Читать книгу Роман о Розах - Элла Мон - Страница 1

Роман о Розе – французская

аллегорическая поэма XIII века

Гийома де Лорриса и Жана де Мёна.

I

26 июня 2010 года.

Я знал, что в жизни ничего не происходит просто так. В этом я убеждался не раз, но как-то всё по мелочи и не всегда приятной. Допустим, мой очередной отпуск, который я мечтал провести в тёплых странах, накрылся медным тазом. Я заболел, и мне пришлось остаться дома. Попав в больницу, я узнал про целый букет не очень опасных, но неизвестных мне до того момента болячек, что захватили моё, как мне казалось, вполне здоровое тело. Я лечился до посинения, понимая, что пока ничего не знал, вроде бы и не болел. В тридцать два года узнать про кучу каких-то непонятных недугов – мало приятного, но ещё неприятнее ни с того, ни с сего через два месяца стать мужем совсем молоденькой медсестры, что не отходила от меня, пока я лежал в больнице. Я и сам не понял, как сделал ей предложение, а она, вот ведь рыба-прилипала, совсем не ломалась и тут же согласилась. Я не любил её, просто был очарован, и только. Слишком уж скоропостижно (шучу!) мы расписались, сейчас сам не понимаю, с чего и, главное, зачем… Наверное, чтобы через год развестись. Так закончился мой первый и, надеюсь, единственный опыт семейной жизни.

Приятными сюрпризами небеса тоже иногда баловали. Однажды, когда я пошёл выносить мусор, ко мне в квартиру приперся огромный рыжий кот. Он запрыгнул на диван, залез под верблюжье одеяло, которое я ласково величал «берлогой» и, закрыв глаза, заснул. Я стоял и не знал, что мне делать. Кот был такой огромный, что я, человек не робкого десятка, побоялся его прогонять рукой, а взял лыжную палку.

– Хрен ли ты припёрся!? Ты вообще кто? А ну, пошёл вон!

Кот приоткрыл глаза, пошевелил усами и снова заснул.

Он остался со мной, живёт уже полгода, постоянно куда-то убегает, но всегда возвращается. Я никогда не держал в доме животных, поэтому не знал, что с ним делать; даже не мог придумать, как назвать это чудище. Вспомнив самое первое слово, что я сказал при встрече с ним, я решил, что это имя подойдёт ему больше всего. Хрен отреагировал на него, потянувшись и распушив и без того, пушистый хвост. Не скажу, что мы с ним сильно подружились, но он понимал меня, не доставал, вёл себя тихо, еды не требовал, а ждал, когда я освобожусь. Однажды утром, когда я собирался на репетицию, он залез на полуразвалившийся шкаф, где стояли две старые любимые мамины вазы, и неловко развернувшись, скинул их вниз. Я разошёлся не на шутку, ругался и бегал за этим клятым котом по всей квартире, но так и не поймал. Пока я возился с осколками, которые разлетелись по всей комнате, пока приводил в порядок кровать, усыпанную стекольным крошевом, прошло минут двадцать… Ещё пять минут, и я опоздаю окончательно. Пригрозив высунувшемуся из-за угла Хрену после репетиции обрушить на его наглую рыжую морду все мыслимые и немыслимые кары, я захлопнул входную дверь и уже через минуту был в машине. Включив радио, я узнал, что полчаса назад на той улице, по которой я всегда добирался до театра, произошла страшная авария; там столкнулись три легковушки и автобус, набитый людьми. Я сидел, словно парализованный, и лишь одна мысль крутилась в моей голове: «Этот рыжий неповоротливый бегемот, кажется, спас мне жизнь». С того момента я был к нему более благосклонен, а он продолжал жить своей таинственной кошачьей жизнью и вообще, оказался гораздо приятней и надёжней моей бывшей жены.

Еще одной неожиданностью, что привалила «не просто так», стала моя поездка в отцовский дом. Я еду туда уже четвёртый час на своей новенькой, купленной в кредит, машине и, если честно, не знаю для чего. То есть я еду, конечно, чтобы увидеть своё наследство, дом, где я родился и прожил до трёх лет, но до сих пор не понимаю, зачем подписался под этой возней, тем более, сейчас, когда у меня и без этого наследства всё было сравнительно хорошо.

Когда мама развелась с отцом, она забрала меня и уехала в город, к родителям. Отца я так больше и не видел. Ради какого чёрта он решил оставить мне всё это хозяйство, я ни как не мог взять в толк. Вроде бы, насколько я знал, дом был добротен, в четыре комнаты, рядом были хозяйственные постройки и даже колодец, но для чего мне всё это, да ещё и так далеко от города? Я считаю себя городским жителем, с профессией и работой, которую можно найти только в городе. Я актёр, и даже без ложной скромности могу сказать, неплохой, но всё ж моя страсть – литература. Я пишу книги о мистике, привидениях, ведьмах и другой подобной чепухе, которая расходится на «ура» у любителей потустороннего. Пишу, естественно, под псевдонимом, оставаясь в театре просто актёром, которому довольно часто достаются неплохие роли, а иногда и даже очень неплохие. Мой литературный агент также вполне удовлетворён моими художественными изысками, и если мне не суждено отхватить какую-нибудь литературную награду, то только по причине того, что темы моей писанины мало интересуют утонченное общество. Это слова моего друга и издателя, который подобными высказываниями успокаивает моё разгулявшееся самолюбие, когда продажи очередного «шедевра» начинают падать.

Я еду в какую-то глухую дыру со странным названием Проаба. Откуда берутся эти названия непонятно, но я разузнал, что раньше здесь добывали торф, а земли принадлежали какому-то то ли барону, то ли князю. Это все мои познания в истории относительно того места куда я направляюсь. История меня интересует ровно с того момента, когда я приступаю к новой книге, а её действие происходит в каком-нибудь семнадцатом веке. Описывать исторические события теперь одно удовольствие, так как интернет всегда под рукою, и только в самых редких случаях приходится выбираться в библиотеку. Когда последняя страница набрана, и слово «конец» выходит само собою, я забываю все подробности исторических хроник, что недавно описывал. Невероятно, конечно, но мне вполне хватает огромных текстов в пьесах, чтобы ещё засорять голову «делами давно минувших дней». Мой мозг работает избирательно, и он выбирает Шекспира или Чехова.

Я понимаю, что сейчас этот дом может стоить огромных денег, так как расположен в заповедной части. Там озёра, много лесов, чистейший воздух и, самое главное – никаких производств поблизости. Если бы мать была жива, я бы подарил эти старые брёвна с окошками ей, но она умерла четыре года назад. Правда, она довольно часто ездила туда, и я не сомневался, что она ездила к отцу, хотя никак не мог взять в толк зачем, ведь он её предал. Он предал меня. Он никогда не искал со мной встречи, не писал, не звонил. Она говорила, что ездит туда, чтобы помочь ему по хозяйству, а я не вдавался в подробности их отношений и, вообще, так и не смог простить его равнодушия ко мне.

Возможно, будь у меня жена и дети, они бы с удовольствием проводили здесь время и летние каникулы, но у меня нет никого, так что судьба этого дома проста и понятна; он будет с большим моим удовольствием продан, а мой автокредит погашен досрочно.

Приняв такое решение, я повеселел и принялся раздумывать над своим новым проектом о тайных северных карстовых пещерах, при помощи которых мои герои переносились бы во времени. В общем, эта идея возникла как-то спонтанно, и я мог забросить её уже через пару недель так и не найдя подходящей линии повествования. Много таких задумок мной было оставлено, и чаще всего из-за того, что я не мог создать особенный образ для главной героини, да и главный герой, если честно, нечасто получался таким, каким я хотел бы его видеть. Мои «кормильцы» выходили не слишком правдоподобными и литературно жизнеспособными, но читателям нравились, и я, скрепя сердце, оставлял их прежними и писал продолжения про их такие же неправдоподобные приключения с роялями в кустах.

Наконец, я увидел нужную развилку и повернул влево. Дорога шла вдоль самой кромки леса. Чудесный запах хвои дурманил, и я не заметил сам, как стал улыбаться. Чуть сбавив скорость, я стал прислушиваться к звукам близкого и вполне сказочного леса. Птицы щебетали на все голоса, а чуть глубже, в чаще, ветер, запутавшись в крепких еловых ветках, пытался вырваться на волю. Мимо машины пронеслась огромная собака, похоже, совсем дикая и облаяла меня. Мне даже показалось сначала, что это волк.

Мелькнуло что-то яркое, в глаза брызнул яркий оранжевый свет, рассыпаясь на мелкие подвижные точки, словно я смотрел в микроскоп на растущую колонию каких-то микробов, отчего дорога на мгновение исчезла, а в голове застучало множество молоточков. Я остановил машину на обочине и вышел. Солнечный свет прямо-таки бил в глаза; пришлось прищуриться, чтобы оглядеться вокруг. Для начала дня было удивительно тихо: никаких машин вокруг. Похоже, длинный путь в эту чёртову Проабу и почти бессонная ночь накануне дали о себе знать. Пройдя к траве, что росла вдоль дороги, я уселся прямо на неё и устало выдохнул.

– Кто ты?

Я не сразу понял, откуда раздался этот голос. Подняв голову, я приставил ладонь ко лбу козырьком и сузил глаза. Передо мной стояла девушка, примерно лет двадцати, в серой косынке и кипельно-белом сарафане. Она держала в руках небольшую корзинку, полную дикой земляники. Девушка улыбнулась и присела передо мной на корточки.

– Я – Роман, – чуть оторопев и помедлив, словно вспоминая собственное имя, произнёс я. – А ты кто, красавица?

Я огляделся вокруг, пытаясь сообразить, откуда могла выйти эта милашка. Никаких тропинок из леса рядом я не заметил.

– Я – Роза. А ты, я так понимаю – наследник?

Голос её был низок и чуть смешлив. Мне даже показалось, что она усмехнулась. Я смерил её взглядом, встал и протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но она сама легко вскочила на ноги. Сделав один шаг ближе к машине, Роза поставила корзинку на капот и принялась поправлять косынку, из-под которой выбивались светлые пряди. После двух неудачных попыток завязать узел как нужно, она просто стянула мягкую серую ткань и тряхнула головой. Русые кудрявые волосы упали ей на плечи. Они показались мне совсем светлыми на фоне загорелой кожи. Карие глаза девушки смотрели на меня изучающе и чуть загадочно.

– Вот что Роза, или как там тебя… Не твоего ума это дело, – деловито пробурчал я, продолжая рассматривать красавицу, похожую на маленькую куколку. У неё была очень тонкая талия, и мне вдруг подумалось, что я мог бы легко обхватить её пальцами обеих рук.

– Уж так ли не моего?

На это я не нашёлся, что ответить.

Роза взяла с капота корзинку, лукаво вскинула брови и, отвернувшись от меня, направилась к дороге.

– Может, тебя подбросить до дома? – поинтересовался я. Мне почему-то не хотелось так быстро расставаться с нею. Во-первых, девушка была очень хороша, а во-вторых, она похоже, знала, кто я, и могла помочь мне найти дом отца.

– Нет, спасибо, – ответила она и медленно пошла по дороге в сторону деревни. Я тут же запрыгнул в машину и медленно поехал за нею.

– А ты давно здесь живёшь? – высунувшись в открытое окно, поинтересовался я.

Я решил разговорить её, надеясь, что мне сказочно повезет, и я проведу пару-тройку дней в приятной компании.

– Нет, не очень…

– И не скучно тебе в такой глуши?

– Так получилось… А тебе, я так понимаю, хочется повеселиться?

– Иногда надо расслабляться. Ты не согласна?

Я сверлил её взглядом, оценивая её прелести со спины. Что и говорить, природа не поскупилась на щедрые дары для этой деревенской мадемуазель; внешность очаровательной девы вполне себе дотягивала до стандартов, пропечатанных в самых модных глянцевых журналах.

– Не знаю. И ноги у меня самые обычные, – пропела Роза, даже не повернувшись ко мне.

– У тебя что, глаза на затылке?

– Ага, – ответила она и снова усмехнулась.

Эти усмешки стали меня чуть напрягать. Я не знал, как на них реагировать.

Роза резко остановилась, замерла на пару секунд, а потом развернулась ко мне с неизменной полуулыбкой на лице.

Я остановил машину и замер, вцепившись в руль пальцами. Она в этот миг показалась мне настолько красивой и настоящей, что грязные мыслишки, которые пару минут назад одолевали меня, тут же исчезли.

– Ты очень красивая, – проговорил я, оторопев. Вообще, это было мне не свойственно. С красивыми женщинами я всегда вёл себя непринуждённо.

– Да и ты тоже ничего, – ответила Роза и ещё больше прищурила взгляд, словно пыталась рассмотреть меня лучше в этом ярком солнечном свете. – Ты уж как-то слишком красив.

– Это плохо? – ляпнул я первое, что пришло на ум.

– Нет, отчего же, – она почти незаметно повернула голову налево, в сторону леса, потом снова перевела взгляд на меня. – Но мужчинам с такой внешностью живётся куда сложнее, чем женщинам.

Она отвернулась и сделала шаг от меня. Я следил за ней и никак не мог уловить смысл её действий и слов. Возможно, она просто вела себя так – это её манера, и она такая всегда и со всеми. А может быть, она почувствовала во мне ту самую мужскую притягательность, особую силу и энергию, откровенную, нежную, но не управляемую, не подвластную им, но ту, что указывает женщинам смысл их существования. Хотя, скорее всего, это свежий опьяняющий воздух стал сводить меня с ума, выдавая фантасмагории за реальность.

Я вышел из машины и подошёл к ней вплотную.

– Приходи ко мне вечером, я накормлю тебя. Я живу возле реки в синем доме.

Она вскинула на меня взгляд и уже не улыбалась. Мы смотрели так, словно знали друг о друге всё и даже больше. Роза отвернулась от меня и пошла по дороге, с корзинкой, полной земляники, в одной руке и с легкой серой косынкой в другой.

Я нехотя подошёл к машине, остановился возле дверцы и продолжил следить за удаляющейся тоненькой фигуркой моей новой знакомой. Тут же к ней подбежала та огромная собака, что недавно облаяла меня, и пристроилась возле её ног.

« Точно, это её собака», – подумал я и аккуратно присел на раскалённое сиденье.

II

Я не помню, как оказался возле двери её дома. Я даже не могу вспомнить, занимался ли я делами наследства. Мне так хотелось увидеть Розу, что я и не собирался ничем лишним забивать себе голову. Как только я очутился возле двери, голова моя начала проясняться. Возможно, это вечерняя прохлада привела меня в чувства, а может просто мысль о времени, прекрасно проведённом с новой знакомой, заставила просветлеть мою голову. Как бы то ни было, я осмелел и постучался. Дверь через мгновение растворилась, и я увидел улыбающуюся Розу.

– А, это ты? Я тебя ждала. Проходи, красавчик, – Роза перекинула на плечо белое вафельное полотенце и махнула рукою в сторону комнаты.

– Спасибо.

Я прошёл вдоль небольшого коридора и повернул направо, оказавшись возле двери, окрашенной светло-зелёной краской. На ней была нарисована собака или, может быть, волк, я так и не понял кто. Остановившись, я перевёл взгляд на Розу.

