Читать книгу Под покрывалом белых облаков - Элеонора Кременская - Страница 7

Егор Павлович Грошев не всегда преподавал мастерство в художественном училище. Его биография была полна событий.

Болтать ни о чем у Егора Павловича получалось лучше всего. Но мало того, почти каждую фразу он заканчивал словами:

– Ты меня понимаешь!

Делая упор не на вопросительный знак в конце предложения, а как раз, наоборот, на восклицательный.

И, если слышал в ответ, что, нет, не понимаю, шумно вздыхал, возмущенно сопел и вел себя в целом, как сильно обиженный ребенок.

Работал Егор Павлович тогда в сфере дополнительного образования, вел кружок и, забегая в центр внешкольной работы, а по-народному, дворец пионеров, всегда приставал к вахтершам с вопросами:

– Для меня что-нибудь есть?

И видя неизменное отрицание, поджимал губы:

– Как так ничего нет, а вы посмотрите хорошенечко, может и есть, в корреспонденции?

В связи с этим, редко кто из вахтерш любил Грошева. Некоторые, чтобы отвязался, совали ему в руки бесплатные газеты, так называемые, одноразовые. Схватив дешевку, Егор Павлович отправлялся наверх, по ступеням, на второй этаж, в свой кабинет, где усаживаясь за стол и водрузив на нос очки, прочитывал с большим вниманием от корки до корки все рекламные объявления, короткие заметки, призванные продать тот или иной товар.

Ничего не запомнив из прочитанного, Грошев окинув кабинет бездумным взглядом неизменно натыкался на свое отражение, зеркало висело прямо напротив его стола, поморщившись, отводил взгляд.

Он не любил своего отражения, считал себя не красивым, но при этом не переносил критики по поводу своей внешности со стороны других людей, а надувался, краснел и, обижаясь, громко хмыкал.

Вообще, он не был вежливым человеком, напротив, ругаясь матом при детях, что приходили к нему на занятия, оправдывал себя тем, что, дескать, и дети сейчас все сплошь матерщинники. Конечно, возмущенные родители писали жалобы в народное образование и министерство культуры, но Грошев всегда уходил от возмездия. В этом ему помогала директриса центра.

Частенько, под новогодние праздники, объединив свои усилия, они зарабатывали неплохие деньги и тогда, каждый год повторялась одна и та же сцена.

– А я не смахиваю на Санта-Клауса? – спрашивал Грошев, с сомнением, медленно кружась перед зеркалом.

– Санта-Клауса? – рассеянно переспрашивала директриса, наряжаясь в наряд снегурочки и водрузив на голову голубенькую шапочку, подвигала Грошева, чтобы в свою очередь, делая перед зеркалом пируэты и глядя на свое морщинистое лицо, с сомнением произнести. – Снегурка-перестарок!

– Не беспокойтесь, я загримирую! – уверенно кивал Грошев и с энтузиазмом брался за дело.

Но сколько он, ни старался, сколько, ни наводил лоск на бледные дряблые щеки директрисы, все едино, возраст, по крайней мере, бабушки снегурочки выдавал, так сказать, с головой.

– Чертова тварь! – ругалась директриса на свое отражение.

– Не молоды мы, однако! – с деланной веселостью соглашался Егор Павлович.

– Вам-то что, – огрызалась директриса, – вы еще вполне молодой и интересный мужчина!

И ругаясь, на чем свет стоит, она шла с Грошевым на выход, где залезала за руль своей «Сузуки», чтобы покатить по частным адресам, поздравлять детишек и зарабатывать.

Играть деда Мороза Грошеву казалось не трудным, не обременительным делом. Когда-то на заре своей юности, он устроился в драматический театр монтировщиком сцены, а после стал набиваться на эпизодические роли, случайные и безмолвные. Словно в немом кино, выходил он, следуя разученной мизансцене, и подносил актерам поднос с бутафорскими бокалами. Старательно изображал дворецких и так наловчился, что режиссер уже подумывал ввести его в актерский состав, но тут знакомый клоун, частенько захаживающий в драматический театр на прогоны спектаклей, обронил фразу, отчего-то запавшую в душу Грошева и прожегшую там большущую дыру. Клоун сказал, что фокусник ищет ассистента. Цирк, вот о чем всю жизнь мечтал Грошев. Маленьким он очень любил бывать на цирковых представлениях. Недолго думая, помчался и был принят. Но жизнь в постоянных разъездах, с холодными гостиницами, изматывающими репетициями охладила пыл вчерашнего актера немого театра.

В драматическом Грошева встретили равнодушно, ушел и ушел, а возвращению твоему, брат, никто не рад! Предатель, шипели у него за спиной вчерашние коллеги и друзья.

Грошев подался на улицу, пыльный этюдник, карандаш и листы ватмана, вот что теперь составляло, в целом, его жизнь. Он рисовал юношей и девушек, мужчин и женщин, стариков и старушек. Ему платили, недовольных не было, но он сам был недоволен. Он не любил улицу, не желал мерзнуть, не желал зарабатывать на хлеб в поте лица своего и тут нашелся один товарищ, из актеров драматического, пожалел беднягу, шепнул, иди, мол, устраивайся преподавателем театрального кружка. Он пошел и был принят.

К нему приходили всякие дети, но чаще горделивые, чванливые. Таких Грошев сразу же «ломал», пройдя через горнило грошевских приемчиков по обкату «звездной» болезни, дети эти непременно уходили, а Егор Павлович потирал руки и радовался, что сломал очередную «звездушку».

– А ты поработай, ты узнай, сколь горек актерский хлеб, – говаривал он.

Не нравились ему и заморыши, этакие робкие души, боящиеся сцены.

Грошев кричал тогда, сидя в зрительном зале:

– И зачем позволь спросить, ты пришел? Зачем пришел, я спрашиваю, если сцены боишься?

Робкий заморыш заливался слезами и убегал, прикрывая лицо ладошками, а Грошев радовался:

– Туда тебе и дорога!

Непонятное управление театральным кружком приводило к тому, что к маю, у него оставалось один-два человека, и не с кем было играть заключительный спектакль.

С уходом на пенсию директрисы, закончилась и карьера Грошева, в качестве преподавателя театрального кружка он выказал полную бездарность.

Недолго промаявшись без работы, Егор Павлович устроился мастером в художественное училище, которое когда-то заканчивал сам. И был потрясен, когда одна студентка, девушка восемнадцати лет, Кристина взглянула на него. По сути, он влюбился с первого взгляда, и одержимость этой девушкой приковала его цепями и к училищу, и к преподаванию, и к нормальному общению со студентами, потому как материться в обществе ангела он не имел никаких сил…