ведь вне правил и расписаний. Но ради Щукина можно и Митьку потерпеть.

Они углубились во дворы, прошли несколько сквозных проездов, повернули к пятиэтажке. Щукин оглянулся, надеясь, наверное, никого за своей спиной не увидеть. Но они стояли. Ира впереди, Митька чуть сзади. Лешка вздохнул. День сегодня у него выдался не из легких.

– Там у меня… – предпринял он последнюю попытку избавиться от гостей, но тут же сдался. – Короче, сами увидите.

Щукин жил в трехкомнатной квартире. Узкий закуток прихожей, коридор с дверями в туалет и ванную, дальше кухня. Вперед закрытая дверь на половину родителей, две комнаты, одна проходная. Леха толкнулся налево, к себе в обиталище. Посреди деревянного полотна двери красовался пролом. Как раз под Лешкин кулак. Выражал свое несогласие с жизнью? Дверь не обрадовалась такому обращению. Вмятина – немой укор щукинской ярости. Высокие у них тут в семье отношения. А чем, кстати, пахнет?

– Как будто химию какую-то пролили, – поморщилась от неприятного запаха Ира.

– Вечный лазарет, – из темноты крикнул Лешка.

Из комнаты повеяло сумраком и пылью. Распахнутая дверь, впустив Лешку, встретилась с чем-то, навешанным с другой стороны, мягко спружинив, прикрылась.

– Кого это вы лечите?

– У него мать сердечница. – Митька раздраженно оглядывался. – Щукин ей постоянно за лекарствами бегает.

– Отец где?

– Нет у него отца. Вроде как они с матерью в разводе.

Ира с Митькой стояли, не зная, что делать дальше. Хозяин их никуда не пригласил. Идти ли за ним в комнату или проходить на кухню? Или им все вынесут в прихожую? Митька насупил брови, кривил губы – выражал недовольство.

Из комнаты грохнула музыка. Ира сначала не разобралась в какофонии звуков, но вперед вышел мужской вокал, громкость убавили, и все это стало похоже на «Muse». Щукин возник на пороге, мрачно посмотрел на гостей.

– Что, желания свои растеряли? – хмыкнул он.

– Почему же? – Митька проворно скинул с плеча ремень сумки.

– Пошли, всё на кухне.

Лешка протопал мимо, в спину ему вздыхал Мэттью Беллами. Ира повертела головой, ища, куда бы пристроить сумку, и вдруг увидела велосипед. Он стоял около входной двери. Синяя рама матово лоснилась. Велосипедом часто пользовались – колеса и крылья были в грязи.

– А ты что, совсем забросил плавание? – крикнула Ира, разуваясь – шнурки на правом ботинке все никак не развязывались.

Ничего странного в велосипеде не было. Такие имелись у половины класса. Стоял он только как-то неправильно, на ходу. Словно мог понадобиться вдруг, по сигналу. Времени тащить его с балкона через всю квартиру не будет, счет пойдет на секунды – вскочил и помчался туда, где тебя ждут.

– Вы там приросли, что ли? – выглянул в коридор Лешка.

– Далеко на нем ездишь? – Ира коснулась холодного металла.

– На тот свет и обратно! – огрызнулся Щукин. – Кажется, ты мороженое хотела?

Шнурки сдались. Пол приятно согревал босую ногу. Вместо мороженого она сейчас с удовольствием выпила бы чаю. Но в душе уже сидел чертик упрямства. Мороженое – больше ничего.

Парщиков стоял около стола, грея в руках бутылку пива. Не пил (он вообще вряд ли пил, так попросил, для вида), сосредоточенно изучал детскую площадку за окном. Раз качели, два качели, горка, песочница, карусель, перевернутая урна. На подоконнике одинокий цветок фиалки пялился своими желтыми тычинками в мутное окно. Горшок безликий, коричневый. Цветок почему-то показался знакомым. Чтобы отвлечься от воспоминаний – что ей дался этот цветок? – спросила:

– А почему Пулейкина не вызвали на совет?

