Читать книгу Детские клятвы - Елизавета Алексеевна Малышева - Страница 1

Рен.

1864.

      Когда невольного странника, уже в зрелом возрасте, спрашивали, почему в двенадцать лет он ушел из дома, он отшучивался, будто в этом решении не было ничего особенного, хотя во многом оно определило всю его дальнейшую жизнь. В юности он еще рассказывал о происшествии, которое предшествовало столь резкому поступку, но со временем избавился от этой привычки, потому как не находил понимания и, что страшнее, с каждым разом всё больше и больше осознавал собственное безразличие ко всему, что осталось позади.

      Так или иначе, тринадцатого июня около двух часов ночи мальчик обнаружил себя лежащим посреди леса и не имеющим ни малейшего понятия о причинах своего нахождения здесь. В воспоминаниях осталась зияющая дыра между тем, как он лег спать, и настоящим временем, и он сам ни секунды не сомневался, что ему и не нужно знать о произошедшем за последние часы, что лучше будет для всех и для него, никогда больше не возвращаться ни в этот день, ни домой, ни в Нирн вообще.

      Несчастный открыл глаза и вдруг ощутил, что завершилась огромная и страшная веха, минула эпоха, и ничего от нее не осталось, ни руин, ни памяти. Он думал о том, что, пожалуй, уже не сможет подняться и останется лежать здесь в холодной и влажной от дождя земле. Все что он видел перед собой –сумрачное небо и такое же будущее, переломанные ветки – очевидно, свидетельницы его падения. С трудом приподняв голову, он смог рассмотреть изорванную царапинами кожу на руках и еще раз ощутить, что тело потеряло силу движения и страшная боль останется с ним до скорого смертного часа.

Ребенок слишком хорошо понимал, к чему все идёт. Тучи уже заняли добрую половину неба, и дорожная пыль темнела под натиском крупных капель. Морось обратилась дождем, дождь – ливнем, тот- грозой, а та разразилась ненастьем, измаравшим грязью пороги даже самых порядочных людей. Свет луны оставил ночь, отдав ее власти непогоды, все смолкло и сжалось от белых вспышек, поминутно прошивавших нитями черную вату небес. Тропинки размыло, и в ямах, обрамленное мокрой рыжей глиной, плескалось свинцовое небо.

      Волосы и одежда стали липнуть к худому телу. Страх оставил обреченного, лишь глухое разочарования от несправедливости небес все еще неприятно трогали душу.

Скиталец понял, что уже не сможет подняться.

Он лежал в мокрой грязи и спрашивал себя, отчего его короткая жизнь должна оборваться вот так, жалко и печально, без единого подвига, без единого, как ему казалось, достойного поступка. Отчего ему отмерено так ничтожно мало в то время как иные счастливы избавиться от земной юдоли. Мальчик зажмурился, представив, как его тело никогда не найдут, как он останется омытыми дождем костями в лесной чаще, забытыми белеющими осколками, потерявшими человеческий облик, бесформенной и отвратительной грудой плоти, и такое отчаяние охватило его тогда, что он едва не задохнулся им.

Внезапный грохот! Совсем не тот, что издают тяжелые телеги с их мерным, тягучим движением и уставшей старой кобылой. Россыпь звонкой дроби, легконогие скакуны.

      Карета! А значит дорога сосем близко.

Под сомкнутыми веками крутились колеса, чаруя таинственной магией монотонного движения, прерываемой изредка кочкой или камнем, и сверкали золотом и белыми бликами на черном лаке дверцы, и счастливые люди сидели в тепле и покое, и, может, жаловались на долгую дорогу…

Потерявшийся ребенок все бы отдал, чтобы быть на их месте.

      Так ладно и правильно: дорога, до которой не добраться, стук колес, лёгкая качка, открытое окно, далёкие тучи и одиночество.

      Конечно, он бы не успел, экипаж бы не остановился, и бродяжка не посмел бы ждать благосклонности небес, но удаляющийся стук копыт причинял такую боль, будто он лежал перед ними и тяжелые удары приходились прямо в грудь.

      Грохот утих, карета уехала, и в наивной вере несчастный ребенок не мог не заплакать в грязи, он желал найти себе цель и идти к ней, чтобы не помышлять больше о добровольном поражении, но всюду высился черный лес, а силы остались лишь на смирение.

      Холодный зов, страшный, смиренный и молящий, полный сожалений и скорби прервал его страшное одиночество, звал по имени, он манил и приказывал, он – мальчик готов был клясться – дрожал от сдержанных слез.

      Ангел звал его.

– Тебе ведь некуда идти, останься здесь. – спокойно просил он, без лукавства присущего духам и нечисти. – я обращу твой короткий век в безмятежный сон, заберу печали и сомнения. Оглянись, у тебя ничего не осталось.

      Капли остановились, зависли в воздухе, как в смоле замирает глупое насекомое. Из незнакомого мира пропали звуки и вдруг, среди ужаса всеобъемлющей тишины снова звучал голос. Он не хохотал раскатом грома и не был резок, слишком простой, он в тоже время слишком близкий, будто говоривший сидел рядом, и оттого куда более пугающим.

– Не бойся меня, мой друг, есть вещи куда более жуткие.

      -Кто ты?

– Ответ не уменьшит твоих волнений. Мои губы клеймил знак молчания, нового Хранителя ожидает та же участь, но не теперь. Тебя, должно быть волнует, что мне нужно? – Мальчик нервно закивал и с удивлением обнаружил, что боль отступила.

«Это конец» – Подумал он, наконец смог сесть и рассмотреть собеседника.

И вот в блеске капель ему явился Он, прекрасный и далёкий, как та карета, молодой мужчина, почти еще юноша, смотрел печально и тепло из-под длинных золотых ресниц. Светлые ряди падали на расшитый каменьями воротник, прежде, наверное, волосы были собраны в хвост, как полагается знатным, но совсем растрепались.

Ребенок даже обрадовался мысли, что он не один в смертный час, что печальный незнакомец станет свидетелем завершения его земного пути, подумал, нормально ли радоваться такой кампании, и в глаза ему бросилась еще одна деталь – на лице призрака имелись странные знаки: маленький символ в центре лба похожий на перечеркнутую волной восьмёрку, ещё два под глазами, и черная линия проходящих сверху вниз через бледные губы, точно кто-то, призывая к тишине, приложил к ним вымазанный в саже палец.

– Ты так и не скажешь мне свое имя?

–Ренард. – Он, кажется, хотел добавить титул или хотя бы назвать фамилию, но не стал.

– Почти тезка! Я Рен. – После молчания солгал мальчик, позаимствовав имя, и весело пожал ледяную руку. – Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах, Ренард.

– Ничего, это отнюдь не то знакомство, которого можно избежать. Если сегодня ты не умрёшь, то когда-нибудь будешь желать встречи со мной.

– Так я жив?

– Верно.

– И ты придёшь, если я захочу? – Робко спросил он.

– Приду, вот только дать смогу только совет. Беги с материка, прячься или умри, но ты не должен…проклятье! Прошу тебя, найди того, кто тебя спасет. Мне так жаль. Вот что чувствовал предыдущий и все они до него, глядя друг на друга, глядя на самих себя сквозь бесконечный дождь человеческих лет. Был ли я столь же жалок и столь же прекрасен в неведении своего рока? Я сам не поверил, когда предыдущий я, клянясь, что не врёт, умолял меня все завершить, прежде чем они найдут нас. И ты не поверишь, такова сущность нашего проклятия. Ты не станешь верить на слово, но в этом деле доказательством послужат лишь страдания. И все же, я обязан попытаться спасти тебя. Пойдем со мной. Уснёшь в холодном иле, как все мы уснули, спокоен и глух до людской жестокости и мольбы. Пожалуйста…

– Раз ты здесь, значит не упокоен.

– Ты думаешь я призрак? Понимаю твои надежды, но ты и сам должен понимать, если бы все было так просто, я бы… О, а ты значит везучий!

      «Мне едва минуло двенадцать и вот я умираю посреди леса.» – подумал он и шепотом ответил:

– Хорошенькое везенье…

      Незнакомец рассмеялся и почему-то Рену тоже стало смешно.

– Мы поговорим позже. Кто-то идет спасти тебя, друг, поэтому я и говорю, что тебе везет.

И действительно в эту же секунду из глубины леса прозвучал тяжелый зычный голос:

– Эй! Пошел прочь, – вот же дьявольское отродье! – оставь его! – Из темноты появился огромный мужчина, то ли дровосек, то ли охотник, то ли кто-то ещё. Лица Рен не разглядел, его почти полностью скрывала густая борода и надвинутая на кустистые брови шапка. Очевидно, мужчина не видел Ренарда и лишь предполагал, что мальчик стал жертвой злых духов.

– Вот какова твоя дорога… – С лёгкой усмешкой заметил ангел прежде, чем раствориться в холодном грозовом воздухе.

– Не забудь ответить на мои вопросы, Ренард!

– До встречи.

– Никого там нет. Черт побери, откуда ты только такой взялся!?

      Рен поднял голову, но резко вернулась вся боль, которая прежде стихла в беседе с Ренардом, мальчик бессильно рухнул к ногам дровосека, потеряв возможность двинуть хотя бы пальцем. Он хотел ответить, но голос превратился в сип, и ребенок смог лишь прокашлять что-то невнятное.

– Ещё не хватало, чтобы в моем лесу валялись детские трупы. Хочешь помирать, иди отсюда и делай это в другом месте.

      Рен в ужасе мотнул головой, понимая, что человек уходит, и вцепился окоченелыми тонкими пальцами в сапог, будто тот был высшей ценностью.

– Помоги. – с трудом хрипел он.

– Черт с тобой. – сердито буркнул незнакомец и закинул полуживого ребенка на плечо, будто тот ничего не весил.

Их встретила лачуга, добротная и крепкая, но уже ощутившая прикосновение времени. О ней любовно заботились и явственно чувствовалась женская рука: ни пыли, ни грязных тарелок, ни пятен на белых занавесках, только вышитая скатерть и подвешенные под потолком ряды засушенных трав.

Никогда прежде, даже в собственном доме, Рен не чувствовал себя таким защищенным, деревянные стены казались ему непоколебимой каменной твердыней, способной перенести и вражеский натиск, и черную смерть, а молчаливый лесник – непобедимым стражем пустых комнат, полных забытого кем-то тепла. Однако ни свеже побеленная печь, ни чистая одежда с аккуратными заплатами не скрывали суровой и печальной правды – кроме лесника никого здесь не осталось. В самом его немом и темном лице читалось нездешнее мрачное нечто, заставлявшее несчастного быть здесь.

      Рена эта тайна мало интересовала, по правде, он боялся, что неосторожный вопрос рассердит радушного хозяина, а его самого лишит крова, так что, памятуя о бушевавшей снаружи буре, ребёнок покорно принимал чужую доброту и платил за нее молчанием.

      Лесник начал беседу сам. Прежде он положил топор у двери, снял промокшую одежду и шапку, и растерял тем самым часть своего угрожающего образа. Самый обычный человек с усталым потухшим взглядом и бессильной ухмылкой, которую на лице изображают по привычке притворяться бессердечными, чуть сгорбившись сидел теперь напротив Рена, положив огромные руки на стол, будто в знак того, что бояться нечего.

      Вопрос его оказался чуть более, чем очевидным.

– Как ты, малец, в такую собачью погоду оказался в лесу совсем один?

Рен говорил ещё с трудом, то ли от шока, то ли от того, что побаивался мрачного старика, впрочем немного подождав пока малец успокоится, охотник услышал ответ.

      Мальчик рассказал, что он из деревни в двенадцать домов, и что проснулся посреди леса. Он сам в общем-то больше ничего и не помнил.

– Безответственный щенок. Твоя мать, наверное, все глаза выплакала, а ты шляешься по лесам и болтаешь сам с собой.

– Моя мама умерла год назад…

– А отец? Разве у отцов за детей сердце не болит. Все можно решить словами, как младший ты должен извиниться первым

– Я не могу вернуться к этом человеку… – Произнес неуверенно, потому что не помнил, в чем причина глухой ненависти к отцу. Очевидно, она так же объясняла и пробуждение посреди леса и адскую боль во всем теле.

– Да как ты…!

      Он замахнулся огромной ладонью, Рен даже не попытался закрыть лицо, только обречённо склонил голову, но тут старик заметил темные отметины на тонкой шее, осекся и приволок из погреба банку шишкового варенья, чтобы загладить вину, которой гость и не заметил.

– И куда теперь? – неловко почесав бороду спросил он.

– Мне ведь, дядь, идти некуда. Дай поспать, а утром уж меня тут не будет. – ответа не последовало и Рен продолжил упрашивать – Да, я не стесню, честно! Ну хочешь…– он снял с шеи тесемку с самодельным деревянным амулетом, не имевшим никакой силы – отдам свой талисман?

