Читать книгу Тайна трех - Элла Чак - Страница 4

Часть 1
Алая, Вороной и Серый
Глава 2
Вороной блондин в ананасовом флере

Оглавление

Спустя два дня отец решился на разговор. Хорошо, что он первый. День отъезда сегодня. Все это время наша семья молчала упорнее рыбок. Теперь уже мертвых.

Я сидела за письменным столом, поджав колени под подбородок. Монитор старого ноутбука перешел в режим ожидания, и я увидела отражение отца. Он был небрит. Под веками расцвели синяки мало спящего, мало дышащего и мало счастливого человека.

Пока девчонки из школы рисовали тенями томную синеву утомленной кожи, мой папа с ней жил.

– Уехала! – крикнула из прихожей мама, хлопнув дверью раз в пять сильнее необходимого.

Это было единственное слово, которое она произнесла в наш адрес после экзотического ужина. А уехала сразу, как закрепила кишечник, съев восемьдесят горелых аквариумных трупаков.

Как только люстра над нашими с отцом головами перестала позвякивать флаконами, а соседи отодвинули скалки от батарей, закончив выражать полуминутным стуком недовольство хлопающей дверью, я спросила:

– Она с геранью?

Отец кивнул.

– Понятно, – откинула я голову к спине, – понятно, почему в школе меня Тяпкиной дразнят и над всеми нами ржут. Едем, – дернула я за вилку в розетке, обесточивая компьютер. – Пока ее нет, едем. Пора.

– Куда?

– На вокзал. Позавчера купила билет на поезд. Хуже ведь точно не будет.

В Москве гениальная Алла, болтающая на мертвом диалекте, может, подкинет пару идей о шкатулке с фотками. В какую сторону мне копать, ну или рыхлить, раз уж я «Тяпкина».

В МАскву (пробовала я говорить как местная, больше акая) решила ехать на поезде. От аэропорта в жизни не найду дорогу. Какие-то скоростные электрички и такси, на которых ехать к Воронцовым три часа – за это время в Нижнем я объеду вокруг города трижды самыми дальними тропами. Москва. Что это за город, где навигатор показывает: «Двигайтесь прямо пятьдесят один километр, после держитесь правее».

Ни-Но[1] вдоль Оки тянется на двадцать, а вдоль Волги на тридцать километров, а в Москве это средненькая прямая до поворота.

Какие они вообще, московские старшеклассники из Лапино Града? Я представляла Аллу избалованной фифой с тремя смартфонами под цвет шмотья, пекинесом на переднем сиденье оранжевого «Феррари» и бойфрендом – клонированным Тимоти Шаламе. Представить Макса Воронцова было сложнее. Второкурсники элитных вузов казались недосягаемой элитой.

В юности пара лет разницы – пропасть. В зрелости всего лишь щель.

Отец отвез меня на вокзал. Я ждала, что он что-нибудь скажет, он ждал того же от меня. По ходу, мы больше молчаливые Рыбкины, а не Журавлевы.

– Пока, пап.

– Кира, – отстегнул он ремень, и я подумала, он проводит меня до вагона, но отец не вышел из машины, лишь повернулся и сказал: – Все, что я делаю… мы с мамой, все это ради тебя.

– В том числе и скрываете правду о прошлом?

Сглотнув, он кивнул.

– Вообразить порой лучше, чем знать, – опустил он глаза на сжатый в моем кулаке билет. – Надеюсь, я не ошибся.

Решив, что он вот-вот вырвет билет, разорвет его на кусочки и отменит поездку, позвонив Воронцову, я поспешила выбраться из машины.

– Я напишу, когда доеду. Отведи маму к врачу.

На всякий случай я обернулась пару раз, но он не пошел за мной. И как обычно, ничего не сказал. Не ошибся он! Это мы еще посмотрим!

Сидя в поезде, я достала из рюкзака фотографию. Вооружившись лупой на линейке, в десятый раз уставилась на снимок с детской площадки.

Алла круглолицая и улыбчивая. Длинные светлые волосы, вздернутая верхняя губа, как у гэдээровского пупса. Макс напоминал юного Ди Каприо с длинной челкой на половину лица. А глаза у него чуть восточные, красивей, чем у сестры.

Ну и я – с криво обрезанным каре выше ушей. Алла смотрела прямо на клетку классиков, где белым мелом был нарисован кружок с торчащим плюсом посередине. Я перерисовала символ на оборотную сторону фотографии и жирно обвела контуры несколько раз.

За стеклом бежали электропровода, напоминая бесконечные струны гитары. В моих наушниках играла песня Михаила Бублика «Научи меня». Я не сразу заметила, что провод вставлен не туго и музыку слышу не только я одна, но и все, кто сидит в полупустом вагоне.

