Читать книгу Сказки для взрослых девочек - Елизавета Минаева - Страница 7

– А теперь я предлагаю перейти к спальне, – Марья аккуратно закрыла зелёную папку и взялась за синюю.

В ресторане в центре Москвы дизайнер интерьеров Марья Максимова встречалась с клиенткой. Объектом была квартира на Патриарших прудах: родители готовили подарок на тридцатилетие сына. Задача: построить квартиру для мальчика, который прожил бо́льшую часть своей жизни в лофте в лондонском Шордиче, а теперь, получив образование, возвращался домой, чтобы присоединиться к бизнесу отца. Жилище планировалось современным, стильным, но с возможностью лёгкого переоборудования из холостяцкой норы в семейные квадратные метры.

– Машенька, – начала Валентина Петровна, взглянув на уютный проект с деревом и обилием мягкого, – мне кажется, ты здесь уже перепрыгнула в стадию переоборудования. Витенька захочет чего-то более… как бы тебе сказать, молодёжного? Тут бы добавить кирпича красного, чёрных цветов и стали. Давай я тебе покажу, как у него сейчас, у тебя же есть Инстаграм?

Марья терпеть не могла уменьшительные суффиксы, приставленные к любым именам, но забота Валентины Петровны о сыне её почему-то дико трогала. Она мысленно усмехнулась и машинально открыла соцсеть.

– Да, да, конечно, диктуйте ник, – Марья опустила глаза на телефон, где обновлялась лента. Она заметила, что в аккаунте её бойфренда появилась новая фотография с какой-то незнакомой девушкой, решила, что прочитает длинный пост чуть позже, но пока Валентина Петровна искала в своих заметках написание ника сына, выхватила из обилия букв слово «любимая» и задержала внимание. Дима совершенно однозначно признавался в любви другой женщине.

Внутри у Марьи всё закипело. Её бросило в жар, на лбу выступила испарина, руки затряслись, а к горлу подступил приступ тошноты. Марья потянулась за стаканом воды, но руки не слушались, поэтому под аккомпанемент Валентины: «А вот, нашла!», – стакан с грохотом разлетелся на мелкие осколки. Марья вскочила со стула и тупо «зависла» в этом состоянии, не понимая, что ей делать, ведь надо же решить что-то со стаканом. В агонии ей казалось, что она должна была что-то предпринять, склеить его, например. Хотя склеивать на самом деле нужно было её саму.

– Милая, ты что, это же на счастье! – воскликнула Валентина, но Марья пробормотала что-то извинительное и унеслась в сторону уборных.

В туалете она успела лишь закрыть за собой дверь и упасть на колени: её вырвало.

Пару минут Марья приходила в себя, умываясь холодной водой. Нужно было взять себя в руки, вернуться к клиенту и завершить встречу. Самым правильным казалось просто сосредоточиться на проекте и временно отбросить все остальные мысли, а в их пучину погрузиться уже дома.

К моменту её возвращения от фиаско со стаканом не осталось и следа. Валентина Петровна выглядела взволнованной.

– Милая, с тобой всё хорошо? Побледнела вся, и лица на тебе нет.

– Я прошу прощения, давление поднялось, наверное, – Марья пыталась врать убедительно, – давайте продолжим, мы остановились на… – она с ужасом подумала, что придётся снова заходить в Инстаграм, – на спальне. Мне кажется, я понимаю, о чём вы говорите, давайте я покажу вам пару вариантов моего дизайна, которые я уже готовила для нашего бюро. Если вам понравится, возьмём их за основу.

Валентине Петровне очень понравились референсы, Марья убедила её, что сделает для Витеньки ещё лучше. Кухня и гардеробная обошлись мелкими дополнениями, заказчица осталась довольна, а недовольству Марьи только предстояло вырваться наружу. Она приняла решение прогуляться домой пешком, чтобы как-то проветрить свою голову, оттягивая момент, когда придётся начинать разбираться с тем, что там, бл…ь, произошло. Она чувствовала себя ужасно уставшей, просто измотанной, хотя ещё час назад пребывала в великолепном состоянии духа.

