Читать книгу Никита. Зона. Противостояние - Елена Введенская - Страница 2

Больше всего Никита не любил длинный промежуток времени между обедом и ужином. Время текло медленно. Больничная тишина действовала угнетающе. Невеселые мысли, помимо воли, лезли в голову и не спешили ее покидать, невзирая на все предпринимаемые усилия с этими мыслями справиться. Чтобы отвлечься, Никита придумал себе друга, которого начал рисовать в своем блокноте. Ник рисовал его уже третий день. Но человечек все не получался. То слишком длинное туловище, то ноги не уместились на листке, то руки получились нелепые и короткие. В конце концов, Ники решил, что главное не красота. Добавил рисунку ежик волос, глаза, нос и рот и подписал сверху "Тимоха". Нарисованный друг получил право на жизнь и даже обрел имя. Никита закрыл блокнот, положил его на тумбочку и погрузился в свои мысли.

Год назад Ники беззаботно рассмеялся бы в лицо тому, кто предсказал здоровому и счастливейшему двенадцатилетнему мальчишке его дальнейшую судьбу. Не поверил бы. Да и сложно было поверить, что все может так измениться. Мгновенно и необратимо. В его жизнь ворвалось слово "война".

Никита рос в небольшом, уютном, южном городке. Жизнь его текла ровно и благополучно. Вполне можно было бы сказать, что у Ника было счастливое детство. Но подростку собственная жизнь казалась безнадежно скучной. Медленно, вязко и однообразно бежали день за днем, год за годом. Никаких интересных и значимых событий. Разве что только нечастые поездки в столицу сопредельного и практически родного государства. Вот это город! Вот это жизнь! По широченным дорогам мчатся потоки машин. Их сумасшедшая скорость задает темп всему городу. А по улицам нескончаемой лентой течет человеческая река. Люди, очень много людей. Все торопятся, спешат куда-то. Там всё кипит, бурлит, несется стремительно, и тебя тоже крутит в водовороте событий. В столице Никита чувствует себя живым. А дома что может быть интересного? Школа, домашние дела, уроки. Скукотища! Как многим сейчас Никита пожертвовал бы ради того, чтобы снова очутиться в том, довоенном, казавшемся таким унылом мире. Он пил бы эту жизнь медленно! Капля за каплей! Запоминая каждый миг! Теперь он знал, что каждая секунда той жизни была до краев заполнена счастьем. Только отыграть назад уже нельзя. И изменить тоже ничего нельзя. Дом их разрушен, как и его, Никиты жизнь. Нет больше у него ни мамы, ни папы. Самое же страшное, о чём Ник пока думать совсем не мог, это Илюха. Его пятилетний братишка. До печенок надоевший пацан, который ходил за ними по пятам, глядя на старшего брата с нескрываемым обожанием. Маленький почемучка, который доставал своими нескончаемыми "как" и "зачем". Он так любил рассказывать в садике о своём брате, самом лучшем, самом сильном и умном! А дома изводил Никиту рассказами о своих смешных с точки зрения Ника проблемах. Голос тоненький, задорный, всепроникающий. Даже если положить на голову подушку, не спасешься. Этот голос теперь нескончаемо звенел у Никиты в голове. И мальчик боялся его забыть. Он боялся, что когда-нибудь голос младшего брата смолкнет. Кит перестанет его слышать. Поэтому Никита, хотя и гнал от себя мучительные воспоминания, одновременно удерживал в душе каждый, самый крохотный фрагмент той жизни, невзирая на то, что они разрывали душу на части, причиняя ни с чем несравнимую боль.

А еще отец. Папа. Мысли о нём занозой засели в сердце. Чувство вины, за которую уже не у кого попросить прощения. Отец всегда был немного неуклюжим, временами казался нелепым. Он не блистал остроумием, не выглядел спортивным. Не умел весело рассказывать в компании анекдоты. Неловко расспрашивал Никиту о его друзьях и школьных успехах. Настолько неловко, что Никита всегда отделывался общими фразами, не желая впускать отца в своё личное пространство. Никита даже немного стыдился его. Ну что это за отец! С ним даже на рыбалке было скучно. Закинет удочку и молчит, думая о чем-то своём. Почему Никита никогда не спрашивал отца, о чём тот молчит?! Ник теперь и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Не интересно было. У парня текла параллельным курсом своя жизнь. Приятели, школьные тусовки, взаимоотношения и разборки, уроки, киношки, многочасовые зависания в мессенджерах. Какое ему было дело до молчаливого и скучного взрослого человека рядом.

