Читать книгу Теория противоположностей - Элисон Винн Скотч - Страница 3

Видел твоего папу вчера вечером на шоу Пирса Моргана, – говорит мне в лифте Алан Алверсон.

– Хммм… – отвечаю я и продолжаю делать вид, будто читаю СМС, хотя мы оба знаем – в лифте нет связи.

– Он настоящий гений нашего времени.

Я выразительно смотрю на Алана, который настаивает, чтобы его звали Ален, будто бы он француз и не провел всю жизнь в Ливингстоне, штат Нью-Джерси.

– Ты понял это до или после того, как Пирс зачитал распоряжение о задержании?

– Ну, непохоже, чтобы он сильно переживал из-за премии.

У Алана очень своеобразное, очень сильно действующее на нервы слишком хорошее произношение. На моем виске дергается жилка, но я не знаю, виноваты в этом его доводы защиты моего отца или же его манера выщелкивать «Т» и округлять «Р».

Лифт звякает, и мы выходим прежде, чем я могу что-то возразить. Никогда не понимала, как реагировать на эти чрезмерные восхваления моего отца несведущими людьми; наши с ним отношения были смесью почитания и недоверия, тоски и пустоты. Для своих читателей и любителей шоу Пирса Моргана он был богом. Для меня – смертным (но порой, в его счастливые и в мои тяжелые времена, я тоже считала его богом).

– Удачи с «Надежными», – бурчит Алан, прежде чем свернуть перпендикулярно своему кубу.

Я лезу в карман за жвачкой и вспоминаю про чек. И про деньги. И про кошелек. И про заявку в друзья от Теодора. И про менструацию.

– Вот дерьмо, – говорю я в никуда, но Изабелла, моя ассистентка, слышит и сочувственно смотрит на меня, а потом протягивает чашечку латте.

– Подгузники прибудут в три. Powerpoint в режиме ожидания. Круассаны, маффины и фрукты уже на столе переговоров.

– Иззи, сколько… – я делаю шаг в сторону и пристально смотрю на нее.

– Я вешу? Килограмма… – она задумывается, – пятьдесят четыре. Ты уверена, что это приличный вопрос?

– Нет, я хотела узнать, сколько тебе лет.

– А-а-а. Двадцать четыре.

– Ты живешь в центре?

Она кивает.

– У тебя есть молодой человек?

– Хочешь меня с кем-нибудь познакомить? Только не обижайся, Уилла, но я видела почти всех друзей Шона на «Фейсбуке» и не особо впечатлилась.

– Он у тебя в друзьях?

– У меня две тысячи триста друзей, – она пожимает плечами. – Шон… сам-то он, конечно, ничего такой. Как… не знаю, – она обводит взглядом мою криво сидящую юбку и шелковую блузку, которую не мешало бы погладить. – Да, он шикарный. Чем он сейчас занимается?

– Он программист.

– Ого! Как Марк Цукерберг? Шон, конечно, куда круче Цукерберга, но Цукерберг придумал «Фейсбук», так что, может, я и дала бы ему шанс. Но друзья Шона… они похожи на Цукерберга, только не придумали «Фейсбук». Так что никаких свиданий, спасибо.

– Хорошо-о-о. Да, Шон классный, – говорю я, не уверенная, стоит ли считать удачным ее сомнительный комплимент. – Скажи, а ты была в новом баре на Сикстин-стрит? Про него еще писали в «ТаймАут»? – вообще-то я только потому и знала про этот бар, что на прошлой неделе листала «ТаймАут» в очереди к гинекологу.

– Ты про «Виноград»? Конечно, несколько месяцев назад.

– Разве его не на прошлой неделе открыли?

– А я по особому приглашению.

– А, ну да.

Я молчу и смотрю на нее пристально, внимательно. Она легко двигается, обутая в байкерские ботинки. Она молода, она красива, она, наверное, никогда не задумывалась о судьбе, и совпадениях, и разочарованиях, и чеке из бара, найденном в кошельке мужа, который якобы отправился играть в компьютерные игры с другими молодыми интернет-гениями (по меньшей мере четверо из них попали в «Топ-сорок: кому под сорок» журнала «Программист». Трое из них были тощие и лысые, но это не важно). Иззи пока еще не беспокоит матка, усыхающая, как чернослив, и текучесть вагинальной жидкости, и максимальная температура во время овуляции, и потеря интереса к сексу оттого, что он, кажется, стал восприниматься лишь как попытки зачать. («Секс – отличный пример моей теории», – сказал бы мой отец. Если вы совокупились бы не в ту ночь и не в тот момент, то в результате получился бы совершенно другой ребенок! Он заявил бы это с таким важным видом, как будто ни один родитель никогда об этом не задумывался. О том, что если бы жена не взгромоздилась на мужа, который почти уснул под кулинарное шоу, рассчитанное на женщин, но в глубине души им любимое, и не настояла бы, что это самый подходящий момент для зачатия, то вместо их рослого мальчика получилась бы совсем не такая рослая девочка. Или близнецы. Или выкидыш. Или еще одна неудачная попытка вызвать вторую полоску. Кто скажет? Конечно, мой отец, если вы его спросите.)

