Читать книгу Чудесный замок - Элизабет Мид-Смит, Эдвард Филлипс Оппенгейм - Страница 10

Примроз всегда была решительной в своих поступках. С раннего детства ее правилом было: «решил – сделал».

После визита к мистеру Дэйнсфилду она направилась домой и, не обращая внимания на Дэйзи, звавшую ее из сада, и на Джесмин, воскликнувшую: «Сестра, помоги приладить отделку к моей новой черной юбке», – взбежала по лестнице и заперлась в комнате матери.

Там она снова открыла старую конторку и достала толстый пакет со шкатулкой, в которой лежало письмо, адресованное ей.

Теперь наконец она распечатала конверт и, преодолевая волнение, стала читать послание с того света.

Письмо было датировано примерно тремя месяцами ранее и было написано аккуратным разборчивым материнским почерком.

«Моя дорогая доченька, – начиналось письмо, – вряд ли я уйду из жизни слишком скоро, а потому, быть может, ты прочтешь это письмо лишь годы спустя, когда твоя юность уже пройдет.

Однако я решила твердо: ты не должна узнать тайну, которая в нем содержится, пока я жива. Я храню ее от тебя, моя дорогая, потому что не в силах обсуждать ее с тобой. Когда это событие произошло, я сокрыла его в своем сердце, и никто, даже моя дочь, не должен узнать о нем до самой моей смерти.

Примроз, когда я умру, ты найдешь это письмо в моей конторке и прочтешь его. Но даже в этом письме я не могу сказать всего. Поэтому иди к Ханне, она расскажет тебе подробности. Она живет у меня с первого дня моего замужества и знает все, что известно мне.

Однажды, когда тебе было только шесть лет, я зашла в твою комнату и услышала, как Ханна говорит тебе, поправляя твою постель: „Вы должны очень сильно любить свою мамочку, мисс Примроз, потому что у нее было ужасное горе“.

Ни ты, ни она не заметили меня. Ты подняла свои чудесные глазки, посмотрела на нее и спросила: „Какое горе, няня Ханна?“

„Горе такое ужасное, что его невозможно вынести, – ответила Ханна. – Но когда родились вы, мисси, ей стало легче. Вы стали весною для моей госпожи, вот почему она назвала вас Примроз“.

В тот вечер я позвала Ханну и взяла с нее честное слово, что она никогда больше не будет говорить ни с кем из моих детей о моем горе. Она обещала и сдержала слово.

Теперь, дорогая, ты узнаешь о том, что разбило бы мое сердце, если бы Бог не послал мне моих трех девочек.

Примроз, с твоей матерью случилось то, что страшнее смерти. Твой отец умер, я знаю, где лежат его кости, знаю, что когда-нибудь увижу его опять. И я не ропщу.

Горе, о котором я пишу, намного страшнее этого.

Дорогая, ты – не самое старшее мое дитя. Ты – не первый прелестный ребенок, который покоился на моих руках. За несколько лет до твоего рождения у меня был сын. О! Как могу я говорить о нем? Он был похож… Он выглядел, как… Примроз, я не могу продолжать. Попроси Ханну рассказать, на кого был похож мой мальчик. Ему было пять лет, когда я его потеряла. Он не умер, он был у меня похищен. Теперь ты понимаешь, почему твоя мать часто бывает грустной и почему даже ты, Джесмин и Дэйзи не часто можете вызвать у меня улыбку?

Моего прелестного мальчика украли. Я не видела его мертвым. Я не могу пойти на его могилу и положить цветы. Уже двадцать лет, как его нет со мной, и я ничего о нем не знаю.

Ханна расскажет тебе подробности, Примроз. Я не могу. Я горюю о нем гораздо сильнее, чем если бы он умер. Я живу только для вас троих.

Твоя мать, Констанс Мэйнуеринг»

Едва Примроз успела дочитать письмо и в полной мере осознать его содержание, как услышала легкие шаги и увидела, что дверную ручку осторожно повернули.

Быстро опустив письмо в карман и закрыв крышку конторки, она подбежала к двери и отперла ее. За дверью стояла Джесмин.

– Я всюду искала тебя, Примроз, но я не хочу тебя беспокоить. Я подумала, что ты можешь быть здесь. Я уйду, если ты занята.

– Я могу пойти с тобой, если нужна тебе, Джесмин, – удивленно ответила Примроз.

Лоб Джесмин разгладился, и лицо ее посветлело.

– Хорошо, что ты можешь пойти со мной, – сказала она. – Дело касается Поппи Дженкинс. Она стоит внизу. Она уезжает, пришла попрощаться. Знаешь, Примроз, она уезжает в Лондон!

Джесмин говорила так взволнованно и нетерпеливо, что Примроз не могла сдержать улыбку. Сестры взялись за руки и вместе сбежали по лестнице.

Поппи, черноглазая девушка с ярким румянцем и волосами цвета воронова крыла, стояла внизу, теребя завязки от передника и оживленно болтая с Дэйзи. Она знала трех сестер с самого их рождения и не только любила их всем сердцем, но и очень уважала. Никогда больше она не встречала таких красивых и обаятельных девочек, как сестры Мэйнуеринг.

Когда появилась Примроз, Поппи почтительно с ней поздоровалась. Она уважала ее больше других, зато младших больше любила.

