Читать книгу Они Журавли - Элла Чак - Страница 5

Теперь, зная, что Костя с Аллой помолвлены, я хотя бы разобралась, кто он такой и почему живет с ними в одном доме. Может, из-за оранжереи Аллы, полной ядов и летучих мышей, Костя так настоятельно советовал мне уехать в первый день. Другой причины я не видела, а скрытые камеры он просто выдумал, параноик.

Камеры в доме были, но никакие не скрытые. Висели по углам коридоров выпуклыми буграми, как в торговых центрах. Еще бы! Такой огромный и богатый дом. Даже дома, которых на участке поместья десяток. Как можно их не охранять, когда тут каждая дверная ручка стоит как половина нашей кредитной тачки.

Работа Аллы в оранжереи впечатляла. И даже шокировала. Размышляя, что с ее мозгами Алла закончит выпускной класс за три с половиной часа, оставив меня куковать одну, я вошла в холл Детской, заметив стоящих ко мне спиной Яну с Максимом.

На повышенных тонах они спорили в проеме кухонной арки, поддерживая своды словно два Титана.

Максим кривил рот и орал на нее:

– Нет! Я сказал нет! С первого раза не расслышала?!

Я пошла в их сторону, громко шаркая, только чтобы он меня заметил и перестал наезжать на ассистентку. Откуда я знаю из-за чего они поругались? Может, и вовсе любовники. Но представить не получилось. Пазл их тел в моем воображении не совпадал. Я пробовала и так, и эдак, но получала сплошной рикошет. Яна и Максим отпрыгивали друг ото друга шариками пинг-понга от теннисного стола. Никакие пары что-то у меня не совпадали в этом странном доме, или это моя система купидонши дала сбой без длительного использования.

Замотав головой, я нацелилась на графин с водой.

– Кира… – заметил меня Максим, – ты так тихо ходишь.

– Можно водички попить?

Я всегда просила попить водички, чтобы отвлечь и отвлечься. Просьба стакана воды – что может быть гуманней и невинней, как не напоить страдающего? И ссора сразу сходит на нет.

– А мне бы водочки! – резанул Макс взглядом по Яне. – Разговор окончен. Яна, – пригвоздил он ее именем в опору кухонной арки, – ещё раз заикнешься и… – обернулся он на крышку, что выпала у меня из рук, когда я открыла бутылку с водой, – вылетишь отсюда пробкой!

Ассистентка впивалась спиной в побелку почти сливаясь с ней тоном кожи.

– Максим Сергеевич, я…

– Закончен, – рявкнул он. – Уходи. Быстро!

Не поднимая на меня взгляда, сутулясь и прижимая органайзеры и мобильные телефоны, Яна выбежала с кухни, мелко семеня устойчивыми каблуками.

– Что случилось? Я свидетель… – попробовала я пошутить, протягивая ему стакан воды.

– Ничего, Кирыч. Ничего не случилось. И не случится, – оперся он руками о столешницу, отставляя воду. – Как ты? Как тебе здесь?

– У вас круто. У Аллы в парнике столетний кактус, который цветет раз в жизни. Мы ходили на него смотреть в респираторах. Умная у тебя сестра. Мне б такую!

Он сжал пальцами скатерть, скомкал ее всю и швырнул на пол, роняя перечницу, солонку и рассыпая сахар.

– Ты чего?

– Бойся своих желаний, Кирыч. Сестру, – усмехнулся он. – Божий одуванчик!

– Ну есть в ней немного странного. Просто она умная. Мало кто понимает таких.

Он собирался уйти и уже начал натягивать красные автомобильные перчатки с обрезанными пальцами, но я обогнула столешницу, оказавшись ровно в том же месте под аркой, где недавно стояла Яна.

– Максим, подожди!

– Что?

– Хотела спросить. Про один день. Это было восемь лет назад. На пикнике. Тебе двенадцать, мне десять. Есть фотка. Посмотришь? Может, вспомнишь что-нибудь? Это последний день, который я помню из детства. Мы дружили. Ты, Алла, я. Вдруг, ты что-то вспомнишь про тот пикник? Фотка в рюкзаке. Подождешь, пока я сбегаю?

Максим оборачивался то на дверь, то на меня. Он собирался что-то сказать и выглядел напряженно: ссутулился, будто это поможет его ста восьмидесяти сантиметровому телу выглядеть незаметней, нагнулся ко мне, но ничего произнести не успел.

В холл, а потом и на кухню вошли Алла с Яной. Заметив Макса, Яна быстро отвела взгляд, делая вид, что внимательно слушает болтовню Аллы и что-то строчит за ней в органайзер.

Хорек Геката ринулась девушкам под ноги, скребя по туфлям Яны. Подобрав зверька, ассистентка посадила его на плечо неумолкающей невесты.

– Кирочка! – подлетела ко мне Алла, почесывая недовольного хорька за ухом, – я совсем забыла рассказать про школьный проект. Хорошо, что Яна напомнила! Называется «Свер-Х» – Самый Внушительный Ежегодный Результат – Икс, или просто «Сверх»! Кто-то лучший и он сверх.

Максим грубо перебил:

– Точняк. Лучше, когда кто-то сверху!

– Очень по-взрослому, – одернула она его. – Покаялся бы за дурные мысли. Еще и при гостье!

Яна дернула уголком рта в довольной ухмылке. Если она не могла перечить сыну босса, то Алла могла затыкать брата сколько угодно.

– Кто-то сверх обычного, – договорила Алла. – Проект может быть совершенно любым. Хоть рисунок, хоть космолет, хоть танец. Главное – показать что-то «Сверх» ожидаемого. Что-то важное для тебя, как для криэйтора.