– Нет уж. Не надо мне твоей платы, оставь себе. Выполни мою просьбу и мы в расчете.

– По рукам! Что делать? – хлопнув ладонью по столу, воскликнул Рен.

– Дочка у меня в столице живёт, я ей денег скопил, а отдать все времени не было…а теперь мне из лесу хода нет. Передай ей кошель и письмо. Адрес напишу.

– Все сделаю в лучшем виде. Но адрес ты мне так скажи, я грамоте не учен, читаю кое-как.

– Придешь в Ареру, а там кто-нибудь подскажет, все равно же не запомнишь.

– В Ареру? Ты, дядь, за что так со мной? Пока дойду – сто раз успею помереть!

– Мне не к спеху. Иди-ка ты спать, утро вечера мудренее. Записку я оставлю на столе и смотри у меня, своруешь – я тебя найду и мало не покажется.

– Кто же за доброту так платит? –Нервно улыбнулся мальчишка, все еще пытающийся осмыслить, сколь огромное расстояние преодолел за ночь.

– Люди разные: кто предательство простит, а кто за хорошее дело проклянет.

– Так почему сам не отдашь, раз не веришь?

– Вот же любопытный сопляк! Сказал не могу, значит есть причины.

– Понял.

– Раз понял, иди спать. Я уйду рано, а ты проснешься как проснешься, все необходимое будет в кухне. На этом все.

Он постелил гостю на печке и натащил кучу одеял – видимо, здесь раньше жили дети, дом хранил еще незримый след их присутствия.

Рену чудилось, что ночь никогда не закончится. Лунный свет совсем не проникал внутрь, его полубожественное серебряное касание не тронуло силуэты вещей и Рен остался среди густого непроглядного мрака, клубившегося по углам. Собственные руки, протянутые к потолку, исчезали в молчании ночи, а мысли, напротив, звучали так отчётливо и громко, что вряд ли отпустили бы ребенка в сон. Так он думал, но на деле успел лишь воскресить в памяти лицо Ренарда, чтобы хорошенько запомнить его и призвать духа в минуту, когда все прочее бессильно, попытался ответить на вопрос, почему все-таки сбежал из дома, но потрясения брали свое и очень скоро Рен свернулся калачиком и покорился усталости.

Ночь окончилась первым разом, когда мальчик проснулся от того, что выспался и светлого чувства покоя. Лёгкий ветер свежим дыханием трогал занавеску, и когда она собиралась складками, солнце белило их и двигало беспокойные тени. Пахло лесом, мокрой от минувшей грозы листвой, влажной землёй и чем-то ещё, неуловимым и тонким, как сама радость. Рен перевернул подушку, точно украдкой, с наслаждением уткнулся носом в прохладную ткань и тут же вскочил с постели, воровато оглядываясь.

      Буря миновала, от нее остался лишь блеск капель на запотевших стеклах и чувство, будто все в мире претерпело неуловимые изменения.

      Охотника нигде не было и Рен решил, что, не желая прощаться, он уже ушел в лес и вернётся теперь не раньше, чем к обеду.

      Времени ждать не было.

      Он сам не знал в чем дело, но нечто незримое, смутная надежда или внезапно появившаяся цель, гнало его прочь, в столицу, чтобы выполнить то, что ему доверили. На кухонном столе он обнаружил потрепанную кожаную сумку, в которую уложены были какие-то коренья на дорогу, фляга с водой, свёрток, который он должен передать, и криво нарисованная схема, объясняющая, как найти в огромной Арере нужный дом. Этого оказалось более, чем достаточно. Нехитрый набор ознаменовал новый день, в котором у Рена, отныне сироты и скитальца, была благородная цель и причина оставаться живым, по крайней мере до тех пор в, пока она не будет достигнута.

            Ему нравился этот темп, одиночество нисколько не тяготило, работать он умел, как и воровать из садов фрукты и овощи, легко заговаривал с людьми и выпрашивал снедь и ночлеги если в том случалась необходимость, и столь же легко покидал один за другим дома, трактиры, чердаки, стога сена, деревни, города…

Его сиротство ощущалось столь явно, что больше не ранило, и, когда Рен смотрел на тощего грязного мальчишку с волосами неясного цвета и взглядом, слишком ярким для жалкого оборванца, сознавал свою бесполезность для любого человека. Сознавал спокойно, как факт, без жалости и уверток, отворачивался и вновь погружался в мысли о том, как пережить зиму в тепле, где найти сегодняшний ужин и сколько до следующего города.

      Так или иначе, все оказалось не столь страшно. К голоду Рен привык с рождения, отдыхать мог, когда пожелает, и больше никто не бил его – странным образом все наладилось с тех пор, как он стал сам себя называть сиротой. Пока ещё стояли теплые деньки и большую часть времени он проводил в пути или за рыбалкой. Рен и раньше нередко удил рыбу, но почему-то лишь теперь испытывал от наблюдения за неспокойным поплавком и тонких кругов, расходящихся от него, искреннее удовольствие.

С большим опозданием к нему пришло чувство свободы, прежде ему казалось, что если он обернется, то увидит темный силуэт отца, и одна эта мысль гнала его все дальше и дальше от родного дома.

      В городах Рен примечал несколько заброшенных домов, где мог ночевать, добывал еды и какой-нибудь одежды на смену дырявым ботинкам и штанам, перелатанным столько раз, что неизвестно, остались ли они прежними или могли теперь считаться другими.

      Те пару монет, которые в дорогу дал ему лесник он берег слишком сильно, чтобы тратить, а потому готов был на что угодно, только бы сохранить их.

Башмаки раздобыть оказалось куда сложнее. Никто не выставлял их на улицу и не оставлял двери открытыми. Здесь Рен обнаружил первое важное отличие от деревни. Он прежде думал, что город кончается там, где высятся ворота, на деле же он обрывался на каждом пороге. Рен искренне не понимал, как это, задергивать шторы и поворачивать в скважинах ключи, чтобы уберечь уют, быть дальше от остальных, жить в своей маленьком мире, где нет ни соседей, ни прохожих, ни кого-нибудь помимо тебя самого и ближайшей родни.

Стояла середина лета – хорошее время для бродяг. Можно кормиться тем, что найдёшь и не бояться замерзнуть насмерть во сне. Рен всегда замечал палисадники с яблонями, на которых появились уже маленькие зелёные плоды, и кустиками ещё кислой жимолости, и думал, что не так страшно его будущее.

Все хорошо.

      Рен натаскал сена, каких-то тряпок, сдернутых с бельевых веревок, и прочей мелочи на чердак крошечного домишки на окраине и иногда тратил драгоценные время сна на созерцание бесконечности, краешек которой виделся сквозь пробитую крышу. Городское небо ложилось тяжелым брюхом совсем низко, без страха распороть черный бархат одним из бесконечного множества шпилей. Темное и бездвижное, оно будто не дышало, даже луна, ущербная и тусклая, совсем потерялась в душном мороке.

      Звёзд больше нет, они проиграли фонарному свету цвета яичного желтка и теперь, с кротостью побежденных для Рена годны лишь на то, чтобы являть собой символ его сиротства, огромного и страшного одиночества и бесприютных скитаний.

      Усталые глаза едва различали, где кончаются старые сломанные доски и начинается июльская ночь, и Рен с досадой думал, что все осталось прежним, что он по-прежнему жалок и слаб и ждёт чуда или руки помощи, и тогда, чтобы уберечь гордость от очередного укола, он пытался вспомнить события ночи побега.

      Вот он пасет стадо, вот возвращается домой, пахнет пылью и неуловимой горечью душного полудня, скрипит калитка. " Кажется, отец собирался смазать петли" – думает ребёнок, но кому есть дело до петель, когда на встречу бежит с лаем тощий пёс. Рен треплет друга за ухо и входит в сени, босым ногам тут же становится холодно, скрипит половица, в углу стоит мать, точно наказанная, и смотреть огромными печальными глазами на сына.

      "Почему она там?"

      И пустота пожирает последнее четкое воспоминание: затравленный взгляд истощенной несчастной женщины, и последовавший за ним неясный скрип…

                              2. Арлен Дюран

1867 г.

      Все вокруг кажется очень реалистичным и тем не менее принять это за реальность Рен не может даже при желании: как бы бродяжка оказался в такой роскоши? Бархатный балдахин , расшитый звездочками, а за ним просторная спальня, наполненная золотом, зеркалами и солнцем.

– Где же гувернантка? Или слишком рано? Тогда почему открыты шторы? – буднично говорит он и в ужасе вскакивает с кровати. – Что я несу?

      Неприятное чувство, будто чужие мысли хозяйничают в голове, наталкивает Рена на весьма неприятное подозрение, которое ещё и подтверждается, когда он подходит к серебряной поверхности стекла, тянущейся от пышной лепнины потолка до самого плинтуса. Из отражения смотрит очаровательный холеный мальчик лет семи, с розоватыми пухлыми щёчками, огромными лазурными глазами, обрамленными пушистыми светлыми ресницами, белокурые волосы торчат ото сна во все стороны, а ночное платье украшает изысканная вышивка.

      Настоящий ангел.

– Рен! – над самым ухом раздается детский голос, а перед глазами предстает хорошенькое личико, правда совершенно красное и несколько опухшее от слез. – Как ты мог?! – девочка обижено складывает ручки на груди и так сильно опускает голову, что лицо теряется за золотыми кудрями, с обеих сторон перехваченные и шелковыми ленточками.

      "Кто она?" – думает Рен, но губы его произносят иное:

– Я уже извинился! Из-за этого ты разбудила меня так рано?

– Не могу спать без моей Мэри! – Снова расплакалась малышка.

      Рен теперь глядит на нее внимательнее. В кулачке девочки, бессильно свесив фарфоровую руку, покоится кукла в кружевном чепце и нарядном бальном платье. Жаль, белое лицо с аккуратно нарисованными голубыми глазами и алыми губками, так похожее на лицо хозяйки в момент задумчивого спокойствия, пересекает огромная трещина.

– У тебя целый ящик кукол, поиграй с ними. Тут уже ничего не изменишь.

– Нет, это подарок от папы.

– Так чего ты хочешь?

– Я не зна-а-а-ю – приближаясь к истерике, зарыдала она.

      На мгновение Рен лишается движения – тот, чье тело он занимает во сне, крепко задумывается. Порывшись в ящике с игрушками, он отыскивает своего пирата и отдает сестре самое потрясающее, что есть в игрушечном покорителе морей – повязку на глаз.

– Держи! Отрываю от сердца! – Гордо произносит он, сам в восторге от своего великодушия.

– Леди Мэри не станет носить этот ужас! – Возмущается малышка, потрясая фарфоровой красавицей, которой и впрямь ни к лицу придется аксессуар.

– Ну что же ты, отлично выглядит! – он пытается приладить к миловидному личику куклы повязку, но только сильнее злит девочку. Малышка хватает со столика графин с водой и приложив все силы, выливает его на брата.

      Самодовольная улыбка вдруг сменяется не то ужасом, не то восторгом – мальчик по прежнему сидит на кровати в сухой пижаме, а в воздухе – неподвижный водяной пузырь.

– Как ты это сделал? – шепчет она.

– Не знаю – встревоженно, на всякий случай тоже шепотом, берет сестру за руку и вместе они выбегает из спальни.

      За спинами слышится плеск и от холодного звука, рассыпавшегося о паркет, просыпается Рен.

                                    ***

– Снова заснул за учебниками! – недовольно проворчала девушка, увидев, что Рен наконец открыл глаза.

      -Арлен, ради всего святого, что тебе нужно? Мне снился такой приятный сон.

– О чем же?

– О детстве. – Он заметил, как ее лицо сделалось скептическим, ведь к детству Рена едва ли уместно было употребить слово «приятный», и поспешил пояснить. – Не о моем. Какому-то тезке очевидно больше повезло с происхождением. Иногда мне кажется, все богатые дети похожи на ангелов.

– А я? – усмехнулась девушка.

Он смерил ее взглядом. Его собеседница, эта высокая, статная молодая девушка с сильным уверенным взглядом к пятнадцати годам растеряла все детские черты. Даже мягкая женственная юность обошла ее стороной, волевой подбородок и жёсткий характер не смогли компенсировать не великолепные каштановые локоны, ни весьма выразительные женские прелести.

– Совсем нет. – Ухмыльнулся он.

– Раз так, пошел прочь! – Надулась она. – Мать скоро вернется.

      Спешно отнеся учебники на нужные полки, он стал собирать письменные принадлежности, краем глаза посматривая на Арлен.