Подняв пальцы и не прикасаясь к стеклу, я начала делать вид, что перебираю струны гитары, извлекая звук, нашептывая слова:

Расскажи мне о звездах, что

Их не счесть.

Я хочу знать конкретно,

Что там над облаками.


Я хочу просто видеть мир как он есть,

Без надежды и фальши своими словами.

Научи меня видеть свет в облаках,

Обнаженный, кристальный и невероятный…


Позволив мне доиграть на проводах, поезд выплюнул меня на городской перрон Курского вокзала.

Конец лета. Жара. Гвалт. Месиво тел, акцентов, ароматы чебуреков, детские визги и слепящее солнце – все они запутались в моих распущенных прядях, проскользили по влажному лбу капельками пота. Это был настоящий ад с прилипшей к спине майкой и всеми одиннадцатью отдавленными пальцами ног.

Стараясь не пялиться по сторонам, не притормаживать у витрин, я плыла между разгоряченных тел к сливу перехода в метро, держась за буек-чемодан. Все, что успевала, – дышать. И пахла Москва креозотом – токсичным веществом, которым обрабатывают рельсы, но который стойко ассоциируется с романтикой встреч и грустью проводов.

Перрон вокзала, перрон метро… я втиснулась в электричку, проклиная рвение сэкономить полторы тысячи на такси. В Ни-Но мы на такси не ездим. Я бо́льшую часть времени хожу по городу пешком. Все близко. Все рядом. Мне до центра двадцать минут идти от Ковалихенской, а на самокате ехать семь.

Через два часа я опрокинула чемодан набок и села сверху, как ребенок на лошадку. Совсем вечер. Почти десять. Два часа! Я ехала на метро и электричке два часа. Кошмар! Это не город, а какая-то бесконечная окружность круглых кольцевых, о которые я стесала колесики багажа.

Я смотрела в небо, обмахиваясь рекламой местной пирожковой.

В августе небо густеет цветом просроченных чернил. Небольшой дождь или быстрая гроза могут разбавить кляксу, сделав края мягче. И тогда появятся дымчатые островки пятен, сквозь которые подмигивают звездные глаза. Досчитав до шестого, я достала из рюкзака телефон. От незнакомого номера три сообщения. И одно от папы.

«Ты потерялась?» – писал отец.

Может, я не потерялась, но я и не нашлась.

Взрослые.

Как они могут спрашивать: ты потерялась? ты кто? ты где? ты с кем? ты как?

Всегда где-то, между, около, над или под, возле или рядом. Все для меня важное – глупое для них. Все для меня ценное – пустяки. Все, что я люблю, – смешно. Мои планы – подростковая паранойя.

Я находилась в прострации жизни, а может, и в прасрации, если говорить о моей.

Написала:

«Все ок. Еду».

Далее три сообщения от незнакомого номера:

«Сергей Воронцов отправил за Вами машину. Черная «Ауди», номер 343». «Прошу, сообщите, где Вы, или перезвоните на этот номер». «Family assistant Яна П.».

– Не беспокойся, ассистант Яна Пэ. Сама дойду. Без ваших аудистов.

Не хватало еще принять помощь в первый же день. Мажористые Алла с Максом окончательно решат, что я слабачка – не могу дорогу найти без их покровительства.


– Простите, когда автобус? – спросила я прохожего, прождав двадцать минут.

– Так завтра. В девять последний ушел.

Карта рисовала тридцатиминутную прогулку до Града.

Подсознательно всеми силами я, по ходу, оттягивала момент встречи с Воронцовыми. Снова начала фантазировать, какие они – избалованные мажоры. Для них я провинциалка из Ни-Но. Алла и разговаривать со мной не станет, а Максим одарит презренным взглядом, как смотрят небожители универов на школоту.

Когда в десятый раз за день меня посетила мысль, что я их боюсь, пришлось остановиться и хлестнуть себя ладонью по щеке.

– Заткнись, истеричка!

В этот момент меня ослепили фары медленно приближающейся машины с включенной аварийкой. В подсветке номера горели цифры 343. Машина встала. Хлопнула водительская дверца.

– Кира? Вы Кира? Я поехал вас искать! Автобусы ведь не ходят в такое время. Не знал только, от какой платформы решите добираться.

Из ореола света нарисовался водитель. Он был в белой рубашке, при красном галстуке с золотистой булавкой, украшенной стразом (не бриллиантом же на зарплату водителя), и в пиджаке. На шее висел мобильник яркого цвета на толстом шнурке. На таких обычно пропуска манагеры в офисах таскают с кучей магнитных ключей и карточек.