Никита вспоминал день, когда мама очень долго разговаривала с отцом на кухне, а потом зашла к Нику в комнату, присела на край тахты и, извинившись за то, что отвлекает его от каких-то, наверное, важных дел, заговорила. Никаких дел в действительности не было. Кит болтал с одноклассниками по скайпу. Он в любой момент мог бросить ничтожную и пустую болтовню. Но не стал этого делать. И разговор с мамой тогда не получился. Никита и сам не мог понять, почему так себя повел. Но на лице его в ответ на мамины слова засквозило нескрываемое раздражение. Словно ему и в самом деле помешали в чем-то важном. Сейчас Никита силился вспомнить, что мама все же успела тогда ему сказать. Она очень волновалась за их с отцом отношения. Папа сильно переживал. Он поделился с ней своей тревогой, что Никита его не любит. Что у него не получается найти со своим подросшим сыном общий язык. Не современный он, и Никите с ним скучно. На фоне других отцов он сильно проигрывает, и чувствует, что Никита его, кажется, даже стыдится.

Мама попыталась тогда объяснить, что у них замечательный отец! Что нет человека, более им преданного, верного и любящего. Папа был готов ради них на все. Надо сорваться куда ни будь посреди ночи, если в этом вдруг возникла необходимость, пожалуйста! Его даже просить не надо было. Сумки тяжелые, – папа стремился прихватить все разом, освобождая маму от нагрузки. Он всегда брал на себя все самое трудное. Старался незаметно подменить собой в делах, которые вызывали сложности или которые просто не хотелось делать. Он был их опорой. Рядом с ним всегда было спокойно и надежно. Никита никогда не задумывался об этом, не замечал. Отец жил ради них с мамой. Но это воспринималось, как нечто естественное. Сердце жгла мысль, что он так и не сказал отцу, что на самом деле он очень любит его! Что отчаянно скучает! Что готов сутками молчать, лишь бы он был рядом. И что крутые предки у одноклассников вовсе не лучше него! Что они эгоистичны и равнодушны к подростковым делам. Что у них своя жизнь. А отпрыски растут параллельно, сами по себе. Финансовое обеспечение и крыша над головой – это предел заботы со стороны большинства родителей.

Никита закрывал глаза и, подняв голову, обращался мысленно в неведомое, бесконечное и безмолвное, где-то там, наверху.

– Пап! Па! Ты слышишь меня? Пожалуйста, ответь! Как-нибудь, дай знать, чтоб я понял! Пап, я люблю тебя! Мне так тебя не хватает! Прости меня! Слышишь? Прости! Я очень тебя люблю!

Слезы текли по щекам. Никита не замечал их. Ему постоянно казалось, что чудо возможно! Что надо сделать еще маленькое усилие, совсем немного напрячься, и все снова станет, как прежде! Никиту преследовало это ощущение. Он понимал, что такое невозможно. Нестерпимое горе накрыло его, не давая дышать. На самом деле чудес не бывает. Но все равно старался усилием мысли и воли вернуть то, что невозвратимо.

Дверь в палату приоткрылась и в образовавшийся проем осторожно просунулась светловолосая, чуть рыжеватая голова невысокого крепыша, мальчика лет одиннадцати, в больничной пижаме и невероятных веснушках, щедро усыпавших все лицо. Это был улыбчивый и всегда позитивно настроенный Андрюха.

– Ты один? – громкий шепот вывел Никиту из задумчивости, заставив вынырнуть из полностью поглотивших мысли тяжелых воспоминаний.

