Читать книгу Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис - Елизавета Сагирова - Страница 6

Я не думала о том, где можно скрыться от погони. Яринка, вся во власти панического ужаса, тем более. Но мы обе, лишь выскочив из посёлка, кинулись к нашим деревьям, под которыми проводили последние ночи и которые стали нашим пусть временным, но домом. А куда ещё бежать в поисках спасения, как не домой?

И сначала мне даже показалось, что спастись получится. Мы оставили позади шумно топочущих мужчин с хрипящими на поводках псами и выбежали в открытое поле. Но здесь высокая трава затрудняла передвижение, скорость пришлось сбавить. Однако и теперь мы бы наверняка смогли убежать, затеряться в темноте южной ночи, если бы преследователи, поняв, что теряют нас из виду, не отпустили собак.

Первой это увидела оглянувшаяся на бегу Яринка. Увидела и снова закричала, жалобно и пронзительно, как попавший в капкан зверёк, так, что я догадалась о том, что произошло ещё до того, как оглянулась сама. Вслед за нами быстро стлались по земле два сгустка черноты, ещё более тёмные, чем окружающая ночь. Псы перестали лаять, и от этого их неумолимое приближение выглядело ещё более зловещим. Оставленные ими далеко позади мужики азартно свистели.

Деревья были уже близко, надвигались шелестящей листьями громадой, и я, не отрывая от них глаз, отрывисто бросила подруге:

– Сразу лезь наверх!

Не знаю, слышала ли она меня или действовала по своему безошибочному наитию, продиктованному инстинктом самосохранения, но стоило нам вбежать под сень крон, как подруга подпрыгнула и ухватилась за нижнюю ветку ближайшего дерева. Заскребла носками ботинок по стволу. Я повисла рядом с ней, подтянулась, вскарабкалась до первой развилки, прыгнула на следующую, глянула вниз…

После я не раз укоряла себя за то, что поддалась страху и полезла на дерево первой, не подсадив сначала подругу. Знала ведь, что деревья – не её стихия!

Яринка всё ещё была внизу, она снова и снова отчаянно пыталась подтянуться, закинуть ногу на одну из веток, но ей не хватало сноровки. А собаки приближались. Я прыгнула вниз. Не такая уж это была и высота, но я слишком торопилась, не успела сгруппироваться и упала неловко, боком. В правой лодыжке толкнулась острая боль, отозвалась в ступне, поднялась до бедра. В другое время я бы не спешила подниматься после столь неудачного приземления, но сейчас счёт шёл даже не на секунды, а на доли их. Я уже слышала хриплое дыхание собак и шелест травы, сминаемой тяжёлыми лапами.

Кое-как поднявшись на ноги, шагнула к продолжающей болтаться на нижнем суку Яринке, и, обхватив руками её колени, изо всех сил толкнула вверх. Подруга, наконец, сумев перехватиться одной рукой за ветку повыше, подтянулась, легла животом на развилку, принялась судорожно карабкаться дальше. Облегчённо вздохнув, я уже приготовилась последовать за ней, но вдруг поняла, что не смогу этого сделать, потому что стою, перенеся вес на здоровую ногу, а второй, пострадавшей при падении, совершенно не чувствую… Я ещё успела прижаться к дереву, обнять его, словно в поисках защиты, и зажмурить глаза, когда прямо у меня за спиной раздался топот, рычание, и на плечи обрушилась душно пахнущая псиной тяжесть.

Первая собака только сбила меня с ног в прыжке, швырнув в траву у подножия дерева, на котором отчаянно заголосила Яринка. Я даже успела перекатиться на спину, выставив перед собой руки в попытке защититься, когда прямо мне в лицо бросилась оскаленная пасть, обдав вонью, брызгами слюны и горячим дыханием. А потом во всём мире не осталось ничего, кроме боли.

Когда мне было лет пять и наши охотники приносили из тайги убитых животных, я плакала. Зайцы, изюбри, кабаны, лоси, все они были такими красивыми при жизни и такими несчастными после смерти. Их открытые глаза, казалось, всегда смотрели прямо на меня с удивлённым упрёком, словно спрашивая – за что их убили? Мама брала меня за руку и уводила в дом, где объясняла, что эти звери умерли так быстро, что даже не успели ничего понять. Наши охотники бьют без промаха. А папа однажды принёс от кого-то из соседей растрёпанную книгу и зачитал мне вслух абзац о том, что животное, попавшее в лапы хищнику, пребывает в состоянии глубокого шока и благодаря этому не чувствует ни боли, ни страха. Смерть от пули намного быстрее, поэтому убитые таким образом звери тем более не страдают. Нельзя сказать, чтобы это очень меня успокоило, но плакать я перестала. И до этой минуты действительно верила, что природа милосердно дарует обречённым забвение перед неизбежной гибелью.