– Позволите? – вытянул он руку к моему пыльному чемодану на стертых отбитых колесиках.

– Далеко до Лапино?

– Пешком тридцать минут. На машине три. Пить хотите?

Он смотрел на меня обеспокоенно. Еще бы! Волосы скатались жгутами. Влажные лоб и майка. Кеды стянуты с пяток, чтобы не стереть ноги в кровь.

Я умирала от жажды.

– Водичка есть у вас?

– Выбирайте! – воскликнул он. – Три вида газировки, минералка разных брендов, есть сок, есть рассол и физраствор.

– Физраствор? Его-то кому?

– На всякий случай, – открыл водитель багажник, – для прочистки желудка, например, или при отравлении.

– А у вас тут на Рублевке часто травятся?

Водитель провел рукой по уложенным волосам, улыбаясь, но поскорее отвернулся и добавил:

– Инструкция. Что приказали, то и вожу. Меня зовут Евгений, кстати. Я оставлю свой номер. Второй водитель Олег. Мы работаем сутками. Звоните мне или ему в любое время. Что для вас? – обернулся он, галантно согнув руку в локте за спиной. – Какой воды? С газом, столовой, минеральной, «Нарзан», «Байкал»?

– Ну… такой обычной, типа простой, которую пьют.

– Лимон, лайм, изотоник?

– ИЗО чо? Нет же, питьевой. А зачем мне звонить вам? Когда на вокзал поеду?

– Куда угодно. В школу, в город. Расписание уроков подготовит Яна. График школьных выездов будет у нее и у меня.

– Ассистент семьи, да. Я не видела СМС, прочитала минут пять назад.

– Ничего страшного.

Сундуком с сокровищами багажник «Ауди» подсветил лицо водителя Жени. Женя оказался чуть смуглым и стройным. Такие лица мужчин я называла «sex and the city». Моложавое, ухоженное, подстриженное: и на голове, и под головой на подбородке – в каком-нибудь элитном «бобер»-шопе.

В Ни-Но мажоры, как он, посещают лучшие ночные клубы города, а на Рублевке – встречают провинциалок с вокзала.

Я оперлась о багажник, уставившись на фужер, поданный Женей на серебряном подносе. И фужер, и поднос выглядели словно он украл их из музея. Стекло бокала топорщилось в меня распущенными розами и длинными острыми шипами. Краска внутри стекла бликовала алыми разводами, и стояло сие произведение на серебряном подносе, украшенном сложными завитками вьющейся виноградной лозы.

Лоза спускалась вниз, превращаясь в удобную ручку, но мне почему-то эта штука напоминала кандалы. Пусть и очень симпатичные.

– Прошу, – протянул поднос Женя, подбадривая меня, – вас что-то смущает?

– Ну… как бы не разбить… Очень дорогой стаканчик? Может, из горла бутылки хлебну?

– Не положено. Инструкция.

– А на что еще есть инструкция? Как ходить в туалет? – приподняла я обеими руками бокал весом с пакет молока.

– Инструкция эстетики, – пояснил водитель. – Алла Воронцова неравнодушна к красоте и стилю, который разработала она сама. Поместье – отражение ее видения прекрасного.

– Ну, – искала я безопасное место вокруг ободка фужера, откуда в меня тыкало бы поменьше шипов, – надеюсь, меня не заставят нацепить школьную форму их элитной гимназии с какими-то рюшами и бантиками!

Женя быстро посмотрел на часы, видимо чтобы не расстроить меня очередной инструкцией прекрасного.

– Пора ехать. Вы готовы?

Обливаясь водой, кое-как я выпила половину и вернула кубок обратно Жене.

– Они что, прям настоящие олигархи?

– В некотором роде, – уклончиво ответил Женя. – Так вы позволите? – предпринял он новую попытку убрать мой багаж.

– Жень, давай без выканья, «позволений», подносов и фужеров. Я работала на заправке и в общепите. Я не Воронцова. Есть автобусы, метро. Сегодня… с чемоданом, поэтому торможу, а на самокате будет быстро.

– Кира, до школы десять километров, а до центра города почти сорок. И потом, это моя работа – сопровождать вас.

Я грозно зыркнула.

– Тебя, – исправился он. – Я могу обращаться на «ты», но не могу не возить на машине. Договорились?

– Ладно, понятно. Скажи, у Аллы с Максимом тоже водители?

– Максим Сергеевич водит сам. Аллу Сергеевну сопровождает кавалер. Он водит.

– «Сопровождает кавалер». Бойфренд, да?

Женя то ли кивнул, то ли его передернуло.