      Молодая госпожа дома Дюран отошла к окну, нервно выглядывая, не идет ли матушка, и попутно бранилась:

– Хочешь, чтобы тебя отсюда выгнали? Если только матушка узнает, тебя прогонят взашей и что, снова будешь скитаться и воровать у беззащитных девушек?

– Это ты-то беззащитная? – рассмеялся он.

И правда, будь она не способна за себя постоять, Рен никогда бы не получил возможность научиться читать и писать. Все дело в том, что три года назад Рен, привыкший не пропускать кошели, беспечно выставленные на показ, столкнулся на базаре с девушкой, пытавшейся скрыть за серой накидкой свое шелковое платье с кружевным подолом. Повинуясь воровской привычке, он стащил ее узорный кошель, прежде, чем сам успел осознать. Кто же мог предположить, что леди Дюран с легкостью нагонит его и, не рассчитав силу, сломает тонкую руку.

За поступки нужно отвечать, поэтому Рен вернул кошель, а Арлен, немало смущенная своей неженской силой, привела его в дом, чтобы подлатать беднягу.

      -По правде у меня есть небольшой домик на дереве, я играла там ребенком, но теперь он пустует и, если тебе некуда идти, можешь хотя бы остаться до тепла. – Сказала она тогда.

– Какова же будет плата за эту щедрость?

– Что же ты можешь мне дать, нищий оборванец? – беззлобно улыбнулась она. – Я помогаю тебе из одного лишь эгоизма, такое не стоит и доброго слова.

      Рен тогда решил, что Ренард оказался как никогда прав, говоря о его везении. Стоило подумать, что негде пережить зиму, как милостивая Наи сама привела его к спасительнице.

      Арлен и правда выделила ему небольшой домик, когда-то построенный со всем старанием, но теперь заброшенный и заваленный мусором, вроде подгнившей листвы и веток. Внутри дела обстояли не лучше , окно и зеркало изрезали трещины, а по углам вперемешку с пылью белела соль.

      " Стало быть, хозяйка суеверна" – без особо интереса отметил Рен.

– Еду я буду присылать – деловито заявила она – а вот привести все в порядок – твоя задача. Окно пока заклей бумагой, а я велю заказать новое. Что же ещё…? Точно, не почувствовал ничего странного, придя сюда? Не то чтобы что-то было не так, но…

– Что ты, все прекрасно. Никто и никогда не был ко мне столь добр.

– Вот как. Что ж, в таком случае я вернусь в дом, скоро тебе принесут обед, теплую одежду и постельное белье. Завтра попрошу доктора взглянуть на твою руку, а пока отдохни. Печи здесь нет, да и топить ее было бы слишком опрометчиво, матушка заметит.

– Зимы в Арере мягкие… – С легкой улыбкой согласился Рен.

      С этого и началась его спокойная жизнь близ поместья семьи Дюран. По правде, все доброе отношение Арлен очень походило на то, как при строгих родителях ребенок тащит домой бездомных котят и щенков, с той лишь разницей, что душевная широта и болезненная склонность к снисхождению заставили ее приютить ребенка.

      Леди Дюран покидала дом каждый день около семи утра, чтобы успеть помолиться до службы, и возвращалась около десяти, потому как после храма любила прогуляться по парку или обойти пару-тройку именитых портных. Набожность не склонила ее к аскезе и , будучи вдовой одного из богатейших людей Ареры, она охотно пользовалась благами огромного состояния.

      Именно во время ее отсутствия Арлен спешно отправила Рена в купальню, попутно раздав бесчисленное множество поручений горничным и прочим слугам. Пока мальчик отмывал с себя остатки былой жизни, она успела отдать тайный приказ на починку окна, в также велела натаскать в домик старых одеял и подушек, занавески и теплый ковер с пёстрым рисунком, раздражавшим госпожу. Словом, пребывание Рена здесь должно было стать комфортным, оставаясь при этом незамеченным.

      Она была с ним ласкова, платила врачу до тех пор, пока рука Рена совсем не зажила, кормила его и иногда трепала по голове, но не интересовалась даже причинами его скитаний. Рен как-то обмолвился, что ни родителей, ни дома, у него нет – этой информации Арлен оказалось достаточно.

      Поначалу мужской одежды в доме не нашлось и юная госпожа откопала где-то свой старый костюм для верховой езды – единственный наряд, включавший в себя штаны. Позже, конечно, он разжился собственными штанами и рубахами, сапогами и камзолами, а пока он не считал, что имеет право на капризы, и принимал с благодарностью едва ли не каждый жест милосердной Арлен, так кстати нашедшей, чем себя занять.

      Неожиданно худоба и бледность Рена сыграли ему на руку, костюм смотрелся прекрасно на тонкой фигуре. Волосы, цвет которых казался неразличимым, больше не скрывала грязь и пыль, и впервые расчесанные светлые пряди легли на плечи.

      "Прямо как у Ренарда" – почти восторженно подумал Рен, в очередной раз радуясь тому, что позаимствовал его имя

– Так не пойдет, – однажды важно заметила Арлен. – Если у мужчины длинные волосы- значит он принадлежит у высокому роду, возникнут вопросы, если ты станешь разгуливать в таком виде. Я постригу тебя.

      Рен снова решил не спорить, в конце концов Арлен уже играла блестящими ножницами и мысленно примеряла на своего нового воспитанника модные прически.

– Сколько времени? – спросила юная госпожа.

– Половина десятого. – отозвалась служанка.

– Успею!  матушка уехала сегодня в город и, должно быть, планирует навестить лорда Алера.

– Вот как. Кто это? – сухо спросил Рен, лишь потому, что не желал сидеть в тишине.

– Алер-то? Он Верховный маг, служит королю всю жизнь, а вообще, он весьма докучливый старик. Разговаривать с ним – что биться головой об пол, самому больно, а толку никакого, тут хоть апостолом стань, хоть продай душу демону – итог один. – Она нахмурилась и произнесла, подражая дрожащему старческому голосу, – Нынешнее поколение ничего не смыслит в жизни. Падение нравов!

      Рен не удержался от короткого смешка.

– А его руки – не унималась она – руки это или курага? Интересно, он лицо потому же скрывает…? Ох уж эти маги! Как можно доверять им, когда они натягивают капюшоны на грудь, только бы их "просветлённые лики" не смущали темных людей.

– Неужто, они тебе так неприятны?

– Не все. Вот скажем, у того же Сесиля есть ученик, чуть нас постарше, Леон, так он и слова грубого не скажет и поклонится лишний раз. В крайней степени приятный молодой человек, и совсем лишён бахвальства. Еще бы не якшался со всякими любителями кутежей…

      Она усадила Рена перед большим тяжёлым зеркалом с литыми ангелами по краям и сложной ракушкой на самом верху.

      " Если такое упадет на голову, череп разлетится, как горшок…" – мельком отметил он и , вдруг увидев собственное отражение, оцепенел.

      Никогда прежде он не думал о человеческой красоте и тем более о собственной привлекательности, но теперь, неотрывно следя за внимательным движением светлых глаз , чувствовал, что через пару лет ему откроются новые перспективы. А пока холодные лезвия с мерным звуком срезали его волосы, открывая юное лицо.

– Ну вот, другое дело. – с выражением величайшего удовлетворения Арлен отложила ножницы. – А теперь ступай, матушка скоро вернётся.

      Он послушно удалился.

      Из таких мимолётных моментов и состояло из общение, в конце концов у юной госпожи имелись собственные дела, и юноша все больше времени проводил в уединении.

      Разговоры с Арлен шли только на пользу, хотя Рен едва ли умел вести беседу. Часто он замолкал, не чувствуя права быть болтливым и разговор умирал, задушенный линией сомкнутых губ.

– Ты больше ничего не спросишь? – со смехом уточнила Арлен как-то, пытаясь втолковать ему, как все же работает магия. Ей страшно нравилось объяснять ему все эти элементарные вещи. Может, это тешило самолюбие или она и впрямь хотела вырастить из Рена настоящего мага, почувствовав в нем потенциал, но со временем они все чаще стали вместе бывать в библиотеке. Рен никогда ничего не спрашивал и однажды любопытство наконец доконало девушку.

– Зачем? – обескуражил ее Рен. -Ты ответишь, а мне ума не хватит понять. Видишь ли, там, где я вырос, волшебством считалась способность набрать в лесу пол лукошка лечебных трав и растолочь их в мазь. До тех пор, пока молодая госпожа не гонит меня взашей, я не стану надоедать расспросами. Мне есть, чем питаться и где зимовать, остальное подождёт.

– Ты не слишком амбициозен .

– Я всего лишь не в том положении.

      Тогда Арлен ничего не ответила и вернулась к этому разговору спустя немного времени. расчет оказался верен, Рен обжил домик на дереве, но ни колоть дрова, ни готовить, ни пасти стада, ни пахать не было необходимости и впервые за свою жизнь ощутил избыток минут в сутках. Бесконечным метаниям пришел конец, вдруг завершилась череда дней, когда он носился голодный в поисках работы или зазевавшегося богача, небрежно выставившего кошель напоказ, и Рен растерянно радовался возможности спать и есть вдоволь, не имея понятия, чем себя занять.

      Теперь он сам робко спросил :

– Арлен, а ты ведь, наверное умеешь читать?

– Умею.

– А писать, стало быть, тоже умеешь? – осторожно продолжил он.

– Естественно. – улыбнулась она снисходительно, мысленно умиляясь восторгу Рена, который тот тщетно пытался скрыть.

      Она ждал просьбы , но ее не последовало, и , пребывая в благостном расположении духа, девушка решила немного подтолкнуть мальчика.

– А что? Тебе нужно что-то прочитать? Или может, ты хочешь, чтобы я учила тебя грамоте?

– Ты стала бы? Мне ведь…

      -Тебе по-прежнему незачем платить мне дружок.

      С этого дня Арлен и впрямь стала учить его, и к тому моменту, как ему исполнилось тринадцать, он умел читать и сносно писал. Естественные науки давались ему не слишком, возможно, оттого, что у Арлен не было к ним особой склонности, за то у Рена обнаружилась отличная память – вскоре он стал разбираться в истории и географии. Впрочем, чем больше он познавал их, тем более странным казался ему перелет из Нирна в арерский лес, которого он не помнил .

      Ещё больше его волновала теперь личность Ренарда, но никто из его окружения не имел понятия , кого же Рен видел в ночь побега и вскоре он оставил попытки это выяснить.

      Всему свое время. Очередная простая истина, о которой все знают, многие признают ее справедливость, и мало кто принимает ее во внимание. Рена

часто считали человеком крайне толстокожим, особенно сердобольные усматривали за его скучающим видом хорошо скрытые душевные терзания, на деле же ни юный возраст, ни красоты родного края не смягчали огромного безразличия к столь многим вещам, что порой Рен и сам ощущал укол страха так никогда и ничего не почувствовать.

      Однако он лукавил, пускай его сердце не переполняла щемящая нежность, оно было покойно и билось ровно от теплого ощущения безопасности.

Эти воспоминания вызывали улыбку у обоих и по сей день. Теперь, глядя на похорошевшего пятнадцатилетнего юношу с аккуратно подстриженными волосами и внимательным взглядом холодных светлых глаз, поверить не могла, что своими руками выудила эту жемчужину с самого дна, а то, как он улыбался ей, точно старшей сестре, наполняло уставшее от заточения сердце радостью. За эти два года, Рен так и не у знал, почему молодая госпожа заперта в глуши, так же как она не узнала, почему он скитается, точно неприкаянная душа.

Ей только теперь, когда он лежал без сознания от удара старинным фолиантом, пришла в голову мысль, что он еще юн и, к сожалению, за свой недолгий век повидал немало горя и, может, его судьба трагичнее ее собственной.

***

      Перед закрытыми глазами Рена же вместо бесконечных книжных полок предстала совсем иная картина.

      Его куда-то тащат, перед глазами – подсвеченные солнцем переплетения нитей. На голову, наверное, наброшен мешок. Идти совсем недалеко, прежде , чем Рен успел испугаться, его усадили на стул.

      Довольно жёстко.

      В следующую секунду мешок сорвали.

– Небо всегда было таким огромным? – беззвучно шепчут губы, но Рен не властен над ними.

      Знакомое чувство, он снова спит и видит обрывок истории хозяина этой грёзы.

      Небо и впрямь велико. Столь высокое и чистое, что захватывает дух. Все лазуриты и аметисты не заслужили сравнения с его предвечной скорбной синью, с его невидимой божественной дланью, прижавшей смертных к земной тверди. Холодно его молчаливое пророчество, тихо его вековое сиротство, нарушенное резким , как скрип, голосом толпы.

      Взгляд опустился.

      Теперь всюду лица, но Рен не может разглядеть ни единой черты, точно кожа натянута на тряпичную куклу и за ней ничего нет. Их губы открыты и из них льется непрерывное жужжание, они вертят головами, как марионетки, и все пытаются что-то лепетать.

