Читать книгу Пыль, пепел, кровь и песок - Елена Версэ - Страница 3

Ветер ворвался в залу вместе с наступившей в итоге весной, и принес с собой тревожащие обоняние запахи нестареющей новизны. Они напоминали о безвозвратно ушедшей, не удосужившись попрощаться молодости и внезапно и надолго пришедшей ей на смену осени.

Полутемные покои и тихий свет угля в широких лампадах под потолком навевали сонливость, Эссельс только что подошел к концу, и большая часть приториев[1] успела разойтись. Оставшиеся же поспешили расступиться. Как оказалось, весьма вовремя. Ну наконец-то!

Высокий стройный сероглазый брюнет с немного выдающимися скулами, делающими его лицо еще более худым и аристократичным, в полном военном облачении вошел в зал уверенно и открыто, как входят хозяева к себе домой.

Нос с едва заметной горбинкой – часто встречающаяся в их роду фамильная черта, чуть сведенные к переносице брови, идеальный, словно выбеленный мрамор профиля – с него можно чеканить монету. Одновременно и опасный, как его ручной сокол, и непредсказуемый, как выпущенная стрела. Слава Богам, что он есть у Римериана, а не у Тьерны[2]!

Владыка сдержанно улыбнулся. Один из его старших сыновей, второй Эдэрэр[3]. На редкость красивый мальчик! Жаль, мать не видит его. Надо же, его наложница была смешанной крови, но сын получился вылитым римерианцем. О лучшем нельзя и мечтать! На давшую жизнь он походил не более, чем чистокровные притории походят на простолюдинов. От матери ему достался в наследство только характер, которому не позавидуешь, цвет волос да дерзкие искорки в глазах. Из сына со временем вышел бы идеальный властитель. Благородный и жестокий. Жаль, что Престол достанется не красавцу-воину, а Нааяру. Но последний готов к власти больше Тансиара: он сумеет удержать ашесов за Чертой[4], а ашесинку – в своей постели, тогда как Тансиару нужна только война.

Однако, несмотря ни на что, иногда Владыке казалось, что он сам до конца не знает своих детей, чтобы с достаточной уверенностью утверждать, на что они были способны, а на что нет. Вечность слишком мала, чтобы успеть все, что хочется сделать…

Притории, участвовавшие в Совете, как и всегда, когда к Эдэру входил сын, поспешили расступиться в стороны, пропуская военного к трону. Боялись ли они его, уважали или просто не хотели вставать на пути – этого Владыке никогда не удавалось понять до конца. А вот приторианцев понять было можно: для них Тансиар представлялся еще более загадочным и непостижимым, чем для собственного отца. Его мать, помнится, была из худородного племени, но гордости ей было не занимать. И посмотрите только, как поднялся ее отпрыск! Семя их древнего рода, семя Аскуро пробило таки себе дорогу, отвоевав сыну право быть первым среди равных!

Тем временем не медленно и не быстро сын прошествовал через просторный холл и, застыв перед ступенями, ведущими к трону, снял шлем, откинул край синего плаща и опустился на одно колено.

– Ты звал меня, Владыка?

– Чиа́ро[5], хорошо, что ты пришел! Я ждал тебя, – пустив в ход одну из своих самых радушных улыбок, сказал Повелитель.

– Поэтому я здесь, Государь, – послышался мелодичный и рассудительный голос.

– Но тогда почему ты кланяешься мне, будто я не тот, кто подарил тебе жизнь?

Сын встал с колен, но между его бровей появилась морщинка:

– Отец, скажи: я все еще твой Альентэ[6]?

– Ты чем-то недоволен, Тансиар? – предвосхитив словесную прелюдию, осведомился Вэнэнадор Аскуро.

– Сегодня я положил в бою двух своих лучших полководцев, а ты отпускаешь взятых мною в плен ашесов? Как прикажешь это понимать?

Сын негодовал, хоть и тщательно скрывал это. И он имел на это полное право. Пожалуй, больше, чем кто-нибудь другой. Тансиар знает, каким могуществом обладает его отец, но не боится его. Сын и сам уже многое умеет. Многое, но не все. И всей силой ему не воспользоваться. Уж он, Эдэр, об этом позаботиться. Сила Первого Воина должна служить, а не повелевать.

– Считай это свадебным подарком твоему брату и его невесте.

– Как прикажешь понимать твои слова? – тон Альентэ стал требовательнее. Тансиар нетерпелив, он привык командовать, но дворец – это не плац, а Владыка Римериана – не какой-нибудь солдафон, с которого можно требовать как с подчиненного. Вэнэнадор Аскуро не обязан отчитываться перед сыном, а означенный сын должен быть благодарен за то, что его ставят в известность о скором событии раньше, чем кого бы то ни было в Царстве. И нравится это Первому Воину или нет, но на сей раз Тансиару придется смириться. Политика никогда не была его сильной стороной: сын жил настоящим и не загадывал на будущее. Правители себе такого позволить не могут. Правители всегда опираются на верные мечи. Будет ли меч Первого Воина верным и дальше? Владыка должен в этом удостовериться.