– Пришла попрощаться, мисс, – сказала она. – Я уезжаю, милые мои юные леди. Меня посылают в Лондон, мисс Примроз.

Невозможно передать выражение скромной гордости, с которым Поппи произнесла эти слова. Она думала, что Примроз будет сражена и потрясена этим сообщением. Но ее как ушатом воды окатили спокойные слова Примроз:

– Лондон – далеко, Поппи. Зачем ты туда едешь?

– Моя тетя держит пансион в Лондоне, мисс Примроз. У нее избранное общество, и есть одна особенность: она не принимает джентльменов. Ее пансион только для леди. И она написала моей маме, что дело процветает и ей нужна девушка, честная и работящая, выросшая в деревне, чтобы помогать обслуживать леди. И она выбрала меня, мисс, ведь она меня знает, я – ее родная племянница. И мама с радостью согласилась. Это для меня отличная перспектива, мисс Примроз.

– Я рада за тебя… – начала было Примроз, но Джесмин прервала ее:

– Отлично, – воскликнула она, – конечно, ты права, Поппи. Я так рада, что ты едешь. Потому что Лондон – это прекрасный, удивительный, замечательный город. Я читала о нем, и мечтала о нем, и рисовала его. Ты будешь в восторге! Тетя, конечно, покажет тебе достопримечательности. Присядь на минутку. Примроз, ведь мы должны рассказать ей о тех местах, которые она увидит?

Примроз кивнула, а Поппи присела на краешек ближайшего кресла, сложила на коленях свои красные натруженные руки и приготовилась слушать.

– Прежде всего, Поппи, – начала Джесмин, подождав, не заговорит ли сестра. Но Примроз погрузилась в странное молчание. – Прежде всего, Поппи, ты должна посетить те места, где ты многое узнаешь. Я полагаю, твоя тетя достаточно умна, раз держит пансион, и она все тебе покажет. Итак, прежде всего ты должна пойти в Вестминстерское аббатство. О, Поппи! Я читала такие великолепные его описания. Свет, струящийся из разноцветных окон, удивительные древности между старинных колонн. И при этом музыка – она заполняет проходы между креслами, а с резных крыш слышен звон колоколов. Ты будешь до глубины души потрясена Вестминстерским аббатством, Поппи. Но ты должна помнить, что тебе выпало великое счастье, и будь благодарной за это. Ведь ты увидишь своими глазами такое чудо, такое прекрасное, такое знаменитое здание!

– По вашему описанию, мисс Джесмин, это здание внушает мне страх, – ответила Поппи. – Нет ли там другого места, тоже почитаемого, но более веселого, мисс?

– О, конечно, есть, глупенькая Поппи, но в аббатство ты пойди прежде всего. Потом ты должна увидеть здание Парламента, где принимают законы. Если тебе не страшно, обязательно пойди. Потом посети Тауэр, где людям рубили головы. Там очень мрачно, в Тауэре. И, конечно, обязательно надо сходить в зоопарк. Там ты увидишь, как кормят львов и еще – обезьян.

– Мне нравятся обезьяны, – вздохнула Поппи, чье лицо все мрачнело и мрачнело по мере того, как Джесмин вела свой рассказ. – И если я смогу хоть немного поглазеть на витрины магазинов, мисс Джесмин, и изучить новые фасоны шляпок и пальто, почему же нет, я потом схожу и в этот ужасный Тауэр, если уж так надо. Моя мама называет Лондон огромным миром соблазнов и суеты, но когда я думаю о красивых леди в тетушкином пансионе и о витринах магазинов, я чувствую, что Лондон прямо-таки ослепителен.

– Я хочу там побывать, – разволновалась Джесмин, глаза и щеки у нее горели. – Я так хочу там побывать! О, Примроз, подумай, быть может, когда-нибудь ты, Дэйзи и я будем молиться в Вестминстерском аббатстве!

– Мы не должны думать об этом, – отозвалась Примроз. – Бог услышит наши молитвы, где бы мы их ни произносили, Джесмин, дорогая.

– Да, – ответила Джесмин, – я не жалуюсь. Поппи, ты очень счастливая девушка, и, я думаю, ты будешь богатой и такой же счастливой, как долгий, весенний день.

– Если вы когда-нибудь приедете в Лондон, мисс Джесмин, – сказала Поппи, поднимаясь с кресла, – помните, что тетушкин пансион – только для леди, и я была бы счастлива увидеть вас там, мисс.

– Но мы не можем приехать, милая Поппи, мы очень бедны теперь. У нас есть на жизнь только тридцать фунтов в год.

Однако Поппи, которая за всю жизнь не держала в руках и тридцати пенсов, эта сумма отнюдь не показалась скромной.

– Могу я осведомиться, мисс, – спросила она, – тридцать фунтов – это все, что у вас есть, или вы их каждый год будете получать?

– Конечно, ежегодно, Поппи, какая ты глупая!

– Тогда я посоветуюсь с тетей, мисс, и постараюсь узнать, не сможете ли вы трое, дорогие мои юные леди, посетить Лондон и остановиться в ее пансионе.

После этих слов Поппи простилась с сестрами Мэйнуеринг. Они смотрели на ее удаляющуюся фигуру с сожалением, потому что они ее очень любили, а Джесмин ей немного завидовала.