Читать книгу Зеркала и галактики - Елена Ворон - Страница 5

Сона сидела на каменной скамеечке у входа в дом, под раскидистой пальцелисткой, и впервые на памяти Дэсса ничем не занималась. Она была закутана в отрез белого шелка – Дэсс прежде не видел на любимой такой красоты. Пальцелистка опустила одну ветку и тянулась к Соне резными листьями, которые и впрямь напоминали пальцы; одна веточка уже легонько оглаживала плечо прекрасной СерИвки.

Когда княжич неслышно подошел и предъявил на ладони добытый Руби, Сона вскочила, широко распахнула свои синие глазищи и молча уставилась на кроваво-красный переливчатый камень. Дэсс даже подумал: а вдруг она и с Руби что-нибудь сотворит, убьет его, как люб-цветы? Он чуть не сжал пальцы в кулак, чтобы спрятать сокровище. Едва-едва удержался. Нет худшего оскорбления для девушки, чем вот так ее поманить, да в последний миг передумать.

Дэсс ждал ответа. Должна же Сона сказать хоть слово.

– Ты меня не любишь? – наконец спросил он, не дождавшись. Руби кроваво переливался и щедро выстреливал алыми искрами – рука у Дэсса дрожала.

– Люблю, – прошептала Сона и подняла на княжича несчастные глаза. Они были синее самой яркой небесной синевы, глубже самого глубокого озера. Но на дне их таилось черное горе – чернее глухой ненастной ночи.

– Ты пойдешь со мной в замок? – Дэсс не стал приказывать, хотя имел право, он лишь спросил.

Сона испуганно отступила, и княжич ее не удержал. На мгновение опоздал схватить за руку – а Сона уже стянула с себя белый шелк и заслонилась им, держа ткань на вытянутых руках. Голубоватая фигурка сделалась тускло-серой – со вздыбленной шерсти ушли голубые переливы. У Дэсса был Руби, но даже Руби не давал права увести женщину, которая столь сильно противится. По крайней мере, Дэсс не мог так поступить.

– Почему? – спросил он.

– Я была в человеческом доме, – произнесла Сона, и княжич не узнал любимого голоса – такой он стал тоненький, ломкий. – Я любила человека.

– Зачем?! – только и смог вымолвить потрясенный Дэсс.

Она издала короткий яростный вой. Пальцелистка испуганно вздрогнула, листья начали отодвигаться от девушки.

– Затем, что ты не увел меня в замок! – выкрикнула Сона, комкая дорогой белый шелк.

– Ты же сказала… – начал Дэсс.

– Я сказала! А ты хотел бы – увел! – В синих глазах вскипели слезы, что были страшнее прорвавшей плотину реки. – Я год ждала! Надеялась! А ты… подарочки носил, пустяки всякие! Родителям стыдно показывать. Не подарки, а… ошметки из княжеского дома.

– Сона, – холодно проговорил оскорбленный княжич, – шальная птица клюнула тебя в маковку, и ум вылетел через уши. Привяжи свой осиротевший язык к двери родительской спальни и оставь его там навсегда.

– Моего ума хватило, чтобы прийти к человеку. – Сона все комкала и комкала шелк, превратившийся в неприглядную тряпку. – Я ласкала его, а он подарил мне деньги. Настоящие деньги, не наши!

Легенды гласят: от человека у СерИвки рождаются кэты – мерзкие твари, проклятие Ханимуна. Дэсса затошнило, когда он представил, как безволосое существо с убогой шерстью на голове и подмышками, огромное, грубое, лапает маленькую СерИвку. Да как она жива осталась после этих «ласк»?

Ему перехватила горло жалость.

– Пойдем в замок, – сказал Дэсс и снова протянул Соне Руби: – Это стоит дороже всех денег, что могут дать тебе люди.

Она отпрыгнула, закуталась в измятый шелк. Выпрямилась высокомерно, будто настоящая княжна.

– Поди прочь, младший княжеский сын, недоумок и лентяй. Проси дочек Вас-Лия показать тебе магию любви, они с радостью… хоть все разом. Убирайся! – закричала Сона, и на этот пронзительный крик из дома вышла ее мать.