Грязные от талого снега улицы хлюпали под ногами. Ноябрьский промозглый ветер продувал до костей. Машины слились в одной противной трели клаксонов. Они кричали о том, что так больше невозможно, просили их пощадить и отпустить домой, дать возможность набрать хоть какую-то скорость и уже выехать из этих чёртовых пробок. Пробки почему-то не так сильно бесят, например, в июле. Ну постоишь немного, там солнце светит, мальчишки на скейтах катаются, девчонки в коротких юбках. Как будто сидишь в машине и смотришь какое-то кино в окне. Или заставку, или рекламу, короче, не бесит. А в ноябре на них сил никаких не остаётся. И эти стоп-сигналы гаснут на несколько секунд – и опять зажигаются, встали. От этого красного глаза начинают слезиться, потому что они – единственные яркие пятна во всём городе. Они – и ещё новогодние украшения. Но те, в отличие от стоп-сигналов, совершенно бездушные. Снег, град, пожар, трагедия, смерть – эти тупые лампочки продолжают зыркать со всех сторон. Синенькие, зелёненькие, жёлтенькие. Тьфу.

Телефон завибрировал звонком от мамы. А что тут сказать маме? Марья сбросила звонок и отправила устройство в ночной режим, а затем – на дно сумки. Последнее, чего ей хотелось, – коммуникаций любого рода. В особенности виртуальных. Она вела диалог сама с собой: «Привет, меня зовут Марья. Мне 33 года и я неудачница. Нет, подожди, почему это я неудачница? Очень даже удачница. Я же только что сдала восемнадцатый дизайн-проект в этом году, разве же неудачница так сможет? То-то же. Давай иначе тогда. Меня зовут Марья, и я дура? Но я уж точно не дура. У меня вообще всё хорошо. Я крутой профессионал, у меня красивая квартира, я хорошо зарабатываю и только что купила себе дорогущую сумку. Дура бы на такую сама не заработала. Ещё раз попробуем: меня зовут Марья, и я страхолюдина? – Марья остановилась как вкопанная у витрины ресторана и взглянула на свое отражение. – О нет, это точно не про меня. А что, если со мной скучно? Ну, это кто как развлекается, знаешь ли. Мне точно не скучно. А как тогда? Меня зовут Марья, и я… и меня не любит мой парень». – Глаза предательски защипало. Она решила скомкать все эти мысли, как неудачный чертёж, и вышвырнуть куда-то за пределы своей головы. Оставшийся путь она заставляла себя разглядывать бездушные праздничные фонарики, в этот момент у них было много общего.

Придя домой, Марья чрезмерно аккуратно повесила одежду в шкаф, помыла ботинки, уделила целую минуту гигиене рук, поставила чайник, усмехнулась, открыла красное вино, включила Земфиру, выпила бокал и решила, что пора. Она выудила телефон из недр сумки, устроилась поудобнее на полу и начала.

Текст был до слёз трогательный. Как будто про них. В каждом втором слове она находила какие-то милые отсылки к их отношениям. С одной маленькой пометкой. Этот текст был не про них, а про какую-то губастую шлюху, которую, кстати, он не удосужился отметить на фотке. Перечитав Димины слова, адресованные не ей, примерно раз тридцать, выпив залпом ещё один бокал вина, она решила, что ей необходимо экспертное мнение. Марья сделала скриншот и направила его по двум адресам: собственно Диме (со знаком вопроса) и в чат со своими подругами (с подписью «Кто-нибудь понимает, какого хера?»).

Затем она пошла путём, знакомым любой женщине: открыла на кого подписан её бойфренд, и начала проверять всех баб подряд. Где-то на пятнадцатой она попала в цель. И моментально испытала сразу два мощных чувства одновременно. Это было что-то типа «Эгегей, попались, суки!» и леденящий ужас, заполняющий всё пространство. Во-первых, женщина виделась ей некрасивой, правда, от этого Марья испытала скорее не радость, а ещё большую обиду. «Ну хоть бы богиню себе нашёл после меня-то, зачем так планку понижать», – подумала она. Во-вторых, её Инстаграм пестрил, как те бездушные новогодние фонарики, картинками их совместного времяпрепровождения. «Да когда же вы успели-то, твари», – пронеслось в голове Марьи. Там были цветы, его красивые руки на коленях этой тёлки, фрагменты его квартиры и какие-то ещё неопровержимые доказательства этой связи. И длилось это бесчинство, судя по датам, уже два с половиной месяца.