– Наша семья вскоре породнится с родом Каэно[7], только и всего.

– Вот как? – поднимает бровь воин. – Пленные ашесы – это, стало быть, свадебный подарок дружественной стороне?

– И будущей царице Римериана.

– Я воюю за тебя, а ты женишь Нааяра на одной из них, на пепельной?!

Лицо неподвижно, но как горят глаза! Сын даже не пытается скрыть гнев и раздражение. Да какое там!

Владыке показалось или на миг огонь во всех пристенных лампадах и в самом деле вспыхнул ярче?

Сейчас Тансиар действительно похож на язык пламени – порывистый, яркий, обжигающе-острый. Ему неприятен этот разговор, он хочет побыстрее покончить с ним и вернуться к своим солдатам. Среди них ему явно комфортнее и привычнее, чем в своей собственной семье.

– Это вопрос решенный. – Пришлось изменить тон с покровительственного на приказной. – И мы больше не будем к нему возвращаться. Их союз принесет мир между нашими народами и раз и навсегда покончит с бесконечной враждой.

– Этот брак принесет лишь новую войну, – возразил Альентэ, – еще более кровавую, чем прежде. Каэно – первые в ряду наших врагов. И никакое родство это не исправит.

– Предоставь решать это мне, – поставил точку в вопросе Владыка, не преминув отметить, как потемнели глаза сына. Это была их фамильная черта: в гневе глаза у мужчин их рода всегда становились черными.

– И ты решишь, Владыка, но воевать будут другие…

– Солдаты давали клятву, и, когда придет время, ты поведешь их в бой. Кстати, тебя не было на последнем Совете. Ты можешь объяснить, почему?

Нааяр всегда высиживал положенное время, а Тансиар отлынивал. И если вдруг какие-то сверхъестественные силы и еще более сверхъестественные обстоятельства все-таки принуждали его присутствовать, на Чиаро было больно смотреть: сын то зевал, то потягивался, то считал птиц за окном, а когда прислужницы приносили еду, стрелял глазами в их сторону.

– Эссельс – скука смертная. – На лице воина показались скука и досада. – Вынести его могут либо старые, закаленные опытом притории, либо явные бездельники, что иногда бывает одним и тем же. Совет – это твое дело, отец. А мое дело – война. Ты приказываешь, я исполняю. Что ж, мой Эдэр, – церемонно поклонился полководец, как будто внезапно потеряв всякий интерес к разговору. – Здесь я больше ничем тебе помочь не могу. Ты отпускаешь меня?

«Наглец!» – с восхищением подумал про себя Владыка, а вслух сказал:

– Иди. Но прежде еще одно слово.

Чиаро обернулся.

– Я хочу видеть тебя с братьями на свадьбе Нааяра. Я уже оповестил Триона[8] и остальных. Для вас приготовят места в первом ряду.

– Что-то мне подсказывает, что у готовящегося представления будет достаточно зрителей. – А вот теперь на лице сына хорошо видна усталость. – Неужели мое отсутствие станет настолько заметным? Я бы предпочел провести время с большей пользой – ненавижу подобные церемонии.

– Ты обязан быть там – на свадьбе будут присутствовать послы ашесов. Мы должны показать свое единство. Да и Нааяру в такой момент просто необходима поддержка единокровного брата.

– Что ж… Если обязан, значит, буду, – такой внезапной покорности от самого строптивого из своих сыновей Владыка никак не ожидал. Видимо, Тансиару уже так хотелось убраться из дворца, что он был согласен на все. – Но не вводи в заблуждение ни себя, ни меня, отец. Нааяру нужен только он сам. И еще, быть может, пара его недавних пассий.

– Уж кто бы говорил! – хмыкнул отец. – Ты тоже далеко не святой.

– Достаточно далеко, чтобы не волноваться на сей счет. – Кривая улыбка. И чересчур холодный для весны взгляд. – Но между мной и твоим сыном есть одно весомое отличие. Я не женат и жениться в ближайшее время не собираюсь, а мой славный братец будет лгать сразу двоим, а то и троим, не говоря уже о себе. Не удивлюсь, если тьернийцы пришлют в Заблудший[9] наблюдателей. И тогда вам придется быть начеку.

– И все же будем надеяться, что их брак будет долгим и счастливым, как и мир между нашими народами. А в противном случае…

– В противном случае у вас есть я.

Отец вздохнул.

– И это едва ли не единственное, в чем я могу быть полностью и безоговорочно уверен.

* * *

– Пепельные, Небытие[10] их возьми!

– Не ругайся, Аль, тебе это не идет.

Понятно, что младший во всем пытался подражать Чиаро, но иногда это выглядело глупо и выводило из себя. Вот как сейчас.

Молодой парень метался от стены к стене, как загнанный зверек, активно жестикулируя. Светлые аквамариновые глаза, золотистые пшеничные волосы. Маленький местный ураган – вот какой он из себя, его младший брат Сидаль.