– Сверх ожидаемого? Ал, это точно не ко мне. Я ничего особенного не умею.

– Приз десять миллионов и обучение в любом ВУЗе страны, – вывалила Алла главный козырь. – Подумай! В прошлом году рисунок на клетчатой вырванной из тетрадки страничке выиграл. Никогда не знаешь, кого выберет жюри. В конкурсе все равны и судят не по уровню IQ.

– А ты участвуешь? С огромным кактусом в цветочек? – предположила я самое очевидное.

Разве есть еще ученики со ста пятидесятилетним вымирающим кактусом в домашнем парнике?

Макс хохотнул в голос, покачиваясь туда обратно на высоком барном стуле.

– Участвую, – недовольно покосилась на него Алла, – в категории наука.

– Сестренка! – повис теперь Максим на плечах Яны и Аллы, вставая между ними, – твой проект… – сомкнул он указательный и большой палец на манер дегустатора, рассказывающего о божественном вкусе блюда, – свернёт комиссии остатки мозгов! А заодно и нам всем тоже!

Макс посмотрел на меня, ища поддержки или одобрения, ведь больше никто из присутствующих не велся на его обаяние и актерское мастерство.

– Боже сохрани, Господи помилуй, раба твоего Максима, – застонала Алла, сбрасывая руку брата. – Прекрати это, брат. Молю, прекрати такое поведение.

– Или что? Подаришь мне ландыши? – подмигнул он мне.

Ландыши? Алла говорила в парнике, что они ядовитые. На что это он намекает? Или просто пытается выбесить набожную конгениальную сестру за счет научных открытий которых он сам имеет все это.

– Идём, Яна, – потянула Алла ассистентку вверх по лестнице в сторону своей комнаты, – я передам отцу новые уравнения.

Как только они удалились, лицо Максима изменилось. Он перестал дурачиться и строго на меня посмотрел:

– Ты хочешь выиграть в конкурсе Сверх, Кирыч? Скажи, хочешь или нет?

– Ну… да. Конечно. Любой ВУЗ и десять миллионов. Это бы… изменило мою жизнь.

– А куда ты хочешь поступить?

– Что-то вроде дизайнерского, наверное. Там, где пишут предсказания для китайский печенюшек.

– Шутишь? – улыбнулся он, – печенюшки с предсказанием?

– Обожаю их. А еще. Еще обожаю искать ответы, Макс. На загадки прошлого. В моей семье сотни тайн. Мне бы парочку разгадать.

– Тогда учись на следователя.

Я почти рассмеялась.

– Теперь ты шутишь?! Там же… туда без связей не попасть. Конкурс человек двадцать на место.

– А ты выиграй «Сверх» и проблем не будет.

– Осталось только придумать что-то круче кактуса Аллы.

Стоило прозвучать ее имени, как Максим зыркнул к потолку и, кажется, был готов смять еще какую-нибудь скатерть, ну или сорвать занавески, к которым приблизился.

– Сделать тебе чай? Когда мама расстраивается, я завариваю ей чай, – предложила я.

– У меня тут свой чай! – прошелся Максим по кухне до стеклянного столика с алкогольными бутылками и налил себе в чайную чашку.

– Мой отец делает так же, – вздохнула я, – наливает в чай виски или коньяк. По цвету одинаковые. Думает, так я не замечу.

– А я не в чай. Я вместо! – выпил он залпом. – Слушай, – вцепился он в голову руками, как делала моя мама, когда ее мучала мигрень, – поедешь со мной? Просто погонять на тачке? Давай уедем. Прямо сейчас.

– Ты же выпил. Какие тачки?

– Всего лишь пригубил! Поедем, Кирыч. Я хочу тебя…

– Чего?..

Максим никак не отпускал руки от висков. Его лицо перекашивала судорога боли, зубы чуть не прокусывали губы.

– Хочу тебя… увезти… да что за фигня… – рухнул он на пол, проводя руками по рассыпанным сахару, соли и перцу, – череп… раскалывается.

– Максим… Яна, Алла! – закричала я в проем лестницы, – помогите! Алла, где вы?

– Кирочка, – бежала она вниз, – что случилось?

– Максим упал! Он выпил из какой-то бутылки, схватился за голову и рухнул. Скорую! Нужно вызвать скорую.

Алла замерла у основания лестницы. Она крестилась и беспомощно озиралась по сторонам.

– Я вызову, – обогнула ее Яна, опускаясь возле Максима на корточки. – Максим Сергеевич, вы меня слышите? – отодвигала она его зрачки. – Он в сознании. Помогите перетащить его на диван.

Хрупкая Алла несла одну только ногу, а мы с Яной тащили Максима обхватив за плечи.

– Он выпил рюмку чего-то коричневого, – вспоминала я, – со стеклянного столика.

– Он пьет все подряд, – светила Яна фонариком телефона в глаза Максима. Я видела, как его зрачки сузились. – Его может вырвать. Кира, ты не принесешь таз из ванной. Аллы Сергеевна, а вы принесите холодное мокрое полотенце.

Я вернулась с тазом, а Алла притащила с кухни мокрую скатерть, которую Максим недавно сбросил на пол.

– Алла Сергеевна, вам лучше поехать к Константину. Он в своей проектной квартире?

– Да… кажется, да… Яночка, как же ужин с батюшкой и матушкой? Нельзя пропускать.

– Он оклемается, – перестала Яна считывать пульс. – Оставьте для него что обычно, и он придет в себя через час.

– Оставить, что обычно, – повторила Алла. – И уехать к Косте. Хорошо. А Кирочка?