Она глянула на Дэсса очень странно, он не успел ничего сообразить, лишь заметил на ней алый шелк с серебряным шитьем – что-то очень знакомое, много раз виденное – и в ярости швырнул ей под ноги бесценный Руби. По каменной плите брызнули розовые осколки, а княжич повернулся и побежал, не разбирая дороги. За спиной бился отчаянный, страшный вой Соны, однако Дэсс его не слышал. Потому что сам захлебывался таким же отчаянным, но беззвучным воем, от которого рвалось горло и грозило остановиться сердце…

Спустя несколько дней он вернулся. Чуть живой от горя, виноватый до кончиков ушей. Касс, старший брат, сжалился и разъяснил: пока Дэсса держали под замком, мать наведалась к родителям Соны. Она принесла дорогие подарки, подкупила-убедила-припугнула, а затем научила, что говорить и как обмануть доверчивого княжича, чтобы он отказался от не подходящей ему девушки. Обманули… о Ханимун, до чего же легко его провели!

Какие слова нашла мать, чтобы они перевесили Руби? Представить себе невозможно. Разве что мать наложила на Сону тайное княжеское заклятие? Дэсс готов был отправиться за вторым Руби, но Касс пригрозил, что доложит отцу, а тот вышлет погоню. Смирившийся Дэсс обещал, что в Долину Черной Смерти не пойдет, и тогда Касс принес флакончик драгоценных заморских духов – один из подарков, приготовленных для будущей жены. С этим флакончиком Дэсс и двинулся к Соне.

Ее не было под кустом огневки, где они прежде встречались. Ее не было и в опустевшем, подчистую выбранном красничнике – лишь пожилой отец возился, вырезал засыхающие ветки. Не оказалось Соны и на каменной скамеечке под пальцелисткой у дома. Раскидистые ветви с нежными «пальцами» затрепетали, почуяв присутствие Дэсса, и потянулись к нему, когда он застыл у входа с плетенной из травы занавеской. В доме было на удивление тихо – ни голосов, ни шагов занятых работой женщин, ни привычного посвиста домашней поскакушки. Она-то почему замолчала? Княжич не решился звать Сону и шагнул в прохладную полутьму чужого жилища. Поскакушка сидела, нахохлившись, в углу первой комнаты – жалкий пучок рыжих перьев, совсем не похожий на жизнерадостную домашнюю любимицу. Дэсс прислушался, пригляделся, принюхался. И безошибочно определил путь к комнатам Соны.

Он пробрался каменным коридором, где на стенах не было обычной для СерИвов резьбы, но висели красивые вещи, плетенные из сухой травы и разноцветных прутьев. Казалось, они помнили прикосновение ловких Сониных пальцев, тепло ее узких ладоней. У одного из входов, что был завешен плотной тканью, в воздухе плавал светящийся красноватый шар. Дэсс отродясь таких красноватых не видел; в легендах говорилось, что шары краснеют к большому горю. Он приподнял тяжелую ткань и заглянул в комнату.

У самого пола тлели два отяжелевших темно-красных шара. Сона лежала на постели, укрытая пуховой периной. Поверх нее виднелись тонкие руки, хрупкие плечи и запрокинутое к каменному своду лицо. От закрытых глаз тянулись вниз полоски мокрой шерсти – Сона плакала. Рядом стоял кувшин с водой, словно для того, чтобы Сона могла пить и плакать, плакать и снова пить.

Легче ночного ветерка, княжич скользнул внутрь и опустился на плетеный коврик у постели.

– Сона, – он положил ладонь на руку любимой, с испугом ощутил, какой горячей стала ее шерсть. – Я пришел. Прости меня.

Она открыла глаза. Из них выкатились новые слезинки. Сона повернула голову и глянула на Дэсса, словно не узнавая.

– Прости, – повторил он, хотя СерИвы никогда не просят дважды.

Она дернулась, желая высвободить руку из-под его ладони. Дэсс не позволил, крепче сжал ее тонкие пальцы.

– Сона, я был дураком и всему поверил. Но я хочу привести тебя в замок женой…

– Уходи, – прошептала она. – Дэсс! Любимый мой… Уходи скорей!

– Отчего ты меня гонишь?

– Посмотри…

Он не мог понять, на что смотреть. Сона тыкала подбородком себе в плечо, однако в красноватом свете придавленных горем, меркнущих шаров Дэсс ничего не мог разглядеть. Шерсть и шерсть – любимая, Сонина. Быть может, слегка потускневшая, но и только.