      Лишь одна не размыкает губ. Свет ласкает золото ее косы и белизну влажной щеки.

      И ее глаза!

      Будто небо потеряло свою часть и вся власть его теперь заключена меж светлых ресниц. Крупные капли падают с них , стремясь к своей погибели и кажется, за ними рухнет на землю она, и весь небосвод, и несправедливый мир.

Страшное чувство неотложности и бессмысленности происходящего наполнило грудь. Рен знал, что оно ему не принадлежит и все же был причастен.

– Спасибо, что ты по мне плакала. – еле слышно шепчет он.

– Ренард Лефевр обвиняется в убийстве Хранителей дара бога огня Бротагима и бога металла Адор, покушении на Хранителей дара богини воздуха Эсоэллы и богини землю Наи, и следовательно королевской измене и приговаривается к казни через обезглавливание. У тебя есть право на последние слова…

      Он не ответил, Рен почувствовал как губы растянулись в улыбке. Вот в чей сон он проник – безумца смеющегося на эшафоте.

      Почему ему не страшно?

      Та девушка с небесными глазами скорбит по нему, ее лицо выражает тоску и одно лишь подходит печальному моменту смерти , но осуждённый глух к ее печали, он…

      Счастлив?

      Отчего-то грудь наполнилась тягучим, будто песня, весельем, он готов плакать от восторга, ведь все наконец пришло к завершению и он утащил на тот свет столько Хранителей, сколько сумел, пусть и замкнул этот список собственной казнью. В один миг Ренард Лефевр обречён и удовлетворен таким исходом, этот печальный осколок души.

      Эта сцена немало смутила разум Рена, он раз за разом прокручивал в голове небо, толпу, улыбку, и глаза девушки и все не мог понять своей роли в сцене, разыгранной сознанием. Все отличалось от простого сна, где незаметно и стремительно сменяется место действия, и хрупкая логика ломается под напором фантазии. Он не понимал, почему Ренард улыбался, но знал : это оттого , что не вся история ему известна и если бы он только видел то, как все пришло к подобному финалу, то непременно преисполнился сочувствия к Ренарду.

      Перечисленные преступления мало беспокоили его, может от природного безразличия к судьбе, а может от непонимания ситуации, так или иначе сон размыл ангельский образ Ренарда, но он же очеловечил его и приблизил к Рену.

Последние смазанные пятна и серая пыль – все, что видели глаза, когда лезвие отделило голову с золотыми кудрями.

      И Рен проснулся.

      Без крика и страха – это был не кошмар, и все же странное темное чувство тревожило его и он не удержался от вопроса.

– Арлен, ты знаешь, кто такой Ренард Лефевр?

– Видимо неслабо тебя книгой приложило. Где вообще ты слышал это имя?

      Рен сел на кушетке – вероятно, Арлен перенесла его туда, когда он потерял сознание. Тот факт, что с большой вероятностью, она сделала это самостоятельно, заставлял испытывать нечто среднее между уважением и страхом.

– Не припомню. Вижу, оно тебе знакомо.

– Ренард Лефевр – изменник и убийца, он даже покушался на жизнь моего отца, о таком человеке и говорить не стоит. Хотя, до этого они были приятелями , либо он обладал поистине змеиной натурной, либо что-то сбило его с верного пути.

– Откуда ты знаешь, разве твой отец не умер до твоего рождения.

– Он писал в дневнике.

– Прекрасно! – он светло улыбнулся – могу я…?

– Нет! – твердо ответила она и добавила уже несколько смущённо громкостью собственного голоса. – это все, что мне от него осталось. Извини…

– Это мне стоит извиниться за наглость. Не бери в голову.

      Таким образом Арлен подтвердила события сна, но не пролила свет на эту весьма туманную историю.

Позже – Рен, конечно, не гордился этим – он тайно умыкнул этот самый дневник. Он даже не мог внятно объяснить себе зачем это сделал, просто сыграло детское любопытство вкупе с воровским прошлым.

      Однако, это было позже, а сейчас Рен хотел расспросит Арлен о том, кто такие эти Хранители, но робел, неустанно напоминая себе о положении нахлебника или в лучшем случае гостя, и пока он внутренне боролся, ситуация неожиданно пришла к худшему исходу.

      Госпожа Дюран бесшумно вошла в библиотеку и уже некоторое время наблюдала свою дочь, которая, по ее мнению, искала уединения с весьма привлекательным юношей. Попутно с тем, как эта мысль развивалась в ее голове, обрастая подробностями их совместного досуга, ее лицо стремительно багровело. Казалось, в любую секунду она разразится гневной тирадой, но госпожа Дюран помнила о достоинстве и потому Рен услышал от нее одно лишь слово:

– Вон. – холодно приказала она и он послушно удалился в свой домик на дереве собирать скромные пожитки.

      Арлен пришла к нему спустя почти час с дурными вестями.

Оно молча села на край кровати, подперев голову обеими руками. Ее полная грудь вздымались от тяжёлых вздохов и девушка не поднимала серых глаз.

– Рен, я еду в столицу в конце недели. И выхожу замуж. – наконец тихо сообщила она.

– Вот как… – задумчиво ответил Рен, он успел морально подготовится к этому разговору – что ж , если бы не твоя доброта, я бы замёрз где-нибудь ещё два года назад. Все, что происходит и произойдет теперь – благодаря вам. Я покину поместье и буду поминать вас добрым словом, юная госпожа.

– Ты со мной не поедешь? – она искренне удивилась- Я бы хотела, чтобы ты сопровождал меня. Не хотелось бы переживать это одной.

Рен нервно усмехнулся.

      Она была похожа на трофей, и хотя ее окружали красота и роскошь, Арлен всегда выглядела печальной. Рен искренне не понимал, ее несчастья, и едва ли не смеялся над ее заточением, ему казались глупыми ее беды, когда вокруг простирались великолепные сады, а стены дома сияли изяществом .

Ему было безразлично все, что она ему говорила. А ей- слушают ли ее. Тем не менее, сегодня он был к ней внимателен.

– Ты ведь сирота? – неожиданно спросила она.

– Именно.

– Мне даже немного… – Рен ждал, что она скажет "жаль", но Арлен продолжила – … завидно

      На мгновение юноша опешил, не находя, что ответить на это заявление. К нему относились со снисхождением, с состраданием, порой довольно искренним, с презрением, в конце концов. Но с завистью – никогда.

– Это ведь чудесно, идти ,куда хочешь, не думать , что и как ты делаешь, просто жить в удовольствие, без инструкций и предписаний. Как я мечтала об!

– На самом деле мой отец жив. Скорее всего. – резко ответил Рен, смущенный внезапным энтузиазмом.– Я просто ушел, вы тоже так можете, молодая госпожа. Однако, я бы не стал отказываться от вашей нынешней жизни.

Она помолчала, а потом ответила задумчиво и мрачно

– Какие всё-таки страшные у тебя глаза.

– Пусть так…– безразлично бросил он.

      Спустя пару дней сборов они вдвоем отправились в Ареру. Госпожа Дюран не путешествовала из-за слабого здоровья и отправила дочь под присмотром личной служанки, но за прошедшие два года Рен успел полюбиться ей и в итоге мать Арлен осталась в неведении относительно компании дочери. Через неделю служанка благополучно вернулась и отчиталась, что доставила юную госпожу в целости и сохранности, слегка опустив подробности, а для Арлен и Рена пришло время расставаний.

      Когда Рен попал в город было ранее утро и столица встретила его сумрачным предрассветные молчанием твердынь. Первый луч коснулся холодным блеском шлема дремлющего на посту стражника, метнулся на его алебарду и, точно сорвавшись, с ее лезвия, устремился по каменной кладке по улицам, впуская в город солнце. В тишине захлопали крыльями птицы, оставившие за собой летучие тени… Пахло камнем и пылью, горожане уже не замечали этого аромата, но Рену, привыкшему к запаху сырого дерева и соломы, он казался удивительным и манящим. Холодное солнце взирало безразлично

Перед ними высились ворота, величественные, страшные и манящие, за ними остались лишь воспоминания о кратком времени, когда у него был дом.

Арера. Едва ли он, проведя всю жизнь в крошечной деревушке, у которой вместо названия был номер, мог представить себе столицу во всем великолепии ее высоких храмов и дворцовых башен. Аккуратные каменные дома здесь выстроились четкими улицами, столь же правильно и ровно стояли фонари, фонтаны, висели на цепочках вывески бесчисленных таверн, и даже остриженные деревья походили на часовых в нерушимой закономерности расположения.

      И Рену вдруг подумалось, что, может быть, в огромном городе, где никто не знает его, где для всего есть порядок и причина, и ему найдется местечко. Совсем крошечное, ненужный чердак или старый склад, лишний угол, в котором он постелил бы солому и который стал бы звать домом, отбивая его у мышей.

– Как же ты прекрасна! – восхищённо прошептал Рен. Столько надежды пропитывало простые слова!

      Ему казалось, что все, чего он только мог пожелать, совершилось. Арера, огромная величественная, прямо перед ним, раскрыла путнику объятья каменных аллей и только ждёт, когда нога бесстрашного оставить след на серой мостовой.

                        3. Вивьен Грапнет.

Семья Грапнетов всегда производила на окружающих крайне приятное впечатление: отец имел в обществе определенный вес, мать выглядела моложе истинного возраста лет на десять, говорила редко, и если уж, выходя в люди, открывала рот, то для положительного замечания или цитаты из священного писания. Когда, тринадцать лет назад, они по доброте душевной взяли из приюта сироту, в последствии «внезапно» оказавшегося носителем особой силы, как-то позабылось, что состояние отец семейства нажил весьма сомнительными способами, и для всех наступило спокойное время.

      Семилетний Вивьен поначалу очень радовался хорошей одежде и вкусной еде, но быстро понял одну вещь: Сила – это титул, а титул нужно уметь нести.

До недавнего времени ему это удавалось.

      Однако теперь он стоял в светлом кабинете и в тысячный раз выслушивал бесполезные нотации. Граф Грапнет сидел спиной к высокому окну, против света, и сам оставался не более, чем бесформенным черным пятном, слившимся со столом и бесчисленным множеством всевозможных статуэток, чернильниц и прочей мелочи, лежавшей на нем. Мачеху Вивьен даже не сразу заметил: она безмолвной тенью таилась за спиной своего мужа.

– Почему мне снова приходят анонимные письма о твоих любовных похождениях?! – Кричал отчим. Отвечать было бессмысленно: как только кто-то повышает голос, все слова становятся оправданиями, а Вивьен не хотел просить прощения.

– Ну как же так, ты ведь был таким хорошим ребенком. – негромко причитала женщина, чтобы заполнить образовавшуюся в крике паузу.

      Вообще-то Вивьену было, что сказать, свое упрямство он прекрасно понимал, а разврату находил оправдания, но сильный голос отца, его жесты и воззрения всякий раз отбивали желание объясняться.

– Щенок, сколько можно трепать всем нервы?! – тяжело гремел его густой бас – жизнь дана для великих дел, в не для того, чтобы шляться по кабакам и девок брюхатить.

– Тебе откуда знать, зачем мне моя жизнь? – холодно заметил он.

– Гниденыш! – он все же не удержался и швырнул чернильницу в приемного сына. Тот не увернулся, металлическая кожа легко отразила удар. Жаль только запачкался пиджак…

– Сыночек, ну пожалуйста, не зли отца, не пререкайся.

– Ты понимаешь, что будет, если какая-нибудь из твоих пассий утаит ребенка?! Нам снова выслеживать Хранителя дара Адор по приютам и свалкам?

– Что ж, во всяком случае в этом у вас уже есть опыт.

– Стоит оставить тебя на секунду, как ты начинаешь позорить доброе имя Грапнетов. А твоя невеста? Пора бы уже сыграть свадьбу и, если тебе так не терпится…– он запнулся, но продолжил с уверенностью – то зачни ребенка с законной супругой. Хватит с нас безродных хранителей божественной силы и их поисков по всему материку.

– Мне это неинтересно. Это вам зачем-то нужно, чтобы новый Металлический не родился не пойми от кого, а мне это уже будет безразлично, я его никогда не увижу.

– Да как ты смеешь? Мы столько денег тратим на твое лечение, неблагодарный стервец!

– Стоило выбирать внимательней. – Холодно заметил Вивьен.

      Такие разговоры за закрытыми дверями происходили не реже двух раз месяц, несколько дней все отходили, а затем все начиналось по новой: летали чернильницы и статуэтки, разбиваясь о тело того, кого едва ли стоило назвать человеком, отец пил вечерами пустырник, иногда коньяк, а мать плакала, когда Вивьен уходил из дома, подальше от шумных споров и поближе к прекрасным, теплым и мягким женским телам.