Но это оказалось неправдой. Я чувствовала всё: клыки, вспарывающие мою кожу, и тяжесть собачьих тел, – слышала их хриплое дыхание и звук своей рвущейся одежды, видела то тёмную примятую траву перед глазами, то бездонное звёздное небо, так поразившее меня в первую ночь здесь. А когда боль и ужас перешли все разумные пределы, меня приняла милосердная тьма, но даже сквозь неё продолжали долетать рычание собак и крики Яринки, зовущей на помощь.

Потом рычание стало тише, отодвинулось в сторону, Яринка тоже примолкла. И я уже была готова с облегчением соскользнуть в небытие, но тут сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий луч света, вырывая меня из спасительной темноты.

– Я же говорил – девки! – раздался откуда-то сверху возбуждённый мужской голос. – А ты: бичи, бичи!

– Откуда взялись, мать их, девки?! – зло ответил ему голос подальше.

– А хер их знает. Сейчас спросим. Эй, ты, на дереве! Ну-ка спустись! Петрух, ты привязал собак? Спускайся, слышишь!

– Пошёл ты на …! – взвился в ночи истеричный голос Яринки, было слышно, как она перевела дух и снова заголосила. – Помогите! Помогите, убивают!!

– Да кто вас убивает, дура?! – тоже заорал мужик. – Вы какого лешего на моём огороде делали?!

Я, до сих пор лежавшая без движения, снова начала ощущать своё тело. Оно было сплошной пульсирующей болью, но мне удалось приоткрыть глаза и чуть повернуть голову вбок, в сторону звучащих чужих голосов.

Один из мужчин, худой как палка, стоял прямо надо мной, сжимая в руке яркий фонарь. Второй, тот, что гнался за нами по огороду, – чуть в стороне, возле привязанных к дереву собак. На собаках я задержала взгляд и даже почувствовала что-то вроде любопытства. Мне, выросшей в таёжной деревушке, до сих пор была знакома лишь одна порода славного собачьего племени – сибирская лайка. Это благородные, очень умные и смелые животные, весьма симпатичные внешне. Пушистые, остроухие, с хвостами-калачами и живыми раскосыми глазами на узких волчьих мордах.

А тех зверей, которых я сейчас видела перед собой, даже назвать собаками не поворачивался язык. Чёрные как ночь, гладкие и блестящие, словно вместо шерсти у них была змеиная кожа. С выступающими под этой кожей буграми мышц, с приплюснутыми к лобастым головам ушами и такими массивными широкими челюстями, что оставалось только удивляться, как они просто не перекусили меня пополам.

Увидев, что я открыла глаза, худой присел на корточки и удручённо покачал головой.

– Петрух, звони-ка в скорую, тут твои кобели такое натворили…

Раздались приближающиеся шаги, и я второй раз за ночь увидела над собой мясистое лицо хозяина огорода. Только теперь оно было не злым, а напуганным.

– Да погоди… какую скорую? Меня же сразу… Надо как-то это… договориться.

– – С кем договориться? – хмыкнул худой. – С детьми? А где их родителей искать – хрен знает. Пока ищем и договариваемся, эта вот кровью истечёт, тогда ещё веселее будет.

– Погоди… я знаю. Ща Макару позвоню, я его столько раз выручал, пусть он теперь тоже…

Раздалось негромкое попискивание кнопок мобильника.

– Макар? Макар, брат, помогай! Ты на смене? Слушай, беда! Мои собаки девку порвали мелкую… да не знаю какую! В огород они залезли, ну я сдуру псов и выпустил, думал, бичи опять пришли, в прошлый раз у меня гуся упёрли… что? Нет, за посёлком. Друган, подъезжай, тут ждать нельзя…

Он говорил что-то ещё, но я уже не слышала, снова соскальзывая в темноту.

Следующим, что привело меня в себя, были чьи-то бесцеремонные, вызывающие боль прикосновения. В первый миг, решив, что это снова собаки, я дёрнулась, попыталась закричать, и услышала чей-то удовлетворённый смешок:

– Живая!

С трудом приоткрыв веки, увидела вокруг себя несколько мужских фигур, затянутых в чёрную форму, а неподалёку – машину с синими маячками, яркий свет фар которой заливал всё вокруг. Грузный хозяин огорода суетился рядом, заискивающе заглядывая в глаза одному из прибывавших полицейских.

