Читать книгу Поворот калейдоскопа - Елизавета Леонидовна Бранник - Страница 1

Аня

Аня проснулась от холода. Села, свесив ноги, ежась, поправляя растрепанные волосы. Дуло от окна, за ним мелькали бесконечные серо-коричневые поля с яркими рощицами. Полноватый парень на нижней полке напротив сразу подобрался. Аня бросила на него откровенно недовольный взгляд, но он его не понял.

– Вам помочь слезть?

– Нет, спасибо.

– И все же…

Он подскочил к ее полке в проходе, и Аня, сразу представив, как он сейчас прижмется, как накануне вечером, помогая ей спуститься, и рявкнула:

– Я же сказала, нет!

Парень скривился, посмотрел на бабульку, сидевшую под Аней, обиженно сообщил той:

– Я только помочь хотел.

Бабулька ничего не сказала, но по ее взгляду было понятно, что "лапотников" она тоже не одобряет. Пожилой мужчина на полке напротив Аниной заворочался, кашляя, медленно спустился вниз и церемонно поздоровался.

– Наидобрейшего всем утра. Господа, завтракать будем?

– Садитесь, садитесь, – приветливо заговорила бабулька. – И вы, девушка.

За завтраком соседи по купе разговорились, Аня даже ответила на несколько вопросов пожилого мужчины.

– В Каратов едете? – спросил он. – Хороший город, природа какая! Реки, озера. Климат только не очень. Родня у вас там?

– Да, родственники, дальние. Но я на работу еду. Меня… перевели. Я перевелась. Там филиал вуза, где я преподавала.

– За что ж вас так? – мстительно протянул парень. – В провинциальную жопу?

Аня вспыхнула :

– Я же сказала, что перевелась сама.

– Из Москвы?

– Да.

Парень недоверчиво хмыкнул, остальные соседи по купе деликатно промолчали. После завтрака Аня залезла наверх и всю дорогу до Каратова спала или читала книгу. Книга была интересная. Наверное. Аня смотрела на слова, которые складывались в предложения, и даже переворачивала страницы, но смысла прочитанного не понимала. Лишь одна фраза зацепила ее внимание – сказанное героиней резкое: "Никогда. Мы никогда не будем вместе. Ты потерял меня навеки". Аня несколько раз перечитала фразу. И гордо, и красиво! А когда она, Анна, сказала похожее, Иннокентий обозвал ее неблагодарной тварью. И добавил, что она не стоит того, чтобы он как-то переживал по поводу их расставания.

Аня смотрела в окно и вспоминала. Каждое слово бывшего жениха отпечаталось в ее памяти и резало теперь душу и сердце. И слова его отца, произнесенные с отчетливой жалостью:

– Анечка, не нужно поспешных решений. Не уходи из вуза. Давай подыщу тебе временную вакансию по филиалам. В Каратове есть место старшего преподавателя. Это недалеко от Берёзово. У тебя же там родные живут? Поработаешь, подумаешь, надумаешь – вернешься…Кеша вспыльчивый, но отходчивый…

– Отходчивый? – Аня с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. – Значит, это я виновата?

Станислав Иванович отвел взгляд. Старая, как мир, история измены в устах Иннокентия превратилась в драму, в которой жертвой был сам изменщик. Аня узнала о сопернице случайно – Кеша засветился с блондинкой на благотворительном вечере в честь открытия нового факультета. Фотография попала на стенд в холле. Аня увидела ее, но совсем не встревожилась: Иннокентий и его очаровательная студентка стояли рядом, но не слишком близко. Девушка смотрела вдаль, Кеша на ее бюст. Бюст был хорош, ноги тоже. Но Аня и их бы не заметила, если бы не две второкурсницы, подошедшие к стенду одновременно с ней.

– Видала?

– Че? Сириусли¹?!

– Ага. Подцепила-таки Жанночка красавчика.

– Гонишь!

– Да сама видела, как Кен Стасыч к ней в комнату заходил. Вышел через два часа, весь взмыленный.

– Жанна такая – взмылит, как надо!

– А стонали-то как! Вся общага возбудилась!