– Я останусь, Алла. Присмотрю за Максимом. Слушайте, может перенести ужин? Если Максиму плохо?

Алла с Яной боязливо переглянулись от моего предложения.

– Сергей Владиславович, – начала Яна первой, пока Алла унеслась наверх, а вернулась с уже не белой утренней вуалью, что надевала в храм. – Кира, он строгий. И не прощает ошибок. Особенно своим детям. Максим его постоянно разочаровывает. Нельзя испортить вечер. Алла Сергеевна, вы оставили напиток для Максима Сергеевича?

– Да, Яночка. Ты знаешь, где.

– Хорошо, поезжайте. Я все улажу.

В дверях Алла столкнулась с бригадой скорой, а Максима как раз трижды вывернуло. Он открыл глаза и схватил меня за руку ледяными пальцами, прохрипев:

– Кира…

– Я здесь, Максим. К тебе врачи приехали. Все хорошо. Они помогут.

– Мне никто не поможет…

– Проходите! – торопилась Яна с врачами, – он что-то выпил. Плохой алкоголь, наверное. Или много алкоголя. Мы не знаем.

Двое медбратьев ставили ширму, катили треногу для капельницы.

– Кира, тебе лучше подождать наверху, – предложила Яна, но я обернулась на Максима.

– Иди, Кирыч. Я в норме. Просто иди.

Спустя сутки в доме Воронцовых я была готова впервые перешагнуть порог комнаты. Второй этаж. Вот первая, с наклейками журавля, там обитает Костя. Следующая в небольшом коридоре дверь в комнату Максима с прибитыми вкривь и вкось старыми номерными знаками. Оставалось еще две двери.

– Это точно не моя…

Я сразу поняла, что третья дверь ведет в комнату Аллы. Она была черной и матовой, как школьная доска. Рядом уже знакомая световая панель, отпирающая проход по отпечатку ладони, но даже не это выдало принадлежность комнаты, а исписанная уравнением поверхность двери.

Слева направо красовалась вот это:

К5С(2),2А∞G3=k1+k2+m (– mi2??) = а

Кусок «mi2» был обведен в жирный красный круг.

Знаки вопроса облепили уравнение тысячей перевернутых рисунков – кривых, косых, зеркальных, с тремя точками, с пятью петлями, идущими из одной точки. Символы знака вопроса опускались на пол, вываливались на паркет и почти достигали края лестницы.

Если Алла понимала, что тут написано, как же я буду обыгрывать ее в конкурсе «Сверх»? Манил только приз в десять миллионов и проходка в ВУЗ. Два эти пункта облегчили бы мою жизнь вдвое (привет, мам!)

Чиркнув носком кроссовка по беспощадно испорченному маркером ламинату, а то и настоящему деревяному паркету, я развернулась к своей двери, но успела сделать только половину шага, врезаясь в чью-то грудную клетку.

– Твою ж! – подпрыгнула я, – колокольчики носите что ли, а не кольца!

– Прости. Напугал? – встал рядом Костя, прикасаясь пальцами к засохшему красному кружку, который обводил черные символы «mi2», ковыряя края.

– Костя! Почему ты здесь?! Алла поехала за тобой на какую-то квартиру.

– Проектную?

– Да, точно.

– Я читал. На крыше. Там нет камер.

– Опять про камеры! Здесь их тоже нет! Только для безопасности.

– Знаю, Кира. Я установил все программное обеспечение в доме и оранжерее. Что внизу? Что за шум?

– Максиму стало плохо от выпивки. Скорую вызвали. Часто с ним такое?

– Пару раз видел… – перегнулся через перила Костя, – что он пил?

– Коричневую жижу. Из какого-то графина на кухне, а что?

– Ему нельзя пить. Он из тех, кто не может остановиться. Ни с алкоголем, ни со скоростью за рулем, ни с девушками, ни с безумными идеями. У него нет тормозов. Держись от него подальше, Кира. А лучше…

– Уезжай? Это ты собирался сказать?!

– Да, лучше уезжай.

– Ни за что! То, что я здесь – не твоя проблема!

Его тонкий рот дернулся то ли в улыбке, то ли в спазме. Все в этом доме улыбались через силу, или через боль. Костя приближался ко мне, продолжая говорить пока я отступала назад, его голос звучал приглушенно:

– Это твоя проблема, – кивнул он на дверь с уравнением.

– И что?! Она ботанка! Плевать мне на эти закарючки!

– Это ее проект. Для конкурса «Сверх». Алла сказала, что…

По лестнице кто-то поднимался, и Костя прижал руку к панели, датчики проиграли мелодию, он схватил меня за локоть, и мы ввалились в комнату Аллы. Переглянувшись, синхронно ринулись под огромную кровать, когда сигналы открытия двери проиграли еще раз.

Я слышала, как рядом дышит Костя и как устойчивые каблуки прошлись мимо нас, огороженных тяжелым свисающим покрывалом. Потом стук на мгновение притих, и снова повторился тем же путем. Дверь захлопнулась.

– Это Яна, – зашептала я, – Алла оставила здесь напиток для Максима. Костя? Ты меня слышишь? – толкнула я его в плечо.

Зажегся фонарик мобильника. Костя лежал на спине и хмурился.

– Нужно выбираться. Будет странно, если мы вдвоем вылезем из-под кровати твоей невесты. Такое подумают!

– Подожди, – остановил он меня, но я аккуратно выкрутила руку.