Марья вспомнила, сколько раз за это время они занимались любовью, и даже подумала, что необходимо срочно записаться на приём к гинекологу, но тут подкатила очередная волна тошноты. Она убежала в туалет, встала на четвереньки, но её не рвало, она просто задыхалась от кашля. А потом завибрировали умные часы на её запястье. Одновременно ей посыпалась куча сообщений от подруг и одно от Димы:

«Это чушь, я позже расскажу».

Самый сложный этап при измене: когда ты его уже спалила, но ещё не выбила признания, потому что:

1. Это не то, что ты подумала.

2. Всё не так, как тебе показалось.

3. Это просто стечение обстоятельств.

4. Как ты вообще могла такое подумать! Тебе самой не стыдно?

Ситуация настолько унизительная, что воспринимается даже хуже, чем сам факт измены. И почему вообще ты должна превращаться в какого-то следователя, дознавателя или офицера гестапо? Почему из чудесной, влюблённой девочки тебя надо обязательно заколдовать в какую-то мегеру? Прекрасный принц же не так поступает, он же по идее должен как-то наоборот. Но Марье уже снесло крышу. В Диму посыпались скриншоты. С комментариями автора: «Ты ей за два месяца сколько цветов подарил? Раза в три больше, чем мне за три года?», «Почему она фоткает вещи, которые тебе я подарила?», «То есть, когда ты пиз…л, что уехал к маме, ты свалил с ней в Питер? Пошёл ты на х…!», «Она работала на твоём проекте, который я для тебя придумала!!», «Эти простыни, на которых вы трахались, купила я!!!».

Марья отшвырнула телефон, допила бокал вина и закупорила бутылку. Больше пить ей не хотелось. Она задумалась в попытке понять, были ли какие-то признаки всего того ужаса, в который она только что окунулась. Но вспомнила только какое-то подозрительное чувство тревоги, которое не покидало её пару месяцев.

Так бывает, что тревога появляется совершенно без повода. Она просто зарождается внутри и торчит булавкой где-то в районе солнечного сплетения. Нередко попытки понять её происхождение приводят к тому, что вместо ответов ты получаешь тревогу из-за того, что тревожишься. И это какой-то порочный замкнутый круг, из которого хрен выберешься самостоятельно, потому что тревожность из-за тревоги усиливает изначальную тревогу, доводит до панических атак, потери аппетита, сна и непроизвольных рыданий.

А всё дело в том, что интуиция – штука сильная, особенно у женщин. Случается, сидишь ты, никого не трогаешь, занимаешься своими делами, работаешь например, а в голове сквозняком просвистывает: «Твой мужик тебе изменяет». Ты вроде прислушиваешься, а там даже эха не осталось. Думаешь: «Да не, фигня какая-то». Но булавка тревоги уже воткнулась в тебя, как в куклу вуду. Опытная женщина с этим вопросом первым делом побежит к психологу, рассудительная женщина скажет себе, что не собирается заморачиваться по мелочам. Ну и дальше уже дорога в никуда. Женщина, которую любят сильнее, закатит скандал с битьём посуды и чтением сообщений в телефоне. Женщина, которая любит сильнее, испугается унизить самого важного человека таким вопросом. И сожрёт себя к чёртовой матери.

А проиграют от этого абсолютно все. Потому что изведённая собственными мозговыми слизнями женщина в итоге устроит истерику похуже первой (которая с истерики начала), накручивая свои догадки, додумки и фантазии, словно локон на палец. В зависимости от терпения и силы воли, этот локон может принадлежать Рапунцель.