Обозрев пространство и убедившись, что в палате нет взрослых, посетитель просочился внутрь. Следом за ним в палату, соблюдая меры предосторожности и стараясь не шуметь, подтянулась остальная компания. Тоненькая, спортивная, немного похожая на мальчишку из за короткой стрижки, светленькая Аленка, и высокий, худенький, темноволосый Павлик. Последний в своих неизменных очках, всегда с умным и сосредоточенным выражением лица. Это были новые друзья Никиты. Они лечились в той же больнице и готовились к выписке. В отличие от Никиты, у которого на нервной почве отказали ноги, ребята могли ходить, чем активно пользовались, невзирая на тихий час и запрет на все передвижения.

Павлик обратил внимание на дорожки от слез на щеках приятеля.

– Ники, ты как? Ноги без изменений? Ты, только, не сдавайся! Духом не падай, и тогда все хорошо будет! – Павлик попытался приободрить друга и запнулся, поняв, что его слова прозвучали не слишком искренне. Ясен пень, совсем хорошо у Никиты не будет уже никогда. Хорошо, будет. Жизнь длинная. Не бывает так, чтобы все в ней было только плохо. Хорошо обязательно будет, только по-другому. Без родителей и младшего брата. Как сформулировать промелькнувшую в голове мысль, Павлик не знал, поэтому просто замолчал. Он удобно устроился на прикроватной тумбочке, свесив вниз ноги, и болтал ими, размышляя о том, как отвлечь своего друга от гнетущих его мыслей.

– Сегодня на ужин сладкие пирожки! Запах чуете?! – Андрюха, до того момента разглядывающий пейзаж за окном, подошел к кровати Никиты и уселся в ногах.

– Люблю я сладкие пирожки! С яблоками особенно. Сверху если их посыплют сахарной пудрой, это что-то! Здесь уже давали такие. Я три штуки тогда съел! Я и еще бы съел, – не дали. Сказали, что живот заболит. И очень даже зря! Ничего бы у меня не заболело! Сегодня выпрошу больше… – Андрюха мечтательно улыбался. Было заметно, что мысленно он уже весь в пирожках и ни о чем другом думать не может.

– Ты – обжора! – насмешливо глядя на Андрюху, Аленка решила его "поддеть" – тебе дать, так ты и тазик пирожков съешь.

– Ничего я и не … – Андрюха не договорил.

Он собрался, было, обидеться. Но глянув на Аленку и плутоватое выражение ее лица, понял, что его специально задорят. Андрюхе не хотелось заводиться. В ожидании любимого лакомства он пребывал в прекрасном расположении духа, и потому, просто улыбнувшись Аленке в ответ, легко согласился, "обжора, так обжора!"

Друзья замолчали, задумавшись каждый о своем. Аленка листала блокнот, в котором Ники рисовал. Дойдя до листка, где нарисованному человечку присвоили имя, она принялась разглядывать его. Уже открыла рот, чтобы пройтись по художественным способностям Никиты, как вдруг ей показалось.… Да нет, не показалось! Совершенно точно! Рисунок слегка подмигнул ей кривовато нарисованным глазом. Аленка встряхнула головой и снова вгляделась в изображение. Конечно, показалось! Не может такого быть! Я здесь от скуки совсем скоро с катушек съеду! – Аленка хмыкнула и отложила блокнот в сторону. Комментировать недостатки рисунка желание пропало.

– Чего ты?

– Что "чего"?

– Хмыкнула сейчас. О чем подумала? – Павлик перестал болтать ногами и с подозрением уставился на Аленку. Ему нравилась симпатичная девчонка, и поэтому часто казалось, что она подсмеивается над не ровно дышащим к ней приятелем, что было отчасти правдой. Но лишь отчасти. Аленка была хорошим другом, и в этом было главное ее достоинство перед другими девчонками. На нее можно было положиться. Ей не страшно было доверить тайну, зная, что Аленка не разболтает ее тут же всем подряд. Она была надежная. Ну а что подсмеивалась иногда, так они с мальчишками тоже не упускали случая поприкалываться. Просто по-дружески, без намерения обидеть.

