Читать книгу Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан - Страница 5

В ящиках его стола с каждым днем накапливалось все больше эскизов и набросков. Марк Боан, работавший у Диора стилистом, которому приятельница семьи Готье показала рисунки Жан-Поля, сказал, что они очень интересны, но в ателье все места заняты и он не может позволить себе взять стажера, даже такого одаренного. Сам юный талант, до смерти боясь провала, не решался лично показаться в больших домах моды, о которых мечтал. Наконец, набравшись мужества, он почтой отправил свои работы двадцати семи кутюрье. И стал ждать. Как в фильмах Капры, судьбоносный звонок раздался точно в день восемнадцатилетия Жан-Поля, 24 апреля 1970 года. «Господин Карден хочет с тобой поговорить», – объявила мать своему вундеркинду, вернувшись в Аркёй. В тот же день ему назначили встречу. И тут наш смельчак запаниковал! Он стал умолять мадам Готье поехать с ним и довести его до самых дверей. Чтобы она подождала его… на площади Бово. Еще немного, и он попросил бы ее пойти с ним вместе на переговоры, что, однако, даже в ту отличавшуюся своими патерналистскими обычаями эпоху президентства Помпиду выглядело бы абсолютно нелепым. К счастью, она отказалась. Прошел час. Наконец ожидание Соланж закончилось. Сын запинался и раскраснелся так, будто участвовал в марафонском забеге. На вопросы матери, сгоравшей, что вполне понятно, от желания узнать побольше о Пьере Кардене, звезде модного мира, он давал односложные ответы. Высокий? Возможно. Худощавый? Точно. Элегантный? Разумеется. Но он почти ничего не видел и не запомнил, кроме тембра его голоса. Он неплохо изобразил гнусоватый голос своего будущего патрона. Жан-Поля взяли на работу к Кардену. Ссылаясь на экзамены, которые ему вскоре предстояло сдавать, юный рисовальщик предложил маэстро свои услуги на половину рабочего дня. Он сказал, что может работать только четыре дня в неделю после обеда. С дерзостью, присущей его возрасту, Жан-Поль осмелился навязывать свои условия. Карден не только согласился, но и предложил хорошую зарплату: 500 франков. «В день?» – выдохнул Жан-Поль в восторженной горячке.

Юный Готье скорее всего согласился бы работать бесплатно. В посланном им пакете с рисунками не содержалось ничего серьезного: наброски, эскизы браслетов, камей, рисунки, свидетельствующие о некоторой изобретательности их автора, но совершенно бесполезные с практической точки зрения. Потом сам Готье откровенно скажет: «Все это было совершенно безвкусно». То, что тетрадка с любительскими рисунками, рассчитанными на эпатаж публики, понравилась Кардену, оказалось настоящим чудом. А неделю спустя последовало еще одно престижное приглашение. Альбом снова сработал: юношу принимал лично Луи Феро. Другой стиль, другой тон. Кутюрье полностью принадлежал направлению old school[28], и ему пришлась не по вкусу непринужденная манера общаться молодого собеседника. Узнав, что тот уже получил место у Кардена, Феро немедленно прервал переговоры. Готье был ошеломлен. Так он получил первый урок дипломатических отношений. Он запомнит его на всю жизнь, во всяком случае, на следующие четыре десятка лет. Кулисы мира моды похожи в этом смысле на Министерство иностранных дел. В этом мире есть свой протокол, свой этикет, свои представления о том, что можно говорить и о чем лучше умолчать. Все это было совершенно незнакомо учащемуся лицея из Аркёй. В разговоре с величественным «кондотьером» изысканного и строгого платья он громоздил один промах на другой, ссылался на конкурентов Феро, не без гордости ассоциируя себя с ними. Короче, в параноидальном мире, где правят бал подозрительность, лицемерие, зависть и постоянный страх того, что у тебя украдут идеи, Готье предстал в роли этакого жизнерадостного шпиона, агента «007» на службе у Его Величества Кардена.

От ворот поворот, ну и пусть. Он безмерно счастлив. Он спускается в метро, едет в восьмой округ, входит в здание Елисейского дворца, поднимается на шестой этаж в маленькое ателье, где работают тридцать художников-ассистентов. «Мне нужна вся эта компания, и знаете почему?» Он сейчас уже почти не гнусавит, но нервный облик этого мальчишки восьмидесяти восьми лет с белоснежными волосами остается неизменным. В его кабинете с мебелью бутылочного цвета, где сочетаются стиль «Баухауз» и индустриальный дизайн, повсюду на стенах висят фотографии, свидетельства моментов его славы: Карден и Дэн Сяопин, Карден и Индира Ганди, Карден и Фидель Кастро, Карден со шпагой в окружении своих приятелей академиков и Карден, позирующий в одиночку для «Тайм», в 1973 году почти полностью обнаженный, с салфеткой цвета фуксии, обернутой вокруг бедер, и маленькими ножками в клетчатых носках с инициалами «PC». Вот он бойко семенит, и все спешат за ним. Карден рассказывает: «Было время, когда я представлял по четыреста образцов в каждой коллекции, я создавал собственную марку, я не хотел, чтобы это был ярлык. Вещи для украшения стола, для путешествия, для дома – мне приходилось посылать до пятидесяти эскизов каждого товара в разные страны. И никаких фотокопий, все делалось от руки. Мне всегда требовались рисовальщики, и я всегда охотно помогал молодым встать на ноги». Этот демиург вспоминает Жан-Поля того времени, одетого в белый пуловер, милого, неловкого, скромного, очень хорошо воспитанного и одаренного настолько, что ему дозволялось показывать мэтру свои дерзкие эскизы. «Не могу сказать, что мне нравится все, что делает Готье сегодня, – говорит великий модельер. – Например, обнаженные черные мужчины в розовых балетных пачках, этого я не понимаю. Но он – гений коллажей и визуальных компиляций – превратился в великого барочного мастера».