– Что ж ты не заходишь?

Роза потянулась к ручке и тихонько толкнула дверь от себя. Петли чуть скрипнули, и я прошёл в комнату; она была погружена в вечерний полумрак сизо-дымчатого оттенка. Этот цвет показался мне каким-то неестественным и даже неприятным глазу, но аромат, что стоял в этом сумраке тут же успокоил меня. Пахло земляникой вперемешку с ароматом обычной садовой розы. Довольно предсказуемо для хозяйки дома, чьё имя соответствует названию цветка, но этот запах приятно дурманил и расслаблял. Щёлкнул включатель, и по комнате разлился мягкий приглушённый свет.

– Красиво и уютно, – наконец, произнёс я, сделав шаг вперед, и подошёл к столу, на котором стояли приборы и бутылка довольно приличного вина.

«Значит, я не ошибся», – пронеслось у меня в голове.

Я подошёл к дивану, устланному пледом шоколадного цвета.

«Два дня пройдут шикарно и возможно с приятными последствиями. Главное, сильно не спешить», – подумал я.

– Нравится? Вот и хорошо, – Роза развернулась к двери и взялась за ручку.

– А ты куда? – поинтересовался я, неохотно усевшись на диван, чуть откинув край пледа. Я ненавижу шоколадный цвет, терпеть его не могу, особенно с тех пор, как женился. Моя же бывшая обожала его и привносила в наш дом, то есть в мою квартиру, всё, что содержало его оттенки. Она заставляла меня надевать футболки и рубахи этого цвета, купила диван и цветочные горшки, даже сервиз на кухне был именно цвета молочного шоколада. В конце концов, она купила машину цвета серая умбра, что, по сути, было цветом обычного шоколада. Правда, через пять недель благополучно её разбила. Машина восстановлению не подлежала, а она сама отделалась только ссадиной на локте. Разбитая машина стала прекрасным поводом для развода. В течение трёх дней после её ухода я избавился и распродал всё, что носило оттенки шоколада, и смылся на пару дней в Москву к другу детства. Это было настоящее блаженство. Свобода и никакого шоколада.

– Я на кухню, дела быстренько доделаю, – ответила Роза и взглядом показала на плед. – Если тебе неудобно, то убери его на подоконник.

Она улыбнулась и вышла. Я тут же встал и сделал пару шагов по комнате. Она была обставлена обычной советской мебелью, только выбеленной и чуть переделанной, но совдеповскую работу можно узнать даже наощупь, закрытыми глазами. В углу справа стояло трюмо, увешанное бусами из полудрагоценных камешков и фальшивого янтаря. Слева от окна стоял телевизор, компьютер и пара расписных тумбочек. Мне всё это показалось знакомым, словно я уже был здесь, но сообразив, что в этой дыре впервые, я мотнул головою и подошёл к столу. Взяв бутылку вина, я решил рассмотреть этикетку. Убедившись, что не ошибся, и что передо мной отличное чилийское вино, я довольно выдохнул и подошёл к серванту. На полке, возле какой-то вазочки, примостилась маленькая фотография, прикрытая с другой стороны томиком стихов Есенина. Тут же лежали старые документы и паспорт. Я взял его в руки, и решил узнать фамилию моей новой знакомой, да и вообще, она могла быть замужем, почему нет.

«Петрова Роза Дмитриевна».

Самая обычная фамилия. Я перевёл взгляд на дату рождения, и вот тут моё сердце заколотилось в два раза сильнее. Число, месяц и год рождения полностью совпадали с моими. И отчество у неё – Дмитриевна.

Что-то неприятное и липкое скользнуло внутри и застряло где-то между горлом и солнечным сплетением, не давая ровно дышать. Я не успел положить паспорт на место, как в комнату вошла Роза с большим подносом, на котором стояла красивая утятница. От неё исходит невероятный аромат, отчего у меня сразу засосало в животе. Я был ужасно голоден.

– Объясни-ка мне, пожалуйста, вот это, – попросил я, тоном сотрудника спецслужб, не дав ей опомниться.

– Что именно, красавчик, – удивлённо спросила Роза, ставя поднос на стол.

– Ты родилась со мной в один день и год. И отчество у тебя – Дмитриевна. Это очень странно.

– Дмитриевна я, наверное, потому, что моего отца звали Дмитрий. А то, что мы родились в один день и год… Что в этом странного?

– Тогда тебе тридцать три года. Это невозможно. Ведь так?

– Почему? Ведь вам мужчинам нравятся зрелые, умелые в этом деле женщины и ещё вдобавок, выглядящие, как девочки. Что в этом плохого? Вы же именно таких видите в своих мечтах? Мы ужинать будем?

– Ты живёшь недалеко от моего отца, возможно у твоей матери была связь с ним? Нет, это ничего не объясняет. А может, моя мама родила нас обоих и тебя оставила отцу? Возможно, мы родные брат и сестра.

Она засмеялась так заливисто и игриво, что я почувствовал себя полным идиотом.

– А не много ли ты надумал? Тебе бы книжки писать.

«А я и пишу», – чуть не брякнул я, но униматься не спешил. – Но разве так не бывает?

– Мы с тобой не похожи для близнецов. Может быть, мы как-то и связаны, но уж точно не кровно. Да и с чего это твоей маме меня оставлять? Неправдоподобная история получается.

– А как тогда мы связаны?

– Не знаю. Ты этой темой разродился, ты и думай.

– Что-то меня действительно понесло. Прости.

– Бывает. Садись, я за тобой поухаживаю. Ты свинину по-домашнему любишь?

– Очень. Её мама мне часто готовит… готовила. А ты откуда знаешь, что я свинину люблю?

– Мне кажется, я много про тебя знаю.

Я взял штопор, открыл бутылку и разлил по бокалам восхитительное Каберне.

– Ты меня решила охмурить, что ли?

Роза рассмеялась и взяла мою тарелку, положив на неё приличную порцию жаркого.

– Я тебя решила накормить, но если в городе этот процесс называется именно так, то значит, я тебя охмуряю.

– Вообще-то я думал, что всё будет наоборот.

– Красавчик, расслабься.

– Почему ты меня всё время называешь «красавчик»?

– Ты очень красивый, и это мне нравится. Я же говорила, что мужчинам с такой внешностью трудновато, даже если они, как им кажется, вполне уверенные в себе люди и мнят себя настоящими бруталами.

– А тебе, значит, легко.

– Мы, женщины, к этому проще относимся. Красавиц много, и мы уже привыкли, что нас стало слишком много, – Роза снова рассмеялась и сделала глоток вина.

– А что, мужчин меньше?

– Нет, просто вы запускаете себя, и… не хотите быть красивыми. Что странно, – Роза улыбнулась и посмотрела на меня хитрым и до боли знакомым взглядом. – Но когда действительно начинаете взрослеть, лысеть, обзаводиться брюшком, на вас будто находит что-то, и вы принимаетесь приглаживать свою лысину, рассматривать в зеркале круглый пивной живот и дряблые мускулы. За этим очень весело наблюдать.

Если я никогда и не видел такой взгляд, то словно читал его описание где-то. Он был и холоден и чарующ одновременно, притягателен в своей откровенности и смелости. Я даже отвёл на мгновение глаза в сторону, так неловко я себя почувствовал рядом с этой малышкой.

– Почему ты на меня так смотришь?

Это был странный вопрос для взрослого мужчины, которому женские восторженные взгляды и улыбки были не в новинку. Сколько барышень, что сидели в первых рядах театра с огромными букетами, отправляли мне подобные влекущие и вызывающие взгляды, откровенно намекая на соблазнительное продолжение. Их прорвало после постановки «Короля Лира», где мне досталась роль Эдмунда. Я бы и сам себя захотел, если бы мог, так получилось у меня слепить эту роль. Это был мой настоящий прорыв, и я какое-то время, просто наслаждался успехом, упивался им, а девицы возле чёрного входа своими воплями, писками и визгом только подливали масло в огонь моего раздутого эго.

– В тебе есть что-то странное, словно ненастоящее.

– По-твоему, я всего лишь избалованный красавчик, как ты выражаешься?

– Нет, не избалованный, а скорее… Не знаю, точно какой-то затюканный. Как будто другим тебе быть легче, потому что неловко быть таким, какой ты есть. Ты не знаешь, что с этим всем тебе делать, – ответила Роза и сделала руками размашистый жест, обозначающий всего меня.

– Я точно знаю, что мне с этим делать. Не умничай.

– Значит, я права.

Примерно за полчаса, хотя может времени прошло и больше, мы выпили почти всю бутылку. Я уселся на стул с ногами и догрызал уже десятую по счету яблочную дольку, запивая остатками вина.

– Ну вот, надеюсь, теперь ты сыт, – произнесла раскрасневшаяся Роза и потянулась за моей пустой тарелкой.

– Ещё как, – смеясь, ответил я и решил, что пора пускать в ход тяжёлую артиллерию своего очарования.

Я попытался изобразить самый дерзкий и откровенный взгляд, но она совсем не смотрела на меня, занимаясь уборкой стола. Роза подхватила поднос, на который взгромоздила тарелки, бокалы и пустую бутылку вина.

– Давай-ка я тебе лучше помогу.

Я перехватил из её рук поднос с посудой и подошёл к двери. Она открыла её и пропустила меня вперёд. Мы прошли по узкому коридору и повернули влево. Кухонька была маленькой, но с большим окном и подоконником. Недалеко от окна стоял табурет, на котором был таз с горячей водой. Когда она его успела приготовить, я так и не смог понять, но принял это как само собой разумеющееся. Я поставил поднос на стол, а сам уселся на подоконник. Роза не удосужилась включить свет, хотя он был и не нужен, так как в окно светила огромных размеров луна.

Она откинула волосы и взяла первый бокал. В эту минуту в ней не было ничего особенного или необычного, что могло бы привлечь внимание, которое срабатывает, как внутренний щелчок, для игры в воображение.

– Так кто ты по профессии? – поинтересовалась она, чтобы утомительное мытьё посуды было не таким скучным.

– Я – актёр.

– Ах, так вот для чего тебе такая внешность? – она посмотрела на меня, чуть поморщившись, словно я не служил в театре, а бомжевался на помойке.

– Какая странная реакция на слово «актёр»?

– Мой бывший – художник. Богема. До того добогемничал, что не понял, как стал голубым.

Она прыснула в сторону и мотнула головой, расставляя на разложенном полотенце пару сверкающих бокалов.

– И такое бывает, – согласился я. – Но я не из их числа.

– Охотно верю. Но разве у тебя не было случаев, когда к тебе подобные приставали?

– Бывало, особенно, когда совсем молодой был. Послал подальше, вот и решение проблемы.

– А режиссёры из «этих» не клеились?

– Нет, как-то проносило, хотя приходилось и с такими работать.

Эта тема была мне неприятна. Я не скажу, что отношусь к людям с подобными склонностями плохо, но близко с такими стараюсь не сходиться и в друзьях их не держу. И причина этому, действительно, внешность. Ну, вот падкие они на смазливые лица, а если в придачу их «жертву» и телом Бог наградил, то – туши свет.

– Значит, ты, можно сказать, везунчик, – пропела Роза и поставила последнюю тарелку на полку.

– Давай сменим тему, – взмолился я.

– О чём говорить будем?

– Давай о детях. Вот у меня детей нет.

– Тогда о чём с тобой разговаривать, если их у тебя нет? Вот у меня есть.

– Дочь?

– Сын.

– Здорово.

– Он на отдыхе, в лагере.

– Сколько же ему лет?

– Восемь.

– Это от, прости, богемного папеньки?

– И не дай Бог, он узнает про шалости отца.

Роза стала вдруг серьёзной и чуть грустной. Длилось это мгновение, но и его хватило, чтобы почувствовать все переживания и тревоги не просто женщины, а матери. Как же прекрасны они в этом состоянии, как трогательны.

Мы замолчали и посмотрели друг на друга. Лунный свет стал проникать сквозь тонкую штору окна и лёг мягким лучом на щёку Розы.

Я протянул к ней руки и провёл по её щекам пальцами. Роза стояла не шелохнувшись, смотрела мне прямо в глаза, но откровенного призыва, что обжигающим вихрем врывается в сознание мужчины, отключая от реальности и рассудительности, я не почувствовал. Не было никаких ударов изнутри, кричащих о приближающихся удовольствиях, я не почувствовал даже малой дрожи, волнения или трепета, соответствующего обстоятельству. Нет, я наслаждался. Наслаждался красотой, что светилась в лунных лучах, обдавая светом, рождённым разрушающей волной призрачной тайны, скрывающейся в глазах, самого что ни на есть шоколадного цвета. Безмолвие и бездействие слишком затянулись и развернули нас обоих на финишную прямую возле самого старта.

– Пошли спать, – спокойно сказала Роза и попыталась улыбнуться. – Я постелю тебе в комнате мамы.

– Я не хочу в комнате мамы, – запротестовал я, и потянулся руками к её лицу, пытаясь вновь втянуть её в игру, которая так неудачно началась.

– Глупо всё это. Пошли, – выдохнула она.

– Ты не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь?

– Смешно, – она взяла мою руку в свою и потянула из кухни.

Я легонько дёрнул её к себе, и мы вновь оказались лицом к лицу.

– Ты ведь хочешь, чтобы это произошло? Я знаю.

– Ты даже не можешь подобрать подходящее слово к процессу, а называешь его «это».

– Всё, хватит.

Я подхватил её на руки и понёс в комнату, где был плед шоколадного цвета, и пахло земляникой.

III

– Ты невероятно красива, – прошептал я, когда уложил её на диван.

Роза полулежала, облокотившись на подушки и приподняв голову, будто боялась лечь на спину. Карие глаза словно светились изнутри благодаря отблескам луны; возможно, подступающие слёзы давали такой эффект.

– Я могу сказать, что ты был бы самым красивым мужчиной в моей жизни.

– Так скажи, – не унимался я, пытаясь стащить с себя футболку.

Устроившись между ног Розы, я следил за каждым её движением, за учащающимся дыханием, за тем, как стала выше подниматься её грудь при каждом вздохе. Справившись, наконец, с футболкой, я упёрся ладонями в подушку, и это помогло мне уложить Розу на постель.

– Нужно ли это? Ты меня ещё не знаешь, а я знаю о тебе почти всё… и жду.

Роза проговорила это тихо, почти шёпотом, но даже если бы она кричала сейчас, я бы ничего не понял. Я остановился и, прищурившись, попытался выражением своего лица дать ей понять, что произнесённое ею я считаю либо бредом, либо глупостью.

– О чём это ты?

Я хотел сказать ещё что-то, но перевёл взгляд на окно. Омерзительный лунный свет заполнил всю комнату, и казалось, что вот-вот он поглотит её полностью, вместе с нами. Да разве бывает луна такой огромной и яркой? Возможно ли почувствовать прикосновение недействительности, раздражающее своим беспокойным беззвучием?.. Могут ли голоса звучать иначе там, где царит этот свет? А жесты, движения и слова могут зависеть от очередной подступающей волны беспощадного сияния небесного диска?

