Читать книгу Демон ночи. Книга 2 - Элиз Вюрм - Страница 2

Их было трое, как всегда – трое, всегда и везде – трое.

Мидас сидел – положив ногу на ногу, Франк курила, а Нелл заинтересованно слушала Фаду.

– Ты говоришь по-португальски?

Нелл наклонилась к Франк.

– Понимаешь этот язык?

Женщина, одетая в потрясающее шелковое платье бежевого цвета, посмотрела на неё с нежностью.

– Конечно, ma poupée, но говорить на языке и понимать язык – это разные вещи.

Нелл удивилась.

– Почему «разные»?

– Потому, что сначала начинаешь понимать язык, а потом говорить…

Франк посмотрела на свою сигару.

– Когда мы занимаемся любовью, я называю тебя «ma sucette», и ты никогда не спрашиваешь меня, что это значит…

Она вновь недоговорила, посмотрела с мрачной лаской.

– Почему не спрашиваешь?!

Нелл смущённо улыбнулась, заглянула ей в глаза.

– Боюсь!

– Чего же? Pourquoi1?!

Глаза Франк в свете ламп показались Нелл лиловыми, а каштановые волосы – чёрными.

– Ты такая обольстительная женщина… я тебя боюсь! Хотя, нет, не тебя – себя!

Франк заулыбалась, очарованно и удивлённо.

А потом:

– «Ma sucette» – это значит «мой леденец»…

Она ласково прикоснулась к щеке Нелл.

– Мой леденечик… Ты сладкая, как леденечик!

Мидас взволнованно рассмеялся, посмотрел на Франк.

– Как тебе это удается, chérie, говорить пошлости так не пошло?!

Франк откинула голову назад и с удовольствием засмеялась.

Немолодая кубинка пела Фаду, которое когда-то пела Амалия Родригеш «Meu amor meu amor».

Франк сказала Нелл:

– Когда-то Жан-Пьер и я приходили сюда. Приходили слушать фадишту – так называют людей поющих Фаду – «фадишту», или «Амалия».

– «Амалия»? – Удивилась Нелл.

– Как цветок Фаду – Амалия Родригеш, грустный красивый цветок!

Нелл перевела взгляд с Франк, на женщину на сцене.

– Я влюбилась в Амалию так же внезапно, как и в Сезарию – Сезарию Эвору…

– «Sangue de Beirona»? – лукаво улыбнулся Мидас, посмотрев на Франк с блеском в глазах.

– «Sodad»!

Её глаза тоже вспыхнули.

– Это было «fatalidade»…

Нелл посмотрела на них обоих, их связывало что-то, чего она не знала – прошлое, прошлые чувства.

– Интересно, – подумала она. – Те чувства мешают жить, или спасают?

Внутренний голос сказал ей, – И то, и другое, настолько же мешают, насколько и спасают!

– Мы слушали, как фадишту поёт песню Сезарии «Apocalipse», – продолжила Франк. – «Ах, зачем в мире столько злобы,

Если дан лишь миг до гроба?

Зачем столько неприязни,

войн, несчастий и боязни?

Это б стоило обдумать

тугодумам, толстосумам»

Она нежно улыбнулась их глазам, смотрящим на неё честно и страстно.

– Я была с ним счастлива, то была другая жизнь!

– А эта? – Спросил Мидас. – В этой жизни ты счастлива? С нами…

Франк Рива посмотрела ему в глаза.

– Безусловно.

Как странно она сказала им это… Она сказала это как человек, который знает, чего хочет.

– Я очень счастлива! Ты подарил мне Алена и Мирей, а Нелл подарила мне себя!

Нелл встретила взгляд Франк. Любовь женщины была чем-то другим… Она вспомнила «Посмотри на меня! Я изменилась после родов? Моё тело больше не так красиво?!». И Нелл смотрела на неё, смотрела… ослеплённо!

Франк рассмеялась счастливо и польщённо.

– Твои глаза мне всё сказали!

– Что я люблю тебя!?

– Да, что я для тебя первая, даже если вторая!

Она разделась, нет, не разделась – скинула с себя одежду, словно освобождаясь. Она была высокой и тоненькой…

– Мой живот больше не такой плоский, а грудь не такая маленькая, как мне бы хотелось!