– Последний вопрос, Жень, они в адеквате? Семейство, а то я очкую…

– В полном. Если не происходит, – подбирал он слово, помогая себе руками, – инцидентов.


Что еще за «инциденты» происходят за закрытыми дверями воронцовского града, Женя рассказать не успел. Мы домчали до Лапино за три минуты. У меня приятно заложило уши. В машине пахло свежестью, а не по́том тридцати пассажиров маршрутки. Прохладная кожа обивки остудила мое раскаленное поездами тело. Я была готова уснуть в плавности скольжения салона-колыбели.

– Эти машины опасны, – улыбнулась я, прикрывая глаза, – так уютно, что тянет спать.

Мы проехали под высоченной каменной аркой с башенками. Круговое движение вокруг фонтана развело дорогу на десять лучей. Слева и справа мелькали подсвеченные громадины… не знаю чего. Домов, коттеджей, дач. В таком гигантском помещении мог разместиться целый детский сад, областная администрация или музыкальная школа.

– И в каждом по одной семье? – лупилась я через стекло. – А зачем прожектора на стены?

– Подсветка для эстетики. Лампы заряжаются солнечной энергией. Так улицы выглядят опрятней.

По сравнению с этими улицами я выглядела тем еще веником. Мной будто подмели все местные бордюры.

– На территории резиденции Воронцовых несколько домов, – продолжил Женя. – Хозяйский, гостевой, для персонала, спортивно-оздоровительный, оранжерея и тот, где живут Воронцовы-младшие. Его называют Каземат.

– Ты типа пошутил? Почему каземат?

– Название дому придумала Алла. Каземат – это что-то укрепленное, а в дом, где живут Алла, Максим и их друзья, персоналу входить запрещается. Доступ есть только у меня и ассистентки Яны.

– А что там особенного? Чего ей укреплять? Брендовые сумочки, пуделей и туфли? – протянула я задумчиво. – У богатых свои фантазии. У меня комната в десять метров, у кого-то свой дом в десять окон на каждом этаже. Нехилый казематик.

– Слева от вас зеленая изгородь поместья, – кивнул Женя, вещая экскурсоводом.

Я лениво перевела взгляд по направлению его кивка, но почти тут же распахнула глаза до лба и подбородка, врезаясь носом в стекло.

– Жень! Можно помедленней? – попросила я его сбавить скорость, чтобы успеть рассмотреть стену.

Зеленые туи, высотой двадцать метров, походили на полотно, по которому скальпелями-секаторами вырезали райских птиц. Они выглядели столь достоверно, что еще немного – и вырвутся из своих терновников, взлетая в небо. В тех местах, где у птиц располагались хвосты и крылья, из туй выглядывали неизвестные мне растения с пушистыми шапками. Развеваясь по ветру, они создавали эффект движения.

– Никогда не видела таких высоких зеленых стен…

– Их выращивает Алла. Она специалист в ботанике, удобрениях и вообще… умная девушка.

– Опять Алла, – выдохнула я, – а как же ее брат? Ему не дали в кулички на стенке поиграть?

– Максим Сергеевич увлекается автомобильным гоночным спортом. Они дружны с сестрой, но их интересы не перекликаются.


Машина свернула в распахнутые ворота, едва цепляя колесами мраморную крошку – будто легкое дыхание ветра пронеслось. Женя собирался выйти и открыть мне дверь, но я хвастливо его опередила, выпрыгивая ногами на газон. Перестаравшись, споткнулась о бордюр и упала руками в траву. Прикосновение к газону оказалось столь нежным, что я не поверила – разве растения могут быть такими… пудровыми и ласковыми?

Скинув обувь, провела босой ногой по полотну свежей зелени.

Если бы я не была в гостях в элитном поселке, из кустов которого в любой момент могут нарисоваться мажоры-младшие, я бы завернулась в газон лицом, как в освежающую маску.

– Их бритвой стригут? Такие ровные… мягкие… – водила я ступней туда-обратно.

– Особый сорт. Косить и стричь не нужно. Растет на три миллиметра в высоту и очень густой. Устойчивый к вытаптыванию и морозам.

– Шелк…

– Сорт вывела Алла Сергеевна. Она разбирается в растениях.

– Кто бы сомневался…

Справа на площадке под навесом виднелись капоты десятка машин. Ближе всех стоял огромный красный джип с прожекторами на всех выступающих деталях, тонированным стеклом и светящимся днищем, а чуть дальше – приземистый блеклый серый седан с несколькими царапинами на водительской двери.