– Видишь? – слабым голосом спрашивала Сона. – Ты видишь?

– Нет, – признался он честно. – Подумаешь, хворь завелась! Я отнесу тебя в замок. Наш лекарь посмотрит и вылечит.

– Дэсс… – из помутневших глаз катились слезы. – Не трогай меня… заразишься… Это лун… лунная лихорадка!

Княжич не отшатнулся. Одному Ханимуну ведомо, чего ему стоило не отпрыгнуть и не кинуться вон. Он наконец разглядел-таки беловатые волоски на плече у любимой. И несколько светлых волосков над глазами, а левое ухо было ими покрыто сплошь. Да: это лунная лихорадка, от которой спасения нет. Вскоре Сона побелеет вся, потом шерсть осыплется, и Сона умрет.

– Ханимун меня покарал, – прошептала она. – Уходи, я прошу. Дэсс, я любила тебя… как любят только бездетные… тебя и наших не рожденных детей… Уходи! Твоя мать… она хочет тебе добра. Ты найдешь другую женщину… пусть у нее будет серая шерсть… в память обо мне. Да уходи же наконец! Заболеешь! Счастье ты мое… быстрый горный ветер… звон серебряных звезд…

– Уходи, – услышал Дэсс голос за спиной. – Не мучай ее.

Он оглянулся. У входа стояла мать Соны – усталая, сильно постаревшая.

– Иди домой, – повторила она. – И прости нас с Соной.

Дэсс вынул припрятанный в складках одежды пузырек, поставил на каменную полочку в изголовье постели. Сам удивился, как вспомнил про флакон.

– Лихорадка боится этого запаха. – Великий Ханимун, не наказывай за невинную ложь! – Сона, пока ты будешь нюхать это… эту… – он забыл, как называется пахучая жидкость, – этот дух, лихорадка не поползет дальше.

– О-о, лекарь, – вздохнула мать Соны. – Беги отсюда, пока…

Дэсс не слышал, что она сказала дальше: он сорвался с места и кинулся бежать, словно от лесного пожара. Он несся всю дорогу к замку, в воротах сшиб стражника и кинулся к матери, прервав ее дневную молитву о благополучии дома.

– Сона умирает!

Больше он ничего не помнил – как будто провалился в промытый дождями колодец в горах. Глухая чернота без малейшего проблеска света. Наверное, так же выглядело изнутри горе Соны.

Потом, когда Дэсс очнулся от своего черного сна – если то был сон, а не смерть, – ему рассказали, что родители Соны ошиблись, у нее оказалась не лунная лихорадка, а снежный лишай. Приятного мало: от снежного лишая шерсть выцветает и осыпается, на коже появляются вонючие язвы, но через несколько лун они исчезают, и вырастает новая шерстка, лучше прежней. Снежно-белая, как у дочерей Вас-Лия. У них-то, конечно, не было никакого лишая, а вот Сона – да, подхватила где-то заразу. Не иначе как в городе отиралась по притонам. Да-да, все правда было, что она рассказывала про любившего ее человека. Многие СерИвки идут в город ловить удачу. Особенно такие бездетные, как Сона. Ну что за труд – поласкать немного человека? Женская магия любви действует и на СерИвов, и на людей одинаково. Люди платят за нее ой как дорого – им ведь в диковинку, их женщины такого не умеют. Вот и Сона подалась в Тэнканиока-ла, благо ходить недалеко. Богатые шелка откуда? Продали ей их, не подарили. Она же заработала на своих ласках – вот и заплатила. А подарками не взяла – слишком гордая. Дэсс, почему ты не веришь старшим? Тебе и мать говорит, и отец подтверждает, и сестра клянется…

Дэсс не верил. Он упрашивал Касса сказать правду, однако старший брат отмалчивался, уходил. Лгать не хотел, но и правда с уст не срывалась.

Княжич снова сбежал из замка. Оказалось: за время беспамятства так ослабел, что к дому Соны пришлось подползать на локтях и коленях. Так и ввалился внутрь – перемазанный в земле, в драной одежде.