На службе у господина Кардена будущий великий «барочный мастер» накапливал опыт, запоминал, экспериментировал и учился. Отлынивая от занятий в лицее, он обретал знания в университете вкуса. Выпускной экзамен он, естественно, провалил, но все вокруг знали, что его судьба предопределена. Свой первосортный ручной работы диплом он выкроил себе сам с помощью угольного карандаша и ножниц. Бабуля Гаррабе, его отец, мать и друзья всё уже понимали. Никто больше не сомневался, что он станет кутюрье. Оставалось только узнать, как и насколько быстро. У Кардена он, прежде всего, осознал, как много пробелов в его образовании. Конечно, он держал в голове свои любимые «Дамские тряпки», шоу в «Фоли-Бержер», программы телеканала РТФ и имел приблизительное представление о правлении королей и королев Франции. Но во всем остальном он был еще на ученической стадии. Этому угловатому застенчивому юноше с прозрачными глазами сильно не хватало профессиональной сноровки, знаний и умения держать себя в обществе. Его образование было поверхностно, провинциально, сводилось к общедоступным штампам. Он совершенно ничего не знал о светской жизни большого города, об использовании name-dropping[29], неизбежной составляющей парижских салонов.

Между тем нашего дебютанта ждало одно весьма чувствительное переживание. Он послал тетрадь со своими школьными рисунками, которые уже получили некоторое хождение в столице, Иву Сен-Лорану. Ответ не был катастрофически отрицательным. Он оказался снисходительным, что гораздо хуже. Из дома на улице Марсо юному Готье дали знать, что наверху к его рисункам отнеслись благосклонно. Но зато его цветовые решения были признаны попросту жалкими. Так что отныне стоило забыть об учении у господина Диора, не зацикливаться на этом полупровале и полностью погрузиться в мир Пьера Кардена. Зенит его славы пришелся на шестидесятые годы, когда газета «Санди таймс» сделала Кардена лауреатом своей премии и когда его функция в мире моды была похожа на функцию оптического искусства в мире искусства. В его ателье родился тогда образ точеной молодой женщины, раскованной, дерзкой, современной, словно бы созданной в одной из художественных галерей Сохо. Она чаще всего предпочитает белое, дабы быть по вкусу Поллоку. Коко Шанель терпеть не могла «Парижанку» Кардена, но та стала так популярна среди самых состоятельных людей того времени и настолько изменила отношение людей к жизни и моде, что игнорировать ее было просто невозможно. Пользуясь достигнутым успехом, Карден проник во все сферы творчества и приводил в отчаяние своих поклонников. Ему уже мало быть признанным, узнаваемым, одеваюшим всех и всякого.

На рынок стали поступать носки, посуда, перстни, часы, пластиковые миски, табуреты и комоды с его фирменным знаком, множились «карденовские» рестораны, театры, машины и самолеты. Инициалы «PC», совпадающие с аббревиатурой компартии, но символизирующие философию, далекую от коммунистических идеалов, появлялись буквально на всем. Его коммерческая экспансия приняла грандиозный масштаб. Лицензии, франшизы… Неутомимый Карден шаг за шагом строил империю, был невероятно активен и ненасытен, выступая в роли демиурга, совершенно равнодушный к тому, что о нем могут сказать. Модный дом «Карден», созданный в 1970-х годах, стал своеобразным мегаполисом, где могли проявить себя молодые писатели, художники, скульпторы, актеры, театральные постановщики, композиторы, танцовщики и певцы. Карден стал щедрым меценатом, перекинувшим мостик между модой и искусством. В его орбите такие легендарные персонажи, как Марлен Дитрих или Шарлотта Рэмплинг. Он присутствует повсюду: в ночных клубах, на премьерах, на вернисажах. Его love affair[30] с Жанной Моро стала известна всем. Во всех сферах он моментально улавливает модные тенденции, обувает женщин в высокие сапоги из черного винила, создает коллекцию с марсианским названием «Космокорп», придумывает макси-манто и мини-юбки, платья, застегивающиеся внахлест, и покрой юбки в форме обруча и фартука. Параллельно он привносит юмор и в мужскую моду. На подиумах шествуют Бэтмены, жокеи и агенты «007». Он шокирует, насмехается и иронизирует так виртуозно, что в 1959 году буквально отправляет на покой гильдию кутюрье. Постоянно дерзающий художник, он осмелился устроить скандальный показ коллекции «прет-а-порте» прямо в торговом центре! Он везде повторял свой знаменитый слоган: «Одежда, которую я предпочитаю, это одежда, которую я создаю для жизни, она еще не настала, я ее придумываю для мира будущего».