Франк подошла к Нелл, сидящей на постели в каюте Мидаса.

– Но я ещё похудею и стану собой!

– Ты прекрасна! – Сказала ей Нелл, и услышала свой голос, словно со стороны; в нём звучало восхищение, страсть, жажда.

Франк загадочно улыбнулась.

– Иногда наедине с тобой я чувствую себя почти как мужчина – я до безумия хочу тебя; я до безумия хочу тобой обладать, я хочу, чтобы ты забыла всё, кроме моего имени и моего тела!

На «Азимуте»2 Нелл обняла детей – соскучилась!

Ален обнял её в ответ, а Мирей прижалась к ней – они всегда такие, решительный Ален и застенчивая Мирей.

Франк села на диван рядом с ними троими, заулыбалась.

– А меня кто-нибудь обнимет?

– А меня?! – раздался красивый молодой голос Мидаса.

Они долго сидели все вместе, обнявшись. Мидас смотрел на них очарованно, на детей и на женщин.

– Твоя мать написала мне письмо, – сказал он, Нелл, и она посмотрела на него с изумлением. – Мой секретарь переслал мне его.

– Чего она хочет? – смятенно спросила Нелл.

– Увидеть детей.

Он сказал ей это в своей обычной манере – деликатно.

– Ты хотел сказать; Мирей, увидеть Мирей…

Мать Нелл так и не признала Алена, хотя по закону он и её сын тоже – его родила Франк, но они втроём договорились, что у их детей две матери.

Он ласково посмотрел на неё, черноволосый красавец грек.

– Твоя мать не желает понять нас троих – это её выбор, но мы, ma chérie, должны понять её.

Нелл почувствовала неприязнь и гнев.

– Почему?!

– Потому, что людям свойственно ошибаться!

Мидас нежно прикоснулся к её щеке, погладил.

– Наши дети прекрасны, не нужно ставить сей факт под сомнение, негодуя на её отношение.

Нелл печально улыбнулась.

– Ты прав – я негодую!

– Зачем? – искренне удивился мужчина с глазами-маслинами. – Не нужно обижаться на человека, который заблуждается!

– Позволь ей увидеть Мирей, – нежно сказала Франк, Нелл. – Наш Ален не обделён любовью – нашим детям любовь дана с избытком, они купаются в ней, так же, как и мы, в любви друг друга!

Нелл удивили слова Франк, заставили задуматься.

Ей захотелось сказать Франк:

– Ты права, любимая, я боюсь, что Ален будет обделён!

Голубые глаза Франк вспыхнули.

– Не будет. Успокойся!

Она тоже протянула к Нелл руку, погладила по голове – по волосам.

– Никто не будет обделён!

Франк перевела взгляд на Мидаса.

– Мы не позволим этого никому и ничему!

Мужчина, одетый в белую сорочку с воротником «кент», и чёрные джинсы Dsquared2 из мягкого денима, поцеловал её в губы, жарко поцеловал, сладко.

– Положитесь на меня!

– В прямом смысле? – Лукаво рассмеялась Нелл.

Мидас посмотрел на неё глазами полными желания.

– Подожди… Подождите меня до вечера!

– Почему ты не любишь свою мать? – спросила Франк, Нелл, когда они покормили детей обедом, а Мидас ушёл в свой кабинет.

– Говорят, хочешь отомстить за нелюбовь – люби, одаривай любовью…

– Чтобы стало стыдно!? – поняла Франк.

Нелл посмотрела на море перед ними, бескрайнее, красивое, страшное бескрайностью.

– Ты сказала мне «человек так устроен, когда не может заплакать, поёт»…

Нелл посмотрела на Франк.

– А когда не может запеть, тоскует?!

– Да…

Франк посмотрела на Нелл с сожалением.

– Тоска – это невыплаканные слёзы, ma poupée.

– Что это значит «ma poupée»?!

Франк улыбнулась с материнской нежностью.

– Моя куколка!

Нелл почувствовала, как у неё внутри всё перевернулось; любовница, мать… любовница-мать – у неё никогда такой не было!

– Кого у тебя не было? – спросил её внутренний голос. – Любовницы, матери?