Дом был полон княжеских вещей. Дэсс без труда узнавал знакомую с детства посуду, занавеси, ковры, безделушки. Шары ярко светили, поскакушка носилась по комнатам и звонко насвистывала, охорашивалась, приглаживала перья. Мать Соны выглядела довольной и жизнерадостной, отец поздоровался с княжичем, добродушно усмехаясь. Вот только своей любимой Дэсс не нашел.

Он попросил сказать, где Сона, но отец и мать промолчали, чему-то улыбаясь. Княжич не стал просить дважды и приготовился уйти. Ведь можно и по другим домам поспрашивать – наверняка соседи что-нибудь знают.

– Постой, – мать Соны вручила ему кусок шитого золотом шелка. – Дочка просила передать.

Чувствуя, как забухало сердце, Дэсс впился глазами в Сонино рукоделие. Древние знаки СерИвов. Откуда Соне их знать? Быть может, ее научила княгиня?

Знаки говорили о любви и скорой встрече. Выходит, и впрямь была не лунная лихорадка, а снежный лишай? Однако что-то шептало Дэссу: это все ложь, ложь…

Впрочем, ничего не оставалось, кроме как набраться терпения и ждать.

Дэсс терпеливо ждал. Сона не возвращалась.

Потом неожиданно умер Касс.

А спустя семнадцать дней с Дэссом случилось не пойми что. Ни в одной легенде не говорилось о переселении СерИва в человеческое тело. Ханимун знает, что за напасть…

Дэсс очнулся от воспоминаний, поглядел вокруг. Район со зданиями, похожими на ледяные глыбы, остался позади, мобиль Мстислава катил среди буйной зелени: стены, окна, крыши домов – все было зеленым и к тому же украшено висячими садами. Внизу под путепроводом росли деревья, в их кронах прыгали с ветки на ветку рыжие поскакушки и какие-то разноцветные инопланетные существа. Веселые поскакушки не ссорились с пришельцами; точно так же и СерИвы мирно ужились с явившимися на их планету людьми.

Граница города оказалась совсем близко. Дэссу видна была желто-бурая незастроенная равнина, а за ней – горы, до половины срезанные нижним краем уходящих темных туч.

– Скоро приедем, – сообщил Мстислав, не отрывая взгляд от дороги. Лицо телохранителя показалось княжичу еще более суровым, чем прежде. – До, скажи мне…

– Я не Домино. Я Дэсс. – Неизвестно, какой кэт кусал его в задницу, но упрямые слова сорвались помимо воли.

Мстислав прищурился. Дэссу сбоку видно было, как недобро сузился яркий карий глаз.

– Послушай, дорогой мой, – начал телохранитель, и слова «дорогой мой» прозвучали, как будто он обругал княжича. – Для меня ты – Домино, возомнивший себя серивом. И для господина Донахью – тоже. Иначе, – Мстислав сделал паузу, во время которой княжичу стало порядком не по себе, – в полиции тебя назовут убийцей и узурпатором.

– Кем? Каким патором?

– Узорным, – непонятно объяснил человек. – Ты убил сознание Домино и самовольно занял его тело; разве нет?

– Я не убивал, – возразил княжич. – Я не знаю, как это получилось.

– Поклянись. Если ты в самом деле серив, поклянись – и я тебе поверю.

– Не буду. Княжеский сын клянется только раз в жизни, когда…

– У тебя нынче другая жизнь, – яростно перебил Мстислав. – В чужом теле. Ты и ее потеряешь, если будешь ломаться!

– Нет.

Человек неожиданно улыбнулся – едва заметно, углами губ.

– Точно: княжеский сын. Верю.

Дэсс не успел обрадоваться. В душе ворохнулось подозрение, перерастающее в уверенность. Ошеломившая княжича мысль заметалась в голове, вытесняя из нее все остальное. Касс! Ведь не мог он просто так умереть! В одночасье, безо всякой болезни. Быть может?…

– Касс… – начал он – и поперхнулся. Уставился вперед, на приблизившийся край желто-бурой равнины. Там, недалеко от съезда с путепровода, по которому они ехали, лежал кроваво-красный Руби. Под солнцем отблескивали его мелкие ровные грани. Лишь несколько мгновений спустя княжич сообразил, каких чудовищных размеров этот Руби, если издалека показался камнем из Долины Черной Смерти.

– Считай, ты уже дома, – сказал Мстислав.