Читать книгу Красное платье. Очаровательная история любви - Элиз Вюрм - Страница 7

Она увидела его только через два дня, и когда она увидела его, она почувствовала, что ей не хватало его.

Он вошел в обеденную, высокий и изящный, одетый в белую рубашку поло и темно синие брюки, он сказал ей:

– Доброе утро, Мэй!

– Здравствуйте, Океанос. – Улыбнулась она.

– Вы не против… позавтракать со мной?

Он спросил ее об этом так тихо.

Мэй почувствовала, что ему было не просто прийти.

– Я всегда «за», – Улыбнулась ему она. – Я как Полианна: «Я считаю, что надо есть торт и получать удовольствия тогда, когда их тебе предлагают; так что я хочу посмотреть все, что могу сейчас, пока я здесь» [1]…

Океанос посмотрел на нее задумчиво.

– Вы так говорите… словно прощаетесь – с жизнью!

– Каждый день это прощание с жизнью, но это не значит, что мы умрем!

В его тигриных глазах отразилось смятение.

Он сел за стол, заглянул ей в глаза.

– Ваше отношение ко мне не изменилось?

– Честно?

Мэй тоже заглянула ему в глаза.

– Лично мне вы ничего не сделали.

Она подумала, как трудно посмотреть в глаза…

Мэй сказала Океаносу:

– Не мне осуждать вас, не мне!

– Perché [2]?

– Мы все настолько не правы в чем то, что правы во всем.

Его желтые глаза потемнели.

– Тот, кто живет и ни о чем не жалеет, либо дурак, либо святой.

– А может, сумасшедший?

Угасающее солнце, там, в его глазах.

– Сумасшедшие так счастливо несчастливы.

Он улыбнулся.

– Счастливое несчастье?

Она тоже улыбнулась.

– Да, они все забыли! Нет страшнее потери, чем все забыть!

– Но ведь это такое облегчение, все забыть!

– Облегчение, Океанос, это вспоминать, и радоваться что это было!

– А если ты убил?!

Океанос нахмурился.

– Живи – вставай утром, ешь, пей, ходи на работу, люби, гуляй, смотри кино и… чувствуй, как прекрасно было то, что ты отнял!

Он вдруг сказал ей:

– Составьте мне компанию, Мэй.

Нота в его голосе, самоуглубление – Мэй показалось, что этот человек «вещь в себе», что он не одинок, у него есть он сам.

– Компанию?

Рассвет в его глазах.

– Мне нужно съездить в одно место. Меня ждет один человек.

Она почувствовала, что эти глаза завораживают ее, то темно, то светло.

– Разве я не помешаю вам?

– Вы – нет.

Мэй услышала музыку, прислушалась.

– Зеркало, зеркало… – Сказал Океанос с улыбкой. – Рена Джонс «Зеркало мне»…

Его глаза загорелись как солнце.

– Вы любите музыку?

Она тоже улыбнулась.

– Страстно!

Он заулыбался.

Рена Джонс пела так пронзительно.

Пахло кофе, выпечкой.

Мэй посмотрела на его руки ломающие булку.

– Вы пообщались с дочерью?

Она посмотрела на него.

– Иногда мне кажется, что я озверела.

Океанос засмеялся.

– Я серьезно, – Мэй заулыбалась. – Я ни с кем не говорю!

– Никто ни с кем не говорит, Мэй!

Он заглянул ей в глаза.

– И все умирают от одиночества!

Сильвия спала, когда они сели в машину – Мэй хотела предупредить ее… Палома сказала ей с усмешкой «Вы напоминаете мне Томазо».

Она спросила ее:

– А кто это?

– Хлеб Океаноса.

Мэй удивилась.

– Хлеб?

– Хлеб, синьора, важнее, чем любовь.

Океанос переоделся – черная футболка с V-образным вырезом горловины, темно синие джинсы.

Мэй села рядом с ним.

– Пристегните ремень безопасности. – Сказал ей он властно.

Она пристегнула ремень.

Океанос посмотрел на нее, на ее желтое платье.

Мэй почувствовала смущение – она была в этом платье когда он встретил ее.

– Вы должны использовать крем от загара, мое солнце не пожалеет вас!

Как странно это прозвучало для нее «мое солнце»… оно словно принадлежит ему, Миносу, вечный слиток золота!

Он надел солнцезащитные очки – золотые авиаторы с бежевыми стеклами.

– У вас есть очки?

– Нет.

– Я так и думал.

Он усмехнулся, жестоко и снисходительно.

Они приехали… в больницу. Большое трехэтажное здание, белое, оно показалось ей серым в ослепительном свете солнца.

Когда Мэй вышла из машины, она почувствовала на своих плечах и руках прикосновение солнца – оно прикоснулось к ней как любовник, его руки были беспощадно нежными.

– Мы идем на второй этаж, – Сказал ей Океанос, подойдя к ней. – Вы не боитесь больниц?

– А вы?

Она посмотрела на него.

– Боюсь.

С ними здоровались – все, посетители, персонал – Мэй поняла, что Океанос постоянно приходит сюда.

Они вошли в палату. На кровати лежал мальчик, подросток. Он лежал с закрытыми глазами, на голове наушники.

Океанос улыбнулся, смотря на него. Это была теплая, любящая улыбка.

Он подошел к мальчику, протянул к нему руку – его губы произнесли что-то…

Мальчик открыл глаза, увидел Океаноса, заулыбался – его глаза вспыхнули радостью.

– Padre…

Мэй удивилась, отец? У Океаноса есть сын?! Сильвия ничего ей не сказала…

– Мэй, – Обратился к ней молодой человек.

Знакомьтесь – мой сын, Томазо Вентури!

Мальчик был очарователен, похож на Океаноса внешне, но темнее глазами.