В семидесятые Готье попал прямиком в сердце мира Кардена, чтобы наблюдать все из первого ряда. Более или менее осознанно он проникался духом кутюрье и впитывал его идеи. Он тоже научился использовать в работе все, включать весь окружающий мир в процесс творчества. Предвосхищать будущее, делать работу развлечением, свергать идолов, одевать звезд, жить бок о бок с ними, привносить диссонанс в мир условностей. Это не всё. Карден невольно создал образ кутюрье-знаменитости, культовой фигуры, и образ этот стал в последующие десятилетия обрядовым. По сути, он сам служил воплощением марки «Карден», и в итоге желания клиентов фокусировались на его собственной персоне. Это едва уловимое смещение акцентов, этот легкий поворот к личности художника-модельера постепенно изменил законы маркетинга, которыми оперирует мир моды. Теперь клиент не просто хочет носить вещи «от Кардена», он желает, чтобы «у Кардена» его обучали, одевали и продумывали его образ. Личность стилиста стала отныне дополнительным фактором, неотделимым от манекенщицы, одухотворяющей желанный наряд. Творец превратился в полубога. Окончательное формирование подобного отношения к нему связано с фигурой Карла Лагерфельда, который не устает повторять, что он так же известен, как Николь Кидман и Мик Джаггер. Такое смещение акцентов было, конечно, на руку фирменному знаку, но дело тут не только в коммерческой выгоде. То, что модный дом «Шанель» расширил свои продажи, когда там воцарился ставший безумно знаменитым Карл, не главное. Мода, дабы существовать, кроме традиционных вещей, таких как дефиле, фотосессии, статьи в популярных журналах, должна обладать еще и неким подобием души, олицетворяемой королем-творцом. И такой образ кутюрье, человека у всех на виду, раздираемого всеми на части по поводу и без, с причудливой речью и незабываемой внешностью, человека блистательного, популярного, желанного и полного желаний, образ кутюрье people[31] появился именно благодаря Пьеру Кардену.

В то время Жан-Поль не осознавал еще, насколько глубоко влияние Кардена, и собственную вовлеченность в процесс созидания. Он рассказывает об этом так: «Нас заставляли создавать дизайн вещей, которые никогда не считались объектом интереса для дома моды: в студии рисовали эскизы салфеток, ковриков, кресел. Мы, ассистенты, участвовали в неформальных совещаниях, где делились нашими соображениями. Однажды я предложил сделать собачий ошейник со встроенными часами, на которые можно было бы поглядывать через зеркальный браслет. Ему не понравилось. В другой раз, во время сильного дождя, я увидел молодую пару, пытающуюся в ливень укрыться под одним-единственным плащом. Это подсказало мне идею двойного клеенчатого дождевика для новобрачных. Но и этот мой сумасшедший проект был отвергнут». Готье, эпигонствуя, все записывал. Десять лет спустя мы обнаруживаем у Жана Поля реконструкцию этого стиля руководства. «Экстравагантность поощрялась. Ничего здесь не шокировало и не пугало. В сущности, Пьер сам был бесконечно удивительным человеком, оригинальным и открытым в приятии всего того, что любой другой посчитал бы безумным. Он был моим учителем, он показал мне горизонты, к которым надо было направляться, и путь, по которому надо было идти. Он был лишен ужасной узколобости, присущей французской буржуазии. Все, от мала до велика, могли свободно делиться своими идеями. Тогда в числе его молодых стажеров оказался Филипп Старк[32]. Карден был даже, возможно, больше шоуменом, чем модельером. Например, он говорил: “Я хочу, чтобы это была коллекция для женщин, которые собираются на Луну”. Воображение его работало постоянно, идеи появлялись за секунды. Он работал с клеткой, кругами, диагоналями. Эскизы были так геометричны, так футуристичны, что в какой-то момент я спросил себя: где же во всем этом женщина?» Когда Жан-Поль впервые оказался на показе Кардена, его настолько восхитили сценография и оборудование, что он заплакал. И он, юный ассистент, которому было поручено объявлять манекенщицам их выход, попросту сбежал. Однако, увы, хорошего понемножку! Штат уже был более чем укомплектован. Карден не смог оставить у себя Готье. Впереди того ждали переход к Жаку Эстрелю и романтически-заунывные коллекции «прет-а-порте» из трикотажа, которые не оставят в его памяти никакого следа…