Только на мгновение мне показалось всё странным и нелогичным, но мысль эта не успела застрять в голове… Не знаю, как объяснить, но именно понимание того, что всё происходящее вокруг странно и нелогично, и было трезвой и разумной мыслью. Непонятное поведение Розы, этот невнятный, будто ненастоящий дом, эта дикая луна – всё это словно ослепило разум на миг, но я постарался сам для себя найти объяснение этому, успокоиться, а успокоившись, придать всему обычность простой ситуации. Роза продолжала на меня смотреть, и я почувствовал её руку на своей спине. Она провела пальцем вдоль позвоночника и остановилась, положив ладонь на мою ягодицу. Её распущенные волосы так красиво разметались по подушке, что я не мог оторвать взгляда от них. Медленно склонившись над ней, я приблизился к её губам.

– Прости, но я ничего не понял, и понимать не собираюсь.

В поцелуе было всё: лунный свет, громкое и частое дыхание, вкус земляники. Её ноги обвились вокруг моей поясницы. Мне даже показалось, что я слышал звуки музыки, похожие на плач скрипки.

– Значит, ты не желаешь меня «довести до ума»? Сойдёт и так? – пробурчала Роза, еле оторвавшись от моих губ.

– Господи, я ничего не понимаю! – выкрикнул я, пытаясь справиться с джинсами. – Помолчи и помоги мне!

– А если я не знаю, что мне делать с тобой…

Я застыл и удивлённо взглянул на неё. Она не улыбалась, она была вполне серьёзна для человека, который только что выпалил сущую чепуху, да ещё и в постели.

– У тебя ребёнок и, вообще-то, муж был, – буркнул я.

– Про них я всё знаю, я не знаю ничего, что касается тебя.

– Да Господи, Боже мой! – у меня не нашлось больше слов, и я, приподняв её за бедро, попытался тут же втянуть в интересное дело. Мне порядком надоели эти витиеватые намёки. Я ничего не желал понимать… Я видел перед собой красивую женщину, я хотел её, и этого было достаточно, чтобы, как она выразилась, разобраться, что со мной делать.

– Умоляю, не торопись, ещё есть время всё тебе понять, – прошептала Роза и прикоснулась губами к моей шее.

Я выдохнул и плюхнулся на подушку, уставившись в потолок. Она развернулась ко мне и провела рукою по животу. Её пальцы были такими мягкими и нежными, что во мне в тот же миг, всё опять взыграло, и я уже укоризненно взглянул на неё.

– «Иль дайте есть, иль ешьте сами», – пробурчал я, цитируя Лопе де Вега.

Роза улыбнулась и вдруг вскочила с дивана, протянув мне руку. Я совсем сдулся, уже почти не сомневаясь, что сейчас ничего не произойдёт. И вообще ничего не будет, пока эта странная девица окончательно не промоет мне мозги. Зачем ей это нужно, в какую игру она решила сыграть, я не понимал, но решил пойти у неё на поводу. В конце концов, на дворе ночь, и деваться мне всё равно некуда.

– Ты предлагаешь что-то другое?

Роза кивнула. Я нехотя поднялся на ноги, натянул футболку, застегнул ширинку джинсов и поправил свои взъерошенные волосы.

– Пойдем, прогуляемся.

– И где тут у вас гулять ночью можно?

– Можно пойти на пруд, – уже спокойно и даже как-то равнодушно, произнесла Роза.

Я кивнул, и мы вышли из комнаты в коридор – такой же странный, как его хозяйка, напичканный тайнами и фантасмагориями. Хотелось скорее покинуть дом и оказаться на улице. Мы вышли на крыльцо, залитое серебряным светом до самых окон.

– Направо, – произнесла Роза, предугадав мой вопрос.

– Я себе кажусь дураком. Верней, каким-то нелепым, – с усмешкой в голосе, произнёс я и сам удивился такому своему признанию, да ещё перед женщиной.

Под ногами кипела целая жизнь: комары, мошки, мотыльки. Пролетели две стрекозы и исчезли в тени старых деревьев.

– Отчего?

– Я планировал тебя заполучить в эту ночь, но, по-моему, всем тут рулишь ты.

– Нет. Я надеюсь, что рулить будешь как раз ты, – спокойно ответила она, и я заметил на её лице улыбку.

– Так позволь мне это делать, и ты ни разу не пожалеешь об этом.

– Подожди чуть-чуть, и ты поймёшь, что я имела в виду.

– У тебя с головой всё в порядке?! – не выдержал я. – Что вообще тут происходит, и какого лешего ты устроила эту игру?

– Мне главное, чтобы ты дошёл до конца.

– Похоже, я связался с сумасшедшей, – буркнул я и сделал шаг в сторону. Откуда я знаю, что в голове у этой чокнутой.

На это Роза улыбнулась и согласно кивнула. Не понял, она, что, согласилась, что не вполне вменяемая? С ума сойти! Хорошее начало ночи…

Я перестал что-либо понимать, но раздражение моё вдруг само собой исчезло, когда моему взгляду предстала чудесная, почти сказочная картина; небольшой пруд, окружённый густой изумрудной, словно мультяшной растительностью, а в воде, в штрихах лёгкой ряби отражалась ненавистная луна.

Всё сверкало великолепием тайны. Ночь, что началась так странно и волнительно, продолжилась здесь, возле пруда. Он не походил на заросшие тиной пригородные водоёмы, возле которых любят останавливаться пожиратели шашлыков и почитатели хмельных плясок в обнимку с бутылкой горячительного напитка. Он покорял красотой и волшебством, соблазняя звуками шалой, рассеивающей над водой жемчужно-серебряный блеск, странной ночи.

Я протянул руку Розе, и мы подошли к самой кромке воды, в которой отражались искорками небесные точки-звёзды. Она подмяла длинную юбку под колени и присела прямо на траву. Когда она успела переодеться, я тоже не заметил и даже не придал этому значения. Я присел рядом, упершись локтями в колени. Возле моего уха пролетела большая стрекоза и тут же оказалась над водой, распугав всю мошкару.

– Какая красота! Это невероятно, – медленно проговорил я, уставившись на почти неподвижную гладь воды, лишь время от времени подёргивавшейся от дуновений теплого лёгкого ветерка.

– Вон, жёлтые высокие цветы на той стороне видишь? – Роза указала рукой на противоположный берег, где утопали в лунном океане жёлтые цветы.

– Вижу.

– Это вербейник. Я его посадила, чтобы было красиво.

– Странно, я как будто про это слышал… Как такое может быть? – проговорил я скорее для себя. – А почему именно жёлтые цветы? Говорят, этот цвет приносит несчастье.

– Их видно даже ночью. И вообще, это глупости.

Роза придвинулась ко мне и положила голову мне на плечо.

– А ты часто здесь бываешь? Купаешься?

– Часто, – тихо ответила Роза. – Купаюсь.

Что-то потревожило зеркальную поверхность пруда. Отражение луны, что ещё мгновение назад было точной копией небесной, смазалось.

– Что это? – спросил я, чуть вытянув шею, словно это помогло бы мне рассмотреть то, что испортило картинную прелесть момента.

– Это, наверное, русалка, – спокойно ответила Роза и снова улыбнулась.

Я перевёл взгляд на Розу и оторопел. Она стала какой-то другой, совсем другой, при этом совершенно внешне не изменившись. Перемена оказалась такой быстрой и невероятной, что мне почудилось, будто сменились не только декорации этого странного дня, но и сама хозяйка этой крохотной и восхитительной вселенной. Именно в этот миг, мне захотелось обладать ею так сильно, что даже в паху стало неловко.

– Я пойду купаться, – прошептала Роза. Она поднялась, подошла к воде и спокойно вошла в неё по самую макушку.

Я следил за ней, и моё сердце начало биться сильнее и сильнее. Волнующий момент и даже какой-то фантастический! Со мной такое происходило впервые. Я хотел что-то сказать ей, но горло словно стиснула невидимая рука, и я не мог издать ни звука. Зато отчётливо послышалось слово, которое донеслось до меня из-за густой растительности позади.

«Милый…»

Я развернулся, но никого не увидел. Выдохнув, я перевёл взгляд на воду. Серебро луны, что ещё недавно сводило меня с ума, раздражало, бесило, вдруг показалось даже приятным, и я даже не понял почему…

Из воды показалась Роза. Она взмахнула руками, и яркие блёстки брызг долетели до меня, благословляя на сумасшествие.

Выходя на берег, она принялась расплёскивать вокруг себя драгоценную зелень пруда, сверкающую изумрудным отблеском. Она была обнажена. Как только из воды показались её плечи, грудь, бёдра, я растерялся и отвернулся, прикрыв от волнения глаза.

– А что это с тобой? – проговорила томно Роза и тут же опять рассмеялась.

– Где твоя одежда?

– А у меня была одежда? – смешливо произнесла Роза. Она обошла вокруг меня, водя пальцами по моему возбуждённому телу. Её загорелая кожа вдруг стала бледной. А карие глаза оказались небесного цвета.

– Твои глаза… – только и смог произнести я.

– Что с ними? Что? – продолжала она разговор, смеясь.

– Они стали… Голубыми.

– Так бывает, – успокоившись, произнесла она и взяла мою руку в свою. – Ты думаешь, что знаешь всё, а оказывается, что тебе неведомо даже очевидное. Всё оказывается иначе, всё не так, как тебе кажется.

«Милый…» вновь донеслось до меня, и я на секунду отвернулся от Розы в ту сторону, откуда мне послышался голос.

– Ты слышала?

– Что?

– Кто-то кого-то зовёт.

– Может быть… А я зову тебя.

Она потянула меня за руку, и я оказался по колено в воде.

– Что ты делаешь? Куда ты меня тащишь?

– Я сейчас познакомлю тебя с русалкой.

Почему-то её ответ мне не показался ни глупым, ни странным, словно в этом пруду, как само собой разумеющееся, должна обитать хотя бы одна русалка.

– Не хочу, – спокойно ответил я и развернул её к себе лицом. – Помолчи и послушай меня, пожалуйста.

– Хорошо.

Роза высвободила свою руку из моей, резко опустилась в воду и оказалась позади меня. Она обняла меня за плечи и прижалась, словно я был её единственным спасением, единственной страстью.

– Ты слушаешь?

– Говори, – прошептала она.

– Тебе не кажется, что ночь длится слишком долго? Должен быть рассвет? Где он?

– Он будет, когда ты этого пожелаешь…

– Это как? Что за ерунда происходит?

– Наслаждайся…

Она снова сделала полукруг и встала передо мной. Её губы коснулись моей груди. Я едва не задохнулся от восторга, потому что её спокойные движения и её прикосновения я чувствовал, как электрический разряд. Скорее всего, это потому, что на мне уже не было футболки, но я отлично помнил, что не снимал её.

– Ты кто? Что тут происходит? – еле выдавил я из себя, разглядывая обнажённую Розу.

– Я твоя Роза. Ты меня разве не узнаёшь?

«Милый…»

Я опять развернулся на голос, но как только повернулся обратно, замер, как парализованный. Роза стояла передо мной в одежде, с сухими волосами, а на меня смотрели глаза шоколадного цвета.

«Я рехнулся», – пронеслось у меня в голове.

Всё, что случилось со мной за эти часы, было, мягко говоря, не свойственно нашему обычному миру, но это не пугало меня. Я понимал, что происходит что-то странное и мне неподвластное, поэтому и решил отдаться ходу невнятных пока событий и принимать всё, что будет происходить дальше.

IV

– Почему так темно? – я прошёл в знакомый дом вслед за Розой.

Она сделала несколько шагов по коридору и подошла к двери, которая притаилась слева в глухой тени. Я не заметил её, когда заходил сюда первый раз. Держась за руки, мы встали возле входа в комнату.

– Здесь нам будет уютнее.

Роза толкнула дверь, и мы прошли в мрачное пространство, освещённое только парой свечей, стоящих в канделябре на столе.

– Кто зажёг эти свечи?

Я перестал удивляться происходящему, но подозрительность моя никуда не исчезла. Даже скорее наоборот.

– Они горели всё время, пока мы были на пруду. Брось, не думай об этом, – Роза отпустила мою руку и подошла к платяному шкафу. Раскрыв чуть скрипучую дверь настежь, она принялась доставать вешалки с нарядами и подбирать для себя что-нибудь подходящее. Я присел в кресло, что стояло возле двери. Я не смотрел на Розу, которая увлечённо перебирала яркие, но бестолковые и не очень стильные платья. Моё внимание опять привлекли свечи, что спокойно горели на столе. Их пламя не колыхалось, словно в комнату не проникал ни один, самый слабый сквознячок.

– Роза, но если они горят здесь почти час, ведь мы примерно столько времени были на пруду, почему они не прогорели хотя бы наполовину?

Я перевёл взгляд на Розу. Та застыла возле шкафа с прижатым к груди чёрным платьем, сшитым из тончайшего газа.

– Тебе нравится? – поинтересовалась Роза и покружилась, приложив платье к груди.

– Нет, – ответил я и подошёл к ней вплотную. – Почему эти свечи не прогорели? Кто ты, чёрт тебя подери?

Я схватил её за плечи и так сильно сжал пальцами, что она пискнула от боли.

– Не знаю. Я пока ничего не знаю, потому что ты сам пока ничего не помнишь и не знаешь.

– Хватит, слышишь, хватит, – прошипел я так громко, что огоньки на фитилях свеч наконец-то подпрыгнули и затрепетали.

– Это правда. Почему ты меня боишься? Разве тебе плохо здесь, со мной?

Она выпустила платье из рук, и оно медленно упало к её ногам. Я почувствовал, как запульсировала венка на моём виске.

– Что происходит? – уже спокойнее переспросил я.

– Ты не переживай, всё будет правильно.

– Почему не наступает рассвет? Кто ты?

Я опять взял её за плечи и увидел, что её глаза вновь стали голубыми.

– Лунный свет…

Я не дал ей договорить, взял за руку и потащил из комнаты, остановившись возле двери, за которой мы несколько часов назад ужинами и пили вино. Я замер, пытаясь понять, что вдруг насторожило меня. Сообразив, я усмехнулся и ткнул в деревянную дверь пальцем.

– Где?

– Что?

– Где нарисованная собака? Или волк, чёрт его знает?

– Какой волк? – Роза ласково провела по моей руке и попыталась прижаться к плечу, но я презрительно фыркнул и отклонился сторону.

– Здесь был рисунок – то ли волк, то ли собака. Где он?

Я ударил со всей одури по двери, она распахнулась и показала чрево совершенно пустой комнаты, залитой лунным светом.

– Тебе плохо. Тебе надо отдохнуть.

Я её уже не слушал. Пройдя в пустую комнату, я принялся обходить её вдоль и поперёк, заходя в углы, проводя руками по белым стенам, поднимая глаза к потолку. Комната была пуста. Роза медленно подошла ко мне и провела рукою по плечу. Она устремила на меня тоскливый взгляд, полный печали и жалости. Мне стало жалко и её и себя. Я подошёл к углу и, скатившись вдоль стены, уселся на пол, обхватив голову руками.

– Ты мне объяснишь? – почти взмолился я, и еле справившись со своими обессиленными подобным ходом событий чувствами, поднял на неё взгляд.