– Иззи, как ты думаешь, что женатому мужчине тридцати шести лет делать в «Винограде»?

– Выпивать? – Она смотрит на часы за моей спиной. – Еще двенадцать минут, и приедут подгузники.

– Выпивать. Ну да, конечно. Наверное, они после игры пошли выпить.

– Ну, может, еще баб снимать, – продолжает она между делом, просматривая сайт Gilt.com, не задумываясь о разрушительном действии своих слов, не вдаваясь в смысл сказанного. – Хотя эти парни, конечно, никуда не годятся. Я бы в жизни с таким не замутила. Но – не говори никому – моя подруга Кэндис докатилась. На прошлой неделе переспала с кем-то из приятелей Голдмана, а потом он ей рассказал про жену.

– Хм… спасибо, – отвечаю я на это. – Ты мне очень помогла. – Я допиваю латте и направляюсь к своему кабинету.

– Ой, смотри-ка, Уилла! Только я об этом подумала, как мне прислали приглашение. Вчера же вторник был? По вторникам у них женщинам скидки. Они хотят, чтоб я пришла, так что, если соберешься со мной на следующей неделе, буду только за!

Я стою в дверном проеме кабинета. Конечно, ей прислали приглашение. Конечно, вчера женщинам были скидки. Конечно, Шон пошел туда не выпивать с друзьями после игры. Совпадений не бывает. Ненавижу, когда отец прав.

* * *

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

SOS! Торчу битый час на ахтунге с «Надежными». Секси-синоним к «внезапному мочеиспусканию», быстро!

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Райский нектар?

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

Слишком религиозно. Представь – Харрисон Форд в подгузниках. Первая мысль?

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Фу!

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

Очень помогло! Как ты бестселлер накатала?

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Повезло.

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

А мне – нет.

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Хреново.

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

Кто-то предложил «нечаянную влагу». Пристрели меня.

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Ищи другую работу. Где Ханна?

Ванессе Пайнс от Уиллы Чендлер-Голден.

Болеет. Какой-то кретин сказал – «неожиданная сырость».

Уилле Чендлер-Голден от Ванессы Пайнс.

Кого-то щас уволят. Ничо она не болеет, у нее ломка.

* * *

Шон встречает меня – впервые за почти две недели, – когда я приползаю домой с эпического семичасового совещания, где, к неудовольствию заказчиков, сделала мрачный вывод, что подгузники для взрослых эротичными сделать невозможно.

– Привет! Рада, что ты дома, – говорю я.

Шон отхлебывает большой глоток пива и выдвигает вперед подбородок – в знак приветствия.

– Привет, – отвечает он. – Блин, я так устал сегодня.

Когда мы только начали жить вместе, мы каждый вечер шли в минимаркет за углом, или в китайскую забегаловку в конце улицы, или в дешевый ресторанчик в соседнем районе. Мы все думали и думали, что заказать, пока наконец не решили заказывать блюда, которые можно разделить на двоих. Мы делали так каждые выходные – ни одного не пропустили! – мы всегда сидели бок о бок на диванчике или жались друг к другу за крошечным столиком у стены, мы были новенькими, сияющими, немного важными от осознания значимости нашей совместной жизни – и люди вокруг нас улыбались, заражаясь нашей эйфорией. Люси, кассирша в китайском ресторанчике, бывало, подкладывала нам яичный ролл за счет заведения, говоря при этом: «Вы такие счастливые. Я такая счастливая».

Но понемногу эйфория сходила на нет, и проводить пять вечеров в неделю в ресторанчике в соседнем квартале стало нерационально. Карьера Шона пошла вверх, за этим последовало неизбежное самодовольство; мы уже не пытались впечатлить друг друга поцелуями длиной в двадцать минут, чтобы заработать лишний яичный ролл; секс стал скучным, потому что важнее всего теперь было рассчитать дни овуляции. Ну вот мы и достигли апогея: я прихожу домой с работы, а он выдвигает мне навстречу подбородок, крепче сжимает стакан с пивом и говорит «привет».