– Слушай, я не могу уехать, пойми, Костя. В школе – ад, дома не лучше, – понесло меня на исповедь, наверное, в храме ладаном надышалась. – Мама болеет. Что-то с головой. Она жарит аквариумных рыбок, болтает с енотами, носится по городу с тяпкой и кустом герани, режет мои фотки зигзагом, а у меня на ноге шесть пальцев.

– Что..?

– Ты про что? Про маму, палец или рыбок?

– Про все. И про палец. У тебя шесть?

– Ага! Это после ужина радиоактивными кроликами.

– Хорошо, что не рыбками.

– Их только мама ела. Ее потом пронесло шестьдесят раз, но ничего. С кустом герани она ловко прыгала спустя пару дней, и отец меня сюда отправил. Закончить выпускной класс. А еще конкурс «Сверх». Я могу с номером на коньках выступить. Я хоккеем занималась и гимнастикой. Десять миллионов и ВУЗ… настоящая мечта. Поэтому я не уеду. Здесь ответы, Костя. К прошлому. И шанс на будущее. Дверь на свободу!

– Ты не в клетке.

– Никто не запрет моего журавля! Не зря же я Журавлева!

Костя чуть не шарахнулся головой об остов кровати слишком быстро пытаясь повернуться ко мне.

– Ты Журавлева и у тебя шесть пальцев на ноге?

– Ты фетишист? По журавлям или пальцам?

– В Куршской косе я работал орнитологом. На птичьей станции Фрингилла. Там живут два журавля. Самец с голубыми глазами и самка с шестью пальцами на лапе.

Я посмотрела в его глаза цвета неба и на золотое кольцо на мизинце.

– А потом тебя окольцевали, – кивнула я на его руку, – и кто из нас в клетке, Костя?

Он мял руками и пальцы, и кольцо, и чтобы он не выжал сок из костей и сухожилий, я остановила его, накрыв его руку ладонью, заметив кусок видневшееся из его рукава татуировки похожей на рисунок перьев.

Оказавшись наконец-то у себя в комнате, я огляделась. Комната была такой же огромной, как остальные. Раз в десять больше нужного. Или я слишком долга протусила в спальне не больше двенадцати квадратных метров? В отличии от комнаты Аллы с задернутыми портьерами, черными стенами и тяжелым покрывалом, в моей все оказалось бежево-белым. Только люстра выдавала причастность дома к любителям флоры. С потолка свисала сложная конструкция со стеклянными соцветиями, листьями, стеблями, заполняя собой половину потолочного прямоугольника.

Возле огромного окна со стеклами до пола стоял рабочий стол с современным ноутбуком. Рядом лежала планшетка, аккуратный канцелярский набор, пробковая доска с приколотыми открытками «добро пожаловать», а рядом фонтанчики надувных гелевых шаров с такими же надписями.

Я достала из рюкзака фотографию с детской площадки и приколола ее кнопками возле рабочего стола, взлохматила волосы, разлеглась на локтях по столешнице, поглядывая на уголок снимка, трепыхавшийся в сквозняке окна.

На поверхности зеркала прямо передо мной высветилась цифровая надпись и раздался легкий сигнал, похожий на будильник: «Выездной ужин состоится в ресторане «Акация» в 19-00. Машина будет ждать в 18-40 на подъездной дорожке. Дресс код – смарт кэжуал. Можно надеть короткое коктейльное платье с блейзером (это такой женский пиджак). Яна family assistant»

– Спасибо за расшифровку слова «блейзер», Янка. А слабо тебе расшифровать писанину Аллу по двери?

Решив разобрать чемодан, я распахнула створки шкафа.

– Я что… снова ошиблась комнатой?!

Полки и вешалки ломились от одежды. Вся в чехлах или с бирками – совершенно новая. Тут были платья, юбки, пиджаки, брюки, блузки. Упаковки нижнего белья, колготок, ремни, ночные рубашки, спортивные комплекты и носки с гольфами всех цветов. Что-то в стразах, что-то яркое, что-то черное, белое и серое.

Для гимнастки я была недостаточно женственной, в хоккее – через чур. С тех пор я балансировала где-то между – в драных джинсах, но с распущенными волосами. В стоптанных кедах, но в топике без рубашки. Внимание парней перестало бесить меня, но найти до восемнадцати хоть кого-то, с кем бы не противно было целоваться (уже молчу про большее) до сих пор не получилось. Может, нужно пореже включать передачу «отвали» и катить какое-то время на нейтралке, чтобы парни успевали прокатиться рядом со мной.

Надеясь, что ни на какой ужин мы не поедем, на всякий случай я выудила темно синее платье. Размера оверсайз из фатина с яркой вышивкой алых маков на юбке. В письменном столе нашла ножницы и в лучших традициях своей матери искромсала подол, полностью его уничтожив. Оставшуюся широкую сетку надела поверх своего топа и укороченных джинс с рваными коленками. На ногах стоптанные кеды и, так уж и быть, не стану завершать образ кепкой козырьком назад. Оставлю волосы распущенными.

Белые паруса штор врывались в окно, наполняя комнату кислородом. Пахло лесом. Хвоей. Желтые пылинки пыльцы кружились в солнечных лучах – я видела лишь угодившие в солнечный поток, но сколько тысяч остальных осталось рядом не подсвеченными – я не замечала. Они просто были. Рядом. Вокруг. На мне и внутри меня.

Что если Костя видит Аллу так же – подсвеченной солнцем, лишь небольшую ее часть, которую он любит? Но сколько всего остается рядом во мраке и тени. Нужно ли пробовать их рассмотреть? Или в любви не важно, что ты видишь, только то, что чувствуешь.