– Что скажешь, Макар? Можешь помочь?

Служака фыркнул.

– Ты натравил собак на детей! Чем я могу тебе помочь?

– Но ведь… ведь можно же связаться с их родителями, договориться… я заплачу, сколько надо, ты знаешь, дружище! И тебе…

– Да погоди ты, «заплачу», – передразнил дружище Макар. – Сначала надо узнать, что это за птицы вообще. Может, их родители мне больше заплатят за то, чтобы я тебя твоим же псинам скормил, а?

Судя по раздавшемуся вокруг гоготу, это была шутка, но хозяину огорода она смешной не показалась.

– Макар… но ты же… я же тебе всегда… мы же…

– Да не суетись… Эй, на дереве! Слезай уже, к маме-папе поедем!

Я попыталась повернуть голову, чтобы увидеть Яринку, но тело снова перестало мне подчиняться. Оно стало совсем слабым, моё бедное тело, и уже не чувствовало ничего, кроме онемения и подступающего холода. К счастью, я ещё могла слышать. И, судя по тому, что дрожащий Яринкин голос раздался совсем рядом, поняла, что с дерева она всё-таки слезла.

– Помогите ей, пожалуйста, отвезите в больницу!

В ответ буркнули что-то неразборчивое, а ко мне снова прикоснулись чьи-то руки. И на этот раз не оставили в покое, подняли с земли, понесли, положили на что-то мягкое.

– Суки, хоть подстелите что-нибудь! – взвыл чей-то голос. – Сейчас всё сиденье мне кровью уделаете!

– Я оплачу химчистку! – снова залебезил где-то неподалёку хозяин собак, а Макар велел:

– Так, рыжая, ты тоже лезь назад! А остальным придётся пешком до участка топать.

– Я всех довезу… – снова зашелестел хозяин псов, а я почувствовала прикосновение к щеке прохладной ладони и услышала над собой тихий Яринкин плач:

– Дайка… Даечка, прости меня, я испугалась…

От того, что теперь она рядом, мне стало спокойно, окружающее пространство качнулось, поплыло, и я наконец-то сумела ускользнуть в темноту, где больше не было ни голосов, ни безжалостного света.

Молочные реки не вынесли меня на кисельные берега. После того, как я невольно услышала сквозь багровое марево разговор двух незнакомых голосов – недовольного мужского и колокольчикового женского, прошло, как мне показалось, совсем чуть-чуть времени, и я не успела забыть ни слова из этого разговора, хоть и не пыталась понять его смысл. И думала именно об этих двух голосах в тот момент, когда сознание, на этот раз ничем не замутнённое, наконец-то вернулось ко мне.

Это оказалось похоже на обычное пробуждение. И, как обычно, мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто я и где. С вопросом «кто» заминок не возникло, а вот «где» внезапно стало серьёзной проблемой.

Во-первых, я обнаружила себя в постели. В чистой, белой, мягкой постели, понимаете? И это по сравнению с последними ночами, проведёнными на картонке под открытым небом, показалось чем-то нереальным. Оказывается, очень просто отвыкнуть от того, что раньше являлось само собой разумеющимся.

Во-вторых, это был не приют и даже не какой-нибудь приёмник-распределитель, в которые, как я слышала, попадают все беспризорные дети. Вряд ли такие заведения могут позволить себе роскошь селить каждого человека в отдельной, пусть и маленькой, комнате. А я была одна здесь, на единственной и довольно большой кровати. Кроме неё, в комнате обнаружилось окно, занавешенное полупрозрачной шторой, из-за которой доносилось пенье птиц, тумбочка, стол и два стула возле него. А ещё меня очень заинтересовала большая, вогнутая ярко-красная кнопка на стене, прямо над моей головой. Она так и притягивала взгляд. Тем более, что кроме неё смотреть больше было особо не на что. Несколько минут я лениво размышляла о предназначении красной кнопки (почему-то это заинтересовало меня куда больше всего остального), потом с трудом подняла ослабевшую руку и нажала её.

В первые секунды ничего не произошло, и я уже собралась вдавить кнопку второй раз, когда открылась дверь и в комнату впорхнула девушка в наброшенном на плечи белом халате. Она была юна, возможно, всего лишь на три-четыре года старше меня, и потрясающе красива. Тоненькая, как берёзка, с большими голубыми глазами в обрамлении чёрных и очень длинных ресниц, с широкими бровями, такими симметричными, что они казались нарисованными, и с распущенными совершенно белоснежными волосами.