Марья была женщиной опытной. Какой становятся, только пройдя стадию разумной. Проблема заключалась в том, что опытной её сделал Дима же. Это была не первая подобная ситуация, в которую они попали. И сейчас у неё присутствовало полное ощущение временной петли. Как будто история повторялась снова и снова, причиняя ей всё ту же боль снова и снова. Уже другая женщина с такими же пельменными губами, те же букеты цветов с сердечками в Инстаграме, те же фотографии его частей тела: то руки, то подбородок, то ухо, как будто в этой расчленёнке она не узнала бы любимого мужчину.

И главное – все эти подписи LOVE! Что ты, сука, знаешь о любви с ним? Если он три раза подарил тебе веник и цацку, это ещё не говорит ни о какой любви. Это ты его, бухого, вывозила из дальнего Подмосковья, когда он сам не знал, как там оказался? Это ты неделю не выходила из дома, пока он валялся с острым тонзиллитом и температурой под сорок? Это ты покупала те простыни, на которых фоткаешься в одних трусах? Чем больше Марья думала обо всём этом, тем в большую ярость её бросало.

Дима между тем ответил.

«Нам надо поговорить».

«Приезжай».

«Я сейчас не могу».

«С бабой своей тусуешься?»

«Ни с кем я не тусуюсь. Выезжаю».

Чтобы как следует настроиться на встречу, Марья открыла чат со своими подругами.

Анна: «Вот пидорасина»

Василиса: «Ты знаешь, что за баба?»

Алёнушка: «А я говорила, что после прошлого раза не надо было его прощать!»

Люба: «Блииин, ты ж мне сказала, что ты что-то не то чувствуешь, а я ещё ответила, что тебе кажется»

Ольга: «Да он охренел, на х… пошёл! И не смей его прощать»

Марья вдохновилась возмущением подруг, но решила не вступать в диалог, чтобы оставить как можно больше гнева любимому мужчине. Она так и подумала про него и усмехнулась собственным мыслям. Ведь самое жуткое в том, что он не перестал быть любимым. Когда такое происходит, ты не можешь разлюбить человека за секунду, потому и так больно. Ты злишься, страдаешь, ревёшь, блюёшь, напиваешься, но делаешь это потому, что любишь и не понимаешь, как с этой любовью можно так поступить. Когда ты всю свою жизнь копишь в себе эту любовь, взращиваешь, хранишь как сокровище, она становится такой прекрасной, чистой, нежной, сказочной, волшебной. А потом находишь своего Диму и делишься с ним своим богатством. Он же в ответ крадёт её у тебя и бросает как кость тысячи подписчикам какой-то девки.

Гнев Марьи успокаивался, её сердце билось бешено в предвкушении встречи. Чтобы занять себя, она открыла телефон и начала читать их с Димой переписку. Ещё несколько часов назад они смеялись над тем, что она очень хочет пойти в боулинг, он обещал ей устроить такое свидание. Они планировали провести вместе выходные, обсуждали книгу, которую он пишет, и присылали друг другу дурацкие селфи. Часть переписки была сразу после того, как он уже опубликовал своё лав леттер пельменогубой. И всё это вместе просто не сочеталось у неё в голове.

Тут она услышала в двери поворот ключа.

Дима вошёл в квартиру, как он всегда входил: красивый, лучистый, как будто зимой выступал филиалом солнца. Она подняла глаза на него, словно на своё волшебство, размазанная на секунду, но вовремя собравшаяся.

– Присаживайся, пожалуйста.

– А раздеться мне можно?

– Если речь о куртке. Конечно.

Дима смотрел на Марью, поджав уголки губ. Марья целилась в него стрелами из глаз.

– Ну?

– Что ну?

– Рассказывай.

– Ты что-то какая-то агрессивная.

– А ты, прости, чего ожидал?

– Марья, ты правда всё неправильно поняла.

– ТАК А ЧЕГО ТЫ ТЯНЕШЬ?! – Марья перешла на крик. – После этого? Чего ты ждал?

– Ничего же не было.

– А как мне об этом узнать? Где мои доказательства?! – Из глаз Марьи хлынули водопады.

– Маша, Машенька, это была просто глупость, для книги, я неправильно всё сделал.

– Да что, бл…ь, за глупости? Я не понимаю. Есть ты, есть эта баба губастая, а я… – Марья запнулась, – а меня там нет.