Крутя пазлы Аллы и Кости, собрать их вместе получилось только когда мне пришлось надавить на обоих. Трижды ударить фантазийным молотком. Макс не клеился к Яне, Алла с Костей совпадали, если постучать по ним кувалдой, а что насчет меня?

Если уж я пытаюсь сложить всех вокруг, почему не провести эксперимент над собой?

Вообразив пазлами себя и Макса, я закрыла глаза, перебарывая дремоту. Овальные грани наших тел кружились в золотой пыльце и неслись на встречу друг другу. Я улыбнулась и вытянула руки. Золотое свечение окутало, запеленало, обернуло в негу и тепло. Мы вот-вот должны были соединиться рисунками границ фигур (в смысле тел), если бы не стук при каждом ударе которого, мы отдалялись.

Тук. И фигура Максима на горизонте, что не разглядеть лица.

Тук-тук. И он превращается в золотой орел над пшеничным полем, усыпанным снегом.

Тук-тук-тук. И я вижу… Что?! Пусть мой полусон не исчезает! Что там? Что?

– Кира? – снова стук, – ты не спишь?

Я чиркнула руками по пустоте видения и распахнула глаза, слыша, как храпанула в голос. Захлопнув рот, сонно прохрипела:

– Кто там?..

– Максимилиан, – заглянула в щель голова Макса, – можно войти?

Я поднялась на локтях, перекатываясь на бок:

– Уже завтра?

– Пока еще сегодня. Прошла пара часов.

– Пара часов?

Максим вошел в комнату и сел на край кровати у меня в ногах. Он выглядел… румяным. Совсем не как человек, которого пару часов назад выворачивало в таз, которому светили в зрачки фонариком и вызывали скорую.

– Ты уверен, что прошло только два часа, а не два дня?

– Уверен. Жаль, что ты… увидела все это.

В руках он теребил красные водительские перчатки без пальцев, изредка поглядывая на меня.

– У меня… слабый организм, Кира. Здоровье ни к черту. Стоит выпить, и тут же получаю отравление.

– Зачем же ты пьешь?

– Зачем и все. Когда… сеструха меня доводит. Предки выбешивают. Когда я ненавижу свою жизнь, – отвернулся он к окну, – когда хочу забыться.

Встав с кровати, Максим заметил приколотую булавками фотографию возле моего рабочего стола.

– Ты это хотела показать? Фотку?

– Да. Этот день и все, что было раньше я не помню. После того пикника, у меня целый год болела ладонь. Третий класс я пропустила. Что-то всплывает в памяти: как бабушка жила у нас, как психовала мама, как молчал отец. Но они не рассказываю мне правду. А вы были там! Вы все!

Я подошла к нему, ткнув пальцем в нас на снимке.

– Вот ты, Алла и я. Снято в Солнечногорске. Там наши отцы проходили службу.

– Помню Солнечногорск. Балтика, Куршская коса. Мне нравилось там жить.

– А этот день? Ты его помнишь?

– Таких выходных была тысяча. Пикники, праздники, загородные дома. Прости, Кирыч, ничего особенного я не помню, – приколол он снимок обратно к доске.

– А не особенное? Максим, – коснулась я его ладони, – пожалуйста, что угодно. Расскажи, что ты помнишь? Даже если это бред.

– Я помню, что у кого-то из детей был день рождения. Ростовые ряженые куклы ходили стаями, пугали нас своим размером. Взрывалось конфетти. Торт помню. Шоколадный с фонтанами искр. Нам тоже дали попробовать, не разбирая, кто из детей гость, а кто тусит на халяву. Предков помню. У матери, – обернулся он на снимок, – на губах была яркая алая помада. Ну что? Это тебе поможет?

– Надеюсь. Спасибо, Максим.

– Обращайся!

Я заметила, что он выдохнул с облегчением, обрадовавшись, что наш разговор о пикнике окончен.

– Поедем в ресторан? Я отвезу. Отец не терпит опозданий.

– Максим, ты же… ты только-только очухался. Два часа назад валялся бревном!

– Бревном я никогда ни на ком не валяюсь! – подмигнул он.

– Максим…

– Волшебные жижи Алки ставят на ноги даже трупы. Я в норме, Кира. Чувствую себя превосходно! Вот, – протянул он алкотестер с белым одноразовым колпачком. – Проверь. Специально прихватил, чтобы ты убедилась. Я трезв!

Он поднес черный пластиковый прибор к моим губам. Чтобы скорее закончить с этим, я дунула в трубку. Раздался звуковой сигнал, и на экране высветились цифры ноль целый две сотых.

Макс улыбнулся, сменил колпачок и дунул сам. Мощность его выдоха достигла и меня, окутывая ананасовым флером. Тест показал ноль целый одну сотую.

– Меньше, чем у тебя, Кирыч. А все, что меньше шестнадцати сотых означает трезвость.

– Встань, проверю сама дедовским способом, – должна была я убедиться по старинке, что он в состоянии вести машину. – Закрой глаза. Вытяни руки и коснись носа указательным пальцем сначала левой, потом правой рукой.

Я стояла напротив, диктуя, что ему делать.

– Теперь покрутись вокруг своей оси. Подпрыгни. Десять раз! Эй, не заваливайся! Последний тест.

– Уверена? – запыхался он.

– Лови! – отбила я рукой в его сторону надувной воздушный шарик, которыми была украшена комната, – не давай ему упасть. Отбивать можно только кончиками пальцев.

– Легкотня! – принялся он подкидывать шарик, как волейбольный.

– Кончиками пальцев ног, – язвительно прищурилась я.

Шарик приземлился ему на лоб.

– Пальцами ног! Кирыч, ты сама-то так сможешь?! – сделал он подачу шарика в мою сторону.