Девчонки засмеялись и пошли прочь, не заметив преподавательницу. Аня стояла, чувствуя, как превращается в лед сердце. Она не ожидала, что все произойдет по инициативе Кеши, и, наверное, еще на что-то рассчитывала. Но красивая блондинка с золотистой кожей и дерзким взглядом своими длинными ногами спокойно и деловито превратила все Анины волшебные башни и замки в грязную кучу песка. Впрочем, начало этому было положено еще до появления Жанны.

Во время ссоры Новиков повторял, что Аня виновата сама. Она холодна, бесчувственна, ленива в постели, не хочет замуж, отвергла два Кешиных предложения руки и сердца. Он ее, нищенку из провинции, добивался, добился (великая честь для девушки без роду без племени), пригрел, поселил в хорошей квартире, любил, как ненормальный, а она чем отплатила? А чем? Аня задумалась, оторвавшись от книги и глядя в окно с унылым пейзажем. Она тоже его по-своему любила. И выражала свою любовь, как могла: готовила вкусное, выбирала ему вещи, исправляя его отвратительный вкус в одежде, терпела «эксперименты» в постели. Нет, конечно, в чем-то он был прав: она лгала , редко когда-либо получая удовольствие в сексе, научившись изображать страсть. Но разве это кому-то мешало? Должно быть, Жанна в постели не притворялась, а если и притворялась, но гораздо лучше скверной актрисы Ани. В целом, Аня была согласна с каждым словом Новикова: холодна, бесчувственна, не ценила.

В Каратове никто ее не встретил – такой договоренности не было, подумаешь, какой-то заурядный преподаватель. Она добралась на такси, потратила большу́ю сумму, что с учетом ее нынешнего финансового положения, только усугубило безденежье. Но сумки были тяжелыми, кампус находился на противоположной стороне города, а транспорт в Каратове ходил, как попало. Город рассмотреть Аня не успела, отметила только , что он был сер и грязен. Комендант общежития, нестарый еще строгий мужчина с военной выправкой и протезом вместо руки, повел ее по запутанным переходам:

– У нас тут корпус для семейных, аспирантов и преподавателей, кто иногородние или живут в пригороде. Но несемейные студенты тоже лезут. Устал с ними бороться. То записочка от декана, то еще что.

Что именно «еще», комендант Захар Петрович уточнять не стал. Добавил:

– Четыреста рублей в месяц. Счет, куда перечислять, я скажу, коммуналка тоже рублей шестьсот. Вот, ваши апартаменты.

Он открыл хлипкую дверь с грубым английским замком, торчащем на ней словно блямба, и завел Аню внутрь. В нос сразу ударил запах сырости. Комнатка была угловая, выстуженная ветрами и ранними холодами. Матрас на кровати покрылся плесенью, деревянное изголовье разбухло.

– Поменяем, – деловито сообщил комендант. – Сегодня вы уж тут… как-нибудь, выходной ведь. Матрас можете взять прямо сейчас. И подушку. Белье постельное не выдаем, но если надо… у меня есть.

Аня кивнула, стыдливо покраснев, сказала, что собиралась в спешке, все купит и отдаст.

Когда она собиралась, Иннокентий боролся за каждую тряпку. Оказалось, что ничего Аниного в ЕГО квартире не было, кроме пары чашек и цветочных кашпо. Аня смогла забрать только свой любимый шерстяной плед, который купила в Австрии, некоторые мелочи, одежду и обувь. Она всегда покупала вещи за собственные деньги, с зарплаты или частных уроков, и Кеша ,скрипя зубами, сердито смотрел, как она разгружает гардеробный шкаф.

– Ничего, Кен, твоей крале все равно не по размеру, – не выдержав мрачного взгляда, сказала она.

– Ты идиотка, если думаешь, что я продолжу отношения с Жанной, – выдавил Иннокентий. – Все кончено. Мне не нужны обвинения в аморальном поведении.

– Ты же сын декана, – сухо сказала Аня. – С тебя как с гуся вода.

– Не знаю, чего ты наслушалась. Это была просто интрижка. А ты раздула драму с эфиопскими страстями. Можно подумать, у твоих НЕМНОГОЧИСЛЕННЫХ подружек парни не погуливают налево.