– Потом, всё потом, – ласково проговорила Роза и провела по моей щеке тёплыми пальцами. От её прикосновения дышать стало легче, тяжесть в груди вскоре исчезла, и я попытался улыбнуться.

Мы помогли друг другу подняться и, не отрывая взглядов, оба почувствовали необычное приятное содрогание в телах.

– Я не хочу знать кто ты, я хочу поцеловать тебя. Можно?

Она кивнула, и я положил на её талию свою ладонь, под которой не почувствовал ткани. Передо мной стояла обнажённая, голубоглазая девушка с очень длинными светлыми волосами. Но это была Роза. Я знал это точно.

– Если ты меня поцелуешь, тебе будет труднее уходить. А ведь тебе придётся уйти.

– Но я не хочу уходить. Я хочу встретить с тобой рассвет, закутаться в тот паршивый шоколадный плед и сидеть возле окна. Только ты и я. Мы ведь можем так сделать? Ты же всё вернёшь, как было во время ужина?

– Прости, я не могу. Это не в моей власти.

Я обессилено поднял глаза вверх, пытаясь справиться с подступающим лунным светом, который просто резал по глазам.

– Нет, сделай это. Ну, или тогда мы поедем ко мне. Ты будешь жить со мной, у меня. И твой сын тоже…

Я вдруг испугался, что не смогу удержать её, тогда я стану сам себе противен. Мои руки тут же обвили её талию, и пальцы замкнулись в замок за её спиной.

Комната стала медленно погружаться в серый, блестящий пыльный мрак. За окном всё так же продолжала светить луна, но теперь она снова ослепляла и раздражала. Где-то вдалеке послышался то ли плач, то ли нервный смех. Я отчётливо его расслышал и понял, что это женщина. Развернувшись к окну, я на миг отвлёкся от Розы и хотел посмотреть, кто там плачет, но она остановила меня. Роза стояла подле меня, еле дыша. Боковым зрением, я увидел, что она разглядывает мои губы и подбородок. Как только я это понял, она положила свою ладонь на мою щеку и прижалась губами к моим губам, совершенно пересохшим от волнения.

– Там, кажется, нужна помощь, – сказал я, когда смог оторваться от неё.

– Не надо, пусть плачет. Иногда это помогает лучше всяких слов, и человек очищается от любой скверны.

– Но так нельзя, надо помочь…

– Пусть плачет…

Всё происходящее, всё непонятное до недавнего времени, теперь казалось мне совершенно правильным и нестрашным, просто чуть запутанным. Я точно знал, что мне предстоит увидеть и понять то, что ещё несколько часов назад никак не касалось моей души, моих переживаний, моего существования.

– Я не могу сейчас пойти с тобой к тебе, – произнесла Роза и прижалась ещё сильнее своим обнажённым прекрасным телом ко мне.

– Хорошо, пусть! – выдохнул я. – Но я всё равно придумаю, как нам быть вместе. Ведь ты не зря встретилась мне там, на дороге.

– Пойдем, я покажу тебе кое-что, и ты всё обязательно поймёшь. Ты всё узнаешь. Всё вспомнишь.

Я опять услышал сквозь слова Розы плач, но уже не рвался на помощь. Я желал следовать только за ней.

V

– Идём! – Роза улыбнулась и подмигнула. – Сейчас ты всё поймёшь. Ты всё вспомнишь.

Она взяла меня за руку. Её обнажённое тело сверкало, словно было покрыто серебряными искорками, а голубые глаза пылали искренне и бесхитростно.

Белая, залитая лунным светом комната начала меня тяготить. Мне хотелось немедленно покинуть эту неестественную глухую пустоту, словно она выдавливала меня, гнала прочь. Я последовал за Розой, уже ничего не спрашивая, лишь повинуясь своего прекрасному проводнику.

Мы вышли за дверь в знакомый коридор, но и он изменился; появилась ещё одна дверь, которой не было, так как эта стена до этого момента была уличной. Роза ступала тихо, так, что ни одна половица ни разу не скрипнула; она подвела меня к той самой двери, которая согласно здравому смыслу должна была вывести нас на улицу. Дверь была выкрашена в ядовитый синий цвет. На двери красовался огромный плакат с надписью кричаще красными буквами: «Модели платья и белья для индивидуального пошива». Чуть ниже шрифтом помельче уточнялось: «Госбельё 1929». Всю эту рекламу украшали три миленькие на вид особы, одетые по советской моде двадцатых годов. Роза толкнула дверь, и мы, вопреки логике и законам физики очутились в странном прокуренном помещении с большим столом и двумя шкафами, из, казалось, необъятного нутра которых торчали рулоны тканей различных расцветок и фактур. Напротив окна стояли два манекена, разодетых в самые дорогие и красивые ткани, которые были прибраны булавками и украшены длинными бусами. На головах манекенов были водружены модные по тем временам шляпки-колокол, отделанные брошами и перьями. Всё это показалось мне до боли знакомым, хотя я прекрасно понимал, что это невозможно. Невозможно хотя бы потому, что меня в те годы не было на свете. Оставалось лишь догадываться, откуда я помню этот запах, эти потёртые шкафы, эти ткани в рулонах. Вся эта великолепная нелепица на какое-то время отвлекла меня от Розы. Я продолжал рассматривать шкафы, стулья, что стояли возле массивного стола, разбросанные на нём модные журналы, мелки, пепельницу, и булавочницу с фермуаром, что лежала возле кипы каких-то бумаг и документов.

– Ну, – прошептала Роза, – как тебе?

Она подошла ко мне сзади и, положив одну руку на плечо, второй провела по моим волосам.

– Я всё это помню, – так же тихо ответил я, собираясь с мыслями. – Как такое может быть?

Я развернулся к Розе и смог только сглотнуть. Передо мной стояла жгучая брюнетка с короткой стрижкой, в модном платье с заниженной линией талии и в туфлях с ремешками. Между пальцами левой руки она держала длинный мундштук с папиросой. Игриво приподняв бровь, Роза по-хозяйски отправилась прогуливаться вдоль шкафов с тканями. Конечно, ведь я точно знал, что это было её ателье.

– Ну, теперь вспомнил, кто я такая? – спросила она, блуждая затуманенным взглядом по стенам. – Ты не мог меня забыть.

– Но… как я могу тебя помнить, – начал, было, я и осёкся.

Из марева, что покрывало моё то ли прошлое воплощение, то ли полупьяное видение, вырвалось на свободу воспоминание, ловко обходя сети и ловушки недозволенного.

– Здесь, помнишь? – Роза потушила папиросу и подошла ко мне так близко, что я успел заметить, как её глаза снова поменялись и стали серыми, с очень длинными и пушистыми ресницами.

Не воображение моё рисовало эту чувственность, распускающуюся и манящую, а моя душа, познавшая состояние остроты и восхищения. И не обманчива была картина, представшая передо мной. Страсть искусно подала себя, свивая из подобных явлений, замысловатый эскиз своего движения вне времени и пространства.

Я замотал головою. Рука сама собой поднялась ко рту, и я прикрыл ладонью губы. Сердце опять заколотилось быстро-быстро, не давая ровно дышать.

– Не может быть, – едва произнёс я. – Ты?

– Я, не сомневайся.

Поверить в то, что это происходит со мной, я не мог. Как трудно поверить в то, что луна до сих пор не сменилась солнцем, но это было так, и за окном до сих пор царило сверкающее серебро хозяйки ночи.

– Прости меня, – проговорил я и сам ещё точно не понял, за что попросил у неё прощения.

– Главное, что ты вспомнил меня.

– Ты больше не исчезнешь?

– Нет. Но нам всё равно придётся расстаться.

– Почему? Разве я не нашёл тебя?

– А ты здесь не за тем, чтобы найти меня.

Я крепко прижал её к себе, и самому стало страшно, оттого, что мог ей сделать больно.

– Зачем тогда?

– Ты всё поймёшь.

Она сама прижалась ко мне и приникла к губам, впившись в следующую секунду в них зубками. Поцелуй поразил нас обоих, как гром небесный. Мы не могли сделать друг от друга и шага; нам одновременно стало до одури страшно. Роза попыталась чуть отстраниться от меня, но я крепко держал её за руку.

– Нет, не делай этого, – громко, почти приказывая, произнёс я. – Только не сейчас.

– Не бойся, это ещё не всё.

«Милый… Родной…»

Откуда этот голос? Кто и кого может звать, если кроме нас с Розой нет никого вокруг, а возможно и во всей Вселенной.

– Ты слышала? Здесь есть кто-то ещё?

– Нет. Это тебя. Тебя зовут, и ты скоро уйдёшь.

– Мне нужна только ты. Ты же это знаешь.

Её губы просто сводили меня с ума, длинная шея, на которой была повязана чёрная тонкая ленточка, была создана для моих поцелуев. Кто меня звал и зачем – я не думал об этом. Мне был безразличен этот зов.

– Нет, не торопись, – произнесла Роза и остановила меня, когда я наклонился к ней, желая сорвать поцелуй. – Это ещё не всё. Это не вся я. Это лишь начало. И это уже не я. Я – там…

Роза улыбнулась и, словно по её приказу, комната-ателье для респектабельных особ и жён партийных работников, стала чуть меняться. Манекены, ещё недавно разодетые по моде, чуть сдвинулись вглубь, и на их место, словно неоткуда выскользнуло перекрытие, на котором аккуратно были развешаны плакаты, агитирующие следовать здоровому образу жизни, о женщинах на заводах и плакат о первомайском шествии. Рядом висел прейскурант об услугах ателье. Чуть в стороне оказался один манекен, одетый в полосатую рубаху, юбку по колено с повязанной синей косынкой на голове. Рулоны роскошных европейских тканей сменили простые ситцевые и шерстяные.

– А я и забыл, какой пронырой ты была, – пошутил я, пытаясь точно вспомнить момент, откуда я это знал. Ничего не получилось, и мне стало хуже оттого, что мои попытки приблизить разгадку, работают вхолостую.

Комната начала сереть, вещи терять свои очертания и контуры, цвета блекнуть. Она стала символом, осмысленным мной, стала совершившимся фактом, но не дающим ничего сверх этого. Здесь стало невыносимо душно. Я, пройдя через поток воспоминаний, наслаждался запечатлённой картиной пережитого, но был раздражён бессмысленным бездействием, тягостным пустым созерцанием. Не в состоянии противопоставить два предела этого состояния друг другу, я сливал их в чашу своих ощущений: мутных, неясных, случайных и незнакомых до этого мига.

Я любил её. Я любил её здесь, в этой комнате, в этом ателье. Любил без всяких оговорок, пояснений, причин, без долгих блудливых размышлений о вечном абсолютном испытании души, любил – изумляясь.

Роза заметила, как изменилось выражение моего лица. Она приблизилась ко мне и я, наконец, смог оторваться от своих дум.

– Значит, я умер? – спросил я.

– Почему ты так решил?

Роза взяла мою руку и положила ладонь на свою щёку.

– В этом много смерти?

– Я не знаю, – выдохнул я и прикрыл глаза, – рассвета нет, луна всё ещё не исчезла, а в этом доме всё странно и нелогично. И ты… тоже. Я ничего не понимаю.

– Понимать? Это? Зачем? – Роза повела глазами и попыталась заглянуть в мои глаза. – Ты просто чувствуй.

– Я всё-таки умер, – повторил я.

Роза улыбнулась и чуть отвернула голову в сторону.

– Если бы ты знал, сколько сейчас живых мертвецов ходит по грешной земле, ты бы понял, что жив, как никогда. Здесь ты истинно творишь себя, творишь свою жизнь. И, например, мою.

– А-а, – протянул я, усмехнувшись, – я понял. Ты – демон. Ты испытываешь меня. Я умер, и тебе нужно понять, куда отправить мою душу.

– Это было бы слишком, – спокойно ответила Роза.

– Значит, это ещё не всё? – поинтересовался я и обвёл взглядом мутную комнату с размытыми предметами и мебелью.

– Нет, не всё.

– Будет очередное воспоминание, если уж ты сказала, что здесь не вся ты?

На моих глазах всё стало исчезать, стираться, таять, оставляя блестящий след в виде замысловатых разводов.

– Да, будет воспоминание, – тихо ответила Роза и подвела меня к распахнутому окну, до странности большому и совершенно непохожему на то окошко, которое было в ателье.

Когда мы подошли ближе я не смог скрыть своего восторга и удивления. Я увидел роскошный сад, с зелёными дорожками, кустами самшита, лавандой, нарциссами и множеством других растений и цветов, высаженных вдоль дорожек и на клумбах. Ничего подобного я не видел никогда. Красота английского сада не только радовала глаз, но услаждала обоняние тонкими ароматами цветов. Я не мог оторвать взгляда от этой красоты. Когда же я смог немного прийти в себя, я посмотрел на Розу.

Передо мной стояла юная девушка, лет семнадцати, в простом суконном платье оливкового цвета. Волосы были завиты и уложены, но без всякой вычурности. В руках она держала соломенную шляпку, украшенную небольшим цветком синего цвета.

– И всё равно это ты, – отреагировал я на это преображение. Во мне с новой силой вспыхнул огонь воображения, а непостижимое влекло и затягивало убедительной продуманностью деталей.

Я огляделся. Комната, что ещё недавно была советским ателье, превратилась в кабинет; такие устраивают зажиточные английские эсквайры в своих добротных загородных домах.

– Мы можем прогуляться по саду, – предложил я юной Розе и протянул ей руку.

– А если я и вправду демон? – вдруг, развернувшись ко мне, спросила она.

– Ну, значит, так мне и надо.

Я подошёл к роскошной дубовой двери и распахнул её перед Розой.

– Значит, ты идёшь за мной? – переспросила Роза, остановившись на пороге.

– Пойду, кем бы ты ни была.

Роза мило, как это делали все воспитанные девицы, улыбнулась и опустила взгляд в пол. Я чуть склонился и, вновь предложив ей свою руку, помог выйти.

VI

16 апреля 2012 года.

Я поправил волосы, расстегнул куртку, так как в подъезде было очень душно, и позвонил в дверь. Через несколько секунд послышались шаги.

– Кто?

Голос принадлежал молодой женщине. Странно… Хотя это могла быть, например, его дочь или даже внучка.

– Простите, а здесь живёт Андрей Валерьевич Бурков?

Щёлкнуло подряд несколько замков, и дверь приоткрылась.

– А вы, по какому поводу?

Передо мной стояла миловидная девушка с веснушками на носу, небольшими карими глазами и чуть оттопыренными ушками.

– Я могу увидеть Андрея Валерьевича? – повторил я вопрос.

– А он полгода назад умер.

– Как умер? Отчего?

– Сердечный приступ.

– Простите, а вы ему кто? Это не праздный вопрос, это важно, – тут же уточнил я.

– Я ему соседка.

– Соседка?

– Он мне квартиру после смерти оставил, так как близких родственников у него не было, если вы по поводу квартиры, конечно. Я продавать её не собираюсь, и сдавать тоже.

– Простите, уверен, что мой вопрос вам покажется странным, но не осталось ли после него каких-нибудь черновиков?

– Дядя Андрей всё хранил в компе. А вы из союза писателей, как я понимаю?

– Да, – соврал я.

– Что вы старика не похоронили? Забыли про своего.