Конечно, я могла. Это же элемент креативной тренировки на растяжку в гимнастике, чтобы детям было веселее. Вытянув ногу в вертикальном шпагате, я отбила первый раз. Упав руками на пол, в мостике отбила второй. Держась за его плечо, сделала переворот солнцем, отбивая левой, потом правой.

– Кира! – рассмеялся он, думая, что я упаду, подхватывая меня под лопатками.

По инерции он опустил меня на кровать и оказался совсем близко. Мы оба запыхались, врезаясь друг в друга частым дыханием. Что бы сказала Светка, если бы я поцеловала Максима Воронцова спустя сутки после знакомства? Если бы поцеловала парня первой? Оставалось подняться на лопатки, и я коснусь его губ.

Его чуть раскосые глаза смотрели на меня не моргая, губы дрогнули и приоткрылись. Я знала, он тоже был готов: смотрел на губы, приближался… Но что-то изменилось. Резко. В мгновение. Я моргнула, и это уже был не Максим.

Страх. Вот, что я увидела вместо задора. Он смотрел на меня… в ужасе, почти в панике.

Что не так? Сопля в ноздре? Петрушка между зубов? Нет… мало… Никакой петрушки и сопли не хватит, чтобы напугать кого-то вот так! Он резко отпрянул и отвернулся.

– Нужно ехать. Жду внизу.

Когда я спустилась (почистив зубы и высморкав нос), он курил вэйп, облокотившись о капот своего красного джипа. Пассажирская дверца была открыта. Максим помахал рукой. Его лицо расслабилось. Маска ужаса исчезла, как будто ее никогда не было.

Я села в салон, соображая, как пристегнуться оранжевыми лямками, торчащими из подлокотников.

– Спортивные ремни гоночных болидов, – объяснил он. – Они тут для всех. И на заднем диване.

– Ты гонщик?

– Типа.

– Это вроде бы запрещено.

– В моей жизни все запрещено, Кирыч, – пристегнул он серебряную бляшку где-то межу моих бедер. – Для экстренного открытия, жми в центр.

Он взял мою руку и положил палец на выпуклую кнопку в центре бляшки.

– Чувствуешь? Вот здесь, – водил он моими пальцами. – Прямо посередине. Чуть сверху.

От него пахло парфюмом, ананасом, и ментоловым гелем для бритья. У меня на лбу проступила испарина, ведь я думала о чем-то совсем другом, а не об экстренной кнопки катапультирования.

– Ага, ясно… да, все понятно.

– Тогда погнали, – убрал он руки с ремня, натянул красные перчатки и обхватил руль.

Макс завел двигатель. Я сразу почувствовала, что под капотом изрядно покопались. По одному только звуку было ясно, что машина форсированная.

– Вы с Костей давно знакомы? – начала я вроде как издалека, решив побольше узнать про Серого.

– Меньше года. Бизнес был общий. А потом все как-то… улетучилось.

– Ваш бизнес?

– И бизнес. И Костян. Он изменился после аварии.

– Аварии? А что случилось?

– Большой сильный бум! – почему-то рассмеялся Макс, – мой отец помог. Отмазал его от тюрьмы. Костян на айтишника учился. Он программирует умные дома. Отец дал ему первые заказы. Многомилионные, на минуточку.

– Он придумал какой-то код управления для оранжереи Аллы, да?

– Ну да. На этой ноте они и спелись, когда Алла решила все компьютеризировать. Когда полив, когда удобрения, когда ультрафиолет.

Макс выехал на встречку через две сплошные и обогнал на скорости сто пятьдесят вереницу из десятка машин. Я вцепилась пальцами в оранжевые ремни.

– А давно они помолвлены?

– Три месяца. Родители довольны. Особенно отец. Костик ему вторым сыном стал. Ну или кузеном, типа.

– Понимаю, это не мое дело, но что за диагноз у Аллы?

– Нет у нее ничего, – отмахнулся Макс, проигнорировав красный сигнал светофора, – по крайней мере известного человечеству. Она просто… такая какая есть. Я ненавижу в ней это, но… она моя сестра. Часть семьи.

– Что «это», Маск? Что можно в ней ненавидеть?

– Её мозги, Кирыч. Её долбанный сверхумный ум.

Сделав полицейский разворот, Макс припарковался передними колёсами на газоне возле центрального входа в ресторан-клуб с вывеской «Акация».

– Ты нарушил семнадцать дорожных правил, а сейчас заехал на траву, – резюмировала я.

– Куда?

– На пешеходку и газон. Люди пройти не смогут!

– Мест на паркинге нет. Куда деть тачку?

– Вон туда!

– У помойки? Не, Кирыч, у помойки не встану! – вышел он из салона.

Отстегнув ремень (кнопочками в центре и немного выше), я пошла следом.

Сотрудники клуба, похоже, очень хорошо знали Макса. С ним здоровались за руку, а девушка хостес отвела нас к центральному бильярдному столу – американскому пулу, оставив меню.

Сразу же подошел официант:

– Добрый день, Максим Сергеевич! Как обычно?

– Только без еды. Ужинаем со старшими в Акации.

– Понял! А для вас? – обратился официант ко мне.

– Воды. Простой. Без газа и лимона.

Максим расставил шары в треугольнике и протянул мне кий.

– Уже пробовала? – не отпускал он кий, направленный снизу вверх, и в этом жесте мне померещились не двузначные намёки.

– Даже если нет, то я быстро всё схватываю! – ответила я в его же духе и обвила ладонью (пока только его кий) и именно такую картинку, застали Костя с Аллой.

