Читать книгу Тень аггела - Елена Юрьевна Чепенас - Страница 4

Машка безобразничала. Ей не хотелось делить родную тетку с Николой. Она жаждала полновластия.

– Иди, иди, – уговаривала она его. – Тебя детки ждут. Они болеют – ох-ох! А ты иди, лечи их!

– У меня сегодня выходной и я весь день буду здесь, – поддразнил Никола.

Машка нахмурилась, выискивая приличный предлог для того, чтобы все-таки проводить незваного гостя. И нашла!

– Машинку угонят, – небрежно обронила она. – У папы же угнали…

– Как угнали? – удивился Никола. – На чем же они в деревню уехали? Вертолет вызывали, что ли?

– Угнали, – развела руками Машка. – Она сначала долго кричала-бибикала, а папа спал, мы проснулись – машинки нету! Пришлось на трамвае в деревню ехать!

Она так горестно вздохнула, что Никола на секунду поверил.

– Алюш, правда, что ли?

Аллочка, улыбаясь, поставила перед девочкой тарелку.

– Ешь суп, Маша, и не обманывай Николу. Видишь, как он расстроился.

– Он больше расстроится, когда его машинку угонят, – не сдавалась девочка.

Никола рассмеялся:

– Моя машинка старенькая, не нужна никому. А ты, оказывается, коварная девица, Машка!

– Сам такой. И деток тебе не жалко, и машинку не жалко…

Она задумалась с ложкой в руке. Никола замер в предвкушении. И что на этот раз придумает дитятко? Карие Машкины глаза вдруг засияли, будто в них лампочки зажгли. В восторге от собственной изобретательности, она с размаха бросила ложку, та угодила в тарелку с супом, обдав Николу брызгами.

– Караул! Ты утюг забыл выключить! Пожарники едут!

Никола хохотал, вытирая лицо подсунутой Аллочкой салфеткой.

– Класс! Молодчина!

– Ну вот! Беги скорее!

– Я, может, и забыл бы выключить утюг, но вот ведь какая штука: я давным-давно его не включал. Мне Аллочка рубашки гладит, а она ничего не забывает, ты же знаешь сама.

Машка рассердилась – на Аллочку.

– Не гладь ему ничего! Пусть мятый ходит!

– Хорошо, Маша. Я подумаю.

Алла села рядом с девочкой и попыталась завладеть ложкой.

– Давай я тебя покормлю – уже давно спать пора.

– Его корми! Ты ему рубашки гладишь, тогда и корми! И сказку ему рассказывай!

– Ах вот оно что! Оказывается, наша девочка без сказки обедать не может! – сладким голосом произнес Никола.

На этот раз Машка не поддалась на провокацию. Холодно пробормотав: «Я все могу!», – она заработала ложкой.

– Ладно, не буду вам мешать, – сдался Никола. – Пойду в комнате посижу.

Он упал на уютный диван. Рядом валялась яркая Машкина книжка, он полистал ее, прислушиваясь к голосам, доносящимся из кухни.

Забавная у Аллочки племяшка получилась. Родилась она незадолго до того, как они с Аллой от переглядушек перешли к более тесному общению. Чертами лица и мастью – в папашу, красавца-адвоката Андрея Королева. А характером по матушке пошла – такая же сорока, бойкая и говорливая. Лариса была полной противоположностью Аллочке. Николу всегда удивляло, насколько разные сестры – и характерами, и темпераментом. Ларису в ближайшем окружении так и звали – цунами. Никола втайне даже сочувствовал Андрею. Впрочем, он вряд ли в этом сочувствии нуждался…

«А может, я ему просто завидую?» – вдруг подумал Никола. У них все так ладно-складно, и вот Машка замечательная, и дом в деревне, где они пашут с упоением и отдыхают с толком… А что у него? Только больница и есть. Аллочка? Он-то к ней привык за три года, но не спроста же сегодня все утро про Жорку Авакяна вспоминал…. Надо бы как-то все выяснить, но Никола не знал, как это делается.

Впрочем, стоит прежде с главной проблемой разобраться, а уж потом с Жоркой. Точнее, с Аллочкой.