За моей спиной раскинулся широченный сад, на противоположной стороне которого возвышался хозяйский дом. В сгустившихся сумерках я видела пока лишь тень особняка, боясь представить, что со мной станет от его вида при свете дня, если я уже от одного зеленого забора чуть не позеленела от восхищения.

Если дома у Аллы теперь вот так и все это отражает ее внутренний мир, какой же она была, когда в ее голове были не все дома?

Дом, что виднелся рядом и пониже, скорее всего, предназначался для персонала. Оранжерею со стеклянной крышей и стенами оказалось опознать проще всего. Она была (что неудивительно) зеленая, похожая на многоэтажный парник с торчащим в центре конусом в форме початка кукурузы высотой с двенадцатиэтажный дом.

Я непременно решила рассмотреть сооружения завтра при свете дня.

– Ну и парничок… – уставилась я на сооружение размером в пятьдесят школьных спортзалов. – Это там она газоны выращивает?

– И не только. Там ее лаборатория, – ответил Женя, выгружая из багажника чемодан.

– Ботанка в прямом смысле слова. В замке из стекла и травы.

От созерцания оранжереи меня отвлек голос. Голос парня. Интересно, давно он стоял у нас с Женей за спиной и наблюдал за тем, как я ласкаю ступнями их шелковистый газон?

– Наконец-то вы прибыли. Женя, отнеси багаж гостьи в первую спальню, – произнес он.

Парень стоял на высоком крыльце трехэтажного Каземата. В спину ему бил свет из распахнутой двери. Он был расслаблен и облокачивался руками о парапет, выложенный диким камнем. На глаза у него почему-то были опущены темные солнцезащитные очки, несмотря на сумерки.

Капот «Ауди» тихо щелкнул, как щелкнуло что-то в моей грудной клетке. Надеюсь, это был хруст остеохондроза, когда я запрокинула голову, пытаясь рассмотреть владельца голоса.

Воронцов отвернулся, поднимая голову к небу, словно позволял мне беспардонно себя рассмотреть целых две с половиной минуты. Я всегда думала, что не влюбчива, в отличие от Светки, которой нравился каждый минус первый. Со мной в хоккейной команде играли двадцать парней, но ни с одним я не пошла на свиданку, хотя Галкин с Уткиным пробовали подкатить.

Еще смеялась: что за птичья свадьба?! Журавлева встречается с Галкиным или Уткиным.

Но этот голос. Он проник в меня вместе с туманом ананасового вейпа, который курил Воронцов. Через минуту он сорвал с глаз темные очки, повесил их дужкой на горловину расстегнутой на пару пуговиц белой рубашки. Его волосы рассыпались по лбу, и я так и не поняла – блондин он или брюнет? Темные пряди перемешивались с обесцвеченными, а потому про себя я назвала его вороным блондином.

На ладонях у него были красные кожаные водительские перчатки с обрезанными пальцами, а на локте висела небрежно перекинутая кожаная куртка. Весь его внешний вид излучал уверенную самовлюбленность и добродушный настрой.

Легко быть дружелюбным, когда ты богат. О чем беспокоиться, если все дано по праву рождения? О перчатках, которые подходят под цвет каждой твоей гоночной тачки, как заметила я ранее – все они были оттенком от алого до оранжевого, короче, были красными.

Решив, что ночного любования его персоной достаточно, он спустился по лестнице и протянул мне руку:

– Максим Воронцов, рад, что теперь ты с нами. Как добралась?

Он был из тех парней, проходя мимо которых хочется обернуться посмотреть – не обернулся ли он?

– Кира Журавлева. Спасибо, что пригласили, – быстро дотронулась я до его пальцев, не зная, как именно их сжимать. Сильно, слабо или нужно только подержаться? Но за что? За перчатку или за кончики его неприкрытых фаланг?

Я понимала, что нервничаю рядом с ним, становясь краснее «Феррари».

– В нашем доме всегда рады гостям. И особенно гостьям, – подмигнул он. – Женя, в первую спальню, – строго напомнил Воронцов застрявшему в дверях водителю, – отнеси вещи Киры в первую спальню.

– Как скажете, Максим Сергеевич, – вздохнул он.

Богатый, уверенный в себе красавчик. Кажется, моя самооценка рядом с Воронцовым вот-вот рухнет ниже их трехмиллиметрового газона. Он совсем не был похож на своего огромного отца – круглого, как кольцевые Москвы.

Карие глаза Максима с небольшой восточной ноткой рассматривали меня столь же внимательно, как недавно смотрела на него я. Узкий подбородок и заметные скулы, широкий рот и чувственные губы.