– Ты проснулась? – обрадованно спросила девушка, подходя к моей постели. – Как себя чувствуешь?

Я не отвечала и даже не поняла вопроса, до такой степени меня поразила её внешность – девушка буквально ослепляла.

– Я сейчас позову доктора, – поспешила сообщить прекрасная гостья. – Подожди минутку.

И она исчезла за дверью, будто её и не было. А может, и правда не было? Ведь таких на самом деле не существует. У людей не может быть белых волос: даже полностью седые, они выглядят скорее серыми. А ещё у блондинов ресницы всегда светлые, возможно золотистые, но никак не чёрные. И таких симметричных бровей, как и ярко-алых губ, не бывает тоже.

Я тревожно нахмурилась, вспомнив истории об ангелах, наделённых неземной красотой. Что, если я умерла, и эта девушка на самом деле ангел? Но ведь, если ангелы существуют, выходит, что существует и всё остальное, о чём нам рассказывали нам на уроках Слова Божьего? А тогда получается, что скоро мне крепко влетит и за сожжённую церковь, и за богохульные высказывания, коими я так грешила последнее время.

Дверь снова приоткрылась, а я испуганно сжалась под одеялом, почти готовая увидеть входящего Создателя, собирающегося спросить с меня за все прегрешения. Но порог переступил молодой мужчина с аккуратной бородкой, в очках и в таком же белом халате, как у девушки-ангела. В общем, выглядевший совсем не так, как, наверное, должен выглядеть бог.

Но окончательно я уверилась в том, что ещё не прибыла на страшный суд, когда мужчина заговорил очень знакомым мне голосом. Тем самым, который я услышала, перед тем как уплыть по молочным рекам меж кисельных берегов, тот, который сказал «Ох и сильная ты, девка»…

– Ну, наконец-то! – сейчас голос был весёлым. – А я уже беспокоиться начал. Как отдохнула?

Обрадованная тем, что разборки с небесными силами откладываются на неопределённый срок, я собралась вежливо ответить, что отдохнула хорошо, но, едва приоткрыв рот, почувствовала, как что-то, прижатое к правой стороне лица, мешает говорить. Подняла руку, хотела потрогать щёку, но наткнулась подушечками пальцев на что-то твёрдое и шершавое.

– Тихо-тихо! – мужчина шагнул ко мне, торопливо взял за кисть. – Повязку трогать не надо, всему своё время.

Повязку? Только теперь я осознала, что у меня и шея, и частично голова, плотно перемотаны бинтами. А ещё… после осторожных движений руками и ногами под одеялом удалось обнаружить тугие повязки почти по всему телу. Я подняла вопросительный взгляд на мужчину, и он озабоченно спросил:

– Ты что же – ничего не помнишь? Тебя покусали собаки.

Собаки! Как наяву я увидела широкие чёрные морды в хлопьях пены, прижатые к голове уши, поблёскивающие в темноте глаза…

Ниточка воспоминаний была ухвачена, и я потянула за неё, разматывая весь клубок. Собаки… погоня… безымянный посёлок… бескрайние поля… поезд… лес… дорога… приют… пожар… Яринка!

Я дёрнулась, попробовала сесть, и по всему телу раскатилась тупая боль. Мужчина надавил мне на плечи, вернул в лежачее положение.

– Куда?! Рано тебе ещё вставать!

– Яринка! – я, наконец, сумела заговорить, но даже это причиняло боль. – Где Яринка?!

– Яринка? – мужчина нахмурился. – А, девочка, которая была с тобой? Рыженькая?

– Да! – я всхлипнула.

– Да здесь она, успокойся. Вас привезли вместе.

Я обмякла. Самого страшного не случилось, мы с Яринкой не потеряли друг друга. Остальное – вторично. Поэтому я даже не сразу задалась вопросом: а куда нас привезли? Где я? Вместо этого сказала зачем-то:

– Тут хорошо…

Кажется, мужчина удивился. Его почти по-женски аккуратные брови приподнялись над дужками очков.

– Хорошо? Хм… согласен. Надеюсь только, что ты и в дальнейшем не изменишь своего мнения.

В дверь заглянула девушка, та самая, ангел. Мужчина обернулся к ней.

– Машута, приготовь-ка всё для перевязки. И скажи Ирэн, что девочка пришла в себя.

Ангел Машута кивнула и исчезла. А я выдала очередную глупость:

– Она такая красивая…

Мужчина неожиданно рассмеялся и осторожно потрепал меня по волосам.

– Красивая, конечно. И ты такая будешь.