– Брат мой, – позвала Алла, – вы с Кирочкой уже здесь? Как я счастлива, что тебе лучше!

Обогнув стол, она поцеловала брата в щеку, пока тот морщился. Я же поскорее выпустила из рук его кий и вернулась к столику, попить водички, незаметно прислоняя прохладный стакан к пылающим щекам.

Костя поставил рядом две чашки с кофе, посыпая пенку одной из них корицей.

– Тебя Максим привез?

– Ага, нарушив сто тысяч правил. Гоняет по встречке и делает развороты на триста шестьдесят, но ты знаешь, конечно.

– К сожалению.

Вечная нотка обреченности в его голосе начинала меня раздражать.

– Сейчас ты скажешь, что дружить с Максом опасно? – не шептала я, а почти шипела.

– Нет, не скажу, – огорошил он. – Ты все это уже слышала. Десятый раз повторять не буду.

Он встал и направился к Максу, который дважды позвал его. Свой игровой кий Костя взял сам и разбил пирамиду шаров. Два полосатых сразу угодили в лузы.

– У тебя, правда, полное имя Альсинийя? – спросила я Аллу, вспомнив, как его назвала мне продавщица яблок у храма.

– Да. Очень редкое имя. Больше ни у кого в стране такого нет.

– Красива юбка, – похвалила ее прикид, пока она сидела рядом и тихо хлебала свое капучино с корицей.

– Благодарю! В ней нить из крапивы. Я сама плету. Шью косынки для послушниц в храме и одежду себе.

Она прикоснулась к алым кончикам своих волос, убирая их за уши, и приблизилась, чтобы лучше слышать.

– В шумных местах бывают помехи в слуховых аппаратах. Радио-волны, мобильники.

Я стала говорить чуть громче:

– Ты шьешь из крапивы? Сама себе шьешь одежду?

– Из крапивы в стародавние времена еще кружево плели. Цари спали на белье только из крапивной пряжи, а если надеть шапку, откроется ясновидение. Что, конечно же, страшный грех, но так пишут в книгах. Я верю книгам. Я сама написала несколько трудов по ботанике.

– Может, там было про шапку из фольги! – пошутила я, но Алла ответила на полном серьезе.

– Нет, шапка была из крапивы.

– А как ты…ну, как ты делаешь нитку?

– Собираю растения весной или в начале лета. Прогоняю через валики, чтобы получить повесму. Треплю, выбиваю, выколачиваю. Потом ошмыгиваю.

– Надеюсь, не через нос? – снова неуместно пошутила я, пока Алла продолжала на полном серьезе.

– Ошмыгивать – означает делать мягким. Ну это, как тереть руками, когда ты белье вручную стираешь, – потерла она салфетку, показывая.

Кто бы мог подумать, что Алла Воронцова знает, как стирается руками белье.

– Потом нужно причесать. Я использую пуделиную щетку и делю волокна по длине. Это моя медитация. Каждый день я вычесываю крапиву.

А я-то думала богатейки с рублевки вычесывают родительские кредитные карты, отовариваясь в бутиках. Но нет, Алла вот крапиву чешет, а еще печет хлеб из выращенной ею пшеницы.

– Когда прядешь, главное думать о хорошем, Кирочка. Закладывать в изделие свои ощущения, тогда пряжа будет целебной. Голова пройдет, суставы пройдут, радикулит, зубы. Вот, – открыла она сумку и порывшись вытащила намотанную нитку зеленоватого оттенка.

Алла протянула нитку мне:

– Возьми. Для медальона пригодится. Будешь носить и будут ночью сниться сказочные сны.

– Сны?

Алла опустила нить в центр моей ладони:

– Утром проснешься свежей, отдохнувшей и бодрой. Попробуй!

– Мне никогда не снятся сны. Ни разу. Понятия не имею, что это такое. Как кино в голове, наверное?

Алла задумалась:

– Иногда кино, а иногда ответы.

– Ответы бы мне не помешали. Как Менделееву приснилась его таблица химических элементов! – блеснула я знаниями школьной программы, чтобы на фоне Аллы не просидеть весь вечер полной дурой.

– Правильно! Как инсулин, приснившейся Фредерику Бантингу. Как сон о Солнечной системе, в котором Нильс Бор в тысяча девятьсот двадцать втором году увидел проекцию модели атома. А математик Шринивас Рамануджан из Индии увидел все открытые им гипотезы во сне, а ведь он никогда не учил математику. Формулу бензола, иглу для швейных машинок, масло Лоренцо.

– Масло? – побила она моего Менделеева шестью козырями.

– Старая история из жизни. И фильм такой есть. Отец пробует вылечить сына и видит во сне ответ предотвращения развития адренолейкодистрофии у детей. Диагноз, с которым раньше жили десять лет.

– И он увидел все это во сне? Обалдеть, – рассматривала я крапивную нить, – а тебе что снится?

– Детство, – мечтательно ответила Алла, – когда я еще не была такой… умной.

«Тщеславия на девяносто процентов!» подумала я.

– И несчастной, – добавила Алла, делая вид, что рассматривает узоры, оставленные на стенках чашки изгибами кофе.

Тут же перекрестив чашку, она отставила ее в сторону.

«Кто ты же ты, Алла?» – мне было одновременно и жалко ее, и до жути любопытно, хотелось узнать о ней больше.

– Я не помню себя до десяти лет. Как стерли, – урывками заглянула я в отставленную ею чашку.

– Иногда не помнить – великое благословение, Кирочка. Все, что посылает Господь, все это дар, а не испытание. Любая тяжесть под силу. Ты идешь вперед и обретаешь истину и мудрость.