Но не внешность подкупала в Воронцове. Он стоял передо мной на газоне (о который я только щекой потереться не успела), как непоколебимый властитель мира стоял бы на шаре размером с глобус – царь Земли, жонглирующий планетами. Он смотрел на меня, но не пялился; улыбался, но не лыбился; проявлял интерес, но без капли похотливости.

Я не могла придумать слово, чтобы правильно описать его взгляд.

Делая вид, что по три раза на день оказываюсь возле студентов в их резиденциях на Рублевке, я разговаривала с ним тоном из серии «отвали». Так я общаюсь со всеми, кому глубоко симпатизирую, но не собираюсь признаваться в этом.

– Ваше полное имя Кириллия? – спросил Максим, когда наше рукопожатие затянулось.

– Ага, если ваше Максимилиан.

Он улыбнулся, опустив голову. От легкого движения его челка упала на лицо, пока резким кивком он не стряхнул ее обратно. Макс смотрел мне в глаза так, как я никогда не умела. Не умела держать зрительный контакт, не моргая, не раздражаясь, не паникуя, не начиная дрожать и заикаться.

Я даже в лица прохожих никогда не смотрю и не понимаю, почему кто-то посторонний на меня таращится. Нельзя просто прямо идти по своей половине пешеходки и не тырить мою кармическую энергию?

– Завтра воскресенье, – зачем-то напомнил Воронцов, – дом встанет рано. Тебе на второй этаж. Первая дверь слева, – поднялся он по лестнице, – не проспи, Кириллия.

– Чего не проспи?

Макс не ответил. На крыльцо вышел Женя, протянул мне визитку с номерами телефонов водителей:

– Завтра воскресенье. Спокойной ночи, Кира.

– Ну да, ладно, пока.

Я пожала плечами. Воскресенье – и что? Раньше тринадцати утра по воскресеньям я не просыпаюсь, куда бы этот дом ни собирался, я точно пас.

Оставшись одна, я бросила взгляд на оранжерею Аллы, на потухшие окна всех домов, считать которые было бесполезно, и поплелась в свою гостевую комнату.

В глубине холла играла негромкая музыка. Слышались удары бильярдных шаров и смех парней. По ногам веяло сквозняком. Я удивилась, заметив, что пол выложен необработанным булыжником, как на древних мостовых.

– Каземат, – пробубнила я, радуясь, что Женя отнес мой чемодан в спальню и не оставил здесь половину из оставшихся у него двух колесиков.


На площадке второго этажа быстро нашлась дверь моей спальни – первая слева. В уголках двери оказались наклейки с журавлями. Видимо, пометили, чтобы я точно попала туда, куда нужно.

– Какая предусмотрительность, – коснулась я изображения серых птиц с высокими ногами.

Моя дверь была первой, но, кроме нее, на этаже виднелись и другие. К счастью, под ногами больше не было булыжников, но дом все равно выглядел странно. С потолка спускалась люстра, в которой горели настоящие свечи. Сначала я решила, что они имитируют свет огня, но внизу под люстрой обнаружились капли воска.

Свечей было штук двести, они же подрагивали за стеклышками канделябров на стенах.

– Что-то я пропустила приглашение с совой… – торопливо толкнула я дверь своей комнаты, представляя, что меня там ждет: кровать с привинченными ножками? Балдахин из бархата? Дыба, виселица, гильотина?

Посреди комнаты одиноко торчал мой чемодан. Я щелкнула выключателем. Комната оказалась огромной и, к моему облегчению, современной, светлой и с электричеством.

Двуспальная кровать с синим покрывалом. Возле окна рабочий стол с двумя ноутбуками. Плоский экран телевизора и валяющиеся на полу джойстики. Вдоль другой стены сундуки, стопки книг на ковролине, диван и напольные кресла-мешки, пара картин с изображениями холодного пляжа с торчащей песколюбивой травой.

Картины мне сразу понравились. Я любила такие виды – тронутая желтизной трава, песчаные дюны, серый невысокий забор, широкое холодное побережье. Такой я (не) помнила Куршскую косу, куда, по рассказам бабушки, мы часто приезжали погулять, пока отец служил в Солнечногорске. И выглядела она точно так – с песком, травой и серым холодом Балтики.

На полу в два ряда стояли каменные кадки. Розовые и красные соцветия опускались с ухоженных стеблей до самого ковролина. Их было около полусотни. Ни в одной комнате раньше я не видела одновременно столько растений.

На подоконнике с открытым окном осталась доска с расставленными белыми и черными шашками, рядом чехол для скрипки и провода с наушниками.

– Электрическая скрипка, – догадалась я.

