Читать книгу Колокольный звон. Повесть - Елизавета Лютова - Страница 10

Его звали Иуда Чертополохин.

Вере это имя – Иуда, – очень не нравилось – оно карябало слух, и ей всегда представлялось, что и от него удушливо веет прелым тряпьём и подгнившей, заплесневелой древесиной, как от кукол-одноклассников – жжёной резиной.

Особенно Веру коробило ласковое сокращение этого имени – Иудушка, которое не только отдавало прелью и плесенью, но и было окрашено в тёмно-серый с мочевинной желтизной, подвальный, сырой цвет.

В «нулевом классе» вместе с Верой учился один мальчик по имени Иуда.

Все воспитательницы и его бабушка, приходившая за ним, ласково звали его Иудушкой.

– А у тебя такое противное имя! – как-то раз, не выдержав очередного ласкового обращения к Иуде, воскликнула Вера, повернувшись к мальчику, сидевшему за задней партой.

– На своё посмотри, – усмехнулся маленький Иуда, ничуть не обидевшись.

Но, когда Чертополохин после той озлобленной схватки на физкультуре с куклами-одноклассниками стал пробовать приблизиться к Вере, его имя уже не ёрзало по ушам, как раньше.

Даже грозовой июньской свежестью, а не подвальной затхлостью, повеяло вдруг от этого имени, и серо-жёлтые тусклые его оттенки превратились в серебристо-голубые.

Иуда не отходил от Веры, и заметившие это куклы-одноклассницы начали перешёптываться.

Едкие насмешки, презрительно-злобные взгляды и подтрунивания летели на Железину, словно одним холодным летним днём в деревне – москиты, которые жгуче забивались в рот, в нос и в глаза, оставляя ощущение сырой, холодноватой колкости.

Почти то же чувство, как от москитов, испытывала Вера где-то в горле от насмешек одноклассниц – раскрашенных, надушенных, аляповатых кукол.

– Да ты посмотри, – злорадно хихикали они, – да ты же ему нравишься! Он же влюбился и хочет, чтоб ты на него внимание обращала, а ты от него бежишь…

Все остальные одноклассники повторяли за куклами-одноклассницами, добавляя от себя различные непристойности и выкрикивая матерные шутки.

Вера и в самом деле бежала от Чертополохина и отталкивала его.

Во-первых, ей не хотелось, чтобы приспешники шалого невидимки-кукловода ополчились против них обоих из-за так называемой «влюблённости» – ведь куклы всё время и без того издевались и надсмехались над понятием «любовь», а во-вторых – она не могла смотреть в кристально-аквамариновые глаза Иуды.

Этот серебристый, светлый, озаряющий взгляд будто бы больно задевал в ней что-то, зацеплял, заставляя отбегать, отталкивать, но потом – будто тёплой морской волной плавно окатывал её, нежил, тихонько гладил.

Эта теплота напоминала ту, из раннего-раннего смутного, недолгого детства, когда Вера на море летними бирюзовыми солнечными утрами кувыркалась на приливающей к берегу волне, чувствуя её согревающее, лёгкое, мягкое обволакивание и одновременно – толчки, которые на мгновение подбрасывали в воздух.

Вера представляла, что она взлетает.

Из-за короткого, моментального ощущения полёта Вера была готова до тошнотворного головокружения кувыркаться на волне, а из-за тёплых серебристых лучей в кристальных глазах Иуды – хоть и очень неохотно, но всё же позволять ему приближаться, лишь бы украдкой, незаметно смотреть в эти лазурно-лучезарные, чистые глаза.

Вера, наблюдая за Иудой, находила в нём черты какой-то чудаковатости, отстранённости от всего окружающего, и эти черты ей казались неразгаданной, потайной, огромной планетой в Иудином сознании.

Он носил с собой маленький блокнотик, и на уроках, потихоньку от учительского взгляда, что-то карандашом и ручкой рисовал в нём, чертил – и его бледное, худое лицо при этом озарялось внимательностью и вдохновением.

Этот блокнотик Иуда закрывал рукой ото всех – даже от Веры, которая сидела рядом с ним на уроках.

Вера всё же как-то раз, когда он сидел над блокнотиком, осторожно заглянула через его плечо и увидела витиеватые геометрические узоры, из которых складывались удивительные по своей абсолютной симметричности цветы, солнца и розы ветров.

Иуда, заметив, что Вера подглядывает в его блокнотик, слегка вздрогнул, часто-часто заморгал и испуганно посмотрел на неё.

Но Вера тут же притворилась, будто она ничего не видела, и ей показалось, что она проникла в какую-то недозволенную тайну.

Иногда он приносил с собой сборник анекдотов и, ни на кого не обращая внимания, читал его за партой на переменах, периодически смеясь в голос, а куклы-одноклассники, видевшие это, крутили пальцами у висков.

А ещё он приносил сборник греческих легенд с цветными репродукциями картин разных художников, и задумчиво перелистывал его на уроках и переменах.

Вера стеснялась попросить у него посмотреть этот сборник, хотя ей было очень интересно, и она тайком, через плечо Иуды или на перемене, пока его не было, рассматривала картинки и читала отрывки из легенд.

Однажды, заглянув через его плечо, она заметила разрисованную геометрическими узорами закладку в сборнике и – увидела жутковатую желтовато-серую с голубыми тонами репродукцию сюрреалистической картины, написанной небезызвестным испанским художником на античную тему.

На картине сидело на терракотовом фоне, скрючившись над мутной водой, узловатое жёлтое тело Нарцисса – а напротив, на голубом фоне, но в такой же позе – серое туловище с надтреснутым яйцом вместо головы.

Позади жёлтого тела хмуро высилась коричневая скала, под которой столпились неприятные, белёсые человекоподобные фигурки, а позади серого подобия этого тела граничила с терракотовой почвой шахматная клетка, и на ней стояла на пьедестале беломраморная статуя.

От этой картины, как почудилось Вере, коричневато веяло жжёной резиной и желтовато-серо – гнилью и плесенью.

Почуяв смесь этих «цветозапахов», Вера отвернулась от сборника греческих легенд и – больше не заглядывала туда, опасаясь опять наткнуться на репродукцию этой мерзкой картины.