– Квартира досталась вам, простите, как вас?.. – поинтересовался я.

– Наташа.

– Так вот, Наташа, так как квартира досталась вам, вы и должны были заниматься его похоронами. Это – первое. А второе – мы не знали, что он умер. И если бы вы потрудились позвонить в союз писателей, то я думаю, проблем с материальной помощью у вас не было бы, а собственно и с похоронами.

– Так вам нужны его рукописи? И всё?

– Нам нужен был он сам, но уж если есть такая возможность, то предоставьте нам, пожалуйста, компьютер Андрея Валерьевича.

– Выкупайте, если он вам так нужен.

Девушка достала из спортивных брюк жвачку и, без промедления, отправила её в рот.

– Давайте я скачаю, всё, что там есть, а компьютер останется у вас. Я заплачу.

– Как хотите.

Наташа сделала пару шагов назад, пропуская меня в квартиру. Слава Богу, она не попросила у меня удостоверение, а то дело бы закончилось плохо.

Через полчаса я вышел на улицу, держа в руке две заветные флэшки. Возможно, здесь и нет ничего особенного, а может быть, мне повезёт, и я наткнусь на черновики про Елизавету Ивановну, которая так просила меня напомнить ему о ней. Если бы можно было хотя бы предположить, что происходит с этими несчастными, когда про них забываешь. Я теперь знаю. Большинство же писателей даже допустить такое не смогут, потому что свято верят только в живую силу своего профессионального слова, но не в оживляющую власть подлинных чувств.

Мне хотелось поскорее добраться до дома, чтобы приступить к детальному просмотру его набросков, чтобы узнать, о чём шла речь, про что он творил. Телефонный звонок застал меня за рулём в пробке.

– Костя, я приготовила тебе курочку. Перед спектаклем обязательно поешь.

– Ты хочешь, чтобы на сцене мне стало дурно?

– Ну, так не ешь много.

– Ладно, спасибо.

– Целую. Я сегодня на дежурстве, так что не скучай.

Она повесила трубку.

Как объяснить своей бывшей, что у нас ничего не может быть? Как дать ей понять, что она не моя женщина, а я не её мужчина? У меня и без её страстишек дел по горло. Эти дурацкие игры меня уже достали: то чулки, то красные губы и кружевная маска, то клетчатая юбчонка, что еле прикрывает ягодицы, то всякие штучки из секс-шопа. Это, конечно, было забавно и заводило, но через пару месяцев порядком поднадоело. Похоже, нормального языка и вежливого обращения она не понимает, придётся действовать жёстче и круче. Мне есть чем заняться, и Кристина в мои планы на ближайшее время никак не вписывается. Она хорошая, добрая, милая, но не моя. Я старался найти подходящие слова, чтобы в ней взыграло хоть какое-нибудь недовольство или раздражительность, в отношении моей персоны, но без последствий для нас двоих, но и здесь было мимо.

За этими думами, я не заметил, как свернул не в тот переулок. Сбавив скорость, я стал осматривать окрестности и дома, что были похожи, как близнецы. Детская площадка так же была похожа на нашу, что стоит во дворе как раз напротив моих окон. Впрочем, она походила и на площадку в соседнем дворе, в общем, как ещё сотни площадок в нашем городе.

– Парень, – обратился я к мальчишке, лет одиннадцати-двенадцати, – какая это улица?

– Гагарина. А вы что, заблудились?

– Вроде того.

– Понятно, сочувствую, – ответил он и продолжил возиться с девочкой, примерно его же возраста. Она сидела на качелях, смотрела в одну точку и не двигалась. Потом улыбнулась и рассмеялась.

Эта странная парочка детей привлекла моё внимание. Если мальчик был вполне себе обычным живым и рассудительным ребёнком, то девочка, хоть и была очень мила для своего нежного возраста, вела себя весьма странно. Я увидел, как она улыбнулась ему ещё раз, что-то сказала и он, аккуратно стащив её с качелей, повёл к дому. Они, взявшись за руки, подошли к подъезду и ненадолго замешкались. Парень пытался достать ключ от домофона, а девочка встала, как раз против двери. Я даже не понял, как это произошло, но заметил, что малышка сделала странное, невозможное движение телом, словно взлетела. Только через пару мгновений я сообразил, что кто-то, выходя из подъезда, ударил её железной ручкой в лоб. Мальчик закричал и подбежал к девочке. Округа всполошилась, к ним подбежали люди, что проходили мимо, соседи, а заодно и я.

– Где здесь ближайшая больница? – громко спросил я. – Я на машине.

– Да здесь, недалеко, – прокудахтала полная женщина с сумками.

– Я знаю, – закричал мальчишка, – поехали!

Я подхватил девчушку на руки и сам не заметил, как оказался возле машины. Аккуратно уложив её на заднем сиденье, я усадил парня впереди, чтобы показывал дорогу.

– Она тебе кто, пацан? – попытался я разговорить его и успокоить. Он не плакал, но заметно нервничал.

– Сестрёнка.

– Как тебя зовут?

– Женя.

– Ты хороший брат, – только и нашёлся я, что сказать.

– Вот тут налево поверните, ага, а потом чуть прямо.

Парень, похоже, знал эти окрестности совсем не плохо, не то, что я, хотя живу здесь семь лет. Мне же всё некогда было узнать этот огромный город. Переехал я по приглашению театра. Театру нужен был актёр, а мне новая работа, так как в своём родном городе либо роли были из разряда «дурдом», либо приглашённые режиссёры превращали классику в тот же «дурдом», либо брались за постановки новомодных авторов, по мне так совершенно невменяемых. И хоть говорят, что актёр может, хочет и должен играть всё, я никогда не был с этим согласен; профессия подневольная, зависимая, но если ты человек с убеждениями и своими взглядами, с такой подачей очень трудно согласиться. Не могу участвовать в том, за что потом самому перед собой будет стыдно.

Минут через семь мы оказались возле большого крыльца детской поликлиники. Я выскочил из машины и побежал в регистратуру, где объяснил кое-как молоденькой регистраторше, в чём дело. Она позвонила куда-то и через полминуты возле меня оказались две женщины и мужчина с носилками.

– Где ребёнок? – спросила одна из них.

– Пойдёмте.

Я побежал к машине, а врачи еле успевали за мной. Женя уже открыл дверь и подтянул ноги своей сестрёнки чуть ближе.

– Отойди, мальчик, – спокойно попросила та, у которой на голове был рыжий ком волос, собранный блестящей заколкой.

– Вера Дмитриевна, звоните в травматологию, вызывайте машину. Гематома-то какая, – быстро протараторила вторая.

Мужчина молча взял малышку на руки, положил на носилки и кивнул мне, мол, давай, помогай.

Я быстро закрыл машину, и мы потащили девочку в поликлинику, где понятно, никакой особой помощи ей не предоставят, пока не приедут врачи из травматологии и не заберут ребёнка к себе. Женя бежал за мной, не отставая ни на шаг.

– Она выживет? – на бегу интересовался он у врачей, но те только отмахивались и просили немедленно позвонить матери, когда узнали, что я ей не отец, а тот, кто просто их подбросил до поликлиники.

– Как её зовут? – спросила Вера Дмитриевна у Жени.

– Алина, – выдавил он из себя и, наконец, заплакал.

– Не реви, всё будет хорошо, – попыталась успокоить его Вера Дмитриевна.

– У неё эпилепсия и она, как это… в развитии отстаёт, – утирая слёзы, проговорил Женя.

– Ничего, справимся, – подбадривала она его.

Они завернули в какой-то коридор, и мы оказались возле двери хирурга.

Вторая докторша, чьё имя осталось для меня неизвестным, распахнула дверь и прошла внутрь. Мы с носилками проследовали за ней.

– Павел Сергеевич, вот эта девочка, – почти певуче произнесла она и выставила нас с Женей за дверь.

Мы уселись на стулья, возле кабинета и устало выдохнули.

– Есть телефон, звони матери, – напомнил я наказ врача.

– Дома оставил, но номер помню.

– Держи.

Я вытащил свой телефон, и Женя быстро набрал нужные цифры. Пара гудков и даже я, так как сидел очень близко, расслышал в трубке женский голос.

– Да?

– Мама, это я. Мама, случилась плохое. Алине досталось по голове дверью. Мама, я не виноват.

– Где вы?

– Мама, Алину скоро в травму увезут, тебе лучше туда.

– Где вы находитесь? Вы на скорой?

– Нет, нас дяденька подкинул к нашей поликлинике.

– Ждите, я скоро.

– Спасибо, – пробурчал Женя, передавая мне трубку.

Ни крика, ни оскорблений, ни какой-либо выволочки за то, что не усмотрел за сестрой, не было. Женщина разговаривала с сыном, кажется, взвешивая каждое слово.

Я взглянул на Женю и кожей почувствовал его страх. Он смотрел в одну точку, сжав губы. Глаза его уже высохли от слёз, но веки слегка подёргивались. Мне и самому стало страшно. А если девочка умрёт? От одной мысли меня замутило и я, отведя взгляд в сторону, постарался незаметно сглотнуть и тихо выдохнуть из своей груди подступающую тревогу.

– Не переживай, – попробовал я заговорить с ним, – здесь наверняка хорошие врачи.

– А если они ничего не смогут сделать с ней?

– Всё будет хорошо.

– Этого мало…

Маленький мальчик произнёс эту фразу так, что весь мир рухнул передо мной. В этом была невероятная сила, поток разрушающий привычность скользящей жизни в обычных своих проявлениях. Мне стало не по себе от его величины, от его масштаба. Я показался себе недалёким, незрелым и почти уничтоженным. Да, и такое бывает.

– Женя, – произнесла, непонятно откуда взявшаяся Вера Дмитриевна, – за Алиной приехали. Ты маме позвонил?

–Да, она скоро приедет.

– Ждать нельзя. Машина уже здесь. Так что звони снова и пусть она едет во вторую детскую хирургию. Она найдёт. Там Алине сделают операцию.

– Да.

Мы с Женей проводили взглядами двух врачей с носилками, которые вбежали в кабинет, потом сделали тоже самое, когда они несли Алину в скорую. В этот момент мне показалось, что и я, и Женя видим друг друга, словно изнутри и чувствуем то, что чувствует каждый из нас. Рассеяность приобрела энергию, а впечатлительность – силу телесную. Мы оба вскочили и побежали следом. Договорившись с врачами, мы поехали за ними, чтобы не заблудиться. За это время Женя успел перезвонить матери и объяснил ей, куда надо приехать.

VII

Оставив парня дожидаться мать, я помчался в театр. Через час начнётся спектакль, а я всё ещё стою в пробке. Нервы мои были на пределе, но я больше переживал за Алину и Женю. Хорошо, что номер их матери остался у меня в телефоне, и я смогу перезвонить, чтобы узнать, как у девочки прошла операция. Минут через десять, пробка начала медленно рассасываться и я, наконец, вырулил на нужный проспект. Ещё через десять минут я уже подъезжал к нашей стоянке.

Я взмыленный влетел в служебный вход и, буркнув «здраси» нашей вахтёрше, проскочил через несколько ступенек вверх до второго этажа, мгновенно оказался рядом с гримеркой. Остановившись, я отдышался и зашёл, прекрасно зная, что увижу Андрея Андреевича при гриме и со стопкой коньяка в руке.

– Ты где шляешься? – поинтересовался он, и поставил любимый напиток на столик.

– Здрасьте, – ответил я ему приветствием и сразу залетел за ширму, где меня дожидался мой костюм. – Так получилось.

– Виктор Иванович сегодня не в духе, – пояснил мой сосед по гримёрке.

Это значило только одно: его молодая жена опять дала повод нашему главрежу для ревности. Никогда не понимал этих старичков, которые женятся на молоденьких, а потом изводят себя сомнениями и подозрениями. Ну, ведь была замечательная жена, с которой прожили двадцать семь лет и вдруг, какой-то тумблер в мозгу, которого трогать нельзя, срабатывает и они пускаются во все тяжкие, как подростки и ещё искренне считают, что это вот и пришла к ним настоящая любовь. Конечно, каждый сходит с ума по своему, но зерно здравомыслия должно остаться, и именно оно, когда про него вовремя вспоминают, сохраняет семьи от разрухи.

– И кто на этот раз? – поинтересовался я, ради поддержания разговора.

– Ты.

Я развернулся к Андрею Андреевичу, держа в руках штаны, и пытаясь понять, шутка это или всё слишком серьёзно. Я посмотрел на его хитрую физиономию с приподнятыми бровями и полуулыбкой, и тут же получил исчерпывающую информацию. Похоже, надо мной пройдёт гроза.

– Что эта дура на этот раз устроила?

Я нервно натягивал штаны и тихонько матерился.

– Она скачала к себе в телефон фотографии с твоей последней фотосессии, где ты в одних плавках.

– Я в этих плавках на плакатах и в журналах по всей стране.

– Но старичку обидно, – произнёс тоскливо Андрей Андреевич и, наконец, выпил свой коньяк.

– А я-то тут причём? – пробурчал я, повысив голос, словно хотел огрызнуться на невидимую Любочку, жену главрежа.

– Она дама с аппетитом и любит, что посвежее.

– Так на кой чёрт за семидесятилетнего выходила?

– Ну, этот семидесятилетний обеспечивает ей сладкую жизнь. А такой как ты, что может предложить?

– Ей, точно ничего…

Я кое-как напялил костюм, причесался, подвёл глаза и приклеил тоненькие усы.

– Держись, – посоветовал Андрей Адреевич и опрокинул ещё одну стопку коньяку. – Достанет он тебя сегодня вечером, а его Любочка – ночью.

И меня не удивило его предупреждение. Всем известно, что Любочка – дама, ведущая ночной развесёлый образ жизни.

После спектакля и длинной занудной воспитательной речи главрежа, я поехал домой и, бухнулся спать, в чём был. Похоже, я отделался лёгким испугом и главреж, понимая всю абсурдность ситуации, оставил меня в покое. Невозможно предъявить претензию в наставлении рогов к тому, чьё тело на постерах, на экранах и в магазинах, в качестве рекламы нижнего мужского белья, то есть плавок, висит почти в каждом бутике не только нашего города, но и всей нашей необъятной родины. Я не раз пожалел, что согласился на эту авантюру, но поделать уже ничего нельзя, надо только ждать, когда всё позабудется, а это произойдёт куда быстрее, чем можно предположить.

Я был в полудреме, и мои воспоминания вернулись туда, где мне было невероятно хорошо, где я был сильнее себя и ярче, чем сейчас. Там было всё настоящее и правдивое. Я понимал, что пока я не найду Розу, эти ощущения, эти чувственные порывы не оставят меня. Да я и не желал этого. Это было самое лучшее, что могло произойти со мной. Самое настоящее.

Приподнявшись на локте, я взял телефон и посмотрел сколько времени. Было около половины одиннадцатого. За окном гудел ветер, и были слышны одинокие вопли пьяного соседа с первого этажа. Он, похоже, опять сочинял музыку, которую, как он убеждал меня, видел – именно видел, а не слышал, – записать не мог, отчего и напивался каждый раз.