За ближайшей дверью обнаружилась ванная. Внутри душевой кабины мигали ультрафиолетовые подсветки. На потолке флюоресцентный рисунок неонового кролика из «Алисы в Зазеркалье». На раковине принадлежности для душа одной марки. Несколько гелей, шампуней, зубная паста и скраб.

– Наконец-то!

Я отправила папе СМС:

«Нашла Воронцовых. Уже в доме, все ок».

Стянув через голову футболку, наступая на отвороты джинсов, я торопилась нырнуть под воду. Топ и трусы полетели на верх душевой перегородки. Когда подняла ручку смесителя, автоматически включилась музыка, а встроенные в стекло лампы засветились в немыслимых оживших линиях. Выглядело все это буйство шизоаффективно и безумно прекрасно.

Пританцовывая и подвывая отголоскам песни, я намылила волосы и с наслаждением смыла прохладной водой аромат креозота. Один из кондиционеров благоухал ананасом. Точно так же пахло облако дыма вокруг Максима. Может, все это было туманом? Моим воображением? И Воронцов, и оранжерея, и замок из травы и стекла, и райские птицы на заборе?

Я стояла у зеркала и промакивала полотенцем волосы, когда услышала, как кто-то вошел в комнату. Может, домработница? Принесла свежих полотенец? В этой ванне нашлось всего одно.

Шаги приблизились к двери. Ручка дернулась и начала опускаться. Облокотившись спиной о раковину, я сдвинула какие-то пузырьки, и они рухнули под ноги.

– Занято! – предупредила я на всякий случай.

Ручка метнулась вверх, а шаги проследовали по комнате дальше.

– Кого принесло на ночь глядя?.. Не видно, что ли, наклейки?! Журавли для Журавлевой!

Обернувшись полотенцем потуже, я выдохнула и бодрым шагом вышла из ванной.

– Я здесь, – произнесла, видя усевшуюся за мониторы компов фигуру. – А ты кто такой?

– Круто, – обернулся парень.

Пару секунд он смотрел на меня, пока наконец не поджал губы в смущенной улыбке:

– А я здесь.

– Что ты тут делаешь в двенадцать ночи? – юркнула я под покрывало в постель, укрывая девяносто процентов обнаженки.

– А ты что делаешь? – крутанулся он на рабочем кресле. – В моей постели. Не то чтобы я сильно возражал, но…

Незнакомца поглощала темень комнаты. Когда он вошел, то погасил свет. Только пара мониторов била ему в спину белым светом, застряв крошечными огоньками в сердцевине квадратных очков.

– Ты не видел? – указала я на дверь. – Там журавли наклеены! Прямо посредине двери!

– Видел, но при чем здесь ты?

– При том, что я Журавлева Кира из Ни-Но!

– Жаль, что не Нина из Ни-Но. Звучало б круче.

– Не переводи тему. Воронцовы отметили дверь специально для меня. И чемодан тут стоял. Пожалуйста, уходи, я устала.

– А вещи забрать можно?

– Забирай. Только свои, а не мои.

– Тогда давай, – вытянул он руку, подойдя впритык к моей кровати.

– Чего тебе отдавать? Ничего твоего здесь нет.

– Я заберу скрипку, шашки, два ноутбука, ворох одежды из шкафа, приставку, сундук и пару фоток с Куршской косы. А еще полотенце, в которое ты обернулась. Отдай его, пожалуйста.

– Полотенце… и скрипку… – поежилась я под покрывалом. – Это что… твоя комната? А журавли зачем? Ты что, Журавлев?

– Нет, – со смешком ответил он, – моя фамилия Серый. А наклейки я привез из Фрингиллы. Работал там орнитологом.

– Чего? – не услышала я и половины. – Какой еще Фрик… Это Воронцов! – начало до меня доходить. – Это он так пошутил, да?! Сказал, первая дверь слева. Придурок…

– Слушай, Кира из Ни-Но, – все еще стоял надо мной парень с протянутой рукой, – зачем ты сюда приехала?

– Тебе какое дело? – придумывала я, что делать дальше – отступить или сражаться за комнату. Пусть и чужую.

Не ночевать же с этим поддельным журавлем.

– Никакого, – опустил он руку, равнодушно пожав плечами. – Зря ты…

– Приперлась в твою комнату! Не переживай. Я уйду.

– Зря приперлась в этот дом, – обернулся он к двери и встал так, словно отгораживал меня от выхода.

– Ну, своего собственного на Рублевке у меня пока нет. Придется тут пожить.

– Тише, – ринулся ко мне парень, имя которого я до сих пор не знала. Только фамилию – Серый. Он не прикоснулся, но был близок к тому, чтобы закрыть мне рукой рот, – не кричи. Здесь кто угодно может услышать тебя. В доме везде камеры.