Это естественное течение вещей, сказал бы мой отец. Нельзя же всегда быть такими чокнутыми (в переносном смысле, но и в прямом тоже). Наши мозги устроены иначе, добавил бы он. Подумаешь, выбираемся поужинать всего два раза в неделю. Ничего страшного нет. Ну, во всяком случае, не было до «Винограда».

Поглощенная этой мыслью (чокнутыми! Побудем-ка чокнутыми), я говорю полусонному Шону:

– Может, смотаемся в Hop Lee? Узнаем, заслуживаем ли еще бесплатные роллы от Люси?

– Я так устал. Сил не хватит с дивана встать, не то что выйти из квартиры, – отвечает Шон. – Может, закажем на дом?

– Ладно. – Я чувствую себя шариком, из которого выкачали воздух, но делаю вид, будто ничего не случилось, будто я не слишком и хочу, чтобы мы помчались в Hop Lee и целовались там, пока нам не принесут дополнительную порцию.

И – то ли он ощутил мое недовольство, то ли услышал мой разочарованный вздох, но он говорит: «Ну, хрен с ним», со стуком ставит стакан на столик, встает с дивана и притягивает меня к себе за талию, как Астер притянул бы Роджерс[2].

– Так мы пойдем в Hop Lee? – интересуюсь я. Моя голова откинута назад; хорошо, что Шон меня придерживает. Он тычется в мою шею и позволяет выпрямиться.

– Это был максимальный расход энергии на сегодня. Но теперь ты видишь, что я хотя бы попытался.

– Принято к сведению, – я улыбаюсь и закусываю губу. Мне нравится его игривое настроение – словно он читает мои мысли. – Хорошо день прошел?

Он снова плюхается на диван.

– Не то чтобы ужасно. Tech2Co дали мне работу. Платят, как в «Майкрософте». Что там с подгузниками?

– Все в дерьме.

– Ха! – Он склоняется ко мне так, чтобы я видела – он искренне смеется. В последнее время мне нечасто приходилось слышать, как он хохочет взахлеб. Он всегда либо слишком устал, либо занят, либо согнулся за каким-нибудь из бесчисленных ноутбуков или других гаджетов, которые важнее, чем я. Представьте – у вас сорок семь сообщений, которые требуют срочного ответа, а иначе телефон взорвется у вас в руке, как граната! А жена… ну, жена и утром будет дома.

– Классный ты, когда смеешься.

– Смех – лучшее лекарство, – отвечает он, переключая каналы. Я ищу в кухонном шкафчике меню Hop Lee.

– Ой, а деньги у тебя есть? Ты ведь заблокировал мои кредитки, да?

– Я звонил. Оказалось, с них не списывали деньги. Видимо, их не украли, ты сама потеряла.

Я ищу в его голосе осуждение: Шон никогда в жизни не терял кредитные карты, он вообще никогда в жизни не потерял бы их. Он такой правильный, такой педантичный. Его родители – профессора Массачусетского технологического института. Его воспитывали в любви к порядку, с постоянной оглядкой на планы и список задач, обеспечивающий беспроблемный переход с одного уровня (колледж Чоут Розмари Холл) на другой (Гарвард). Он никогда бы не оставил сумку полурасстегнутой, никогда бы в метро, включив плеер, не потерял связь с реальностью – а я, как известно, делаю так время от времени, но только из-за тайного увлечения металл-группами восьмидесятых, которые я не стесняюсь слушать лишь среди незнакомцев. Да, Шон – человек надежный, предсказуемый, и поэтому он никогда, никогда бы не потерял свои кредитки.

Я смотрю на него, лежащего на диване, уже вновь поглощенного какой-то передачей об африканских племенах, и тут вспоминаю: «Виноград»! Может, не такой уж он зануда, как я думала, не так уж боится рисковать? Если он и его друзья, короли высоких технологий, инвестируют выплаты, основанные на акциях IPO[3], в стройных красоток в слишком тесных майках? Конечно, это не похоже на Шона – но чек-то я видела.

Я смотрю в потолок, больше всего на свете желая все-таки пойти в Hop Lee зарабатывать эти несчастные яичные роллы. Наконец я говорю – может быть, немного резко:

– Я не теряла кошелек. Его украли.

– Уилла, ты сама знаешь, что ты его потеряла.

Он прав; с тех пор, как мы вместе, я теряла кошелек трижды. Но прежде чем я могу возразить что-то в свое оправдание, телефон Шона с привычным жужжанием оживает (слышен ли звук рухнувшего сайта, если никто не сообщил о рухнувшем сайте?), и Шон погружается в чтение, а затем в переписку. Эй, приятель, но ведь мы не договорили! Почему твой телефон важнее яичных роллов?