Но когда Аллочка, уложив Машку, появилась в гостиной, он с недоумением понял: целых полчаса он только и думал про Жорку, про его дурацкие букеты и обожающие взгляды, которыми он обволакивает Аллочку, стоит ей возникнуть в обозримом пространстве.

Да, кстати, зимой он ездил на симпозиум в Австрию и привез Аллочке какой-то умопомрачительный набор из ежедневника, телефонной и записной книжки – натуральная кожа и золотое клеймо известной фирмы… Главное, не постеснялся вручить презент при Николе! Правда, Жорик и ему привез подарок – галстук, естественно, тоже фирменный. Но это, наверное, только для отвода глаз, чтоб у Николы не было повода возражать против подношения Аллочке…. Он и не возражал. Даже и не подумал, что все это выглядит, по меньшей мере, двусмысленно…

Аллочка появилась и поманила его рукой – мол, шагай тихо на кухню.

– Давай поедим, – предложила она, закрыв дверь плотнее.

– Не хочу. – Это прозвучало так резко, что она вскинула глаза. Никола добавил:

– Завтракал поздно, правда…

И вдруг неожиданно для себя бухнул:

– Слушай, у вас с Жоркой… что?

– Что?

– Ну, он так за тобой увивается…

– А… – протянула Аллочка. – Так это давно уже. Ты только теперь заметил?

Она не смотрела на него – возилась с посудой, и Никола почувствовал, как непонятная обида колючим комком перекрыла горло.

– А ты что?

Этот вопрос, как и все предыдущие, прозвучал глупо. Но откуда ему знать, как надо об этом спрашивать?

– А что я? – снова переспросила Алла.

Он развернул ее за плечи к себе лицом. Темно-серые глаза с зелеными крапинками были влажными и блестели.

– Что с тобой, Любавин? Никак ревнуешь?

– Я?! – он так бурно и неискренне возмутился, что самому стало смешно. – Кажется, да… Ревную.

– Бывает, – пожала плечами в его руках Алла, высвободилась и снова забренчала тарелками.

– Я ревную, да, а ты доказывай свою невиновность, – шутливо потребовал Никола. Почему-то он почувствовал неловкость, словно появился на публике в одном галстуке. В том самом, который привез ему Жорка.

– Брось, Никола. Из тебя не получится страстный влюбленный. Ты у нас хоть и веселый парень, и со всех сторон обаятельный, но на сильные чувства вряд ли способен.

И тут он просто рассвирепел:

– У кого это «у вас», позвольте узнать? И кто – «у вас» – способен на что-то там неземное? Может, Жорик Авакян? Ну так и флаг вам в руки! А мне, дураку, стоило ребенка послушать и бежать утюг выключать!

Он выскочил из квартиры, не вспомнив, что надо бы потише – Машка спит. Сбежал по лестнице, под громыханье металлической подъездной двери слепыми от обиды глазами не сразу отыскал свой «жигуль», рванул с места.

Первый же светофор поймал его на красном свете. Он понял это, только увидев вблизи ядовито-желто-зеленый «фартук» гаишника. Инспектор двигался и говорил медленно, будто нарочно время тянул, терпение испытывал. Никола выскочил из машины, молча сунул ему документы и деньги. Переминался с ноги на ногу, как школьник перед завучем – не от страха, от нетерпения. Наконец удовлетворенный страж порядка отпустил его. Повернулся спиной и вразвалку зашагал к патрульной машине.

Никола присвистнул, глядя в широкую спину. Вдоль плеч гаишника спадала, переливалась оттенками серого цвета тень.

«Я совсем обалдел, – сказал себе Никола. – Ехал к Аллочке поговорить об этом, а устроил какой-то глупый скандал. Как же теперь мне быть? Кто посоветует? Кто поможет?»

Он был уже слишком взрослый мальчик, чтоб, как в детстве, просить неизвестное и невидимое Нечто: «Помоги, Боженька! Я сам не справлюсь!»

Да и ни разу, наверное, с шестого или седьмого класса, когда происходили те события, он не вспоминал о Боге. Не было Бога в Николиной жизни. По крайней мере, он так думал.

И теперь, забившись в собственную квартиру, как крыса в нору, прячась и от света, и от пугающих теней, он растерялся.