– Только не называйте меня «Том», – Весело сказал ей он. Я – Томазо, «Фома», «Близнец»!

Томазо посмотрел на Океаноса с любовью.

– Однажды папа сказал мне, что я его близнец, что я не могу умереть, мне нельзя…

Он взял костыли, с усилием встал.

Мэй заметила, что Океанос изменился в лице, смотря на сына. Он хотел помочь ему, протянул руку, но встретил суровый, предупредительный, недетский взгляд. Его рука упала.

– Близнецы, – Сказал ей Томазо. – Это два человека с одной жизнью, но не с одной смертью.

Когда они возвращались обратно, Мэй думала о Томазо. Этот взгляд, каким он посмотрел на отца, когда тот хотел помочь ему. Томазо не хотел сделать из отца жертву своей инвалидности.

Мэй вспомнила «Близнецы это два человека с одной жизнью, но не с одной смертью»… Ее почти шокировали эти слова, как и Океанос, она еще не поняла это – люби меня, но не умирай из-за меня!

Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Я знавал – быть может, знавали и вы – немного странные семьи, где за столом сохраняют место умершего. Здесь отвергают непоправимое. Но мне кажется, этот вызов судьбе не утешает. Надо признать, что мертвые – мертвы. И тогда мы вновь, хоть и по-иному, ощущаем их присутствие. А в таких семьях им мешают возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников, гостей, которые навсегда опоздали к трапезе. Траур здесь променяли на ожидание, лишенное смысла. Мне казалось, такие дома поражены неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем горе».

Rhye – «The Fall» в машине Океаноса…

О чем этот клип? О том, что мы стали серьезны как Рак. Мы постарели – нам кажется, что мы стали старше, но мы постарели: мы разучились просто жить и получать удовольствие от жизни!

Мэй посмотрела на Океаноса. Он вновь надел свои эффектные очки. Она почувствовала, что он расстроился.

Как странно, – Подумала Мэй. – Так любить друг друга, и так расстраивать и расстраиваться!

Они подъехали к дому.

Океанос посмотрел на сына в зеркало заднего вида.

– Сам?

– Сам, папа.

Голос Томазо прозвучал виновато и примирительно.

Мальчик открыл дверцу машины, взял костыли и выбрался из машины – не вышел, а выбрался.

Мэй стало больно за него. Ей хотелось помочь ему, но она поняла, что это ранит его.

– Вы расстроились из-за моего сына, Мэй? – Тихо спросил ее Океанос. – Вам неприятно что он инвалид?

Мэй удивилась, посмотрела на него.

– Скажите мне правду.

Он снял очки, их глаза встретились.

– Правду?

Она печально усмехнулась.

– Не спрашивайте лжеца о правде, он скажем вам только то, что вы хотите услышать!

– Вы мне нравитесь, Мэй, – Вдруг сказал ей Океанос. – Очень нравитесь!

Мэй поразила нота, прозвучавшая в его голосе – безмятежность…

В холле ее встретила Сильвия.

– А где Океанос?

– В машине.

Мэй оказалась не готова к встрече с ней.

– Что с тобой, Мэй?

Дочь посмотрела на нее с удивлением.

– У меня все хорошо. – Сказала ей она.

– У тебя всегда все хорошо!

Грустно Сильвия посмотрела нее.

Мэй вспомнила Томазо отталкивающего отца не потому, что ему не жаль его, а потому, что жаль.

– Прости меня. – Сказала она дочери.

– За что? – Прагматично сказала ей Сильвия. – За то, что тебе нравится мой муж?!

Мэй была смущена словами дочери до такой степени, что не вышла к обеду. Пришла Палома, постучалась в дверь, подождала, не получив ответа, постучалась еще раз, более энергично.

Она не ответила.

Через несколько минут раздался другой стук в дверь и: «Мэй! Что-то случилось, Мэй?!».

Он был встревожен, Океанос…

Мэй подумала, с годами все, кого я оттолкнула забыли меня. Я не осуждаю их. И себя не осуждаю. Шопенгауэр сказал: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий». И… никто не страдал.

– Мэй, пожалуйста…

Океанос…

Она почувствовала, что он не уйдет.

Мэй вспомнила «Какой он, ваш отец?

– Uomo. Мужчина».

– Откройте, Мэй, или я выломаю дверь!

Она подумала, да, ты не уйдешь…

Раздался глухой удар в дверь, сдавленное проклятие.

Мэй словно очнулась, быстро встала, подошла к двери, открыла.

– Привет. – Сказал ей Океанос, увидев ее.

Она очень удивилась. Он был почти спокоен, только в глазах было мрачное волнение.

– Вы свели меня с ума. – Обвиняюще сказал ей Океанос.

– Я не хотела.

Мэй заглянула ему в глаза. Это было трудно и легко.

– Вы не читали поэму про Ян-гуйфэй? – Вдруг спросил ее он.

– Нет. А кто это?

– Женщина.

Океанос улыбнулся.

– Из тех, которых «иногда душат, но никогда не бросают» [3].

Мэй засмеялась.

– «Нам, птицам неразлучным/ судьба одна дана/ как двум ветвям на древе/ сплетенным, как одна» [4]…

Вновь улыбка.

– Он любил ее, но задушил.

– Печально. – Лукаво сказала она.

– Да, – Весело согласился он. – «Печально» – сказала она, и умерла!

Мэй вспомнила «Тебе нравится мой муж?!».

Нравится, подумала она. Но… жизнь продолжается!

[1] «Поллианна» (англ. Pollyanna) – роман-бестселлер американской писательницы Элинор Портер, опубликованный в 1913 году. (Википедия)

[2] Почему? (итал.)

[3] Бернард Шоу.

[4] Бо Цзюйи – «Песня вечной печали».