– Аманда спрашивает, можно ли оставить Никки нам на выходные.

– Но мы… ну… хмм…

Он уже пишет ответ.

– Шон! – говорю я более сурово, чем хотела, а может быть, именно так сурово, как хотела. Его скользящие пальцы замирают, и он выпрямляется. Я продолжаю уже ласковее:

– У нас уже месяц не было нормальных выходных. Не то чтобы я против спиногрыза, но…

– Уилла, у Аманды никого нет, кроме нас. И потом, ты же любишь Никки.

– Люблю, – соглашаюсь я, про себя думая: но меньше, чем раньше. Все-таки пубертатные двенадцать не так прекрасны, как очаровательные семь. А потом я злюсь на себя, что вообще могу сомневаться по поводу этой любви; хорошо ли это характеризует меня в целом как личность и, в частности, как будущую мать?

– Мастер. Карт. Вызывает. Мастер. Карт. Вызывает.

– Кто такой мистер Карт? – спрашивает Шон.

– Мастер Карт, – говорю я, опустив глаза, но в душе ликуя: я знала, что кошелек украли! Я знала! Я его не потеряла!

Я хватаю трубку.

– Уведомление о мошеннических действиях. Это Уилла Голден?

Вообще-то Голден – фамилия Шона. Когда мы поженились три года назад, я была до смерти рада сменить свою фамилию Чендлер, прилипшую ко мне как тень – отцовскую тень. Но хотя я знала, что Шон – моя судьба, мой суженый, я так и не смогла привыкнуть к этой перемене. Голден. Я так хотела слиться с этой фамилией, но, по правде говоря, все еще не сразу отвечала, когда в ресторане меня окликали «миссис Голден», и несколько раз смотрела на водительские права, чтобы убедиться – это действительно моя фамилия. Но Шон принадлежал мне, а я – ему. Уилла Голден. Словно часть моей жизни, обозначенная «Чендлер», была лишь промежуточной стадией.

– Да, – отвечаю я доверенному лицу. – Это Уилла Голден.

– Мы обнаружили подозрительную активность и хотели бы перевести ваши деньги на другую карту.

Я смотрю на Шона и сжимаю руку в кулак (карту украли! Я знала!), он смотрит на меня в ответ и пожимает плечами. Я вновь поворачиваюсь к телефону, думая: да, я была права, я победила. Но вскоре это чувство проходит, и я вспоминаю, как сильно люблю Шона, и чек из «Винограда» – конечно, это не то, о чем я подумала, и мне кажется, вряд ли мой отец признал бы это победой. Нет, возможно, даже счел бы поражением.

* * *

Вечер четверга у нас с Шоном проходит как обычно: китайская еда и мегапопулярное реалити-шоу «Рискни», где противники и ведущая, блондинка по имени Слэк Джонс, известная своей массивной челюстью и бесконечным ржаньем, подстрекают участников делать разные глупости. Кто пройдет все испытания, тот получит сто тысяч долларов. (Небольшая часть населения посвятила свою жизнь подготовке к участию в этом шоу. Погуглите. Увидите форумы. Это очень странно, но бывают и еще более странные навязчивые идеи.)

Никому об этом не говорила, но я смотрю шоу, желая узнать, что может пойти не так из-за силы притяжения, законов природы, частоты вращения двигателя, слишком слабого каната; вместе с тем я вижу, что может пойти не так из-за человеческих слабостей: смогут ли участники сохранять достаточное хладнокровие, чтобы, когда они ползут по натянутому тросу, руки не дрожали? Останутся ли спокойными, выполняя задание, в котором не приспособленный для таких целей партнер должен втащить их на вулкан? Пройдут ли достаточно тихо, чтобы не потревожить горных львов, сдержат ли рвотный рефлекс, когда им придется выпить коктейль с мочой?

Эта двухтактная система – то, что люди способны держать под контролем, и то, что не способны, – и привлекает меня в шоу «Рискни»; но подавляющее большинство просто любит смотреть, как разные глупые люди делают разные глупые вещи.

– Послушай, – говорит мне Шон во время рекламной паузы. Он хватает яичный ролл из коробки на чайном столике и откусывает верхушку; крошки, все в жире, падают ему на грудь. – Я знаю, у Никки сейчас непростой период. Я знаю, ты хочешь побыть вдвоем…

– А ты не хочешь побыть вдвоем? Я думала, тебе нравится проводить со мной выходные.