Я позвал Хрена, но он не откликнулся. Значит, опять отправился в своё кошачье путешествие. Я всегда переживал, когда он уходил, тем более в такую погоду. Взглянув на телефон ещё раз, я увидел, что бывшая моя, звонила пять раз.

Незнакомый номер был номером матери Алины и Жени. Я порывался нажать на него, но понимал, что женщина могла уже лечь спать или быть занята, или того хуже – быть всё ещё в больнице. И как только я подумал об этом, мой телефон сам зазвонил знакомой пиликалкой и высветился именно этот номер. Меня словно холодной водой облили, хотя внутри всё горело и мне показалось, что я был сварен заживо.

– Да, – тихо ответил я, стараясь говорить спокойно. – Я слушаю.

– Простите, надеюсь, я не поздно? Я мама Жени… – начала женщина, но я её тут же остановил.

– Я знаю, кто вы. Нет, не поздно, я сам хотел позвонить и узнать, как Алина.

– С ней всё будет хорошо. Операция прошла удачно и она легко её перенесла, – голос на мгновение стих. – Я бы хотела поблагодарить вас за помощь. Женя очень просил вам позвонить, но времени не было, а сейчас я еду домой из больницы и поэтому время для благодарности нашлось. Надо было дождаться утра, но…

– Простите, как вас зовут?

– Ирина.

– Я понимаю, Ирина, что вы очень устали и, наверное, это будет неуместно, но, может быть, вы согласитесь выпить со мной кофе?

– Странно, я хотела предложить то же самое вам.

– Тогда это непременно нужно сделать.

Мне стало почему-то очень хорошо, словно я собирался встретиться с родным человеком после долгой разлуки.

– Простите, я даже не знаю, как вас зовут, – Ирина чуть смутилась, и это почувствовалось в её интонации.

– Константин, – представился я.

– Костя, вы не могли бы приехать ко мне? У меня замечательный кофе и много-много всяких сладостей, – она на миг замолчала, и мне показалось, что она пропала совсем.

– Ирина, вы здесь?

– Да, – тихо ответила она. – Я вообще-то сразу не приглашаю мужчин к себе, надеюсь, вы это понимаете.

– Конечно.

– Я не могу оставить сына одного. Уже поздно, да и в школу ему с утра.

– Ирина, я знаю дом, где вы живёте, но не знаю квартиры.

– Квартира сто сорок восемь.

– Я постараюсь приехать быстро.

– Буду ждать.

Я вскочил, как ненормальный. Мне безумно захотелось увидеть её, познакомиться с ней, узнать, как они живут. Может быть, Женя ещё не спал и я бы мог пообщаться с ним.

Я бросился к шкафу, чтобы переодеться. Через пять минут переодеваний, перед зеркалом предстал вполне приличный человек, если не считать чуть помятой щеки, которую я отлежал, пока дремал. Схватив ключи, права и кошелёк я выпрыгнул из квартиры и быстро спустился по лестнице вниз, так как жил на втором этаже.

26 июня 2010 года

Мы неслись на лошадях по огромному, залитому лунным светом полю. Неслись куда-то от бессмысленного дома, в котором мне стало душно, тягостно, почти смертельно отвратительно.

На свободу, верхом! Так стремительно и бешено я пытался скрыться от преследующих меня назойливых корявых измышлений о какой-то виноватости, грешности, неправильности. Я пытался сбросить с плеч этих шепчущих и нервирующих меня клеветников силой встречного дикого ветра, от которого стоял свист в ушах, но это помогало мало. Совсем не помогало.

Почему они преследуют меня? Рядом была та, которую я вспомнил, которую любил и люблю. Я готов на всё ради неё. Она улыбалась мне, смеялась, протягивала руку на скаку. Я же горел желанием повиниться, правда, непонятно откуда оно взялось. И ничем это распроклятое чувство не извести. Не виноват я, греха не помню, и если был таковой, то она должна помочь мне объяснить его. Помочь понять, что происходит и стать моим спасением.

Я улыбался ей, придерживая чёрную, неизвестно откуда взявшуюся шляпу на голове, но нервозность и иногда опускающиеся уголки губ говорили сами за себя и выдавали моё настроение. Я посмотрел вперёд и увидел вдалеке небольшой дом, с крышей, выкрашенной в нежно-голубой цвет. Если бы сейчас был день и светило солнце, то эту странную крышу поглотил бы небосвод, так её оттенок совпадал с чистой лазурью ясного неба.

– Смотри, дом! – прокричал я и указал рукою вдаль.

– Вижу, – прокричала в ответ Роза, но сама была спокойна и нетороплива. – Тпруу.

Я остановил свою лошадь чуть поодаль. Развернувшись, я бросил на Розу, как мне показалось, многозначительный вопросительный взгляд.

– Почему ты остановилась? Разве ты не хочешь познакомиться с теми, кто там обитает?

– Надо вернуться.

– Я не хочу. Мне там плохо… А этот дом… Он такой красивый. Там наверняка живут замечательные люди.

– Они стали странными, когда получили покой.

– Покой?

– Только его они и заслужили.

– Мне это всё чертовски надоело, Роза! – нервно произнёс я, пытаясь справиться с раздражительностью. – Я заслужил немного свободы здесь, если уж я не могу вернуться туда, откуда ты меня вытащила.

– Ты же знаешь, зачем ты здесь.

– Ничего я не знаю! Мне с чего-то стало паршиво, хочется просить у тебя прощения, а за что и сам не знаю. Что я тебе сделал?

– Не переживай, ты всё поймёшь. У нас ещё есть время.

– Нет у нас времени! Скажи ты мне всё прямо, и тогда всё закончится!

– Не закончится.

– Моя вина перед тобой такая тяжкая, что я обязан искупить её? Чем? Смертью?

– Оставим смерть, хотя она творит чудеса и меняет людей радикально.

– Вот как? А если я найду здесь другой дом и захочу остаться жить?

– Это решать не тебе.

Роза изящно спрыгнула с седла, подошла к своей лошади и ласково погладила морду этой красавицы.

– Значит, я всё-таки умер, – произнёс я в отчаянии, и мне показалось, что глаза мои заволокло слезами, что было из ряда вон выходящим.

– Это просто мания какая-то. Что ты всё о смерти, да о смерти? Надо просто вернуться.

Я тоже спрыгнул на землю и подошёл ближе к Розе.

– Не знаю, правильный ли я задаю вопрос, но… Ты меня любила? Ты дала мне почувствовать себя, дала мне – мои чувства, а твоей боли я так и не узнал. А её наверняка предостаточно, если я, сам того не понимая, хочу просить у тебя прощения? Я ведь за этим здесь? Объясни.

– Жила такая странная дама, она не меняла гардероб несколько лет. Шкаф её был полупустой; ей было почему-то очень жалко денег на новые наряды. А потом, вдруг что-то на неё нашло, и она принялась наряжаться и скупать вещи разных фасонов и стилей, дорогие и не очень. И у неё их стало так много, что места в стареньком шкафу совсем не осталось. Когда она попыталась впихнуть в него очередную порцию нарядов, он взял и развалился. И шкафа нет, и одежда валялась в совершенном беспорядке. Ей бы шкаф новый купить, но она уже не могла остановиться и продолжала скупать одежду. Теперь ей было жалко денег уже на шкаф.

– Мои желания не одежда. Неужели я не имею права знать, что со мной происходит?

– Права? – произнесла Роза, и мне показалось, что она улыбнулась.

– Если мы любили друг друга, и наши чувства были подлинными, не проходящими для наших душ, значит, это наказание любовью?

– Хорошо. Ты понял, что речь идёт о душе.

Я огляделся, поднял глаза к сверкающей холодной луне и выдохнул, словно пытался скинуть с себя невидимую тяжесть.

– Я, наверное, глуп. Я не понимаю и никогда не понимал женщин. Я не представляю, что вам нужно.

– Не забивай старый шкаф, купи новый, он тебе скоро пригодится, – Роза протянула мне руку. – Ладно, идём, я тебя познакомлю с обитателями этого вечного дома.

Мы направились в сторону голубой крыши, взявшись за руки. Лошади куда-то исчезли. Лёгкий ветерок играл подолом розиного платья и трепал невысокую густую траву.

Мы быстро дошли до песчаной дорожки, ведущей к веранде. Там за столом сидел мужчина лет сорока. Он что-то начинал писать пером, но тут же комкал бумагу и откидывал в сторону. Проделав это раза три, он брал стоящую рядом с ним фарфоровую чашку, делал глоток и снова брал чистый лист. Чуть поодаль на тахте сидела женщина и что-то вышивала. Она была красива и молода. Её тёмные волосы были собраны в небольшой аккуратный пучок, но мне он показался нелепым и неуместным, портящим её красоту.

Они не смотрели друг на друга. Женщина поворачивала голову в сторону мужчины, только когда он откидывал очередной испорченный лист.

– Приветствую вас, – Роза махнула рукою и склонилась к моему уху. – Здесь не спрашивают имён. Если они пожелают, то как-нибудь себя назовут.

– Имя не имеет значения?

– Здесь – нет. Ведь и у тебя их может быть множество.

Женщина отложила вышивку и подошла к ступеням крыльца. Мужчина нехотя отвлёкся от работы, но тоже встал из-за стола и подошёл к нам.

– Рада видеть тебя… вас… – произнесла с запинкой женщина и приподняла брови, отчего на её лбу чётко обозначились несколько глубоких морщин.

– Дороти, – вдруг выпалила Роза.

– Николай, – представился мне мужчина и протянул руку для приветствия. – А это моя жемчужина.

– Роман, – ответил я и почувствовал странное подступающее волнение.

– Он не помнит имени, которое у него было, когда он узнал Дороти. Он вообще ничего не может вспомнить, – пояснила им Роза, игриво приподнимая плечи.

– Жаль, – тихо произнёс Николай и пригласил нас к столу.

– Отчего же? – поинтересовался я, разглядывая веранду и не примечая в ней ничего особенного. Только лунный свет проникал здесь во все уголки, куда мог пробиться. Он серебрил всё, что попадалось ему на пути: части ступенек, ножки стола, столб, поддерживающий голубую крышу веранды и даже каштановые волосы той, кого Николай назвал «жемчужиной».

– Вы бы могли мне помочь.

Николай поставил перед нами белые блюдца и чашки.

– Это вряд ли. Я и сам нуждаюсь в помощи, – простодушно ответил я и увидел в глазах Николая огонёк.

– Тогда говорите, говорите. Спрашивайте.

Женщины присели рядом и замолчали, поглядывая на нас исподлобья.

–Вы здесь из-за любви? Это наказание? – выпалил я и осёкся.

– Невозможно наказать тем, что даёт смысл. Наказание само по себе бессмысленно. Им ничего и никогда нельзя добиться.

– Тогда за что вам это всё? Вы как-то безрадостны и глаза выдают вашу тоску.

Жемчужина провела языком по пересохшим губам и чуть отвернула голову.

– Теперь я и сам не знаю. Вернее, не помню всех тонкостей.

– А любовь?

– Это дело не простое. Ты каждый раз создаёшь её заново, и она сливается в тебе и твоей избраннице истинным светом. Торжество? Нет, увы. Надо всё начинать сначала. Но здесь я лишён даже этого.

Женщины переглянулись, и мне показалось, что их взгляды были тоскливыми, даже скорбными, а возможно, виноватыми.

– И давно вы здесь? – поинтересовался я, когда мы с Николаем спустились с веранды, чтобы пройтись вдвоём по песчаной дорожке, которая вела за дом, к вишнёвому саду, что был окружён невысоким покосившимся заборчиком.

– Здесь со временем туговато. Возможно, очень давно, а может, и нет.

– Это ужасно, – выпалил я и опять пожалел о своей несдержанности.

– Нет, Роман, это не так ужасно. Тяготит здесь совсем другое.

Николай тихо усмехнулся, прокашлялся и предложил мне присесть на скамью возле заборчика.

Повернув, я заметил и разглядел красивые цветные стёкла в окнах дома. Это были настоящие витражи с восхитительным подбором красок, но через такие стёкла вряд ли проникнет много солнечного света.

Луна по-прежнему продолжала неистово светить и слепить глаза. Это стало сильно раздражать меня. Я прищурился, отвернулся и смачно выругался, чем повеселил нового знакомого.

– А вам не надоела луна? – тихо спросил я Николая и снял шляпу, положив её рядом с собой на скамью.

– Это луна для вас, Роман, – спокойно ответит Николай.

– А солнце? Здесь бывает солнце?

Я глубоко вздохнул и провёл по волосам, привычным для меня движением руки. Что-то совсем странное стало происходить со мной, потому что под своей рукой я почувствовал не модельную стрижку, а длинные волосы, которые легко пропускались между пальцев.

– Не удивляйтесь, здесь такое бывает, – улыбнулся Николай. Он чуть развернулся к деревьям, протянул руку и сорвал несколько вишенок. – Угощайтесь. Больше нигде и никогда вы не попробуйте такого. Уверяю вас.

– Даже не сомневаюсь, – ответил я и нехотя положил в рот одну ягоду. – Так здесь есть солнце? Или вы так и живёте при свете этой сумасшедшей луны?

– Это ведь тоже свет, – как-то равнодушно ответил он. – Но солнце здесь, конечно, есть. Я люблю встречать рассвет.

– Со своей жемчужиной?

Николай посмотрел на меня тоскливо и обречённо, но опять попытался улыбнуться.

– Нет. Мы давно уже не встречаем рассвет вместе. Я пытаюсь писать при свете луны, когда она рядом со мной сидит на тахте и вышивает, но у меня давно уже пропал этот дар. Я не написал и строчки.

– Но вы ведь можете вернуться?

– Это невозможно. Я сделал, что должен был сделать, за это получил покой, любимую и этот дом.

– И вы счастливы?

– Покой, это не совсем счастье, друг мой.

– Но… Как же тогда быть?

– Не спешить с желаниями, – он на секунду смолк и прикрыл глаза. – Эта луна светит для вас. Вы же это помните?

– Но что это значит?

– Это значит, что вам нужно вспомнить её.

– Я вспомнил её.

– Тогда я вам не завидую и завидую одновременно. У вас есть возможность всё понять правильно.

– Что это значит? – повторил я, проговаривая каждую букву.

– Может быть, вам нужно не только вспомнить, а сделать ещё что-то. Поклясться, например.

Переведя взгляд на луну, я почувствовал какую-то неловкость в области сердца, словно мне что-то мешало дышать, будто рёбра мои стали уже и ближе друг к другу и не давали сделать вдох.

– Её я вспомнил, но клятвы… Я не понимаю. Мне кажется, я сделал всё, что должен был сделать.

– Если бы было всё так, как вы сказали, вас бы здесь не было. Вас бы отпустили, – так же спокойно ответил Николай.

– Куда? – выпалил я и опять замолчал, понимая всю нелепицу вопроса. – Ну да, конечно.

– Вы слишком стремительны и пусты сейчас. Как и я, когда попал сюда. Вы уж простите, – Николай, сидевший до этого момента спокойно и прямо, развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. Он молчал, словно пытался донести до меня самую простую и откровенную вещь силой молчания и взгляда.

– Я так понимаю, что если задержусь здесь, то не смогу вернуться?