Аня молчала. Кеша вдруг схватил ее за плечи и встряхнул:

– Ну скажи что-нибудь! Ну вызверись! Нельзя же быть такой … стерильной! Я же тебя люблю!

– Слова – ничто, поступки – все, – тихо сказала Аня. – Судя по поступкам, ты определился.

– Ну и вали! Чем ты думаешь? Сгниешь там… в этом твоем… Кратове.

– Каратове. И я не сгнию.

Теперь, стоя у дверного косяка и глядя на обстановку комнаты, Аня подозревала, что Кеша верно предрек ее будущее. Она действительно сгниет тут, в плесени и сырости. Сейчас бы в их квартиру! Небольшую, но уютную, с модной отделкой, из-за которой в прошлом году Аня не спала ночами, подбирая материалы и цвета. Как бы ей хотелось лечь на диван в гостиной, поправить вазу с сухими цветами на столике из грушевого слэба, который был сделан по ее эскизам. Хорошая мебель всегда была ее слабостью.

Комендант приволок матрас и подушку. За окном стемнело. Сороковаттная лампочка под потолком давала неприятный свет. В животе забурчало. Аня нашла в шкафчиках на кухне забытый кем-то кипятильник, обрадовалась, вскипятила кружку воды, развела суп из пакетика, поела и постелилась. Свет раздражал, она выключила его, оставшись в темноте, разболтанная розетка над кроватью заискрила, когда она подключила в нее свой телефон. На счету оставались крошки трафика. Она успела лишь отправить сообщение коллеге Юле, которую считала своей подругой. Юля ответила сухо, напомнив, который час. Кеша был прав: у нее нет подруг, денег, чувств и благоразумия.

… Аня вроде заснула, а вроде нет. В голове мелькали образы: Кеша, Станислав Иванович, папа. Ночью, раскрыв глаза, она долго всматривалась в темноту. На часах был «час быка²» – Иннокентий любил всякие восточные определения времени и астрологию вообще. Захотелось пить. Вода на кухне шла мутная, желтоватая, тетя Инга в разговоре по телефону предупреждала, чтобы Аня в Каратове не пила из-под крана ни в коем случае. Бутылка с минералкой, купленная на вокзале, тоже была пуста. Аня так бы и мучилась от жажды, но вспомнила, что по дороге сюда видела питьевой фонтанчик на своем втором этаже, в зоне рекреации. Она надела халатик поверх шелковой сорочки и выскользнула из комнаты.

Главное теперь – не заблудиться. Планировал корпус, видимо, какой-то склонный к паранойе архитектор – при захвате здания можно было баррикадироваться за любым поворотом, которых имелось бессчетное количество. Зона рекреации, о чем гласила самодельная табличка у поворота, была просто глубокой нишей у широкого окна с диванчиком и старым телевизором под раскидистым фикусом. Как назло, именно здесь было темнее всего, и Ане пришлось идти почти наощупь, дожидаясь, чтобы глаза привыкли к темноте.

Аня наклонилась над фонтанчиком, нащупала круглый краник, повернула и… конечно же, получила струйкой в нос.

– Ох! Черт!

Она вытерла лицо полой халата и начала жадно пить. Чуть не подавилась, когда из темноты донесся насмешливый мужской голос:

– Красивые ножки. Что, сушняк?

Аня быстро поправила халатик и повернулась к окну. На подоконнике (как она вообще не увидела силуэт из коридора?) сидел парень с бутылкой. Глаза у Ани уже привыкли. Она разглядела четкий профиль и ежик волос.

Аня молчала. На территории кампуса запрещено спиртное, даже пиво, но какое ей дело? Она и так уже поняла, что не останется в Каратове, просто не выдержит. В понедельник уволится, поедет к теткам, займет денег и вернется в Москву. Пусть отец разозлится, назовет ее слабачкой, пусть Новиковы злорадствуют. Что за взбрык, вообще? Зачем она все это устроила: показательный отъезд в провинциальный город с двумя чемоданами? Чем она это заслужила?