Со дна чашки от выпитого капучино на меня отчетливо лупился круг и знак плюс, выходящий за его границы.

– Алла, – посмотрела я на нее, стараясь говорить серьезно, – ты меня помнишь? В детстве?

– Помню, родная. Конечно, помню.

– Мы дружили?

– Наши родители когда-то дружили. А мы играли, когда они собирались вместе.

– День на детской площадке в Солнечногорске. С того дня я все забыла. Год жизни. Помню, что болела ладошка.

Она помолчала, а после страдальчески подняла на меня глаза:

– Ладошка? Почему она болела?

– Не помню. Не знаю. Суставы во всех пальцах на правой руке. Еле могла разжимать ее. Постоянно делал вот так, – вытянула я сжатый кулак.

– У меня есть хорошие мази. Я принесу. Все пройдёт, Кирочка, пройдёт и это. Слова с кольца Соломона, от которых и радостно и грустно, – коснулась она своего золотого кольца на мизинце.

– Но ты помнишь? Алла, пожалуйста… это важно! Расскажи, что ты помнишь о том пикнике?

Она поднялась, подошла ко мне и повязла шнурок из нитки крапивы мне на шею. Наклонилась и собиралась что-то прошептать, но тут раздался возглас Макса:

– Ш-а-а-ар! Ложись!

Алла подняла упавший черный шар, возвращая его на стол:

– Ты проиграл. Эту партию, брат, – уставилась она на него, – ты проиграл.

– Так обыграй меня, сестра. Рискни и обыграй!

– Могу, но пусть лучше Кирочка… поиграет с вами. Мне нужно прочитать молитву. Вскоре родители прибудут. Проводи меня, пожалуйста.

Максим передал мне кий. Рукам стало тепло от нагретого его пальцами древка, а спине холодно от брошенного им взгляда.

Половину партии мы с Костей сыграли молча. Точнее он играл, а я стояла рядом и думала про Аллу, про крапиву, про сны. Вот бы я могла получить любой ответ. Что узнать в первую очередь? Конечно, про фотографии. Почему мама режет меня зигзагом? Почему я забыла детство? Почему болела рука? Сотни почему…

– Костя, – начала я первой, все это время наблюдая, как он раскладывает шары по лузам, – тут есть недалеко каток?

– В торговом центре на МКАДе.

– Сойдет.

– Фигурное катание? – забил он еще два шара.

Он тут же чиркнул мимо шара, качнув только его бок.

Костя наблюдал за мной, корячащейся у стола, как за пятилеткой, которой только что сняли страхующие колесики с велосипеда. Запоминая, как бил по шарам все это время Костя, я пробовала повторить. Расставила крабом пальцы на сукне, представляя, что кий – это огромная полочка для суши. Нужно только в первый раз правильно ухватить, а дальше будет получаться с закрытыми глазами.

– Ты слишком вцепилась в кий. Первый раз играешь?

– А ты типа спец?

– Показать как?

Я кивнула, и он подошел продемонстрировать лайфхаки.

– Кий – не оружие, а инструмент. Держи его не сильно, но и не разболтанно, – потряс он меня за плечи.

Костя стоял у меня за спиной. Он легонько надавил между лопаток, наклоняя мое тело ниже к столу.

– Опусти голову и смотри на кий. Это открытый хват, а это закрытый, понятно?

Костя показал хват своими пальцами и кием. Тот, что был закрытый настолько меня впечатлил, а еще моя поза, прикосновения Кости то здесь, то там и восемнадцать лет без парня вот-вот подкосят мои коленки.

«Стоп! Журавлева! Он помолвлен! Отвали уже со своими фантазиями! Парень учит тебя играть! Вот и играй!»

Но, когда Костя расставил своими ногами мои пошире, объясняя что-то про упор и точки равновесия, я глупо хихикнула, как со Светкой на уроке биологии в пятом классе, когда мы впервые увидели страницу учебника со строением мужского тела.

Тут же прокашлявшись, сделала вид, что все в порядке. Просто мел от кончика кия расщекотал гортань.

– Порядок? – уточнил он, отрывая свой вес с моей спины, а мне так хотелось снова его почувствовать.

– Что дальше? – сымитировала я стальной голос непоколебимой женщины.

«Непокобелимой!» тут же снова прыснула в мыслях.

Пока я пререкалась со своим альтер эго, Костя продолжал урок:

– В момент удара держи предплечье вертикально. Спереди рука закрыта, сзади открыта. Следи за опорной точкой. Естественная опора – указательный палец. Он должен твердо стоять на сукне.

– Твердо стоять на сук…Ясно! Давай, экстерном!

– Почувствуй комфорт. Колени не должны быть согнуты слишком сильно. Прицелься, сконцентрируйся. Затем, один мощный толчок.

Я рухнула лицом на сукно.

– И бей.

Двинув рукой назад (как он сказал вообще-то), я попала кием прямо Косте в пах. Толчок и кий взлетел вверх, разбивая зеленые плафоны лампы над игровым столом.

Скрючившись, Костя держался за край бильярда, пока на нас обрушивались горящие золотые искры, прожигая красные маки на сетке моего платья и зеленое сукно стола.

Ехидно щурился вернувшийся от барной стойки Максим. Он с любопытсвом смотрел на нас, произнося:

– И почему мне захотелось перекурить, глядя на вас и этот пожар?

Повезло еще, что они с Аллой не видели наши с Костей уроки с самого начала. Я гасила ударом кеда прожжённые черные островки, прикидывая, сколько часов придется втыкать сосиски в булочки хот-догов на подработке, чтобы расплатиться за ущерб?