Тем временем в палату вошла санитарка. В руке у нее была влажная тряпка. Ребята не заметили, как пролетело время дневного обязательного сна.

Санитарка, увидев в палате гостей, шуметь не стала. Просто легонько шлепнула полотенцем по попе Андрюху, который выскакивал из платы последним, и вдогонку деланно строгим голосом бросила, – марш в постели! Продолжая бормотать себе под нос добродушные и безобидные ворчалки, она подошла к Никите.

– Ну что, Ники, хорошие у тебя друзья? Не оставляют тебя здесь одного?

Санитарка протерла столешницу тумбочки и спинку кровати, поправила сбившееся одеяло, закрыла, положив на тумбочку, валявшийся на подоконнике блокнот.

Занавеска у распахнутого окна всколыхнулась от порыва легкого ветра, вдохнув в помещение запахи цветов, свежей зелени и лета.

– Не дует тебе здесь? Не прикрыть?

Никита молча отрицательно помотал головой и улыбнулся нянечке. Дети в отделении любили ее. За ласковость характера и искреннюю заботу о них. В ее смены ребята не так остро чувствовали свою оторванность от дома. Нянечка напоминала бабушку и заменяла ее каждому из маленьких пациентов больницы. Дети звали санитарку просто баба Лида.

Протерев подоконник, баба Лида вышла. Никита остался один. Вспомнил про пирожки с яблоками, сладкоежку Андрюху и улыбнулся.

После визита друзей его немного отпустило. Кит тоже любил пирожки с яблоками. Да и кто же не любит сладкого? Забывшись ненадолго, мальчик наслаждался забытым покоем, вдыхая вкусный и такой домашний запах.

В памяти всплыло имя Рита. Девочка, с которой Ник учился вместе с самого первого класса. Они жили в одном подъезде. Только Рита жила двумя этажами ниже. Один детский садик, потом один класс. После школы ребята частенько проводили время друг у друга. Уроки вместе готовили, играли, тусили в интернете. А бабушка у Риты часто пекла пирожки. Невероятно вкусные и именно с яблоками! Потому и вспомнилось сейчас. Запах, любимый и привычный с самого раннего детства, вызвал новый поток воспоминаний.

До прошлого года Ник и Рита были просто друзьями, соседями, одноклассниками. Но вернувшись в класс с последних летних каникул, Кит свою подружку едва узнал. Рита вытянулась, постройнела, отрастила ранее стриженные под мальчишку волосы. Она показалась Никите настоящей красавицей! Когда Рита привычно подлетела к нему, ткнувшись губами куда-то в ухо, Никита вдруг страшно смутился и растерялся. Он впервые не знал, как себя вести, что сказать. Он разглядывал изменившуюся до неузнаваемости подружку, и это становилось уже почти неприличным. Ник ничего не мог с собой поделать, и от того смущался еще больше. Обстановку разрядил Бука. Их одноклассник. На самом деле его звали Славка Букатин. Но прозвище Бука накрепко прилипло к мальчишке, и по-другому его уже никто не называл. Кажется, все забыли, что у парня есть нормальное имя. Славка и сам уже привык быть Букой. Если кто ни будь, вдруг окликал его по имени, он не реагировал.

Славка – Бука влетел в класс, как всегда, на последних минутах перед звонком. Плюхнув рюкзак на парту, он, пыхтя, принялся выгружать учебник, тетрадь и все, что необходимо было приготовить к уроку. Остальные привычно замерли в ожидании хохмы. Бука отличался крайней рассеяностью. Вот и в этот раз вместо математики он извлек из рюкзака учебник литературы. Одноклассники, не желая отказывать себе в удовольствии повеселиться, сдерживали смех, дожидаясь, когда он аккуратно разложит все на столе. И только после того, как Бука, с явным облегчением выдохнув, уселся за парту, сквозь всеобщий хохот указали ему на ошибку. Веселье прервал звонок. В класс вошла учительница. Бука, сопя и вздыхая, копался в рюкзаке, выуживая требуемый учебник и тетрадь.