– Ах, как бы я хотел оказаться на вашем месте, друг мой, – сказал Николай, не обратив никакого внимания на мой вопрос.

Николай тяжело вздохнул, и мне почудилось, что он, сомкнув сильно веки, попытался так справиться с подступающими слезами.

– Но этот дом и этот сад вы делите с любимой. Разве это не счастье? Вы не написали ни строчки, но… о чём? Раз вы здесь, значит, вы выполнили всё, что зависело от вас.

– Вы правы, Роман, – он спокойно взял одну ягоду, положил себе в рот, а остальные выбросил. – И это раздражает, при том, что нам был обещан покой. Но его нет. Не верьте ни чему, – почему-то прошептал он и кивнул в знак подтверждения своих слов.

– Вы бессмертны и несчастны?

– Кто бы мог подумать, что отречься от своего дара надо вовремя, иначе вечный дом поглотит тебя и будет медленно уничтожать, но никогда не уничтожит до конца, потому что это будет длиться вечно.

– Я догадываюсь, кто вы, – выпалил я.

Понять, кто сидит рядом со мной, было совсем не трудно. Трудно, практически невозможно осознать правдивость происходящего.

– Это очень даже возможно.

– Но ради такой любви, как у вас, люди готовы отдать душу.

– А что вся эта любовь без души? Что тогда любит? Что страдает? И что наслаждается?

Николай чуть улыбнулся уголками губ, обратившись взглядом за горизонт, что был обозначен сверкающей тонкой нитью.

– Почему я хочу просить у неё прощения? Почему я чувствую вину перед ней? Я вспомнил ее, но… сколько же ещё таких воспоминаний будет, кем она ещё предстанет? Странная девица с датой моего рождения, какая-то швея, англичанка, а потом что? Древний Рим? Осада Ля Рошели? Открытие Америки?

– Раз вы вспомнили её, значит вспомните, почему она сейчас Дороти и почему вы хотите просить прощения. Я уверяю вас, не это должно насторожить. Поверьте мне. – Николай чуть перевёл дух и продолжил. – Те, кого мы любим, намного ближе к нам, чем мы думаем. Даже если тех, кого раскидывает случай слишком далеко друг от друга, или один попадает в небытие, или ещё не родился, они всё равно будут вместе, так или иначе, потому что это предначертано.

– Вы хотите сказать, что я всё-таки её найду? Что наши души предназначены друг другу.

– Боюсь, вы чуть-чуть не правильно поняли. Не предназначены, вы обречены друг на друга. А это пострашнее любого наказания, которое всё равно длится не дольше вечности.

Горькая усмешка тронула его губы.

– А она сама не может объяснить мне всё? Она имеет на это право? Сколько ещё блуждать мне здесь без ответов?

– Терзания души… – Николай почти незаметно кивнул головой. – Поверьте, друг мой, наша сила такова, что и без неё можно быть с нею. Это я знаю точно.

– А вы до сих пор любите свою жемчужину? Для вас другие женщины существуют?

Вопрос был, как мне показалось сначала бессмысленным и нелепым, но отрицая в душе невозможность иного ответа, кроме того, который ожидаешь услышать, происходит всё с точностью до наоборот.

– Не буду лукавить, Роман, мне бы хотелось познать другую, но это невозможно. Хотя, зачем это нужно, я и сам не знаю. Я любил и люблю только её, но сказать, что в этом покое с ней я обрёл беззвучность моих давно истлевших желаний – тоже не могу. Они не отступают, они держат, они огрызаются и постоянно напоминают о себе. Этот покой – иллюзия.

– Если это не наказание то, что тогда?

– Сделка, – отозвался Николай, поджав губу, но потом, словно сообразив, что сказал не то, что нужно, попытался улыбнуться. – Это любовь. Любовь, про которую все говорят, которую все ждут.

Николай ещё на секунду затих, но словно в довесок к сказанному выше, произнёс: «Правда, она не даёт того, что даёт жизнь, полная одурения. Покой не так сладок».

На какое-то время мы оба замолчали. Я пытался понять услышанное, выстроить подобие логической схемы, зацепиться и вывернуть наизнанку непонятное, невнятное. Николай же сидел спокойно, слегка поглаживая свои руки, как это делают люди, умывая их перед обедом. Он смотрел на угол своего вечного дома, и мне показалось, что если бы он обладал сверхъестественной силой, то поджог бы его без всякого сожаления.

– А если… – начал, было, я, но Николай, положив свою руку на мою, остановил меня.

– Идёмте, нас заждались.

Мы подошли к веранде, где продолжали мирно беседовать две очаровательные особы, одна из которых предназначена мне вечностью и небом. Это и восхищало меня и пугало одновременно, особенно после разговора с Николаем.

– Не только небом, – проговорил Николай, прочитав мои мысли.

– Да, конечно, над нами властвуют две силы, – кивнул я в ответ.

– И обеим мы обязаны подчиняться.

Роза поднялась из-за стола, поблагодарила хозяйку и подошла к ступеням, протянув мне руку.

– Мы замечательно поговорили, – сказала Роза. – Нам пора.

Она бросила взгляд на мои волосы, но ничего не сказала.

Словно что-то в ней изменилось, что-то стало иным для меня вдруг, после этого разговора. Мне бы не хотелось быть тем, кто ведёт себя впечатлительно, словно растроганная дама на сеансе плаксивой мелодрамы, или наоборот, как бессердечный и холодный женоненавистник, но слова Николая заставили меня притормозить и дождаться ещё подсказок, которые непременно должны появиться и прояснить всё, дать читаемые знаки.

Её глаза, губы, простые жесты – всё притягивало, всё воспринималось острее, но в этом не было моей прихоти, вожделения, пустого влечения, здесь действовала та, другая сила сквозь которую в самую душу проникало нечто непостижимое. Здесь действительно всё было иначе. Какое странное, чуть болезненное, но почти ясное желание миновать преграды неуверенности, косности, подозрений, надменности и душевной пустоты.

«Если бы это случилось со мной ещё неделю назад, то меня бы одолела изжога от подобных мыслей», – подумал я и натянул шляпу на голову, отчего мои длинные волосы стали торчать в разные стороны, как солома у огородного чучела. Носить шляпы я не умел, а уж вкупе с длинными волосами, тем более.

Мы кивнули Николаю и его жемчужине и, больше не оборачиваясь, направились обратно.

VIII

Мы отошли от вечного дома с лазоревой крышей уже довольно далеко. Обернувшись, я почти не мог разглядеть его вдалеке. Роза остановилась и, развернувшись ко мне лицом, стала смотреть на меня пристально, чуть вприщур.

– Так, стало быть, ты Дороти? – спросил я её, чтобы просто дать себе время справиться со своим смятением.

Волшебная пыль кружилась и блестела в свете луны, словно это исполняли свой танец малюсенькие шустрые феи, которых, несомненно, здесь должно быть превеликое множество.

– А ты так и не вспомнил её?

– Извини, но тебя я знаю только, как Розу.

– Но ты вспомнил меня, когда я была Катей.

– Катей?

– Швеёй, модисткой из ателье, – пояснила Роза и чуть сжала мои пальцы.

– Так тебя звали Катей, – медленно, словно сопоставляя, сравнивая её внешность и имя, проговорил я. – Почему я не мог вспомнить твоё имя, а всё остальное вспомнил.

– Потому что я для тебя Роза. Ты сам сказал, – пропела она и, отпрыгнув от меня на шаг, закружилась быстро и легко.

– Остановись. Хватит. Умоляю, – почти простонал я и подбежал к ней, чтобы поймать, успокоить её и продолжить тему, которая меня чрезвычайно волновала.

– Ты должен вспомнить, – почти умоляюще проговорила Роза. – Ты был на двадцать пять лет старше меня. Ты любил выпить, покутить и считался одним из самых богатых людей Санкт-Петербурга.

– Подожди, – оторопел я. – Так дело было не в Англии? Но ты же Дороти.

– И что? – Роза вдруг стала серьёзной. – Нет, не в Англии. Я приехала с родной сестрой из Лондона к своей кузине на свадьбу. Женихом был ты, кстати.

– Значит, твоя кузина была настоящей красавицей, – подытожил я.

– Почему ты так решил?

– Она же твоя сестра и если она была похожа на тебя, то значит, ей повезло с внешностью.

– Она была красива, но на меня совсем не похожа.

– И какой же ты была?

– Я была высока ростом, с большой грудью, рыжеватая, с веснушками и довольно мясистым носом. Но влюбился ты в меня.

– Прости, но у меня своё виденье прекрасного.

– У тебя – своё, а у Сергея Ивановича Пермякова – своё.

– Так значит, меня звали Сергей Иванович? И на чём я, то есть он, сделал свой капитал?

– На железе и чае.

– Чае? – я удивился и улыбнулся. – Почему я этого не помню, а ты помнишь всё?

В моём вопросе звенело разочарование, но при этом сквозившее самым настоящим весельем. Я не мог объяснить этого состояния; оно было похоже на лёгкое полоумие и чуть пугало меня.

– Почему? – повторил я.

– Потому что я не желаю больше страдать, – скорбно ответила Роза. – Хватит с меня.

– Страдать? – я удивился такому странному ответу, и улыбка моя тут же растаяла. – О чём ты?

– Ты убивал меня, словно избавлялся, – спокойно ответила она, но для чего-то выше подняла подбородок, и это движение головы походило на укор.

– Это неправда, – замотал я головою.

– Три раза, – продолжила Роза.

– Ты хочешь сказать, что я кровожадный убийца? Значит, я не способен любить?

– Ты запрограммировал свой дух, своё существо, свою реальность на то, чтобы с твоей любимой случалось что-то страшное. Мощь таких фантазий зловеще прекрасна, но красота подобного помешательства почти неуловима. Я этого не понимаю. Никто это не поймёт. А это происходило постоянно. Но всё-таки ты любил. Любил страстно, ненормально, до одури. А я любила тебя, и каждый раз становилась жертвой.

– Почему я не могу этого вспомнить? Возможно, если бы я…

– Два раза ты меня душил. Катю, помнишь? Ты планировал сделать это иначе, выстрелить из своего браунинга. Он всегда был при тебе.

– Но зачем мне это было надо?

– Ты ревновал меня к Пастухову.

– А это ещё кто?

– Ты думал, что он мой любовник.

– Всё, хватит, – я замахал руками и отвернулся.

– Ты просто помнишь только то чувство, что испытывал ко мне. Здесь ты должен вспомнить всё остальное. Ты должен поклясться мне, что этого не повториться. У тебя будет только один шанс сделать всё правильно после твоего возвращения. Всё должно быть иначе. Я думаю… Понимаешь?

– Господи, так как же я сдержу клятву, если ничего не помню.

– А Господь тут не причём. Ты здесь благодаря совсем другому созданию. У меня с ним договор. Срок скоро истечёт, а ты так ничего и не вспомнил.

– Так помоги мне вспомнить, помоги, – проговорил я чуть осипшим голосом.

– Не могу. Это не моя власть.

– Ты для меня Роза, понимаешь? Ни Катя, ни Дороти, ни кто-либо ещё. Ты – Роза.

Всё происходящее походило на сумеречный сон; медленно рушащиеся тёмные готические башни, а из-под их обломков пытается выползти странное израненное существо, совершенно слепое и дикое. Его никто не видит, с виду он жалок, но опасен. Боль лишает его рассудка. И это я знал точно.

– Долюби меня, долюби нас, – прошептала она, не отводя от меня глаз.

– Я с ума сойду, сойду с ума, – повысив голос, ответил я и слегка тряхнул её за плечи.

Она продолжала смотреть на меня так, словно пыталась запомнить каждую мелочь, примеченную на моём лице, словно в нём было что-то иначе, не так как у всех людей. Я отпустил её и медленно провёл рукою по лбу, пытаясь успокоиться, а может быть, именно так я показывал свою неготовность принять всё это.

«Милый…»

Я вновь услышал этот голос, но теперь он мне показался знакомым.

– Нам пора возвращаться.

Роза подошла ко мне и положила руку на плечо. Пока я раздумывал над всем, что только что услышал, не заметил, как Роза опять изменилась. Перед собой я увидел девушку в простом платье. Её волосы были небрежно заплетены в косу, а глаза сверкали, как сапфиры, сквозь которые был направлен яркий свет.

– Нет, хватит, умоляю. Остановись, – почти простонал я и прикрыл лицо руками.

– Прости, это делаю не я. Это договор, – чуть тоньше и певуче, произнесла Роза.

– Как мы здесь оказались?

Я обвёл взглядом место, напоминающее средневековый склеп, но оно почему-то не пугало меня, не ужасало холодом и мрачностью, хоть я и заметил в нишах, рядом со свечами и вазами с цветами, останки человеческих костей. Возле винтовой лестницы так же стояли цветы в огромных вазонах, на каменных стенах висели очень красивые и яркие венки, а посередине склепа, где было возвышение для гробов, красовался стол, возле которого аккуратно в ряд стояли резные стулья, с украшенными вышивкой сиденьями. Стол был сервирован на четыре персоны, и я догадался, что две персоны из четырёх, это я и Роза. На столе стояли диковинные, изысканные блюда, от которых исходил божественный аромат. Я хотя голодным себя не чувствовал, но съел бы в своё удовольствие что-нибудь из этих вкусностей.

– Это ещё один вечный дом, – буркнула Роза и уверенно подошла к столу. Она склонилась над вазой с виноградом, отщипнула одну ягодку и отправила её в рот.

– Неудобно, – будто виновато произнёс я. – Где же хозяева?

– Они скоро будут. Тебе нравится здесь?

– Уютно, но, похоже на склеп.

– Это и есть склеп.

– Час от часу не легче, – мои глаза сами закатились к каменному своду. – Значит, они тоже заслужили свой вечный дом? Это их покой?

– Можно и так сказать. Хотя… Нет. Не знаю.

Я отодвинул стул и устало присел. Обивка была мягкой и почти неощутимой, словно я приземлился на облако.

Я уже начал привыкать ко всем странностям, связанным со временем, пространством и обитателями этого мерцающего похожестью на жизнь места. Я знал, что мне скоро придётся покинуть его, но уйти без Розы было бы самым страшным испытанием. Здесь, за пределами земной жизни, я обрёл и узнал ту, которую даже не искал, потому что не верил в её существование. Я доверял только своей установке о том, что любви просто нет; эта приятность придумана давно-давно и за тысячелетия обросла подобием подлинности, красоты и натуральности, как на дне морском потопленный корабль обрастает моллюсками и ракушками. Я повинен и жду наказания за неверие, я готов за это ответить. Я отвечу за то, что каждый раз губил свою любимую, за то, что был жалок и отвратителен, за все высказанные и невысказанные мною недовольства. Но ведь меня любили. Она меня любила, значит, я могу быть прощён.

В груди стало больно, всё заныло, словно все недуги обрушились на меня разом.

– О чём ты задумался?

Роза подошла ко мне и положила руки на плечи. Мне было и приятно и ужасно больно. Я не мог понять, как продолжает биться моё сердце, если от этого оно должно тут же остановиться.

– Мне будет очень плохо без тебя, когда меня отправят обратно.

– Тебе не место здесь. Ты должен будешь создать меня заново.