– Отец действительно собирается женить первого из римерианцев и Наследника Престола на пепельной? Мы должны помешать этому! Нельзя все так оставлять!

– А что ты предлагаешь? – Тансиар зевнул и потянулся. Три бессонные ночи давали себя знать. – Помешать Нааяру, заметь, добровольно взять в жены представительницу царского рода ашесов, притом с благословения самого Владыки и согласия Сурира[11] Тьерны? Ты готов открыто пойти против воли отца и выступить на Совете против заключения этого союза? В данной ситуации ты добьешься лишь одного: тебя объявят рьяным сторонником войны и подвергнут всестороннему порицанию. Разумеется, отец защитит тебя, сославшись на твою неопытность и неосведомленность в текущих делах, но решения своего он не изменит. И что тогда? Будешь денно и нощно дежурить у ворот, дабы не пустить ашесов на наши земли? Поверь мне, эта стратегия выглядит не слишком многообещающей.

– Ты должен поговорить с отцом! К твоему мнению он прислушается. Владыка очень ценит тебя!

– Когда дело доходит до драки, несомненно. Могу даже сказать без ложной скромности – в такие моменты я незаменим. Что же касается остального, то Владыка едва ли вспомнит о моем существовании, не говоря уже о том, чтобы спрашивать меня о чем-то. А если и спросит, то в последнюю очередь. Тебе мой совет, братишка: кем бы ты ни был, никогда не считай себя выше, чем другие. И всегда думай прежде всего своей головой, тогда тебе не придется ни в чем раскаиваться.

Старший брат стоял у узорчатого окна в форме свода и смотрел в темнеющую, безумно красивую синеву, цветом напоминавшую его плащ. В тот вечер Церео[12] стояло высоко в небе, образовав из звезд правильный треугольник.

– Забавно, – пребывая в глубокой задумчивости, произнес Тансиар. – А ведь мы приговорены друг к другу. Как эти звезды…

– Мы? – удивленно переспросил Сидаль.

– Да. Ты, я и наша семья. Мы приговорены быть вместе, как эти звезды на небе. Ведь родных не выбирают. Как и времена.

– А кого выбирают?

– Друзей, женщин, лошадей… И свой последний бой, если тебе улыбнется удача, – Чиаро криво усмехнулся, и в этой усмешке не было и тени радости, – но только не семью. Тут уж как повезет…

– Я где-то читал, что Цера и Кьяро всегда светят вместе, а Эррат то загорается, то гаснет.

– Между двумя всегда стоит кто-то третий. Даже у звезд, – с какой-то отрешенностью сказал старший брат. – Никогда не вставай между двумя, когда они объяты страстью…

– Тансиар! – позвал старшего Сидаль.

– Да? – тот резко обернулся, словно его разбудили.

– Ведь если они придут, то они сожгут и разорят здесь все, – не унималось чудо. Жажда действия рано или поздно погубит братишку, это точно.

– Что ж, если им это надо, пусть приходят. – Тансиара занимало только редкое небесное явление, он снова смотрел в окно, подняв голову.

Как он мог думать о чем-то другом, кроме этого злополучного брака? Нааяр их кровный брат! Пусть они с Тансиаром и от разных матерей, отец у них общий, значит, и сердце одно. Кому, как не им, следует позаботиться о будущем Эдэрэра, будущего Владыки Царства Вечности?

– Может и стоит уничтожить то, чему суждено быть уничтоженным и что рано или поздно станет таковым.

– Что ты такое говоришь? – Сидаль с ужасом посмотрел на брата.

– То, что слышал. Умирающее либо должно умереть само, либо ему кто-то должен помочь это сделать. Разве мы не так поступили с Прежними[13]? Явились и взяли то, что, как мы считали, должно было принадлежать нам. Оно погибало, медленно и неотвратимо, а римериане пришли на смену Извечным и сами стали ими. И мы, говоря по совести, не так уж плохо заменяли их, но всему приходит конец…

– Кто-то считает, что они создали нас, – подал голос младший брат, – а мы их забыли…

– Что ж, меня бы это не удивило, – задумчиво проговорил Чиаро, снова смотря в стремительно темневшее небо. – Даже боги совершают глупости. Сначала делают, а потом забывают. Мы – их, а они – нас…

Тансиар мог ненавидеть Престол и Совет, но Сидаль никогда бы и подумать не смог, что брат с таким ужасающим безразличием станет говорить о вторжении врагов. Он не таков, его жестокий, но все знающий и понимающий любимый брат! Чиаро сдержан и подчас резок в высказываниях, но свою родину он не предаст. Он ведет себя так, потому что обстоятельства вынуждают его быть жестким, вести войска на Черту и отбивать ежедневные атаки ашесов, которым никогда не будет конца, потому что за Вратами[14] враги, а, возможно, они есть и внутри. Поэтому брат не может быть добрым – Эбену не нужна его доброта. Вот когда она ему понадобится, Тансиар изменится и станет тем, кем потребует от него стать Римериан. А пока…