Перевязка далась мне тяжело. И даже не потому, что было больно и очень стыдно от того, что, кроме бинтов, под одеялом на мне больше ничего не оказалось. Но мужчина разматывал пеленающие меня бинты один за другим, и я снова и снова видела то, что оказывалось под ними – синюшную кожу и рваные раны с грубыми стежками неровных швов. Он (а это, несомненно, был доктор) делал всё ловко и привычно, с непроницаемым лицом. Красавица Машута помогала ему в этом, и я ловила на себе её жалеющие взгляды.

Последним было обработано моё лицо. Когда доктор осторожно снял с меня что-то вроде половинки маскарадной маски, закрывающей почти всю его правую часть, Машута тихонько охнула и прижала ладонь ко рту.

– Ничего страшного нет, – доктор строго глянул на неё. – Просто ещё не спал отёк и гематома.

Девушка торопливо закивала, но в её глазах плескался такой откровенный ужас, что я тоже испугалась. Но спрашивать ни о чём не стала, не видела смысла. Разве вопросы помогут, если всё действительно плохо? И потом, куда больше меня сейчас заботила Яринка. Где она? Почему мы не вместе?

Стоило перевязке завершиться, я торопливо спросила:

– Когда мне можно встать?

– Встать? – доктор задумчиво взялся за подбородок. – Именно встать можешь хоть сейчас, но предупреждаю – будет больно, хоть и обезболивающее ещё действует. Тем не менее, стоит попробовать, ведь тебе нужно ходить в туалет.

Я обрадованно приподнялась, но тут же опустилась обратно на подушку, натянув одеяло до подбородка. Совсем забыла, что под ним я совершенно голая. Доктор понял, хмыкнул, и, бросив Машуте:

– Помоги ей, – вышел за дверь.

Мы с девушкой-ангелом остались вдвоём, и после нескольких секунд стеснённого молчания, я попросила:

– Слушай… Маша? А тут нет какой-нибудь одежды для меня?

– Мне ничего не говорили об этом, – девушка явно тоже чувствовала себя неловко, но выход нашла быстро. – Я могу принести медицинский халат!

Я благодарно закивала. Да хоть что, лишь бы не это беззащитное чувство обнажённости.

Однако осуществить задуманное мы не успели, дверь снова открылась и в палату вошла женщина.

В первый момент я подумала, что это девушка, может быть лишь немного постарше Машуты, но наткнулась глазами на холодный проницательный взгляд и поняла, что вижу перед собой взрослого, даже чуть пожилого человека. Это было ещё более удивительно, чем неестественная красота Машуты. Гибкая девичья фигурка, гладкая, без единой морщинки кожа, блестящие, не тронутые сединой волосы и эти глаза – циничные, многое повидавшие, усталые глаза Агафьи на красивом юном лице.

Да что это за место такое?

Несколько секунд женщина разглядывала меня со спокойным любопытством. Потом чуть улыбнулась, и улыбка тоже выдала её возраст – сухая, дежурная, без тени тепла.

Машута, повинуясь едва заметному жесту ухоженной руки, бесшумно скользнула за дверь, а удивительная незнакомка присела на один из стульев, изящно закинув ногу на ногу, и деловито кивнула мне.

– Ну что, давай знакомиться? Дайника, верно?

Меня не удивило то, что ко мне обратились моим настоящим полным именем, но я вздрогнула от звука её голоса. Колокольчик. Тот самый нежный звонкий тембр, что я слышала сквозь душное багровое марево, и который говорил странные вещи.

– Меня зовут Ирина Алексеевна, – продолжала женщина, – но для всех здесь я – Ирэн. Именно так, просто Ирэн.

Я снова почувствовала, что теряю связь с реальностью. Ирина – Ирэн? Разве это не запрещённое искажение православного имени? Куда я попала, чёрт возьми?

– У тебя, наверное, очень много вопросов, – угадала ход моих мыслей Ирина Алексеевна. – Ты получишь ответы на все, но постепенно. Пока ты ещё слишком ослаблена, дезориентирована, и кое-что можешь неправильно понять. Но одно скажу сразу – здесь ты в безопасности. Тебе будет оказана квалифицированная медицинская помощь, будут предоставлены жильё, еда и одежда.

Если она думала, что такие слова меня успокоят, то зря. Все знают, где бывает бесплатный сыр, и в бескорыстную доброту я уже не верила. Сразу вспомнилось, как в лесу возле приюта Белёсый предлагал мне свою дружбу и что под этим подразумевалось.

Видимо, моё молчание удивило Ирэн, она приподняла тонкие брови, похожие на два изящных мазка художественной кисти.