– Я тебе всё объясню, любимая.

– А вот не смей! – Марья вскочила со своего места на ковре, убежала на кухню и притащила кинжал, который ей подарил один из клиентов в знак благодарности. Марья подпрыгнула к винтажному столику и воткнула в него кинжал со всей силой.

– Вот теперь мне страшно, любимая.

– А что тут страшного? Бери и втыкай в меня.

– Да что ты говоришь такое.

– Ты не понимаешь, что мне физически больно от всего, что я увидела и прочитала. Но делать мне больно – это же для тебя нормально, поэтому: вот, бери да режь, какая уже разница? Сердце мне можешь вырезать. Его там уже всё равно нет.

– Дай же мне объяснить.

– Я слушаю.

– Ладно. Блин. С чего бы начать.

– Объяснение – супер.

– Да подожди ты.

Дима нервно крутил на пальце кольцо, которое ему подарила Марья. В этот момент он ощущал себя сапёром, перерезающим проводки: одно неловкое слово – и его девушка могла взорваться так, что самого Диму просто убило бы взрывной волной. Помимо чувств к Марье ему было, что терять вместе с этими отношениями. За свой идиотизм он мог сейчас заплатить очень высокую цену.

Дело в том, что Дима был вполне талантливым писателем, который никак не мог написать книгу. В этом ему мешали неуверенность в себе, занятость на работе и банальное раздолбайство. Чёткая, структурированная Марья (которая к тому же гораздо больше зарабатывала) придумала схему, по которой бойфренд мог бы уйти с работы, переехать в её квартиру, сохранить фриланс в нескольких изданиях, для которых писал, и заниматься на постоянной основе только взращиванием своего литературного шедевра. И заявление на увольнение было уже подписано главным редактором, а хозяйка его съёмной квартиры предупреждена о том, что Дима доживает на её квадратных метрах последний месяц. Поэтому слова приходилось выбирать крайне осторожно. Дима сделал глубокий вдох и начал:

– Я сразу попрошу: ты только не перебивай.

Марья нарочито равнодушно пожала плечами.

– Всё началось с рабочего проекта, который ты мне помогала придумывать, помнишь? Ты ещё говорила, что он весь целиком про нас как идеальную пару. И это было на самом деле так. Но вот моё восприятие чувств – оно какое-то покорёженное. Мы снимали фотографии для проекта с этими счастливыми людьми, а я не мог себя проассоциировать ни с одним из них. И дело не в том, что я не люблю, я люблю очень сильно, но моя любовь – она какая-то корявая, больная. И мне захотелось создать иллюзию отношений «напоказ». Такую «майонезную любовь». Тебе же такое не нравится. Ты вон и Инстаграм-то свой ведёшь только для рабочих проектов, а мне было интересно, получится ли сделать видимость отношений, которых нет.

Марья тупо смотрела на Диму и моргала. Она хотела много всего сказать, но слова не подбирались, прыгали в её голове чехардой и никак не могли решиться, какое же вылетит первым, поэтому она просто открывала и закрывала рот.

– У меня с ней ничего не было, честное слово! Я просто заигрался.

– Дим, скажи, пожалуйста, ты психически здоров? У меня просто слов нет от того, что я сейчас услышала.

– Но это правда!

– Меня это и пугает. То есть ты взял какую-то левую девку, взял всё, что я ожидаю от отношений: цветы, подарки, много времени вместе, не знаю, что там ещё, нежные сообщения, заботу, внимание, – и отдал ей? На корм её Инстаграму? Дим, а лайки и огонёчки того стоили?

– Я же говорю, это для сюжета нужно было прочувствовать.

– Родной, для какого сюжета? О каком сюжете ты сейчас говоришь?

– Ну, для книги, которую я пишу. Там вроде неплохо вышло.

– А у меня же нет в этом никаких сомнений. Я про другое. Ты понимаешь, что нет ни одного шанса, что мы с тобой после этого останемся вместе?

– Маша, ты что такое говоришь. Я же не изменял тебе!