      И он, и граф злились скорее по привычке, за тринадцать лет им так и не удалось стать семьей, и Вивьен ни разу не назвал старшего Грапнета отцом, а его красивую, но безропотную жену – матерью.

Разврат и пьянство соответствовали его понятию полной жизни и задушенное запретами и запертыми дверями подростковое стремление к свободе, многократно умноженное, позднее дало о себе знать. Он сам не знал, зачем гуляет, просыпаясь рядом с незнакомой женщиной и собирая из сбивчивых воспоминаний подробности кутежа, задавался вопросом, так ли приятно ему головокружительное пьяное веселье и чувство падения, когда закрываются веки.

      Впрочем, теперь все оказалось не так просто.

      -Могу я идти? – скучающего спросил он, оглядывая темные пятна на рукаве.

– Нет не можешь! Вот, полюбуйся! – старший Грапнет с силой впечатал в стол конверт. – Король хочет тебя видеть.

– Зачем?

– Может, до него дошли слухи о твоих похождениях? Если ты забыл, то, чем ты тешишь свою плоть, является преступлением против королевской семьи. Видимо, мне придется за свой век дважды смотреть на казнь Хранителя. – Он вздохнул то ли от усталости, то ли от воспоминаний. – Сходи и узнай, он вызывает тебя завтра в полдень, будь добр и постарайся, чтобы хотя бы во дворце тебя не видели с похмелья, а ворот рубашки скрывал…это! Господи, этих девок не кормят что ли?

– Я тебя понял.

– Уж надеюсь. Все, прочь с глаз моих.

– Наконец-то.

Как бы холодно он не отвечал отчиму, приглашения самого короля пошатнуло его спокойствие. Из августейшей семьи лично он знаком был только с принцессой Мэрион – некоторое время назад между ними имела место быть небольшая интрижка – правителя же он, как и все граждане Ареры, видел только издалека во время обращений или больших праздников.

Статус Хранителя, вне зависимости от происхождения, давал магу привилегии и, присягнув королю, обладатель этого почетного титула становился вхож во дворец, но в мирное время стражи предпочитали посещать его только в случае бала.

Вивьен знал, что в окрестностях Нирна воспитывается юный Каменный, Огненный –необразованный дикарь из крохотного племени, Водный пропал без вести после смерти предыдущего представителя, Воздушный Хранитель четвёртого поколения еще жив и принимает активное участие в делах страны, а о Древесном ходят странные слухи, которых пока никто не подтвердил и не опроверг, но лично не был знаком ни с кем из них.

Нынешнюю пирушку пришлось пропустить. Являться во дворец с перепоя – действительно не лучшая из затей. Впрочем, эта жертва вполне себя оправдала, когда Вивьен переступил порог королевского кабинета ровно в назначенное время, успев прежде побриться, выбрать подходящий наряд, купить новые туфли и пофлиртовать с хорошенькой горничной.

      Кабинет, как и полагается, радовал глаз убранством, каждая деталь в нем говорила о том, что владеет ей не простой смертный, а настоящий король и относиться к ней стоит соответственно. Как каменные замерли тяжёлые складки портьеры, золотые кони по бокам дорогих часов, остановился блеск на вышитых обоях и блик на изящной чернильнице. Двое, ожидавшие гостя в мягких кожаных креслах остались недвижны и лишь перевели на него одинаковый полный холодного любопытства взгляд.

Женщина, лет пятидесяти, может старше, с очень большими глазами и крохотными губами, осмотрев Вивьена, тихо вздохнула. Очевидно, в молодости она была красавицей и в глазах гостя подметила самоуверенный огонь прекрасной юности. Он совсем не понравился ей, успевшей познать и полюбить спокойную жизнь в смирении. Хотя тень озорства порой осеняла ее дни. Едва ли нашлась бы еще одна женщина, уже перешагнувшая полвека, способная явиться во дворец со свежими пионами в волосах, так невыгодно оттенявшими ее возраст. Все в ней казалось неправильным. Если когда-то очарованные мужчины видели в ней фею, то теперь от чудесного образа остались лишь слишком круглые и слишком светлые глаза.

      Справа от нее скучал в дорогом кресле Сесиль, верховный маг. Его лицо скрывал капюшон, а высокомерная поза создавала двоякое чувство восхищенного уважения перед талантом и бессознательной неприязни. Как и все придворные маги он всегда носил мантию с вышитым на спине королевским гербом.

      Опередив Сесиля, женщина заговорила первой, чем очень обрадовала Вивьена – увидев, что перед ним леди, он несколько расслабился, обворожительно улыбнулся и без раздумий поцеловал ей руку, а затем обменялся несильным рукопожатием с магом.

– Доброе утро, лорд Грапнет. – Мягко произнесла она, будто была несколько сконфужена.

– Прошу прощения, лорда Сесиля я прежде видел на приемах, но с вами еще не знаком лично. Вивьен Грапнет.

– Эрисоэлла Легран, четвертый Хранитель дара богини воздуха. Ваше незнание совсем неудивительно и не нуждается в извинениях, пятое поколение приходится собирать по крупицам, я была слишком занята поиском Водного, но они, увы, не увенчались успехом. Впрочем, довольно о неудачах, ведь Хранитель дара бога огня уже в пути.

– Безмерно рад.

– Ваш сарказм неуместен. Раз уж вы теперь знаете, кто перед Вами, то должны понимать: Ваши мысли для меня как на ладони. Теперь, когда с формальностями покончено, простите мою бестактность, и позвольте говорить свободно. – Она снова сдалась первой. Сесиль усмехнулся. – Сколько ещё вы намерены испытывать судьбу своим неподобающим проведением?

– Вы вызвали меня во дворец, чтобы узнать это? Впрочем, вероятность того, что случайная женщина родит нового Хранителя крайне мала, вы ведь знаете это. Лет в тридцать я возьму в жены милую богатую девушку, намного младше себя, к сорока дам жизнь новому Хранителю, посвятив двадцать лет служению Арере.

– Служению? Вы получили свой статус пять лет назад и что мы видим? Разочарование. Однако король милостив, он дает вам шанс послужить Родине.

– Премного благодарен, но чего же Его Величиство ожидает от недостойного раба своего?

– Довольно паясничать! – Возмущенно воскликнула она.

– Его Величество надеется, что бесполезнейший из Хранителей отыщет для него Одаренного богиней воды. – Вмешался Сесиль с холодной насмешкой в голосе.

– А если нет?

–У вас, лорд Грапнет, нет права выбора. Это приказ. Его высочество желает зачитать вам его лично, так что будьте добры явиться на следующий совет лордов.

***

      Голос, обладатель которого несомненно достоин вступить в блаженный рай и шествовать с хором ангелов, возвещая о пришествии Пресвятой Наи, серебряный пронзительный напев, полный силы и молитвенного светлого восторга, он, возможно, смог бы и утратившего веру заставить вновь склониться у ног каменной богини.

      Слышавшие его ждали, что с клироса спуститься не меньше, чем совершенная красота и под шелест крыл излечит горести и болезни тела, как прежде песней исцеляла души и возносила их наверх, где Милостивая Наи могла внимать им.

      Люди ждали затаив дыхание, но всякий раз платили за предвкушение растерянностью, ведь Лакрес, одарившая их своим пением, совсем не походила на любимицу богини.

      Удивительно, как быстро одухотворенность сменялась на оскорбительное удивление и безмолвное разочарование, когда на глаза попадалась маленькая фигурка с непослушными рыжими волосами и не слишком красивым лицом, вечно сохранившим какое-то жалостливое, несчастное выражение. Сама Лакрес переживала подобное отношение очень остро, однако жалеть ее, возможно, было бы не вполне уместно, ведь она могла оставить свое неблагодарное занятие и развлекать песней гостей отца или, скажем, подруг.

Пусть ей не доставало очарования, бессилье не стало бы ей упреком, когда за спиной столь влиятельная семья. Герцог Моро, богатейший и влиятельнейший человек в Арере, дальний родственник, но близкий друг самого короля, обеспечил дочери беззаботную жизнь. С детства она нередко бывала во дворце и водила дружбу с принцессой. Их объединяло не только высокое положение, но и безграничное желание соответствовать. Часами они обсуждали, как трудно дышать в корсетах, как болезненно впиваются в голову шпильки из сложной прически, как досадно всегда и везде быть лицом и телом и проявлять чувства лишь тогда, когда того требуют приличия: падать в обморок от дурных вестей и изображать милосердие, обсуждая очередное благотворительное пожертвование. И в то же время между ними была пропасть, видимая только Лакрес. Принцесса принимала эти условности как свод правил для беззаботной и спокойной жизни, она приносила в жертву удобство в угоду собственным же интересам и всегда была в выигрыше, будто опытный шулер в партии с жизнью. Ее лицо всегда освещено, но руки остаются в тени, где вершатся дела, достойные королевского вмешательства.

      А где-то там, внизу, забытая, ненужная Лакрес, лишающая лоска всякое платье, маленькая, угловатая и неловкая девушка, чье единственное достоинство в приданном. Культ красоты для нее уже совсем не малоприятная обязанность считаться с веяниями моды, это ее ярмо.

Вот и теперь: принцесса после утренней молитвы ожидает подругу в трансепте, и к ней устремлены все взгляды, ее красивое юное тело – причина мужского восхищения, а хорошенькое лицо, обрамленное золотыми кудрями – женской зависти.

Стоило Лакрес окликнуть ее – все отвели взгляды, будто смотреть теперь не на что.

– Ах, дорогая, ты уже тут? Я право заждалась. Отчего эти молитвы такие скучные? – Уже выйдя из храма посетовала Мэрион, оправляя ворот бархатного платья.

– Зачем же ты ходишь?

– Разве набожность принцессы не пророчит стране светлое будущее? К тому же здесь порой происходят события куда более интересные, чем на балах… – она ненадолго задумалась и продолжила, изменив тон, будто вдруг вспомнила, что обижена – Говоря о балах, не слишком часто ли ты стала на них появляться? Не подумай, это прекрасно, но мне любопытно, с чего такие перемены в моей маленькой Лакрес, так страшащейся шумных сборищ. Или наконец ты приметила мужчину, ради которого стерпела бы все рауты и пустые беседы?

      Услышав это, Лакрес вздрогнула, щеки ее порозовели а ресницы опустились, чтобы скрыть смущение девушки.

– Кто он? – О, Мэрион была в восторге, как всем искусным сплетницам, более всего в этом мире ей нравилось слушать о сердечных тревогах.

– Ты станешь смеяться. – в отчаянии шептала леди Моро, не зная, куда деться от пристального взгляда принцессы.

      Однако и Мэрион не собиралась оставлять ее в покое. Она остановилась, приобняла подругу и доверительно, не сказать бы заговорчески, улыбнулась.

– Дорогая, ну что за тайны? Ну хочешь, и я тебе что-нибудь расскажу?

– Ах! Что же?

– Секрет за секрет. Скажи, кто украл твое сердечко, а я расскажу, на кого положила глаз. Договорились? – Лакрес ответила нерешительным кивком – Значит, поэтому служба затянулась, ты Его ждала?

– Что ты. Я всего лишь увлеклась пением, в последнее время только оно и радует мою душу. А, что до него… Нет, такие в храмы не ходят.

– Отчего же? – удивлённо вскинула бровь принцесса.

" Двоим богам не место под одним сводом" – подумала Лакрес и так смутилась от этой мысли, что вовсе замолчала.

– Смелее, дорогая, или это покушение на жизнь принцессы? Потому что я умру от любопытства. – прозвенел ее холодный смех.

– Я скажу, только…не здесь. Так много народу, разве разговор не подождёт момента, когда мы хотя бы окажемся одни в саду или будуаре?

– Уповаешь на мое великодушие? Будь по твоему, Лакрес.

      Она хотела добавить что-то ещё, но вдруг примерила в толпе знакомого и тут же направилась к нему, утянув за собой Лакрес.

– Вивьен, что ты здесь делаешь?

– Ах, какая встреча, Мэри! – он заметил девушек, лишь когда поравнялся с ними, и приветствие прозвучало нервно. – Обворожительна, как всегда, – улыбнулся льстец и поцеловал ее ручку – Вижу, ты не одна.

– Вы не знакомы? Как такое может быть? – воскликнула Мэрион, чтобы скрыть неловкость от осознания простой истины: ему не по вкусу была Лакрес и сколько бы судьба не сталкивала их на приемах, он неизменно – золото, а она – всего лишь пыль.

      По правде сказать, Вивьен был так хорош собой, что ему от женщин доставалось куда больше комплиментов, чем женщинам от него. Изящное гибкое тело, всегда упакованные по последней моде, прекрасное лицо с тонкими чертами, светлые бирюзовые глаза, обычно хитро сощуренные, красивой формы губы, прядь бронзовых волос, падавшая на царственный лоб, – все в нем радовало глаз.

