Читать книгу Стихотерапия для взрослых детей. Поэзия без правил - Елена Воронова - Страница 5

Очарование рифмой началось с детского стихотворения про Греку. Как-то в одно из радостных утр мама прочла его. Оно тут же отложилось в памяти и нарисовало картину: в лодке едет некий Грека…

«Мама, Грека – это кто?» – спросила я себе на счастье. И моя строгая и обычно мрачная мама пустилась в долгий рассказ о богах и героях. Эпоха за эпохой, интрига за интригой, бесконечная лента новостей, смертей, побед и поражений. Сплетение земной и небесной жизней, подвиги, подвиги, подвиги… И моя красивая и умная, когда не пьяная, мама… «Откуда ты все это знаешь?» – мама сама была очарована моим восхищением. «От верблюда. Всех радостей было – одни книги. Родители уйдут на работу, а я поставлю будильник и читаю. Налью чай, отрежу хлеба с сахаром, ем и читаю. Будильник зазвонит – прекращаю и делаю все дела по дому за час. А в школе хорошо училась, чтобы быстрее всех выполнить задание и весь остаток урока читать».

Эта схема экономии времени отпечаталась в моей пятилетней голове. Уже в семь лет я тоже ставила будильник и научилась распределять дела поминутно, чтобы выкраивать время на себя и свои занятия.

Учителя не могли смириться с тем, что Лена Степанова, выполнив два варианта на «отлично», утыкалась в книжку на коленях. Попытка отобрать чтиво вызывала мгновенную мутацию: из девочки с бантами я превращалась в свирепого монстра и рычала, что книгу не отдам. Маму вызывали в школу за то, что ребенок читает на уроках, как запойный алкоголик. Вместо понимания натыкались на ее недоумение – «ну она же успевает по предметам, пусть читает». В конце концов отстали. Моя подружка с сочувствием относилась к тому, что иногда я просила ее держать меня и вести домой, как слепую – тогда можно было и по дороге на ходу безопасно читать (вслух для всех) еще 15 минут.

После школы наступил филфак, и с первых лекций в первые дни занятий вернулся в мою жизнь тот самый Грека с компанией богов и героев. Античность поражала простотой, подробностями и железной логикой отношений между всеми персонажами замкнутого мироздания. На смену легендам и мифам пришли эпосы, и я снова и снова рыдала над описанием кораблей, которые отправились в Трою за Еленой.

Конечно, вместе с Грекой любви моей удостоился Гомер, а позже Осип Мандельштам и его «и море Черное витийствуя шумит, и с тихим грохотом подходит к изголовью». Тогда и родилась мечта – жить у моря, Черного. Живу…

ХХХ

Ехал Грека, ехал тихо,

Через реку, не спеша.

В грецком сердце пела лихо

Очень грецкая душа.

Грека был на счастье древним

И языческим притом.

Потому ему природа

Имманентила как дом.

Он поймал за хвост наяду,

Фавнам показал «козу»,

Поприветствовал кентавров,

Помолился на грозу,

Ветру погрозил шутливо,

Чтобы кольца бороды

Тот не шурудил игриво

Без намека и нужды…

А потом наивный Грека думал,

Что среди тревог

Защитит и успокоит

Не другой, так этот бог.

И такая чудо нега

Грела Греку средь реки,

Что родились поневоле

Очень странные стихи:

Дескать, в середине лета

Ехал Грека, песни пел.

Рак сердито и внезапно

Укусить его посмел.

Только Грека, рассмеявшись,

Рака оттряхнул с руки

И допел таки балладу

Без печали и тоски.

ХХХ

Сегодня мне Гомер приснился-

Совсем старик. Сидел у моря.

Перебирал на чем-то струны,

Гекзаметром под нос бурча.

И море, словно кот ученый,

К его ногам волной катилось,

Плескалось брызгами и рифмой,

Шутливо галькой бормоча…

Я плакала во сне от счастья,

Катарсис разбередил душу,

С утра взялась за «Илиаду»

И утонула в море слов!

И рифмы древние, как волны,

В артериях шумели кровью,

И в унисон звучали ритму,

Измеренных водой стихов…

ХХХ

Пенелопе нет покоя.

В доме тихом громким воем

Горе рвет сердца и души.

Ни на море, ни на суше

Нет следов и знаков верных.