– Ну, в этом у меня, предположим, уверенности нет, но даже если так. Ты вообще понимаешь, что ты сделал? – Марья встала со своего места и начала измерять шагами комнату. Она говорила медленно и спокойно. Таким спокойным бывает море перед тайфуном.

– Это просто была глупость, эксперимент!

– Ты меня разрушил. Убил. Разделил на ноль, на который делить нельзя. Представляешь, всем нельзя, а у тебя получилось. Да это Нобелевской премией пахнет! Ты вырвал сердце у меня из груди голыми руками, – Марья на секунду остановилась и посмотрела в упор на Диму, – записывай, писатель. Это следующая глава, видимо. И меня в ней не будет.

Дима поднялся с места и попытался обнять Марью, но она оттолкнула его.

– Не надо, не надо, пожалуйста. Ты сделаешь только хуже, пожалуйста, уйди, не мучай меня больше. – В её глазах снова появились слёзы, которые она тщетно пыталась проглотить.

– Машенька, прости меня, я же люблю тебя, я ничего не сделал, я мудак, идиот, не бросай меня, ведь ты же – мой воздух.

В первую секунду ей захотелось обмякнуть в его объятиях, немедленно забыть обо всём, потому что слова «я тебя люблю» от самого дорогого человека всегда действуют одинаково. В них хочется утонуть, задохнуться, закрыть уши и больше ничего никогда не слышать. Но тут вовремя дала о себе знать тревожная игла в солнечном сплетении Марьи.

– Дима, а давай-ка вспомним, что было год назад?

– А что было год назад? – нервно переспросил он и снова затеребил кольцо.

– А год назад, Дима, ты трахался с моей подругой. Чего ты глаза отводишь? Трахался и врал мне, что вы просто из-за меня подружились. И у тебя хватало наглости нести всё это мне в глаза. И добавлять, что я ревнивая, что не так всё поняла. Кстати, да, я же всё время всё не так понимаю!

– Это другое, – попытался вставить Дима, но Марья расходилась.

– Мне уже не важно, что это. И это было условием нашего мира, возобновления наших отношений. Что до тех пор, пока в твоей жизни есть я, я буду единственной женщиной. А теперь ты в очередной раз меня предал. Поэтому, пожалуйста, просто уйди.

– Маша…

– Ты сделал всё, чтобы я ничего не чувствовала. Молодец. И верни мне мои ключи.

Дима пристально посмотрел на Марью, он хотел что-то ещё сказать, но понимал, что «его воздух» оставлял его и совсем скоро ему будет нечем дышать. Он молча надел кроссовки и куртку, положил ключи на столик в коридоре, всё это время она наблюдала за ним не отрываясь. Затем он открыл входную дверь, обернулся и выдохнул:

– Прости.

И вышел. Из комнаты моментально высосали кислород, а Марья без сил свалилась на диван и зарыдала так, как рыдают только от невыносимой физической боли. Она долго плакала и кричала, в голове кипел круговорот мыслей: «что будет дальше?», «может, повыделываться и простить?», «побежать за ним?», «как же жить без него?», «как жить без сердца?» Она долго ревела, затем силы начали оставлять её, поэтому Марья просто всхлипывала, продолжая думать о том, что будет дальше. В этих мыслях она задремала.

Сны снились тревожные, в них они были с Димой, но потом налетал дракон и откусывал ей голову. В другом по ней ползла крупная сороконожка с человеческими губами и пыталась её поцеловать.

Потом снилось, что ей приходит сообщение от него, но она никак не может открыть мессенджер, на этом моменте Марья проснулась. Она взялась за телефон, в котором не было новых сообщений, и решила снова просмотреть их переписку с Димой. Непонятно, зачем женщины это делают, должно быть, это какая-то форма мазохизма. Переписка не находилась, пришлось вбивать его имя в поисковике.