      Он обладал тайным волнующим очарованием, значительно сокращавшим путь красавиц от первого поцелуя руки до ложа виконта Грапнета. Вопреки ожиданиям, он походил скорее не на сталь, а на золото, прекрасное и бесполезное, желанное и дорогое, равно ослепляющее блеском расчетливых и легкомысленных. Его любовницы всегда отличались приятной внешностью, Вивьен любовался ими так же, как они – им и в спальнях льстеца всегда царила бесчувственная взаимность. Не запоминая имён, он придумывал новой гостье нежное прозвище, а через пару дней звал им другую, не слишком отягощая себя нравственными терзаниями.

      Вивьен никогда не обратил бы внимания на Лакрес.

– Ты должно быть знаешь герцога Моро? – Взволнованно продолжила разговор принцесса, она вообще плохо переносила тишину.

– Имею честь. – Гордо заявил Металлический, хотя на деле смутно припоминал, что фамилия принадлежит человеку важному, знакомством с которым можно гордиться.

– Потрясающе! Так это его дочь – Лакрес Моро. Может ты видел ее в храме, она дивно поет!

– Что ж, очень приятно. Обязательно зайду послушать как-нибудь…

– А он, Лакрес, никто иной как Хранитель дара бога металла Адор – Вивьен Грапнет.

      Когда он наконец перевел на нее взгляд, сердце Моро сжалось.

       Как он прекрасен!

       Вот он, великолепный Вивьен Грапнет берет ее дрожащую руку, пожимает ее не слишком крепко, потому что привык к хрупкости женских ладоней, и сердце несчастной пронзает ударом надежда.

      А вдруг в следующий раз, при встрече, его губы коснуться ее ручки?

      Вдруг, подняв чарующие бирюзовые глаза, он найдет пленительным ее смущение и тогда…

      О нет!

      Она неловко отнимает руку. Вивьен изображает удивление и тут же отворачивает голову.

– Ты из дворца? Отец вызывал тебя?

– Да, все беспокоятся по поводу Водного. Никаких зацепок, впрочем, сами виноваты…

– Не говори так.

– Нужно было лучше подумать прежде, чем убивать предыдущего. А теперь притыкать безродностью придется не только меня.

– Зря я спросила. Впрочем, спешка неудивительна, нужно найти его, пока он ребенок, иначе… все уже устали об этом шептаться – дворцовые ищейки не справляются, а дело огромной важности.

– Что ж, они не нашли ничего лучше, чем повесить его на меня. Прекрасно!

      -Вивьен…

– Рад был встретить тебя, Мэри. Приятно было познакомиться… -Он замялся, очевидно, забыл имя. – Лукрес.

Мэрион уже открыла рот, чтобы его поправить, но легким касанием Моро остановила ее.

– Значит, торопишься?

– Да, у меня встреча неподалеку.

–У храма? Она замужем?

– Довольно тебе сплетничать. – Она наконец улыбнулся. – Ну, мне пора.

      Более не сказав ни слова, он поспешил на встречу со своей фавориткой. Она выигрывала не столько частотой, с которой Грапнет одаривал ее вниманием, сколько глубиной чувств. Скажем, если представить, что море – это любовь или хотя бы влюбленность, то обычно он только мочил ступни, а с ней заходил уже по пояс, сам того не замечая.

      Жанетта – так ее звали – не желала ни его кошелька, ни сердца, и время от времени баловала себя Вивьеном, как десертом, который съесть не позволяет диета, но очень уж хочется. Такое случается с одинокими женщинами, даже если у них имеется и муж, и дети, и полный дом прислуги, и дорогие подарки, и все, о чем только мечтать, кроме, конечно, счастья.

      При том, что история ее жизни не изобиловала интересными событиями и воспитание осуществлялось самым суровым образом, назвать ее закрепощенной или робкой не поворачивался язык, в конце концов, пожалуй, ее умение получать удовольствие и не требовать невозможного и привлекало Вивьена.

      Иногда, когда рядом оказывались ее соблазнительные губы, или черные глаза, или взгляд замирал на глубоком декольте любовницы, в голову Хранителя приходила идея жениться на ней, следом он целовал Жанетту и тут же гнал мысль прочь.

      " Нет, на таких как она не следует брать в жены – думал он тогда – да она и несвободна, и к тому же отец не позволит".

      Тем не менее, идея эта захаживал к нему столь часто, что со временем он очень привязался к Жанетте и иногда водил ее в театр или ресторан просто так и отправлял ее домой, не требуя благодарных ласк.

      Впрочем, большую часть времени он все же относился к ней немногим лучше, чем к остальным своим пассиям, никто в этой паре не питал ложных иллюзий относительно друг друга и уж тем более высоких и прекрасных чувств, в которые оба не верили.

      За то на них уповала Лакрес и из всех людей выбрала для первой влюбленности худшего кандидата.

– Почему ты не дала мне его поправить? – Резонно поинтересовалась Мэрион, когда Металлический исчез из виду под руку с черноволосой красавицей, ожидавшей его невдалеке.

– Это он. Ты ведь хотела знать, кого я люблю? Пусть лучше буду Лукрес, чем он и вовсе меня не запомнит.

– Но Лакрес!

– Забудь это имя! – Вскрикнула она, но вдруг опомнилась и очень смутилась. – Прости, мне не стоило, я знаю, что недостойна его любви, но ведь никто не запретит мне любоваться им на балах или молиться за него Наи?

– Первая любовь не бывает счастливой.

– Моя не станет исключением.

– Верно, дорогая. Верно…

                        4.Йаргмар из племени Ивит.

      В огромной роскошной зале за столом, настолько длинным, что сидевшие подле короле ни разу не видели лиц, сидящих поодаль, расположились все сколько-нибудь значимые маги Ареры, в том числе Сесиль, Эрисоэлла и Вивьен. На троне скучал Жером Осмотрительный в окружении слуг и вполуха слушал очередное донесение.

– Слышал, Вивьен Грапнет, Хранитель дара Адор , ведёт себя своенравно и отказывается жениться на избранной кандидатуре? – поинтересовался Жером.

Металлический растерялся от того, что первое же замечание короля относилось к нему и, пока соображал, что сказать, за него ответили.

– Мой господин, разве же можно его осудить. Он слишком молод, чтобы дать жизнью новому Хранителю. – возразил полноватый мужчина в роскошном одеянии.

– Как всегда слишком лояльны, Герцог Моро. – рассмеялся министр культуры – Ваша дочь его ровесница, думаю, это была прекрасная партия.

– Я полагаю, пока есть вопросы важнее женитьбы. – резонно вмешался кто-то. – Лакрес одарена магией, если она окажется подле него, то лишь для помощи в поисках.

– Рациональное зерно в ваших словах определено есть, стоит позаботиться о контроле юных Хранителей, если мы не хотим увидеть второго Ренарда Лефевра. Только идея приставить к виконту Грапнету юную девушку кажется несколько сомнительной.

– В таком случае я хотел бы рекомендовать для помощи в поисках своего ученика. – вдруг подал голос Сесиль.

– Значит и верховному магу есть что сказать. – задумчиво произнес Жером и легко кивнул. – Что ж, я слушаю.

– У меня есть на примете чрезвычайно талантливый ученик, которого навряд прельстят красота и богатство виконта Грапнета. Юный идеолог с горящими глазами станет вам верным слугой , Ваше величество.

– Он здесь сейчас?

– Ожидает за дверью. Видите ли, его род не слишком знатен, я посчитал, что его нахождение здесь может оскорбить высоких особ

– Ну что вы, Арера – место, где имеющие божью искру обретут и фавор и богатство, вы ведь и сами ощутили на себе государеву милость не имея за спиной влиятельных покровителей.

– Я был обделен не высотой рода, а средствами, обедневшие кланы никогда не забывают момента славы. Впрочем, мой ученик лишен и этой привилегии…

– Довольно разговоров, пусть его приведут.

      Юноша уверенно вошёл в зал и каждое его лёгкое и точное движение выражали красоту молодости. Скромные ученические одежды на удивление хорошо подчеркивали изящество подтянутой фигуры, а короткие кудри добавляли мальчишеского озорства. Словом, его без витийств можно было назвать хорошеньким, хотя голос его звучал неожиданно твердо.

– Земля обращается золотом под ногами государя, ваше величество. покорный слуга, Леон Алер, склоняет голову перед могуществом короля. – с улыбкой произнес он.

– Вы неплохо выдрессировали его. – фыркнул один из министров.

– И даже дали свою фамилию. Как это мило. – поддержал его другой.

– Что ж, если он смог заинтересовать Вас, значит и впрямь одарен.

– Я ценю ваше доверие, господин. – бесстрастно произнес верховный маг.

– Решено, приставим его к Вивьену Грапнету, во всяком случае пока он занят поиском Хранителя божественного дара Тситокры, богини воды.

– Но столь ответственное дело…! – Возразил военный советник.

– Эрисоэлла нужна в столице, Хранитель дара Бротагима вот-вот прибудет, но мы не знаем, насколько он готов служить Арере, учитывая , что нам пришлось применить силу, дабы заполучить его.

– Слышал его сестра ровесница принцессы Мэрион, отчего бы им не завести дружбу и не направить юного Хранителя в благотворное русло?

– Дайте ему время свыкнуться с новым положением. Его варварские устои нуждаются в немалой корректировке , прежде чем он сможет войти на правах Хранителя божественного дара в совет лордов и совет магов.

– Что ж, пусть будет так. – безразлично заключил король.

      Без особых волнений Жером принял несколько важных решений. С этого дня поиски Хранителя дара Тситокры легли на плечи Вивьена Грапнета и Леона Алера.

Так же Жером велел принцессе Мэрион непременно расположить к себе дикарку, от которой никто не знал, чего ждать.

      Все надеялись, что теперь трагедия не повторится, Вивьен найдет Водного и приведет юного Хранителя в Ареру, где он заступит на службу к королю и не станет совершать глупостей. Так или иначе первым делом предстояло решить вопрос с новым Хранителем дара Бротагима, бога огня.

Вивьен покинул тронный зал так скоро, что Леон, раскланявшийся перед каждым в знак прощания, едва его нагнал. Пару раз чуть не врезавшись в дверной косяк и вазу с цветами, он, мысленно смирившись с наказанием от учителя за подобную дерзость, скинул капюшон и побежал за другом.

У самой кареты Леон схватил виконта за руку, тот не вырвал ее, но и не улыбнулся.

– Вив!

– Что ж, в этот раз тебе удалось меня удивить, Леон. Не знаю, плакать мне или смеяться – друг приставлен ко мне, чтобы докладывать королю о моих действиях. Очаровательно.

– Разве же это благое дело предавать ближнего? Напротив, я смогу утаить то, что им знать не следует, и не разочаровать учителя.

– Каким же хитрым ты стал, где тот барашек, которого Сесиль притащил в свой дом?

– Твои слова звучали бы обидно, если бы тебя так же не привел к себе граф Грапнет. – улыбнулся Леон.

– Это точно. Что ж, карета подана, мне пора.

                                    ***

– Я ненавижу Ареру и все, что с ней связано! – крикнул Йаргмар, швыряя в стену вазу.

      Та со звонком раскололась и несколько лилий рассыпались по ковру, блестя влажными стеблями.

– Брат, послушай меня, пожалуйста… – задернув штору мягко начала девушка.

      Вид ее совершенно не вязался с тоном.

      Начиная с загара, заканчивая почти полной наготой, она производили странное ощущения соблазнительного падения. Мелкие рыжие косы падали ей на грудь, будто стараясь прикрыть ее от чужих глаз, но раз за разом девушка отбрасывала их назад.

      Ведь ей нечего стесняться – так принято ходить в их племени.

      Йарг ни единой секунды не думал, что однажды окажется так далеко от дома, да ещё и в столь незавидном, как ему казалось, положении. Его насильно привезли сюда, точно скот, обучили языку, который он не желал слышать, и принудили служить королю, угрожавшему его семье. Словом, перспективы совершенно не радовали и весь прошедший месяц Йарг игнорировал письма и не покидал дом, а уж когда в его комнате вдруг оказался новенький фрак, воин просто-напросто сжёг его.

      Внешность Храниетля говорила о нем абсолютно все. Даже если не учитывать крепкое телосложение человека, способного перед употреблением свою еду догнать, поймать и убить, и загорелую кожу, естественную для островитянина, была в его облике иная особенность. Он носил длинные волосы цвета огня, но лишь на половине головы, левую сторону он старательно выбривал, чтобы сложная татуировка на ней могла поведать любому, что перед ним не обычный человек, а будущий вождь. Воины Ивит густо подводили глаза черным кайалом и дорисовывали к ним знаки, отображающие успех в охоте.