– Камеры?

– Воронцов-старший следит за всем, что происходит в Каземате, – изобразил он кавычки. – Камеры он ставил изначально, чтобы приглядывать за Аллой, когда она болела. Но теперь он следит за всеми. За Максом, мной, теперь будет и за тобой.

– У тебя паранойя.

– У тебя через пару дней тоже начнется, – обернулся он к распахнутому окну, – летела бы ты к себе домой, Журавлева. Это место не для тебя.

– Мне, вообще-то, год учиться. И домой нельзя сейчас. Там… сложно. И не приставай со своими советами. Без тебя разберусь.

Он встал с кровати. Запрыгнул на подоконник, отгораживаясь от меня занавеской.

– Не верь здесь ничему, Кира из Ни-Но.

– Чему ничему?

– Всему и всем. И мне тоже не верь.

– Ты газон покурил вместо ананасового вейпа? Что за чушь несешь? Скажи лучше, где дверь ко мне в комнату.

– К тебе на первом этаже. С надписью «Выход».

– Ты кто вообще такой? Одногруппник Макса?

– Да.

Я не ожидала, что угадаю так быстро.

– А зовут тебя как?

– Костя.

– Знаешь, Костя! – подскочила я с кровати, обматываясь простыней, бросила в него сырым полотенцем, которое он так хотел вернуть. – Сама разберусь, уезжать или нет. И за какой дверью я буду жить! Если у тебя припадки истерии, могу посоветовать психотерапевта, – говорила я о всех тех, к кому обращались родители.

Возле двери он меня окрикнул:

– Камеры, Кира. Не сильно-то голой щеголяй.

Подобрав с пола его кроссовку, я бросила ею в тугие волны шифоновой занавески. Надо было и дверью хлопнуть, но не хотелось никого будить. Кроме разве что Макса. Пошутить он решил! Разыграть! Еще и Костя Серый с паническими атаками по соседству.

В мире есть вообще здоровые люди или мы все с приветом?!

Было бы странно шарахаться по дому, заглядывая в каждую комнату, мало ли какой там Красный, Зеленый или Желтый гость притаился. Прокравшись обратно к лестнице, я поднялась на этаж выше. Всего-то и нужно одну ночь перекантоваться, а утром Воронцовы-старшие подскажут, где бросить якорь. И чемодан.

Подсвечивая дорогу фонариком мобильника, я аккуратно ступала по мягким ковролинам. Луч иногда утыкался в стены, выхватывая яркие полотна, подсвеченные привычными уже зажженными свечами за стеклами с легким нагаром. Некоторые картины были ростом с меня, другие размером со спичечный коробок.

– Это те, что Воронцова пишет?

Решив рассмотреть их при свете дня, я приблизилась к широким дверям внутри арочного изгиба. Вряд ли кто-то поставит такие витражи в обычную спальню. Шагнув внутрь, оказалась в библиотеке с каминным залом.

Возле камина разлеглись овалами несколько кожаных диванов, хоть вдоль на них ложись, хоть поперек – такие они были огромные. Кожа диванов подо мной мелодично хрустнула. Решив на всякий случай проверить, нет ли здесь никого, я обошла ряды стеллажей по проходам.

Каких только книг здесь не было! И многие на неизвестных мне языках, в потрепанных обложках или украшенные кожаными переплетами с гравировкой. Вдоль стеллажей я заметила приставные лестницы на колесиках и то здесь, то там разваленные стопки книг.

Подняв ту, о которую споткнулась, я прочитала название: «Инженерные особенности строительства ледовых сооружений». Рядом лежала распахнутая географическая карта, подписанная «Оймякон», а третьей книгой оказалась методичка о способах выращивания пшеницы. Внутри нее все строки были перечеркнуты. Поверх них шли слова, написанные красивым ровным почерком, какого я не видела даже в приложении для работы с текстами.

Покрутив в руке длинное белое перо, воткнутое в чернильницу, я случайно уронила кляксу на текст и, скорее запихивая методичку под карту, поспешила вернуться к камину.

Накидав подушек на диваны, я завалилась спать, укрывшись синтетической белой шкурой. После десяти минут скрипа кожи от каждого моего вдоха и выдоха пришлось скатиться с певучей кожи диванов на пол вместе со шкурой и подушками.

Наконец-то я нашла удобное местечко в этом замке из травы, что выращивала Алла. Хоть это место оказалось на полу, я ни капельки не боялась. Тем более не боялась этого дома, мой-то ничуть не лучше.

Если выжила там, выживу и здесь. Пусть даже из ума.

1

Здесь и далее – Нижний Новгород.

Тайна трех

Подняться наверх