– Ты даже ничего не спросишь?

– Спрошу, – я постаралась, чтобы голос звучал спокойно и не выдал моих подозрений. – Когда я смогу увидеть мою подругу?

– Ярину? – Ирэн расплылась в улыбке. – О, она милейшее дитя! Совсем недавно мы с ней имели довольно долгую беседу, и могу сказать, что, если ты наделена хотя бы долей её благоразумия, у нас с вами всё сложится самым наилучшим образом! Думаю, что сейчас ты можешь пообедать и принять лекарства, и после этого я позволю ей тебя навестить. Хорошо?

Есть мне совершенно не хотелось, что было даже странно после стольких дней, проведённых на ворованных помидорах и зелени, но я торопливо кивнула. Что угодно, если потом увижу Яринку!

– Вот и отлично, – Ирэн поднялась, огладила руками подол длинной прямой юбки. – А после и мы с тобой пообщаемся подольше. Скажу Маше, чтобы подала обед.

Обед здесь оказался хорош. Куда лучше, чем в приюте. Машута прикатила на сервировочном столике тарелку исходящего ароматным паром золотистого бульона, аппетитного вида котлетки с коричневой корочкой и горку фруктов в небольшой корзине. Но осилить из всего этого великолепия я смогла лишь бульон, и то потому, что мне хотелось пить, а не есть. Запила водой несколько поданных мне таблеток и выжидательно уставилась на Машуту. Та, неправильно истолковала мой взгляд, спохватилась:

– Одежда? Я принесла! – откуда-то выхватила белый халатик и заботливо расправила на моей постели. – Будем вставать?

Её участие было искренним, улыбка настоящей, и именно ей я рискнула задать вопрос, который не оставлял меня с того момента, как я открыла глаза в этом странном месте.

– Где я?

Машута смешалась, потупилась.

– Я… я думаю, что об этом тебе лучше поговорить с Ирэн.

– Это ведь не приют? И не больница?

– Нет, – нехотя признала она.

– Тогда что? Просто скажи, что это за место?

– Оазис, – Машута снова заулыбалась. – Ты в Оазисе, а это куда лучше, чем в приюте, уж поверь мне – я сама приютская.

Это признание ещё больше расположило меня к Машуте. Я оживлённо подалась вперёд.

– Ты сирота? А сюда как попала? А что это – Оазис? Зачем мы здесь? Кто такая Ирэн?

Поток моих вопросов прервал звук шагов за дверями, и мы снова увидела на пороге доктора. Он улыбался.

– К нашей больной посетители! Пойдём, Машута, не будем мешать.

За его спиной нетерпеливо переминалась с ноги на ногу Яринка.

Подруга сразу бросилась ко мне, хотела обнять, но испугалась многочисленных бинтов и только неловко затопталась у постели, жалобно ойкая. А я смотрела на неё во все глаза, да так, что даже не заметила, как доктор и Машута оставили нас наедине.

Яринка была без косы, с распущенными волосами, и, пусть за последние дни нашей свободы я к этому как-то уже привыкла, но видеть её простоволосой в помещении всё равно было странно. Да и не это главное. Больше всего меня поразила одежда подруги. На ней оказалась ярко-жёлтая куцая маечка с блёстками, и то, что я поначалу приняла за трусики, и что при ближайшем рассмотрении оказалось обрезанными по самую попу голубыми джинсами.

Шорты! Шорты, вот как это называется! Летом в Маслятах взрослые иногда надевали что-то похожее, работая в огородах или на покосе. Но такое случалось редко – Сибирь не баловала своих жителей жаркими днями, а таёжные паразиты – комар и мошка – не дремали. Сама я шорт никогда не носила: было бы глупо, постоянно лазая в травяных зарослях, оставлять ноги беззащитными перед крапивой и осокой.

И вот здесь, сейчас, в этом загадочном месте, которое Машута назвала почему-то Оазисом, Яринка одета в то, что невозможно было вообразить! И, надо сказать, такой наряд украсил мою подругу, как не украсило бы, наверное, ни одно самое красивое платье. Она казалась лёгкой, как пёрышко, и свежей, как ещё не высохший мазок краски. От её яркости (рыжий, жёлтый, голубой!) зарябило в глазах, ведь я привыкла видеть Яринку облачённой в коричневые, тёмно-синие и серые тона – цвета приюта. Кто бы мог подумать, что одежда может настолько изменить человека!