      Аналогичные рисунки покрывали практически все его тело, поэтому одежду Йарг не слишком уважал, обходился набедренной повязкой, костяными браслетами и ожерельем из клыков. Об обуви даже речи не шло.

Почти нагое тело Хэльнар не уступало в количестве тайных смыслов, но узоры на нем были нарисованы, а не наколоты – в Ивит считали , что женщине и так достается страдание во время рождения ребенка, так что нет нужды ранить тело ещё и иглами.

– Я сжег тот магазин, потому что хозяин смотрел на тебя сальными глазками, да ещё и смел отвешивать комментарии, думая, что мы не понимаем ни слова. Я год учил язык этих мерзких арерчан и уж – он запнулся – это я разобрать способен!

– И все же, мы гости здесь, не стоит наживать врагов, к тому же сейчас, когда мы даже не освоились.

– Я не собираюсь тут осваиваться! Гости! Конечно! Мы в плену, Хэльнар!

– И вовсе это не так, намедни пришло письмо от принцессы Мерион, она зовёт прогуляться, чтобы познакомить нас с городом. Я уже отослала согласие.

Действительно, не успели они приехать, как их представили принцессе Мэрион и заодно, неотступно следовавшей за ней, некой Лакрес Моро, выглядевшей крайне невыгодно на фоне роскошной подруги.

      Главной задачей стало ненавязчиво помочь гостям узнать культуру Ареры: какие правила и приличия необходимо соблюдать, какие слова произносить в слух, какое платье вызовет восхищение, а не смех. Сразу же Хэльнар получила приглашения и на променад, и в кафе, и в театр, но всякий раз вежливо отказывала под суровым взглядом брата. Но женщина есть женщина: стоило позвать ее в пассаж – недовольство Йарга не показалось большой преградой.

– Что? – раздраженно отозвался Огненный.

– Не думаю, что следует отклонять предложение августейшей особы. – С улыбкой ответила девушка, мой дорогой брат.

Страшно, какую власть имеют эти ласковые речи! Йарг похож был на сурового отца, которого маленькая дочурка просит подарить ей куклу – и он обезоружен, и добудет ей ее даже если придется применить самые бесчестные приемы.

– Я остаюсь.

      Она хотела сказать что-то ещё, но, взглянув на брата, не решилась.

      Прошло почти полмесяца с тех пор, как они покинули Ивит, – крошечный уединенный остров на Юго-Востоке – и хотя прежде Йарг мог неделями пропадать в лесах, выслеживая зверя или духа, вынужденное путешествие давалось ему тяжело.

      В племени их статус слишком разнился, чтобы иметь возможность беседовать : Хэльнар помогала нянчить детей, собирала из ракушек бусы и готовила мясо, добытое охотниками, вроде того же Йарга, своим проворством снискавшего славы добытчика, он же заседал с отцом на собраниях . Словом, ее блистательный брат, сын вождя, сильный маг и прославленный воин, совсем сник, потемнел лицом, стал неразговорчивым и раздражительным, и совсем не желал глядеть на Ареру.

      Стоило карете миновать городские ворота, воин понял, что никогда он не полюбит эту страну и не захочет добровольно в ней остаться. Каменные стены сомкнулись за широкой спиной, Арера отобрала не только семью и положение, превратив его в лишённого всякого влияния безродного дикаря, но и клинок, которым он добыл себе славу и уважение.

      Шумная столица пестрила контрастами, за жалкой лачугой возвышался каменный дом, за свалкой поднимал золотые головы храм чужой богини, из стен лезли башни, на них росли другие и все это походило на огромного серого монстра из грязи и фальшивого блеска. В начале поездки он не обращал внимания, на лакейские замашки окружающих, но теперь каждый норовил, искривив лицо в приторнейшем выражении, сказать что-нибудь учтивое.

      Хэльнар же окунулась в новую жизнь с головой. Она ни разу не взглянула на уродство и убожество, ведь ей открылся прекрасный новый мир. Платья, шпильки, серьги, духи, шуты и шарманщики, забавляли ее юное сердце. А уж как она радовалась новому дому! Это уже был не шатер, а целый замок! В самом центре! Ведь статус Хранителя позволяет жить близко ко дворцу. Первую неделю они с братом только и делали, что бегали по бесконечным комнатам, спорили, кому достанется большая спальня, хотя их тут имелось с дюжину, лазали на чердак и в погреб, приставали к прислуге, не понимавший из быстрого говора ни слова, и всячески развлекали себя, чтобы не думать об оставленной родине.

      Получалось не слишком хорошо.

– Ты не даёшь Арере шанса, дорогой брат. – с сожалением сказала Хэльнар, прикрывая за собой дверь, и Хранитель остался один.

                              ***

Спустя неделю ей все-таки удалось вытащить Йарга на прогулку. В конце концов, это естественное желание – делиться тем, что тебя впечатлило, так что, схватив брата за руку, Хэльнар повела его в самое сердце столицы.

      Не нужно много времени, чтобы заметить: в Арере поклоняются золоту. Однако в приличном обществе о таком не говорят, и потому культурный центр столицы организовывала собой так называемая Соборная Площадь. Гостеприимный город приютил и роскошные купола асфадских храмов Милостивой Наи, и угрюмые святилища Бротагима – бога огня, здесь нашлось место и полуварварским верованиям жителей Элена и Нирна, и даже изящный и жестокий эльфийский бог Керу обрёл свой очередной дом в Арере. Все же, большую часть населения составляли люди, потому особенным спросом пользовались несколько грузные, за то очень внушительные базилики все той же Пресвятой Наи, их, чаще прочих, посещали знатные особы и члены августейшей семьи, не гнушаясь тем, чтобы выставить свою мнимую набожность на показ.

      Впрочем, Хэльнар восхищала искусная резьба, все эти выверенные линии заставляли ее чувствовать, что человек перешагнул предел, начертанный ему природой, он превзошел твердость камня, разбив его на ровные блоки, он обманул всех богов, пленил их, украв великую силу, вознёсся выше бессмертных, чтобы увековечить имя свое. Когда ее маленькая загорелая рука ложилась на контрастно белую поверхность колонны, Хэльнар чувствовала тайную власть над всем сущим.

      Жаль, Йарг совсем не понял, когда она пыталась объяснить ему это.

Девушка долго восторженно расписалась о мастерстве архитекторов и таланте художников, ей безумно хотелось, чтобы именно он, Йаргмар, вдруг улыбнулся и признал, что мир не замкнулся в крохотном племени и существует невообразимое количество вещей, которые стоит узнать. Целый день Хельнар таскала его от одной достопримечательности к другой, живо пересказывая услышанное от Мэрион и Лакрес, но на каждое ее слово брат находил свое.

– Ты только посмотри на что способен человек, имеющий упорство и божью искру! – шептала она глядя на статую богини.

      Эта исполинская фигура и впрямь заставляла любого чувствовать себя маленьким рядом с ней, под суровым взглядом неподвижных каменных глаз и холодным молчанием ее одеяния. Хэльнар глядела на нее как завороженная, но Йарг презрительно фыркнул.

– Зачем бестелесным золото и мрамор? Неужто арерчане ждут, что каменная богиня от их скучных песнопений махнет крылом и одарит благословением?

– Это лучше, чем из раза в раз окроплять кровью идолы!

– Чтобы что-то получить , нужно что-то отдать – это закон природы. – Пожал плечами воин.

– Это варварство !

– Замолчи, Хэльнар. Я был слишком мягок с тобой и вот что вышло: ты разоделась как одна из этих безликих девиц и смеешь перечить собственному брату. Должно быть за эту слабость отец сослал меня сюда.

– Тебя никто не ссылал. Мы оба знаем, почему отец так поступил. Как сын вождя, ты должен понимать, племя важнее, чем собственные дети. Мы не в праве судить его за это решение.

Он уже набрал в легкие воздух, чтобы ответить ей, но осекся. Вместо гнева он чувствовал нестерпимую грусть. Ему вдруг стало так горько за несправедливое изгнание, что он до боли закусил губу, и, чтобы Хэльнар не увидела его слабости, резко отвернулся.

– Возвращайся одна. – бросил он и быстрым шагом пошел прочь, без всякой конечной цели.

– А ты куда? – Крикнула ему вслед сестра.

– Мне нужно напиться!

– Я пойду с …

      -Нет, не пойдёшь. – прорычал он и исчез в толпе.

                                    ***

Сколь роскошные балы не закатывал Жером Осмотрительный, чтобы развлечь знатных подданных, вечерами свет Ареры чаще прятался по ресторанам и салонам.

По вторникам гостей привечала у себя Маркиза Флави Шаброль, отличавшаяся весёлым и несколько легкомысленным нравом. По большей части сюда захаживали люди, слишком молодые для консервативных мужских клубов и скучный раутов, с жаром обсуждавшие политику и свежие сплетни, талантливые художники и музыканты, отошедшие от косности академий.

      В основном зале музицировали и читали стихи, а небольшие комнаты ждали тех, кто предпочитает закрывать двери. Особенной популярностью подобные развлечения пользовались у повес, вроде самого известного посетителя салона Флави, друга и бывшего любовника его хозяйки, – Вивьена Грапнета.

      Что же, сегодня был вторник и по случайному, и довольно удачному стечению обстоятельств скитания Йарга, ведомого искренним желанием напиться, окончились у светлых окон, из которых лился, напев клавесина. Мелодия оказалось весьма жизнерадостной и воин, не привыкший утруждать себя лишними размышлениями, решил, что перед ним ни что иное как источник веселья, и с силой толкнул резную дверь.

      Первое, что выцепили из потока золотого света его глаза – тот самый инструмент, привлекший его сюда, и рыжую девушку, сидевшую за ним. Лёгким движением она откинула огненные кудри на спину, обернулась к гостю, чтоб по обыкновению поприветствовать его улыбкой, но тут же изменилась в лице. Какая же она была хорошенькая, эта рыжая Флави! Если бы только не было в ее зелёных глазах столь пошлого удивления, Йарг, пожалуй, приударил бы за ней.

Виконт Грапнет тем временем прекрасно проводил время на втором этаже. Он уже изрядно захмелел, перейдя в чудесное настроение, когда все кажется очаровательным и чрезвычайно забавным, и уступил девушкам заботу об опустевших бокалах. Они были польщены, все большее окружая его, точно врага: одна пыталась поправить жабо, вторая обдуть веером чуть покрасневшее лицо, третья просто придвинулась плотнее, пока остальные искали, как проявить себя.

      А Вивьен уже присматривал себе спутницу жизни, если считать, что каждая ночь – жизнь, он с холодностью трезвого безразлично рассматривал носы и губы, ресницы и прически, запястья, талии – все, что оказалось в списке критериев идеальной красавицы, которую он искал и нашел, но не видел в упор. Этот выбор походил на примерку новой шляпы или пиджака.

      "Вещь должна идти и быть удобна, большего от нее не требуется. Девушка должна быть красива и страстна – большего не стоит ждать." – думал он и, гребя их под одну гребёнку, оставлял в стороне Жанетту…

      Но не стоит говорит о ней сейчас, когда он забыл лоск и титул и полон легкого хмеля и желания жить, сыплет остротами и комплиментами, походя все больше на тех весёлых безбожников, которым так легко вручают сердца наивные девушки.

      Одна уз красавиц играла на лютне, нежно перебирая струны в надежде привлечь внимание, когда с первого этажа послышался грохот.

      -Что за шум внизу? – без особого интереса спросил Вивьен у официанта, очень кстати подавшего еще вина, но оживился, услышав ответ.

– Какой-то полоумный ворвался в салон чуть ли не в неглиже и отказывается уходить.

– Флави, должно быть, в полнейшем ужасе. – рассмеялся он. – Пойду гляну, что там, и сразу вернусь к вам, леди.

      Он улыбнулся и вышел из комнаты, за спиной послышались восторженные голоса, – девушки обсуждали ,как благороден и смел виконт Грапнет – несколько секунд Вивьен позволил себе насладиться этим щебетом и с чувством выполненного долга последовал за официантом.

      Едва ли девушки ожидали, что спустя четверть часа он вернется с тем самым полуголым дикарем.

– Дамы, хочу познакомить вас с моим другом. Не бойтесь, он только в битве жесток, с такими красавицами даже самое холодное сердце оттает. Будьте с ним поласковей.

– Но, виконт Грапнет, разве он не…

– Ну же, леди, не обижайте меня недоверием. Прелестницам идет милосердие. – Нараспев произнес он и обратился уже к гостю. – Кстати, как к тебе обращаться, друг мой?

В этот момент девушки окончательно потерял веру в разумность действия Вивьена, некоторые незаметно покинули комнату, сочтя Металлического слишком пьяным.