Оказалось, что Дима удалил годы всех текстов, которые они отправляли друг другу, все признания, шутки и планы, он всё стёр. И заблокировал её в придачу. Марья захохотала вслух и отшвырнула телефон. Она чувствовала себя совершенно удивительно. Разбитой и собранной, униженной и победившей, пустой и полной энергии одновременно. Ей хотелось смеяться и танцевать, затем она задыхалась, ещё через минуту мурчала весёлую песенку. В полной уверенности, что она тронулась на фоне посттравматического стрессового расстройства и схватила биполярное расстройство, Марья решила вообще не думать о том, что с ней происходит, и оставить своё состояние психологу. Он умный, он пусть и разбирается.

Она вспоминала их с Димой отношения, пытаясь отбросить чувства, и подумала, что их можно было сравнить с сериалом, где первые два сезона всё было красиво и захватывающе, а на третьем сценарист исписался, разлюбил своих героев и начал повторяться. Верный признак того, что пора выключать сериал.

Маша откопала в сумке пачку сигарет и зажигалку, укуталась в одеяло, вышла на балкон и закурила. Перед ней открывался Чистопрудный бульвар. Не помогали застенчивые ивы, не помогали лодки на воде, а аккордеон попросту не звучал. И оставалось смотреть только на новогодние фонари, с которыми внезапно она почувствовала себя самым близким человеком. Таким же бездушным, раздражающим и совершенно бессмысленным. Хорошо, что ей было ради чего жить. Витеньке всё ещё был нужен подарок на тридцатилетие.

* * *

Айзель: Я вот одного понять не могу. А почему они все такие безмозглые-то?

Марья (разводит руками): Я задавалась этим вопросом много-много раз.

Василиса: А ты знаешь, что там у него с этой бабой сейчас?

Марья: Я поглядывала. Вроде как живут вместе.

Варвара: Я, конечно, думаю, что один раз изменить – теоретически возможно, но вот такая история – уже, к сожалению, диагноз.

Марья: Я вообще не понимаю, как мы с ним три года вместе продержались. Ему всегда нравились шлюхастые тёлки, которые из всего делают шоу. Это же совершенно не я.

Люба: И поэтому ты «княжна-гусеница». Блин, ты, кстати, ни фига не гусеница, где твои складки на животе?

Марья: У нас ни у кого их нет.

Алёнушка: Протестую! Я ещё после ребёнка не похудела.

Айзель: А я впервые в жизни регулярно занимаюсь спортом дома. Залы переоценены.

Варвара: А я поднажрала, но не парюсь особо, Илье всё нравится.

Ольга: Вы все прекрасные, и я вас люблю. Варвара, а вы с Ильёй, как всегда, пара года.

Люба (обиженно): А я думала, все тут в восторге от нас с Антоном.

Василиса: Прости, милая, мы просто в восторге от Антона.

Все смеются.

Айзель: На самом деле, когда вы будете вместе десять лет, вы сможете соревноваться.

Ольга: А мы в соревновании?

Айзель: У тебя всё обнулилось.

Ольга: Согласна на сто процентов.

Василиса: Ну что, следующая игра? Марья, раздавай.

Люба проигрывает. Ольга хлопает в ладоши. Варвара открывает шампанское.

Люба: А вы чего так радуетесь-то?

Ольга: Потому что я знаю твою главную историю.

Варвара: И я знаю, а все остальные – в общих чертах.

Люба: А я вам настроение не подпорчу?

Василиса: Не подпортишь, давай, это ужасно интересно.

Марья: Давайте только сначала Анне позвоним? Уже девять, пусть присоединяется.

Звонят Анне.

Анна: Блииин, как я вам всем завидую.

Василиса: Нам всем тебя не хватает безумно!

Алёнушка: Я ничего вообще не буду говорить, потому что ты меня по итогу пристрелишь, но оторваться от семьи – кайф.

Анна: А она набралась уже?

Варвара: Не осуждай её. Ты бы тоже тут по полу ползала в слюнях.

Анна: Ммммм… Это забытое чувство. Люб, помнишь, как мы с тобой в Барселону на фест летали?

Айзель: А что там было?

Люба: Да мы вылетали в десять утра, и кому-то пришла в голову гениальная идея праздновать каждый этап путешествия. Поэтому мы выпивали до самолёта, в самолёте, в аэропорту Барселоны, в лобби отеля, в номере, а в итоге просто уснули и пропустили первый вечер фестиваля.