– Яринка, ты… ты такая…

Но закончить мысль мне не удалось, потому что подруга всё-таки изловчилась приобнять меня, не затрагивая бинтов, и разревелась. Я жутко перепугалась, подумав, что эти слёзы вызваны чем-то, чего я ещё не знаю. Что на самом деле мы попали в какое-то ужасное место, где нас не ждёт ничего хорошего, и Яринка плачет из-за этого! И чуть сама не заревела от облегчения, когда выяснилось, что она всего лишь продолжает винить себя в моих увечьях.

– Прости, Дайка, я испугалась! Я собак боюсь очень, я не смогла слезть с дерева, чтобы тебе помочь, меня как парализовало! Я знала, что должна тебя спасать, а пошевелиться не могла…

– Ещё чего не хватало! – возмутилась я, мигом вообразив себе эту картину, – Тогда бы мы обе сейчас тут лежали, как две мумии!

Яринка неожиданно перестала всхлипывать и несмело хихикнула:

– Даечка, не сердись, но ты и правда немного… похожа на мумию… все эти бинты…

Мы уставились друг на друга и вдруг расхохотались, чуть не стукнувшись лбами. Расхохотались так, что у меня заболела правая половина лица под повязкой, а в дверь заглянула встревоженная Машута.

Не знаю, был ли вызван приступ этого безудержного веселья какими-нибудь хитрыми вывертами психики, но, когда мы отсмеялись и более-менее успокоились, я почувствовала себя намного лучше – напряжение, владевшее мною с момента пробуждения, исчезло. Да и какого фига? Руки-ноги мои на месте, хоть и изрядно обглоданные, Яринка рядом, вода-еда есть, чего ещё желать в ближайшее время?

Я расслабленно откинулась на подушку, а продолжавшая улыбаться, как солнышко, подруга присела на край моей постели. Я уже хотела приступить к расспросам, но заметила, что она жадно косится на обеденный столик, где уже остыли не съеденные мною котлетки.

– Ешь, если хочешь, я не буду.

Яринка виновато посмотрела на меня, но дважды себя просить не заставила.

– Я такая обжора стала, – пожаловалась она, пристроив тарелку на голые колени. – Всё, что дают, съедаю до крошки и ложку облизываю. Никак не могу забыть, как нам есть было нечего. А на помидоры и огурцы теперь даже смотреть не могу.

Мы невесело посмеялись. Слова подруги меня не удивили, я была готова к тому, что после выздоровления и у меня появится зверский аппетит. Пока же его не было совсем. Поэтому я терпеливо подождала, пока Яринка доест котлеты и фрукты, и лишь после этого спросила:

– Где мы?

– В Оазисе, – сыто отдуваясь, ответила подруга и привалилась к спинке кровати.

Я почувствовала раздражение. Сговорились они что ли? Неужели не понятно, что это дурацкое слово мне ничего не объясняет?

– Да ну? Прямо в Оазисе? А где пальмы? Где пустыня?

Яринка хихикнула и махнула рукой в сторону окна.

– Там. Серьёзно. Там есть и пальмы, и пустыня.

Моё терпение лопнуло и я, оторвавшись от подушки, сердито потребовала:

– Помоги мне встать и одеться!

Яринка послушно вскочила. Общими усилиями мы натянули рукава халата на мои перебинтованные руки и застегнули его. Перестав быть голой, я почувствовала ещё большую уверенность в своих силах и, держась за Яринкину руку, поднялась на ноги. Да, больно. К счастью, сами ступни не пострадали, а бёдра и голени, хоть и были покусаны, но позволяли мне держаться вертикально. Первый шаг дался тоже вполне сносно, и, приободрившись, я заковыляла к окну.

Подруга не соврала. Я сразу увидела пальмы. Настоящие пальмы, о существовании на свете которых раньше знала лишь из кино и книг. Высокие, раскидистые, толстые внизу и заостряющиеся к верхушке. Честное слово, если бы я узрела резвящихся на них обезьян и попугаев, и то не могла бы удивиться сильнее!

– Ну как? – спросила Яринка, наслаждаясь произведённым эффектом.

– А где пустыня? – глупо спросила я.

– Ну, вот же. Под пальмами – песок.

Песок был не только под пальмами, а, казалось, везде. Разумеется, сам песок – это ещё не пустыня, но и его раньше я могла наблюдать лишь в приютской песочнице на малышовой игровой площадке. И там он был тёмный, крупный и некрасивый. Здесь же всё оказалось, словно покрыто рассыпчатым золотом, сияющим на солнце. А ещё я увидела павлина. Настоящего павлина, который важно шествовал между пальмами, волоча по песку сложенный, но всё равно роскошный хвост. На миг мне опять показалось, что я или ещё сплю, или всё-таки умерла вместе с Яринкой, и теперь мы обе находимся в пресловутом Эдеме. Даже ноги внезапно ослабли, и пришлось навалиться на подоконник.