– Йаргмар Свирепый! – грозно сказал он, оказывая на себя.

– Вивьен. – Улыбнулся ему Грапнет. Воин сделал усилие, чтобы выговорить это имя, слишком мягкое для его языка и тогда металлический поправил себя. – Вив.

Эта уступка так обрадовала Огненного, что он, с силой ударив виконта по плечу в порыве дружеских чувств, вновь указал на себя и с весёлым оскалом провозгласил :

– Йарг.

      Много ли надо людям , привыкшим молча запивать горе огненной водой, чтобы понять друг друга.

– Что значат эти рисунки? – спросил Вивьен, указывая пальцем на татуировки.

И тут разговор свернул в благотворную колею. Йарг с жаром рассказывал о своих татуировках за прохождение инициации, за вхождение в определенные возрасты, за первого убитого зверя и первую подстреленную птицу, а Вивьен , уставший от пресных светских бесед и ленивого флирта, с интересом слушал невероятные истории про охоту и бескрайние тропические леса.

      И все же эта ночь положила начало их дружбе. Часам к четырем утра, когда веселое летнее солнце сонно выкатилось на небосвод, но оказалось слабее слоистых белесых туч, Йарг стал расспрашивать о Флави и тогда Металлический, сказал то, что не ждал выпустить из своих уст никогда.

      Вивьен рассмеялся, запрокинув голову, чтобы позволить хмелю сильнее кружить его сознание и оправдать веселой каруселью сказанные после слова. – Мой друг, – я ведь могу звать тебя другом? – не смей забывать своих подвигов, а лучше всего, беги! Беги из столицы так быстро, как позволят ноги охотника, побеждавшего лис и волков, чьи зубы теперь лишь трофей твоей удали. – он поставил бокал на пол и накрыл лицо освободившейся ладонью – Мы в ловушке по долгу рождения, завидую тебе, большую часть жизни не знавшему этого душного города. – Вивьен выпрямился и посмотрел печально и почти испуганно в глаза Йаргу – Арера нас всех перемелет.

– Что же ты сам не бежишь? – Дождавшись паузы, спросил Огненный.

– У всех есть обязательства, семья Грапнетов спасла меня от голодной смерти, теперь мне кажется глупой эта сделка, ведь тогда мой финал бы никто не заметил, а сейчас я окружении теми, кто будет плакать от счастья на моей могиле, но это совсем не значит, что я не благодарен. Капиталы отца рухнут, если вдруг дела станут походить на бунт. Хорошо, что недолго влачить эту золотую цепь, она изрядно натирает шею… Так что обещали тебе за службу, Хранитель дара Бротагима?

– Жизнь моего племени. Мы успели познакомиться с арерской сталью. Я представился Йаргмаром Свирепым, а на деле я жалкий трус, не сумевший противостоять ни отцу, ни этому проклятому королю. Прежде, чем мое пламя обрушилось на войска, которым никто не знал счета, отец уже принял решение. Ни нанеся врагу ни единого удара, я сдался в плен… Что могут утлые ивитские лодчонки против королевских галеонов, набитых железом? Он обещал нас уничтожить.

– Кто?

– Ваш король.

– Вот значит как. – Вивьен усмехнулся – он держит нас на привязи, как гончих, грозясь лишить наши семьи денег, влияния, или даже жизни. Жду не дождусь появления Хранителя, у которого ничего нет. Что же вы предпримете тогда, ваше величество Жером Осмотрительный?

                              5. Андре Робер

      С самого прибытия в Ареру, Рен беспокоился о данном леснику обещании, но как только они оказались в столице, Арлен захватили свадебные хлопоты. Очень скоро, вручив юноше немного денег, она была вынуждена просить его некоторое время не появляться рядом с ней. Во всяком случае до тех пор, пока слухи о ее замужестве не улягутся. Откровенно говоря, Рен слабо понимал все эти разговоры о Хранителях и тем более не считал их чем-то касающимся его самого. Все, что он знал: Арлен одарила богиня Земли, и, вероятно, Ренард Лефевр тоже имел к Хранителям отношение.

      В каком-то смысле он ждал возможности узнать о последнем больше, но юная госпожа не была столь благосклонна, чтобы растолковать ему, и Рен решил отложить свое небольшое расследование на потом.

Так или иначе, теперь наступило время отплатить леснику за доброту. Прожив всю жизнь в деревне, Рен очень удивился, когда старик просил отыскать его дочь, но теперь, глядя на высокие стены каменного города, на его бесчисленные лестницы, ворота, повороты и тупики, юноша осознал всю сложность этой задачи. Спасение здесь одно – просить помощи, и у кого, если не у ровесника.

      Очень удачно на глаза ему попался парнишка, сидевший у фонтана с настолько несчастным видом, что не проявить участие не удалось бы, да и за внимание попросит небольшую услугу – тоже не грех.

      Не теряя ни секунды Рен сел рядом и, изобразив самую дружелюбную улыбку, протянул незнакомцу руку.

– Здравствуй, ты местный? Я Рен, не поможешь мне найти кое-кого?

      Паренек ответил недоверчивым взглядом и отодвинулся.

– Да ладно тебе! Давай будем друзьями? Ты мне поможешь, а я тебе? Идет?

На самом деле Рен пугал сам себя подобным поведением, но так же хорошо знал, что робость – плохая помощница в переговорах.

– Трэвис Грир. – он тяжело вздохнул и ответил на рукопожатие назойливого незнакомца.

      Трэвис являл собой образ каноничного несчастного ребенка, до которого родителям нет никакого дела. Он был бледен и диковато озирался, будто никак не мог понять, где он находится.

      " Стало быть я так же смотрелся тогда в лесу" – с неясной усмешкой думал Рен и сам не понимал, забавит ли его это.

      Трэвис был спокойный и тихий малый, все время прижимал к груди толстенную старую книгу , точно закрываясь от удара и улыбался, как если бы ему разбили губу и улыбка давалась болью.

– Вот как – мягко сказал он, услышав недлинную историю путешествия Рена-

Значит ты знаешь Ренарда?

– Я слышал это имя, но до сих пор не знаю, кто носил его.

– Он был хорошим человеком, добрым, богатство совсем не испортило его, тем не менее путь его окончился печально. Тебе ведь и самому известно, Рен?

– Не хочу полагаться на единственный источник. Я слышал он был Хранителем?

– Верно.

– Все говорят о них, но я не понимаю, откуда они взялись.

– Вот оно что. – почему-то Трэвис усмехнулся – сейчас Арена процветает, но не так давно эти земли пили больше крови, чем дождя. Жертвы множились, а война лишь набирала обороты, требуя все больше и больше жизней. И тогда появились пять героев. Первым Хранителем дара Адор, бога металла, стал молодой король, а остальные присягнули ему.

– Откуда же они взяли свои силы?

– Говорят, это благословение. Так или иначе, когда Хранитель умирает, ему на смену приходит другой и по-прежнему служит королю.

– Значит, хоть Ренард имел положение и деньги, все с самого начало решалось за него. – заметил Рен без капли сочувствия. – не так уж и плохо знать наперед, хотя, судя по концовке этой истории, радости тоже немного. Что ж, у меня не столь беззаботная жизнь, чтобы скорбеть о незнакомцах, я ищу кое-кого. – Он протянул Трэвису сложенный вдвое листок с именем дочери лесника.

Однако Трэвис, взглянув на него, лишь покачал головой.

      -Я бы хотел помочь тебе найти ее, но дело в том, что сам я не могу уйти, обещал дождаться кое-кого.

– А долго ждать? Хочешь, составлю кампанию? А потом вместе поищем ее?

– Не стоит. Я и сам не знаю, когда они придут. Но знаешь, приходи ещё к фонтану, может, застанешь Гуаринота, он не откажет в помощи.

– Идёт.

      Через пару дней друг Трэвиса действительно показался. Прежде Рен внутренне смеялся над его высокопарным именем, но теперь, глядя на хорошо одетого юношу с уверенным, хотя несколько отрешенными взглядом черных глаз, невольно признал, что оно ему подходит.

      Гуаринот не был похож на человека, одержимого чудным стремлением помогать всем и каждому, но раз уж его попросил Трэвис, без лишних вопросов отправился на поиски неведомой женщины.

      Так как один имел в избытке гордость, а другой – безразличие, разговор все не мог завязаться и продолжал обрываться на ничего не значащих фразах, однако долгая дорога делала свое дело. После шести или семи опрошенных, немало опечаленный нисколько не впечатляющим результатом, они вернулись к Трэвису.

– Вы вернулись скорее, чем я ожидал. – улыбнулся он.

– Странное дело, судя по записке она живёт в этом районе, но ее никто знает ни на рынке, ни в лавках, ни в мастерских, будто она сквозь землю провалилась…– все больше раздражался Гуаринот.

– Или ее и вовсе не существует. – безрадостно поддержал его Рен.

– Значит, твое путешествие напрасно? Ты что и впрямь проделал такой путь лишь за этим? Везет как утопленнику! – усмехнулся Гуаринот и присел подле друга, Рен последовал его примеру.

– На самом деле я прибыл сюда с Арлен , однако…

– Арлен? – почти в один голос закричали мальчишки, не дав ему договорить – Арлен Дюран?

– Да, неловко говорить, но мне повезло испытать ее милость.

– Может, тогда ты знаешь Вивьена Грапнета? Или Эрисоэллу Легран? – Рен отрицательно покачал головой и тогда глаза Трэвиса вновь заблестели лукаво, а Гуаринот, обрадованный внезапной догадкой, с нетерпением воскликнул – тогда может ты знаком с Ренардом Лефевром?

– Я видел его во сне пару раз.

– Ты слышал?

– Гуаринот, прошу тебя. – улыбнулся своей болезненной улыбкой Трэвис. – у меня есть идея, кто ещё может помочь в поисках.

– Призрак Андре?

– Призрак? – Поднял брови Рен.

– Он настоящая легенда, многие говорят, что видели его на кладбище…

– Просто спросите его, может эта ваша дочка лесника давно покинула подлунный мир?

– И то верно. – согласился Гуаринот и они с Реном вновь отправились мерить шагами Ареру.

      Идти оказалось далеко, миновав все великолепные соборы и площади, они вышли к безлюдным кривым улочкам и наконец спустились к городскому кладбищу.

Никто из них не боялся и парни смело вошли через ворота. Множество каменных ангелов украшали надгробия, их праведные лики светились благолепием и возвышенными думами, их губы застыли в холодных полуулыбках, как мириады взмывших в небо стрел сверкали изломами пышные крылья. Прекрасные мертвые создания, лучшие стражи для скорбного пристанища окончивших путь.

      Нужная могила оказалось очень ухоженной, с чистой оградой и нежными розовыми бутонами, заботливо избавленными от сорняков.

      " Должно быть, его очень любили" – мельком подумал Рен.

      За камнем смиренно застыла высокая тень и, чем ближе они подбирались, тем отчётливее вырисовывались в туманной мгле широкие плечи, сильные руки, скрещенные на груди, мундир, русые кудри, аккуратно подстриженные усики, украшавшие мертвенно бледной лицо, и глаза, в которых печаль выжгла зелёный блеск. Один взгляд на этого статного красавца, раздавленного неведомым горем рождал тревогу в сердце Рена, он сравнивал себя с ним и невольно удивлялся тому, что даже те, кто обладает красотой, юностью, богатством и властью, оказываются здесь и с мрачной надеждой ждут помощи, не зная, придет ли она.

– Андре! – позвал его Гуаринот, и мужчина рассеянно повернул голову.

– Ты зашёл навестить меня? Кто это с тобой? – дружелюбно спросил он, сощурив светлые глаза.

– Не узнаешь его? – усмехнулся Гуаринот.

      На мгновение Андре замер, внимательно изучая Рена, скука легла на его лицо, он очевидно не видел в мальчишке ничего примечательного, но вдруг он скользнул взглядом дальше, куда-то за спину Рена и его приветливые глаза налились алым.

– Ты?! Как ты посмел сюда явиться?

      Он ринулся к Рену и , вцепившись до боли в его острые плечи, оказался так близко, что тот не мог различить лица и оцепенело смотрел как красные полосы расчерчивают красивое лицо от глаз до подбородка.

– Если тебе не нужна была твоя жизнь, то и сдох бы один! Зачем ты стольких утащил за собой. Зачем ты забрал мою Алэйну?!

      Рен не нашелся, что ответить. Взгляд Гуаринота выражал понимание, направленное отнюдь не на него, вдруг парень оказался втянут в старую драму, о которой знал настолько в общих чертах, что не смел и рот открыть перед ее непосредственной жертвой.

– Это был не я. – наконец предпринял слабую попытку защитить себя, вызванную в большей степени тем, что больше не мог терпеть боль от пронзающий плоть пальцев.