Долго держал в ладони невесомую телефонную трубку – ладонь вспотела. Но звонить не стал. Аллочка обиделась. Может, и простит его, но должна же она, как и все особи женского пола, выдержать время. Эти придуманные кем-то ритуально-обезьяньи ужимки в отношениях даже близких людей сейчас показались ему особенно отвратительными. Нет чтоб просто: – Прости! – Простила!..

Да и не сможет Алла приехать к нему, пока не вернутся из деревни Королевы. А сам он, Никола, ни за что из дома не выйдет. Ни за что.

Никого не видеть, ничего не вспоминать и не гадать на кофейной гуще – как жить дальше.

Сильно и редко билось в груди сердце. Так сильно, что подкатывало к горлу. Ба, доктор! Да у вас аритмия вот-вот прорежется! Никола усмехнулся. Это никуда не годится. В конце концов, еще ничего не произошло. Просто появилось в жизни новое обстоятельство. Надо спокойно рассмотреть его со всех сторон, обдумать и… продолжать жить. Другой человек еще бы и выгоду извлек, а он расстроился!

Фальшиво напевая кипеловское «Я свободен!», Никола постоял под душем, залез в свежий уютный халат, включил негромкую музыку – вчера Аллочка принесла новый диск с какими-то средневековыми песнопениями. В холодильнике полмесяца болталась недопитая бутылочка сухого французского вина. Аллочке вино не понравилось: «Видно, французы иначе устроены, раз им такое – в удовольствие. Ну просто очень изысканно! И очень кисло…»

А Николе любое сейчас в самый раз. Он захватил бутылку и стакан, потом вернулся на кухню за тарелочкой с нарезанным сыром, устроился на диване и включил автоответчик. Утром он специально слушал только Аллочку, но там кто-то еще записан.

Первым оказался Жорик Авакян. Никола поперхнулся и пролил на себя изысканное французское.

– Любавин, – произнес Жорка, – есть для тебя операционная сестра. Классный специалист. Анна Сергеевна, записывай телефон.

Николина операционная сестра Верунчик, без которой он не представлял себе жизни – то бишь работы, – собиралась уходить в декрет. Доктор Любавин месяца два стонал, что пропадает – ему вся больница искала подходящую кандидатуру. Штук шесть он уже отмел напрочь. Может, он и завышал требования, но даже главный не стал спорить. Любавин знает, кого ищет. Скорей всего, эта Жоркина Анна Сергеевна окажется тем, кто ему нужен. Потому что Жорик тоже хороший доктор… Пусть он влюблен в Аллочку безответно – с каждым может случиться. Главное, чтоб безответно…

– Любавин, здравствуй! – низкий, с хрипотцой голос был незнаком. – Как же я рада, что ты пришел на встречу! Первый раз за все годы! Где скрывался? Почему? Наверняка по голосу меня не вспомнишь. Лина Миргородская….

Пауза была явно рассчитана на то, что перед Николиным мысленным взором возникнет прекрасный образ этой самой Миргородской. Он и возник. Холеная красавица с брильянтиками в ушках и тоской в глазах. Линка – дочка секретаря какого-то московского райкома могучей и ужасной КПСС. Папа не вписался в постперестроечное пространство, и дочке пришлось пробиваться в жизни самостоятельно. Кажется, торговлей занимается. Правда, называется ее род деятельности корявой калькой с иностранного слова – Никола в них не разбирался, не запоминал, поскольку в практике детского хирурга подобные термины не могли пригодиться.

– Мы с Вадиком Мацерой собирались к тебе в гости, помнишь? Ты был не против. Но мне бы с тобой сначала тет-а-тет повидаться. Ты всегда славился проницательностью, может, и в моей ситуации разберешься. Попытаешься, Никола?

Какая несусветная чушь! Никогда он не был проницательным, и умных «жизненных» советов у него в шкафу не пылилось. Просто Линка все еще в поисках, оттого и тоска в глазах. Ладно, повидаемся.

Стоп! А как же тень за спиной?

Никола в который раз за два дня почувствовал растерянность и какое-то смертное томление. Как будто жизнь вот-вот оборвется. Как будто он должен добровольно уйти в лепрозорий, чтоб не губить других опасной болезнью.

Но вино – изысканное и кислое – уже действовало.

– Пошел вон! – неизвестно кому сказал вслух Никола. – Буду жить, как жил!