– Он как бы не при делах. – Лешка копался в холодильнике, щелкал дверцами. – Слабак. Чего трясти, если из него ничего, кроме пуговиц, не посыплется?

Митька понимающе кивал. Щукин захлопнул холодильник.

– А вообще он типа заболел, – решил все-таки объяснить Лешка, а то уж больно Пулейкин получался в его рассказе неказистым. Хотя Юрка был в общем-то неплохим парнем. Но рядом с Лешкой любой потеряется. Вон он какой завидный жених, недаром за ним Курбанова бегает, все догнать не может. – Засел дома, занял круговую оборону. Теперь к нему враг и на километр не подступится.

Велосипед. Ира сто лет на нем не каталась. А если попросить у Лешки велосипед? Семь ведь желаний! Лисову как будто передернуло. При любой просьбе всегда есть боязнь, что откажут, а здесь – обещал, значит, всё. Щукин человек слова. Упрямый. Как сказал, так и будет. Значит, можно просить что угодно. И начать надо с велосипеда. Завтра, как и говорила Сергеенко, они пойдут к клубу. А вернее, это Катя со своим Полуэктом пойдет, а Ира подъедет и будет как бы не с ними. То, что нужно!

А если Сергеенко опять обманет – что же, и такое теперь можно предполагать, – то Ира просто покатается. Доедет до улицы Хавченко, спросит, где Саша, ей ответят – вот, и не нужна им будет никакая Катя.

– Готово!

На десертной тарелке высился кособокий кусок мороженого. Щукин изучал пустую картонную коробку. На крышке красовалось слово «торт» и белел айсберг с шоколадной глазурью. От одного вида было холодно.

Так, от желаний не отказываются. Ничего, дома отогреется.

Она поковыряла ложкой белую массу, раздавила шоколадную дорожку.

– Щукин, дай мне свой велосипед покататься.

Парщиков хмыкнул, перекидывая бутылку из руки в руку:

– Зажигаешь, Лисова!

Как будто Ира просила не обыкновенный велосипед, а жизнь взаймы. И вообще не с ним разговаривают.

– Не могу. – Щукин сидел за столом и тоже препарировал мороженое в своем блюдце.

– Завтра. На пару часов. – Ира не слышала его. – Желание.

– Да иди ты со своими желаниями! – Тарелка от резкого толчка проехала по столу и встретилась с Ириным блюдцем. – Мне теперь всю жизнь перед тобой прогибаться, что ли?

Ира улыбалась: все продумано. Щукин может сколько угодно орать – он сам понимает, что попал.

Лешка собирался еще что-то возразить, но звонок в дверь заставил его встать и, раздраженно топая, уйти в прихожую.

– Лелик, ну что? – с порога томно протянула Лена.

Митька с любопытством выглянул в коридор. Курбанова еще не вошла в квартиру, но всем телом уже повисла на Лешке, заставив того, чтобы не упасть, сильно наклониться вперед.

По Ириной душе прошел взвод солдат в тяжелых подкованных сапогах. Вид целующихся рождал странное чувство. Нет, не зависти и не раздражения. Это было ощущение, как будто она опаздывает и надо торопиться – бежать, лететь, скакать. Она вдруг решила, что Саша, увидев, как она с парнями пошла сюда, сел на лавочку около подъезда, ждет, злится. И ей надо всего-то вот так же подойти, обнять за шею, чтобы он принял на себя ее вес.

– Велосипед дашь? – напомнила Лисова о своей просьбе.

– Отвали! – Щукин наконец-то втащил свою ношу в квартиру.

– Щукин, тебе велосипеда жалко? – проявила солидарность Лена.

На мгновение у Иры родилась благодарность, хоть Курбанову она последние годы недолюбливала. В началке они дружили, а потом появилась новенькая, и их дружбе пришел конец. У Светы папа служил в Германии, сама она жила в Питере чуть ли не через улицу от Эрмитажа, почти у Лебяжьей канавки, – а потому была вся такая интересная. С тех пор у Иры подруг не было. Разве что Катя. Но иногда Ире казалось, что Катя снисходит до нее со своих романных высот. На дружбу это тянуло с трудом.