– Она тебя не любила? – спросила Франк.

– Не взаимно. – Горько улыбнулась Нелл.

Женщина, одетая в белую хлопковую тунику, настойчиво взяла Нелл за руку, поднесла её руку к губам, и поцеловала.

– Значит, вот, почему ты такая!..

– Какая?

Нелл почувствовала нежность к Франк, нежность и желание.

– Строптивая женщина, которая не привыкла никому принадлежать…

Франк ласково заглянула Нелл в глаза.

– Даже себе не привыкла!

Сезария Эвора пела рядом с ними «Apocalipse», и Нелл почувствовала себя завороженной её голосом и мелодией песни.

– Это всё мать… Она сделала меня несчастной! Я не принадлежала себе потому, что принадлежала мыслям о ней!

Франк посмотрела на неё очень внимательно.

– Я понимаю. Мы всегда принадлежим тому, чего у нас нет.

Нелл смотрела на Франк – она была одета в белую тунику, её длинные ноги были загорелыми и гладкими. Красивая женщина. Шикарная женщина! Она похудела – ключицы стали тоньше, ей это было к лицу…

Они лежали в шезлонгах под тентом, отдыхали после обеда.

– Сними тунику, – вдруг даже для самой себя, сказала Нелл, Франк. – Слишком жарко!

– Под ней ничего нет!

Франк посмотрела на неё горящими глазами, улыбнулась.

– Я знаю!

– Знаешь?

– Всё!

Франк посмотрела на Нелл очень ласково.

– Ты как Мидас – он тоже знает всё… всегда!

Нелл почувствовала, как её тянет к этой женщине!

– Мы тебя любим – поэтому!

Она удивилась, женщина с мужским именем.

Нелл вспомнила «Однажды я почувствую себя счастливой… Я это знаю – нет ничего более непостоянного, чем несчастье, и тогда я стану Фрэнсис… Или Франсиной».

Она подумала, смотря на неё, – Нет, не станешь, ты всегда будешь Франк, Франк Рива! Ты это – Ты, такая как есть, женщина с мужским характером!

– Как ты меня любишь, Нелл?

– Как?..

Сезария Эвора пела «Отрицай»3, она пела:

Отрицай свою любовь, свою нежность;

Говори, что ты уже меня забыла.

Растопчи, как ты это умеешь,

Это сердце, которое по-прежнему – твоё

Говори, что мои слёзы – проявление слабости,

Но не забывай,

Что когда-то ты была моей!

Скажи, что уже меня не желаешь!

Отрицай, что мне принадлежишь,

А я покажу влажные губы,

На которых ещё не остыл твой поцелуй.

– Как никогда не полюблю себя…

Нелл посмотрела Франк в глаза.

– Я не люблю в себе женщину, Франк! Я не люблю в себе мою мать!

В глазах Франк отразилось страшное смятение.

– «Кровь из Бейрона приятна и сладка»… Только с вами я стала Женщиной! А с мужем не была…

Нелл удивилась.

– Он дал тебе не всё?

Франк мрачно усмехнулась, заплакала.

– Он никогда не любил меня больше, чем себя!

Нелл захотелось спросить её:

– А это возможно? Любить кого-то больше, чем себя…

Франк посмотрела на неё с лаской, которую испытываешь после яркого оргазма.

– Но вы же любите!

Сезария начала петь «Одиночество в сумерках»4:

Ветер с моря

Приносит мне немного счастья

В этот день

С пасмурным небом.

Дождик любви

Заставляет расцветать сердце,

Которое сгорает от страсти.

В этом состоянии

Скромной жизни

Меня встретила

Госпожа Счастье.

Ни один взгляд

Не способен найти меня

В толпе людей

Такой одинокой.

Есть люди,

Слишком много людей,

Которые страдают

В одиночестве.

Есть люди,

Которые близки к смерти

В падающем свете

Наступающих сумерек.

Нелл обняла Франк, страсть затаилась, пришла саудади – госпожа Светлая печаль.

Нелл вдруг перестала злиться на свою мать – это стало не важно – не захотелось кормить своего внутреннего Дьявола, эту маленькую и жадную бездну.