– Будешь? – парень потянулся вниз, достал из рюкзака вторую бутылку, ловко открыл ее о край подоконника и протянул Ане.

Она помедлила. Выпить захотелось… просто до слюны во рту. Кеша не признавал ничего, кроме дорогого красного вина (но если напивался, то в ход шел даже самогон), а она любила пиво, хоть и пьянела даже от самого слабоалкогольного. Шум в голове и тихое забвенье внутри – это как раз то, что ей сейчас нужно. Она шагнула к парню, взяла бутылку и хриплым после ледяной воды голосом спросила:

– Как фамилия? Курс какой?

Парень хмыкнул, сказал таким вкрадчивым голосом, что у Ани почему-то быстро забилось сердце:

– Тебе все скажи. Я же не допытываюсь, как тебя зовут, Красивые Ножки. Давай останемся друзьями этой ночью. Пей. Завтра выходной, проветриться успеешь.

Аня фыркнула и отпила. Пиво было хорошим. Завтра ее здесь не будет. С самого утра – в отель, пусть это дорого, черт с ним! В понедельник – в отдел кадров и в Денисовку, к теткам, потом к отцу в Берёзово – каяться и просить денег. Поэтому она спросила:

– И у тебя?

– Что?

– Сушняк.

Парень помедлил. Неяркий свет уличного фонаря бросал отблеск на его лицо, очень слабый, недостаточный, чтобы рассмотреть черты. Ане почему-то очень захотелось разглядеть лицо студента, но перед сном она сняла линзы. Он улыбался, и на щеке улыбка превращалась в складочки вдоль рта.

– У меня разбитое сердце. Бывало?

Аня тоже улыбнулась, впервые за несколько недель:

– Бывало.

– И как справилась?

– А кто говорит, что справилась?

– Понятно. От того и бродишь по ночам?

– От того.

– А ты неразговорчивая, Красивые Ножки. Пятый курс? Информатизация?

– Тебе все скажи.

– Я тебя не помню. А я помню всех красивых девчонок. Перевелась? С заочки?

– Перевелась.

Аня отпила из бутылки. Где-то на этаже затрещала, загудела лампа – в коридоре замигал свет. Аня встрепенулась. Ей уже хотелось спать. А еще хотелось сесть на подоконник рядом с парнем и задрать голову, как он, глядя на звезды через грязное стекло. А еще поцеловать его в улыбчивый рот со складочками, разглядеть глаза, она была уверена, что они у него тоже улыбчивые. Все ясно, она начала хмелеть.

– Спасибо за пиво. Сердце уже не склеишь, а…

– Склеишь, – парень тихо засмеялся, и Анино сердце ухнуло куда-то в глубину от его мягкого смеха. – Зарастет и не вспомнишь. Влюбишься, будешь в темноте на свидания бегать, а не тоску топить в… воде. Спорим?

– Ага, конечно.

– Пари! Руку дай. Спорим на поцелуй.

Аня подумала и протянула ему руку. Какая разница? В понедельник – в отдел кадров. Его ладонь была сухая и горячая.

– Пари заключено. Жизнь продолжается. Когда мы увидимся? Я же должен получить выигрыш!

Аня опомнилась и вырвала руку из слишком долгого рукопожатия. Ощущение сильной ладони оставалось на ней, даже когда она засыпала. Кажется, парень смотрел ей вслед, но она ушла молча, не обернувшись, боясь разглядеть его лицо. Она была уверена, что ей будет больнее, если она его запомнит.

…Утром все выглядело совсем по-иному. Аня представила злорадное лицо Иннокентия и разозлилась. Отец своим звонком подлил масла в огонь:

– Привет, Нюрка – дурка.

– Ну, па-а-ап, – обиженно протянула Аня, сразу становясь в душе маленькой девочкой.

– Ладно, ладно, не куксись. Как настроение, доча, боевое?

– Как тебе сказать? Ты бы видел этот филиал! Это общежитие! Ужас!

– Что, после хором московских простая жизнь не по вкусу?