– Не проси. – Митька звучно поставил бутылку на стол, потер озябшие ладони.

– Лешик? – удивилась Лена затянувшемуся молчанию.

Щукин осторожно снял с себя ее руки.

– Почему? – не поняла комментария Ира.

– Не проси, и всё. – Митька вернулся к окну.

– Лешик, это же Ирка! Своя! Отдохни ты от своего велика. А мы пока куда-нибудь сходим.

Щукин что-то негромко пробормотал в ответ и кивнул. Против Курбановой он был бессилен.

– Он даст. – Лена торжественно прошествовала на кухню. – Чем это вы тут занимаетесь? О! Мороженое!

Митька громко кашлянул и пошел к двери. Ира машинально отправилась следом.

– Спасибо. – Щукин все еще стоял в прихожей.

– Нормально, – махнул рукой Митька. – Потом поговорим

Ира кивнула. Ботики были мокрые и неприятные. Холод победным маршем прошел от пяток до затылка. Надо было как-то договориться о велосипеде, но под недовольными взглядами мальчишек делать это не хотелось. Завтра. В удобный момент. Ленка стояла на пороге кухни, улыбалась. Победитель тоже нашелся!

Спускался по ступенькам Митька как-то особенно медленно и неохотно. Словно ему некуда спешить. Ира задержалась в дверях подъезда. Привычно оглядела кусты, дорожку, лавочку. Никого не было. Это она, как всегда, придумала. Разочарованно сошла по лестнице. Нет так нет, жизнь продолжается. Ишь, как Сергеенко ее накрутила. Теперь приходится постоянно ждать чуда. В наш-то прагматичный век…

– А почему я не должна у него брать велосипед? – вдруг вспомнила странное утверждение Парщикова Ира.

– Не покатается день, форму потеряет. Знаешь, как бывает у спортсменов?

Ира поморщилась. Почему парни считают себя умнее других?

– Другую версию давай.

Парщиков тянул резину. Долго смотрел по сторонам, словно выискивал вражеских лазутчиков, способных утащить его тайну на дно морское.

– В прошлом году у нас училась Лика Вилкина. Помнишь?

Была какая-то невзрачная.

– Помню.

– Она с родителями переехала. Теперь в другой школе учится.

– И что?

– Лешка к ней на велосипеде через весь город ездит.

Стоп! Зачем? Что за глупый вопрос! Затем! Каждый день… Вот из-за чего он бросил плавание… Ничего себе! Каждый день! С ума сойти!

– Ленка знает?

– Наверное. – Митьку не интересовала Курбанова.

– Чего ж она тогда приходит?

Теперь понятно, почему Лешка не захотел, чтобы Леночка его защищала. Желания! Курбанова тоже могла чего-нибудь такое пожелать, в чем Щукин не смог бы ей отказать.

Цветик-семицветик. Ездит к одной, а в школе общается с другой. Парщиков-то какой наблюдательный. Они с Лешкой не друзья, вряд ли он открыл ему свою тайну. Скорее всего Митьке кто-то рассказал. Или он по спидометру на велосипеде понял, куда на этой чудо-технике ездят? Молодец какой! Вырастет – Штирлицем станет.

Но велосипед ей нужен. Очень. На один день. Один день Вилкина подождет. Пускай сама к Щукину приезжает. Заявится к нему, а там Медузой горгоной носится Курбанова. Парочку домов разрушат, остальные будут с выбитыми стеклами стоять. Только бы Лешка завтра не передумал.

Митька побрел прочь. На спине рюкзак. В рюкзаке ежедневник. В ежедневнике записи обо всем. И о сегодняшнем дне тоже. История родилась мгновенно. Как дошла до дома, не заметила – все придумывала. Картинки были такие яркие, что на все остальное – смотреть по сторонам, слушать шумы – внимания уже не хватало.