Не сказать, чтобы Славка был объектом буллинга. Его не травили. В их классе не было таких ребят, которым это могло бы доставить удовольствие. Но даже такие, внешне безобидные шутки, если они регулярны, если их слишком много, могут сделать жизнь невыносимой. Человек, как минимум, начинает чувствовать себя нелепым, не таким, как все. Ему кажется, что его не уважают, что не так уж и далеко от истины. Бука терпел. Но иногда было заметно, что мальчишка с трудом сдерживается, чтобы не заплакать. Если бы они могли знать! Если бы хотя б кто-то из этих доморощенных шутников поинтересовался, почему Бука такой, какой он есть! Они узнали. Узнали абсолютно всё. И о его семье, и отчего Славка был до такой степени рассеян, и почему никогда с ними не тусил, избегая совместных посиделок во дворе после школы и походов куда бы то ни было. Всё стало известно и понятно и очень стыдно. Только слишком поздно.

Бука жил с бабушкой и мамой. Он всячески скрывал это, стыдясь факта отсутствия отца. Родитель бросил семью после того, как мама тяжело заболела. Ранний инсульт. Временная нетрудоспособность и необходимость ухода за лежачим больным. Отец не захотел сложностей, и предпочел уйти, быстро подыскав больной жене замену. Про сына он как то не особенно переживал, а вернее совсем забыл о его существовании. Бука стыдился всего этого, и очень не хотел, чтобы его жалели. Пускай лучше смеются. Это не так больно, это можно пережить. Они же не знают! И это не со зла. Он старался понять одноклассников и не обижаться, хотя получалось не всегда.

Всё стало известно после его неожиданной гибели. Это были первые дни войны, первые прилеты, первые обстрелы. Люди еще не были готовы, не привыкли. Если к ужасу, с жутким воем падающему на тебя с неба, вообще можно привыкнуть. В подвалах, пережидая бомбёжки, ещё никто не сидел, и казалось, что все должно вот-вот закончиться. Просто потому, что такого быть не должно, не может этого быть.

Бука пошел за хлебом. Он просто пошел за хлебом. Бабушка попросила принести. Дома весь закончился. Бука пошел за хлебом… и не вернулся.

Бабушка слышала вой летящего снаряда, слышала взрыв, раздавшийся где-то совсем близко, и, словно что-то почувствовала. Ноги подкосились, накатила слабость, подступила тошнота.

– Мам, что там? Славка вернулся? Ну зачем ты его в магазин отправила! Перебились бы мы как-нибудь! Мама! Выгляни в окно, пожалуйста!

Славкина мама лежала на диване. Она уже начала понемногу вставать, но делать это ей было все еще очень трудно. Она тоже слышала взрыв. И, как и бабушка, страшно испугалась.

– Я сейчас. Я сбегаю. Ты не волнуйся! Все нормально! Он, наверное, уже в подъезде. Он должен уже прийти. Не волнуйся! Сейчас я!

Бабушка выскочила за дверь. В чем была. В домашних тапочках на босу ногу и халате.

Еще какие-то минуты теплилась надежда. В городе не было убитых. Все были пока что живы. Во многих зданиях повылетали окна. Были разрушения. Но все были живы. И мысль, что её любимый внук, её Славка, её надежда и опора, станет первой жертвой, была невыносимой.

Через двор, на той стороне дороги толпились люди. Что-то кричали, кого-то звали, отталкивая тех, кто назойливо лез сквозь толпу, явно не имея другой цели, кроме как поглазеть. На земле виднелся край знакомого пакета. Бабушка перестала слышать крики. У нее потемнело в глазах, уши заложила вязкая, ватная тишина. Пожилая женщина осела, упав на асфальтовое покрытие перед подъездом. Она потеряла сознание.

Бука погиб мгновенно, не успев понять, что произошло. Только что шел, неся булку в пакете, и упал, уже не живой. Осколок. Кассетная бомба. Запрещенная. Одна из многих, которые потом стали сыпаться на головы регулярно и почти привычно, унося жизни детей, женщин, стариков. Бука стал первым. Ему и здесь не повезло.