– Ты в порядке? – Яринка торопливо подхватила меня под локоть.

– Да где мы?! – взмолилась я. – Расскажешь ты, наконец?!

Подруга стала серьёзной и кивнула.

– Расскажу. Только давай вернёмся на кровать. Успеешь ещё насмотреться. Это всё от тебя теперь никуда не денется.

Последняя фраза мне совсем не понравилась. Точнее, не понравился голос, которым Яринка её произнесла. Было в нём опустошённое смирение, так не свойственное бунтарской натуре моей подруги.

Я снова улеглась в постель и с удовольствием заметила, что отодвинутая нами штора позволяет мне видеть пальмы даже отсюда. Оазис…

Яринка пристроилась у меня в ногах и сразу заговорила, опережая вопросы:

– Ты помнишь, как нас забрали в полицейскую машину? Думаю, что помнишь, у тебя тогда глаза ещё были открыты. Это потом ты отключилась намертво. Так вот, нас привезли в участок, и я рассказала, кто мы. Я тогда лишь об одном думала, чтобы тебя скорее отвезли в больницу. Только они не отвезли… точнее, там пришёл один, кто-то из ихних же, и кое-как тебя перевязал. А остальные спорить начали, что с нами дальше делать. Этот Петруха, которого были собаки, деньги обещал, просил сделать так, чтобы никто ничего не узнал. Они прямо при мне торговались сколько будет стоить то, чтобы концы в воду… Полицаи вообще, как узнали, что мы из коррекционного приюта, да ещё сбежавшие, да церковь подожгли… она, кстати, совсем сгорела, по телику показывали! Так вот, как узнали, сразу успокоились, и со мной уже не разговаривали даже, смотрели, как на пустое место.

Яринка замолчала, погрузившись в воспоминания, и рассеяно теребя прядь волос.

– Думаешь, они могли нас… могли бы… – я не договорила, не хотелось вслух произносить это слово, хоть и было всё уже позади.

– Да! – жёстко ответила Яринка. – Жирный этот, хозяин собак, так и сказал: «Никто не знает, что они здесь были, их ищут в Московской области. Поищут и перестанут, а я хорошо заплачу». И тот, Макар который, поотнекивался и согласился. И жирный ушёл. А я там на скамейке сидела, держала на коленях твою голову, и всё думала – как они нас убьют? Хорошо, если застрелят, это хоть быстро.

Мне неожиданно стало холодно, я натянула одеяло до подбородка. А мне, оказывается, ещё повезло, я лежала без сознания, и знать не знала, что нас приговорили, чтобы помочь толстому огороднику избежать наказания. Бедная Яринка…

– Страшно было?

– Да нет, – подруга пожала плечами. – Как будто сон, даже интересно. А когда жирный ушёл, этот Макар не стал нас стрелять или ещё чего, а подмигнул мне и сказал: «Умный телок двух маток сосёт». Я тогда не поняла к чему это он, потом уже… И вышел. Меня, кажется, никто даже не охранял, я могла наверно в окно вылезти, но даже в голову не пришло без тебя. Сидела, сидела… А потом приехали Ирэн и Карл.

– Ирэн знаю! – оживилась я, радуясь, что самая мрачная часть Яринкиного рассказа подошла к концу. – А Карл кто?

– Тоже узнаешь. Помощник её, заместитель, а Ирэн тут главная. Так вот, зашли они, молча на нас посмотрели, снова вышли. Вернулись уже с Макаром. А он радостный такой, суетится, и мне говорит: «Вот ведь как всё хорошо сложилось, и подружку твою вылечат, и жить будете в сытости-довольстве». Я ничего не поняла, но пошла за ними, раз обещали тебя вылечить. Сели в машину, тебя на руках. Я такие машины раньше только в кино видела – огромная, как танк, все стёкла тёмные. Поехали. Я потом и спрашиваю – куда? Ну, Ирэн мне всё возьми и выложи, и говорит «Скажи сразу, у нас с тобой будут проблемы?». И я ответила, что, если они тебя спасут, то никаких проблем не будет.

Я затрясла головой.

– Да подожди, какие проблемы? Что она тебе выложила?

Яринка кротко вздохнула и посмотрела мне в глаза.

– Дайка, полицаи нас продали в бордель. Ну, в публичный дом.