Умер Одиссей, наверно.

Сгинул воин многомудрый.

Пенелопе очень трудно

Находить из лета в лето

Незаметные приметы

Жизни и любви героя.

И она ночами воет,

И она к богам взывает,

Духам жертвы обещает,

И хитрит, и врет мужчинам,

Для которых нет причины

Отказать в супружьем ложе.

И она почти не может

Больше им сопротивляться…

Может быть, пора расстаться

Ей с нечаянной надеждой?

Не сдается.

И как прежде, вероломно и упрямо,

Вяжет, вяжет покрывало,

А ночами – распускает.

Ждет и манит, сердцем манит

Заблудившегося мужа.

Больше ей никто не нужен.

ХХХ

Под греческим небом

Над синей водою

Металась сирена,

Кричала от боли,

Бросалась на волны

И пела, и пела.

А море шипело

Соленою пеной.

А море навязчиво

И с укоризной

Шептало чудовищу:

«Угомонись ты!

Смирись со своею

Чудовищной долей!»

Сирена до ночи

Металась над морем…

И утром увидела

Призрачный паааааарууууууссс…

Там жизнь продолжалась…

Еще продолжалась…

ХХХ

Я плыву одна

В холодном море

Без одежды

И почти без кожи.

Не похожа я

На человека,

И на рыбу

Не похожа тоже.

Ранят волны

Холодом и солью,

Греет душу

Ожиданье встречи:

«Где ты? Где ты,

Легкая добыча?

Кто ты,

Мореплаватель беспечный!»

Грекина тусовка всегда мне импонировала своим мироощущением: жить надо здесь и сейчас, если что не так – до Олимпа рукой подать, если повезет – подружишься непосредственно с носителем редких качеств и благ, как Геркулес с Афиной, и будет тебе поддержка!

В царстве Аида – мрак и тоска зеленая, ужасные твари и унылые души. Так что лучше радоваться и любить по-максимуму сегодня и продлевать средне-статистическую древнегреческую жизнь настолько, насколько получается беречь себя в боях, пирах и трудах.

Жить, как Грека, – жить у моря. Я пишу эти строки в двух шагах от прибоя- специально притащилась, чтобы напитать свое повествование энергией и правдоподобием. Не знаю, как выглядит Эгейское море, но Черное тоже вошло в геродотову историю, а потому причастно и меня причащает своею давностью к чудесам и легендам.

Люблю свой курорт Лазаревское, люблю Сочи, люблю мужа за это тихое местечко. И думаю, если бы среди пьяных разборок родителей мне хоть однажды шепнул сократовский даймон примерно это: «Эй, детка! Потерпи! Не пройдет и двадцати пяти лет, как ты будешь сидеть на красивом балконе и писать свою счастливую книжку», – я бы даже бровью не вела на недетские кошмары. И даже договорилась бы с мойрами о том, чтобы поскорее развязали ненужные узлы и приблизили мои блаженные миги!

ХХХ

Стоп, море!

Замри, не волнуйся, не бойся!

Волну не гони, не швыряй корабли!

До края земли докатись и расстройся,

На воду и воздух весь мир подели.

И тихо, так тихо дыши, как возможно,

Как можно лишь около смерти дышать.

А я буду рядом стоять осторожно,

И сердцу велю осторожно стучать.

ХХХ

Шла волна издалека,

Торопилась, волновалась,

Отражала облака,

Рыбам встречным улыбалась.

И от шторма, и от бурь,

Морщилась и рябью жалась,

И во всю морскую дурь

Грозно на дыбы вздымалась.

После, пеною шурша,

Тихо пела и струилась

И вальяжно, не спеша,

Все катилась и катилась…

И, приветствие крича

Удивленным птицам чайкам,

Докатилась… И, шепча,

Растворилась в теплой гальке…

ХХХ

Жалобно, слезно, отчаянно, грозно,

С громом и долго, с ветром и долго,

Каплями шлёпая зло и серьезно,

Дождь барабанил без сна и без толку.

Словно капризная, вздорная баба

С неба бросался грозой, как посудой,

Плакал и капал, ругался и капал,

Бился в припадках, теряя рассудок.

Утром смирился, все принял и понял,

Грудью о землю разбился на лужи,

Мир успокоил, себя успокоил…

«Хватит! – подумал, – Не нужно…

Не нужно…»