– Я не то хотел сказать. Ты же понимаешь, что я имею в виду.

Вряд ли я вообще хоть что-нибудь понимаю, думаю я. «Виноград»! Это самое идиотское название бара за всю историю человечества!

– Но я заглажу свою вину, ладно? Я придумаю что-нибудь классное, романтичное и сексуальное, и ты не сможешь устоять, – он улыбается, и я улыбаюсь в ответ, больше оттого, что хочу ему верить. В конце концов, это всего лишь один-единственный чек, одна незначительная мелочь, одно свидетельство того, где он был. В «Винограде»! Да это почти ничего не значит. (Тут мой отец непременно напомнил бы, что ничто не значит ничего, и все что-нибудь да значит, и все дороги ведут сюда, и прочее и прочее.) Я стараюсь не вспоминать, что Шон уже по меньшей мере год не придумывал чего-нибудь романтичного или сексуального (считаю, виной всему работа в «Майкрософте» – скажи, Билл Гейтс, ты-то как радуешь свою жену?), да если уж на то пошло, и раньше не особенно старался. Но это даже хорошо, потому что я не в восторге от бурных проявлений страсти. Мы любим китайскую еду. Любим смотреть «Рискни». Любим сидеть на диване по вечерам. Я, конечно, была бы не против пойти в ресторан и там целоваться, но Шону не нужно доказывать свою любовь путешествиями на Бали или куда там еще. Хотя, конечно, зависать в ночных клубах, а потом врать мне – явно не лучшее доказательство.

Он сжимает мою лодыжку, и на экране вновь появляется Слэк Джонс, чтобы объявить первое задание. На этот раз участников будут попарно опускать в яму, полную гадюк. Если они смогут держать себя в руках, гадюки их не тронут. А если не смогут… на этот случай поблизости есть медицинская палатка. (В прошлом году, однако, один из участников погиб, проиграв в неравном бою с гризли, но судебных разбирательств не возникло, потому что организаторы упорно стояли на своем: он добровольно отказался от оказания медпомощи.)

– Разве такого еще не было? – спрашивает Шон, засунув в рот остатки ролла. Его щеки раздулись. Он улыбается, но не виновато. Я уже видела его в роли бурундука – на нашем втором свидании – и так смеялась, что вино потекло у меня по подбородку. Иззи права. Шон – исключение из правил мира компьютерных технологий; у него зеленые глаза, золотистая щетина и подбородок не хуже, чем у Слэк Джонс, и он слишком красив, чтобы целый день пялиться в экран.

– В тот раз были гремучие змеи, – отвечаю я, любуясь изгибом его подбородка и ясными глазами. Он – красавец, не то что я. Никогда не понимала, почему он выбрал именно меня; единственно потому, что так было назначено судьбой. Ванесса часто говорила, что мне не мешало бы сходить к психологу и поработать над самооценкой, но мне и так неплохо. Просто он выбрал меня, и значит, того хотела вселенная. Подруга даже скинула мне контакты своего любимого мозгоправа, но это сообщение две недели провалялось во входящих, а потом автоматически удалилось.

Я засасываю макаронину ло мейн, и, не успев вовремя остановиться, потому что всего две минуты назад поклялась себе не спрашивать, я спрашиваю:

– Ну, как вчера поиграли?

– Хорошо, – отвечает он, глядя в телевизор. – Вот блин, баба в красном сейчас все испортит.

– Кто выиграл?

– В смысле? Шоу только началось.

– Я про вас.

– А-а, – секунду он смотрит на меня, а потом снова в телевизор. Женщину в красном трясет так, что впору вызывать сейсмолога.

– Да мы не то чтобы следили за счетом. Просто решили поразвлечься. Несколько ребят заболело, так что мы всего лишь немного отдохнули.

– Хмм… ясно.

Я хочу сказать еще больше, я хочу поймать его в сети своего понимания происходящего. Я хочу поднести чек к его носу и закричать: ага! Но… ничего этого я не делаю. Потому что иначе слишком многое станет явным, а порой – что бы там ни говорил мой отец – лучше знать не обо всем. С некоторыми знаниями очень тяжело жить.

– Вот дерьмо! – кричит Шон. Женщина в красном визжит, не в силах справиться с ужасом, и невозможно понять, что произошло раньше – то ли гадюки почуяли ее слабость и напали, то ли она сама своим страхом все испортила, не успев даже попытаться.

– Круто! – вопит Шон. – Дай пять!

Я хлопаю его ладонь, изображая радость и думая про себя, что страшнее: придуманная реальность по ту строну экрана или реальность настоящая, которая уже, может быть, начала набирать обороты.