Аня прикусила губу, чтобы не сказать что-нибудь сгоряча. Сергею Борисовичу Кеша никогда не нравился. Когда Иннокентий начал ее добиваться, а она сначала ругала кавалера в телефонных звонках домой, а потом начала восторженно транслировать, какой Кеша хороший и как он ее ценит, отец только кряхтел. Окончательно невзлюбил он потенциального зятя, когда Аня привезла его к папе домой. Пообщавшись с Кешей («Что за имя вообще, попугайское, доча?») он начал называть Аниного бойфренда столичным хлыщом и маменькиным сынком. В один из приездов в Москву отец застал Аню с малярной кистью в руках и раскричался:

– Ты, девка, на помойке себя нашла? На сладкую жизнь потянуло, а теперь в прислуги нанялась?! И что, сладка она, твоя жизнь? На что идешь, чтобы отблагодарить?

Они тогда вдрызг разругались, и отце уехал тем же вечером. Аня плакала несколько дней. Обидно было, что отец прав. Он и сейчас был прав.

– Ты что, решила на попятный? – грозно спросил Сергей Борисович. – Не вздумай, Нюра, не вздумай! Прокляну, если к кровососу-кобелю своему вернешься! Не для того я тебя без матери кормил– обучал, чтобы всякая упыриная шваль моей дочей питалась!

– Нет, пап! – с досадой закричала Аня в трубку. – Я никогда к нему не вернусь! Ты был прав! Абсолютно! Я все начну сначала! Но здесь так… ужасно!

– Ну, – голос отца подобрел, – конечно, начнешь. Ты молодая еще совсем. А по поводу института своего не торопись. Сначала к теткам съезди, потом ко мне. Поговорим, перетрем…. Твой, наверное, тебя обобрал? Деньги нужны?

– Да, – выдохнула Аня, отвечая на оба вопроса.

– Я пришлю.

– Спасибо.

Деньги пришли почти сразу. Отец приписал: «На обустройство. Мед продал. Потом еще вышлю». Аня опять отправила свое «спасибо», которое ни в коей мере не выражало степень ее благодарности. Папа ответил: «Пчелок моих благодари».

Она собралась и отправилась в ближайший супермаркет. Первое, что она увидела, зайдя в сетевой магазин, это киоск местного оператора связи. У нее появился новый номер и интернет, можно брать заказы по сети и продолжать занятия с учениками. Аня немного приободрилась и с энтузиазмом занялась покупкой постельного белья, посуды и прочих предметов первой необходимости. В конце концов, зачем унывать? Руки у нее есть, голова тоже на месте, она прорвется. Вид неуютной комнаты немного сбил хороший настрой, но в ход пошли тряпки, щетки и швабра. Захару Петровичу, по всей видимости, было скучно коротать выходные у маленького телевизора в «офисе» в цокольном этаже, и он бодро включился в наведение уюта в комнате новой преподавательницы. Комендант от щедрот душевных отдал ей маленькую электрическую плитку, забытую кем-то из студентов, две не новые, но чистые кастрюли и чугунную сковородку. Захар Петрович обещал прислать кого-нибудь из «тутошних охламонов-бездельников» поменять отсыревшие и расшатанные кровать, два стола и три стула. Заглянув к коменданту в «каптерку», Аня отбросила всякую неловкость и на все согласилась (судя по количеству хранимой на складе новой мебели, общежитие Каратовского филиала обеспечивалось неплохо), даже выпросила две дополнительные книжные полки под свои многочисленные учебники.

Вечером она ужинала за столом с дешевой, но красивой клеенкой. На ужин были салат, куриные полуфабрикаты и чай из пакетика, но Аня была довольна. Пусть посуда, мягко скажем, бюджетная и стирать придется вручную, зато есть холодильник и новый веник. Комендант обещал обогреватель, когда похолодает, в душевой идет горячая вода, а унитаз, душ и раковина в блоке… ну, может, тоже поменяют? Аня взяла листок бумаги и набросала список и несколько цифр: нужны утюг и сушилка для белья, прищепки и… Она задумалась и, как обычно в момент концентрации, принялась водить карандашом по бумаге. Получилось неплохо – четкий профиль на фоне окна, широкие плечи, нервная, крепкая рука на колене. Аня вздохнула, скомкала листок, а список написала в телефоне.