– Я боюсь… – прошептал я, чуть выгнул спину, потому что позвоночник безбожно заболел, и мне показалось, что он вот-вот сломается.

– Ты не можешь ничего поделать, – ответила Роза и улыбнулась.

– Уж не желаешь ли ты, моя прелестница, вновь пасть от моей руки? Что ж вы за создания-то такие?

– Вспомни меня. Вспомни Катю, Дороти, Лизавету, Анфису, Татьяну. У меня много имён и все они тебе дороги, хотя ты даже не допускал подобной мысли.

Роза присела на корточки передо мной и раскинула вокруг себя бесконечный подол юбки. Её руки были мягкими и нежными, в глазах сверках синий огонь, мерцающий желтоватым отливом.

– Скажи, просто скажи, ты там есть?

– Если я есть здесь, значит, я есть и там.

– Я ничего не понимаю, – устало произнёс я и вздохнул, взяв её руки в свои, чуть дрожащие ладони. – Я хочу встретиться с тем, с кем ты заключила сделку.

– Если он пожелает, а он, конечно, пожелает, ты непременно встретишься с ним, потому что он сам устроит эту встречу.

Послышались лёгкие шаги на лестнице. В проёме, между стен, показался не очень яркий свет от лампы, и через пару мгновений перед нами предстала прекрасная девушка, в белом, словно подвенечном платье.

– Приветствую вас!

Она смешливо улыбнулась, спустилась к столу, поставила лампу и торжественно присела на стул, неслышно отодвинув его.

Я встал и слегка склонил голову. Роза чуть улыбнулась и встала рядом со мной.

– Мой супруг скоро придет, и мы начнём! – проворковала девушка в белом.

– Простите, – я, смутившись, опустил взгляд и сделал маленький шаг ближе к ней, – я не представился. Роман.

Девушка довольно расплылась в улыбке, сверкая зубками с небольшой щербинкой, поправила несколько прядей незамысловатой причёски и кивнула мне.

– Очень люблю это имя. Оно, бесспорно, очень идёт вам.

– Мою спутницу, я надеюсь, вы знаете?

– Не уверена, что помню её точное имя. Она пропадает надолго и появляется урывками. Да и внешность её часто меняется. И в этом, – она вскинула на меня взгляд, – ваша вина, Роман.

– Как же такое может быть?

Я перевёл взгляд на Розу. Она пожала плечами и многозначительно уставилась на стул, стоящий напротив хозяйки вечного дома. Я сообразил, что нужно предложить присесть своей спутнице. Она сделала это изящно, но не манерно, а юная хозяйка довольно кивнула на это маленькое представление.

– Наверное, вы её не вспомнили, не создали до конца. Она – абрис, намётки, образы, которые атакуют вас. Но я думаю, вы с этим легко справитесь. Здесь бездарей не бывает.

– Не первый раз слышу «создал». Что это значит? Я ведь не скульптор.

– Ну, откуда вы знаете? – она положила маленькие руки на стол. – А вот и мой любимый.

На лестнице вновь послышались шаги, но уже уверенные и твёрдые. Света на стенах я не заметил, значит, он спускался без лампы.

– Я был на охоте, любимая, принёс нам кабанчика.

По голосу можно было предположить, что мужчине лет тридцать пять, не меньше, но всё же нежные нотки и мягкие оттенки говорили о том, что этот голос произносит лишь слова любви; эта любовь, похоже, до сих пор, горит ярко и сможет увлечь за собой даже самых сомневающихся.

– Вот и будешь сам его готовить, – ответила, улыбаясь, юная хозяйка.

Наконец, перед нами предстал молодой человек, совершенно ангельской внешности, с чёткими, но невероятно изящными, для мужчины, чертами лица. Благородство его происхождения было так очевидно, что я не знал, как себя вести, так как никогда не общался с дворянами или принцами крови. На плече молодого человека красовался тот самый убитый кабанчик.

– Милая, у нас гости?

– Да, дорогой мой. Прекрасная пара.

– Моя янтарная госпожа, – он сбросил добычу в угол на солому, – готовить его будешь ты, а я только любоваться тобой.

Молодой мужчина довольно хмыкнул, выдохнул, стянул портупею и перепачканный колет, оставшись в белой рубахе. Он откинул волосы, цвета пшеницы, посмотрел на меня плутовато, усмехнулся и, скрестив руки на груди, поприветствовал нас небольшим кивком.

– Хитро, – рассмеявшись, ответила та, кого он назвал янтарной госпожой. Она рукой подозвала его к себе и протянула ему чашу с ароматной водой для омовения рук.

Я взглянул на них, и мне стало невыносимо тяжело и в то же время хорошо. Они были так пылки, так нежны, что от их движений, полу жестов и взглядов разливалась блаженная река. Я словно оцепенел, следя за этими двумя ангелами, которые сладостно принимали друг от друга знаки внимания; я почувствовал себя зрителем в старинном и давно забытом театре.

Роза так же протянула мне чашу для омовения, и я с удовольствием окунул в прохладную воду руки. Я улыбнулся и взял ткань с плеча Розы, чтобы промокнуть пальцы. Это доставляло такое наслаждение, что я на время забылся.

Голос хозяина привёл меня в чувства.

– Так значит, это вы?

– А мы разве знакомы? – ответил я и попытался придать лицу выражения мягкости и покоя.

– Нет, но о вас говорит вся округа. Он выбрал вас, значит, вы того стоите.

Хозяин, вытирая руки и лицо, присел на стул возле своей избранницы. Когда они оказались рядом, я заметил невероятную похожесть этих двоих. Нежная волна легла между ними, тут же накрыв и нас с Розой. Я попытался оградить себя от её воздействия и опустил взгляд, давая себе возможность справиться с удушающим меня восхищением. Оно словно облизывало меня, как отступающая морская пена прибрежный песок. Я посмотрел на Розу. Она словно поняла меня, поняла, о чём я думаю.

– Да, – спокойно подтвердила она мою догадку, – здесь многие из тех, кто заключал договор. И многие присутствуют не в единственном числе, они словно расщепляются.

–Это как? – я был до неприличия настойчив.

– Ну, если бы ты любил двух, трёх или сразу пять разных женщин, то с каждой из них здесь у тебя бы получилось и ты не переживал из-за то, что кто-то про кого узнает. Ты был бы счастлив с ними со всеми и с каждой по-своему.

– Так это рай?

Мне стало нравиться это место, если оно действительно обладает такими заманчивыми перспективами. Тяжесть, что ещё недавно одолевала меня, куда-то делась, и я почувствовал себя везунчиком и даже избранным.

– Не совсем, – ответил хозяин, словно прочитав мои мысли. – Душа одна, мой друг, стоит ли её крошить, увлекая себя в такое?

Я медленно перевёл взгляд на Розу. Она держала в руке бокал, чуть приблизив его к губам. Волосы её совсем растрепались и на висках закрутились в лёгкие завитушки. Она сидела прямо, невозмутимо и молча наблюдала за нами.

– Хорошо, – выдавил я, – а вы здесь, как оказались? Если вы здесь, значит, вы мертвы?

– Да, – спокойно ответила хозяйка. – Но и это не совсем так. Да, любимый?

– Трудно назвать всё это смертью, раз уж мы разговариваем, сидим за столом, имеем дом, видим солнце, звёзды, луну и любим друг друга, когда этого пожелаем. Разве это похоже на смерть?

– Согласен, не очень похоже, – ответил я, сконфузившись, и взял бокал, наполненный отменным вином. – Как же вы здесь оказались? Надеюсь, это не бестактный вопрос.

– Совсем нет, – хозяин сделал глоток и поставил свой бокал рядом с бокалом янтарной госпожи, и пристально посмотрел на неё. – Она… Она убила себя кинжалом, когда увидела меня мёртвым подле себя. Я же думал, что она умерла, и выпил яд.

– Вот видишь, – обратился я к Розе, – не только я убиваю.

– Мы не убивали друг друга, мы убивались друг без друга, – пояснила хозяйка, но большой разницы в этом я не увидел.

– Мне будто знакома ваша история. Как такое может быть?

– Ну, почему же нет, – хозяин взял с блюда яблоко, маленький ножик и принялся аккуратно очищать его от кожуры. – Нашу историю знают. Истинная любовь, она же вечна.

Я понимающе кивнул, но про себя улыбнулся, подумав, что в будущем, когда придётся держать ответ пред небом, этот рай для влюблённых мне точно не грозит.

Янтарная госпожа и Роза многозначительно переглянулись, и мне показалось, что они обсуждают меня; без слов, без выразительных взглядов и жестов, но прекрасно понимая друг друга. На меня опять навалилась тоска, и я почувствовал себя неуютно.

«Это же тоска зелёная, скука смертная. Что за странное существование? Любовь не может длиться вечно, да и что такое – любовь? Вечная любовь, это бесконечная скука… наверное», – подумал я, но озвучивать свои мысли не стал.

– Нет, нам не скучно, – ответил вдруг хозяин.

– Откуда вы знаете, что я хотел спросить?

– Этот вопрос слетел с ваших губ, просто вы его не произнесли.

Хозяин взглянул на свою госпожу и улыбнулся. Роза же посмотрела на меня с укоризной и положила мне на тарелку кусок пирога, что красовался напротив меня.

– Но вы так юны, – начал я, – и мне показалось…

– Любить её, наслаждаться её дыханием, красотой, юностью, её телом, изяществом, вот ради чего мы здесь. Любить.

– А ваши имена?

– У нас множество имён, потому что история бывает, повторяется.

– Простите, я не понял.

– Поймёте, когда выберетесь отсюда.

– Но я не могу вспомнить. Роза говорит, что я должен вспомнить её, вспомнить, как она погибала от моих рук, её имена, её жизни рядом со мной. Но я не помню.

– Жаль, – разочаровано произнёс хозяин. – Значит, с вашей стороны всё то, что было – было не серьёзно.

– Но я люблю её, я теперь знаю, что люблю её. Она мне нужна.

– Прекрасно. Значит, когда вы покинете эти пределы, вы будете знать, что надо делать.

– Я не хочу покидать её, точно так же, как и вы, свою янтарную госпожу.

– Мы заслужили эту вечность. Заслужите и вы.

– Эта вечность называется покой? – поинтересовался я, припоминая другую пару, из другого вечного дома.

– Нет, мы заслужили вечность в любви. Покой – вот что для нас тоска.

Я опять взглянул на Розу. Мне всё время надо было хотя бы искоса посматривать на неё, чтобы уловить вибрацию настроения, понять происходящее, скорректировать свои слова и действия, избежать банальной глупости с моей стороны, наконец. Мы на мгновение все замолчали, и я опять услышал голос.

«Милый…»

– Похоже, у вас всё меньше и меньше времени. Это вас.

Хозяин утвердительно кивнул и протянул руку к руке янтарной госпожи. Мне же совершенно не хотелось покидать этот приют. Здесь было уютно в этих странных средневековых декорациях, изображающих склеп. Приятно было сидеть за этим столом и беседовать с милыми юными влюблёнными. В общем, как и с парой из дома с голубой крышей. Здесь всё впечатляет своей внезапностью, даже нелепостью, но при этом, парадоксальной убедительностью происходящего. А эти двое влюблённых, что заслужили своей гибелью вечность, просто завораживали и опьяняли красотой и чистотой.

Сколько прошло времени с момента то ли обеда, то ли ужина, неизвестно. Мне совсем не хотелось спать или сходить в уборную, по самым естественным причинам, но и объяснений по отсутствию этих нормальных потребностей человека я искать не собирался. Я твёрдо решил для себя остаться здесь. Я желал быть с Розой. Жить в таком же доме и наслаждаться покоем, единением и вечностью в любви, хотя этой вечности я страшился больше всего. От этой мысли мне стало жарко и приятно, словно по жилам потекла раскалённая лава.

«Надо всего лишь встретиться с тем, с кем Роза заключила договор. Надо уговорить его оставить меня здесь. Он поймёт меня».

– Вы о чём-то задумались? О чём, если не секрет?

Хозяйка вечного дома обратилась ко мне, прервав наше молчание. Я сидел, уставившись в одну точку и только голос янтарной госпожи, вывел меня из этого приятного оцепенения.

– Что? – я встрепенулся и попытался улыбнуться. – Нет, не секрет, конечно. Я думаю, как мне сделать, чтобы остаться здесь. Я готов умереть множество раз, лишь бы не разлучаться с Розой.

Я повернулся к Розе, в желании увидеть её восторг, но, похоже, мои слова не произвели на неё должного впечатления, скорее, наоборот; на лице появилось разочарование и обречённость. Она выдохнула и бросила на хозяина дома тоскливый взгляд, на что он только пожал плечами.

– Если ты захочешь остаться здесь, не закончив того, что начал, тебя не будет ни здесь, ни там, – спокойно произнесла Роза, положив на мою руку свою ладонь.

– Но почему так несправедливо? – возмутился я и осёкся.

– Зачем вы так? – обратилась ко мне янтарная госпожа, пытаясь разрядить обстановку, так как я ни в какую не желал принимать правила этого мира. – Всё справедливо и правильно.

– Нет в этом справедливости никакой, – повысив голос, ответил я. – Я должен был вспомнить её, но я полюбил Розу. Розу. Вот она. И пусть у неё будет множество имён, она для меня навсегда останется только Розой.

– Но вы должны будете уйти, если хотите вернуться сюда. Это закон.

– Я никуда отсюда и шагу не сделаю, пока мне не объяснят, что происходит?

– Успокойтесь, друг мой, – только и успела произнести янтарная госпожа.

Я был на пределе. Мне хотелось перевернуть этот роскошный стол, запустить вазой в кости, подопнуть ни в чём неповинного мёртвого кабанчика, что лежал на соломе. Я был в бешенстве, и, вскочив, словно ужаленный, успел заметить, что Роза встала из-за стола, хозяин дома поднялся следом за Розой, а янтарная госпожа, продолжала сидеть и смотрела на меня разочарованно и с прищуром. Всё это было словно в замедленной съёмке, я смог даже различить в этот миг, что кружево на платье хозяйки имеет розоватый оттенок, а глаза у хозяина светло-карие.

– Нам пора, – услышал я голос Розы.

– Никуда я не пойду, с места не сдвинусь, пока мне…

После этих слов я пошатнулся и в ту же секунду оказался на улице, где продолжала неистово светить дикая луна.

Я огляделся и увидел, что мне навстречу идёт Роза, держа в руках корзинку. Дома-склепа не было видно даже на горизонте, он просто пропал. Я продолжал крутиться на месте, пытаясь сообразить, как я здесь оказался; ведь я даже не почувствовал этого перемещения, словно не я исчез оттуда, а картинка перед моими глазами сменилась на этот странный пейзаж с парой одиноких деревьев.

– Что произошло? – спросил я, когда Роза подошла ко мне.

– Ничего такого. Просто нам пора. Вот, смотри, и обеда не надо готовить, – она протянула корзинку полную яств со стола, за которым мы ещё мгновение назад сидели с юными влюблёнными.

– Нет, – я остановил её, – хватит. Ты обязана объяснить мне кто я, и что я здесь делаю. Мне не вспомнить всё равно ничего без твоей помощи.

Взгляд Розы был совершенно ясным. Глаза скорее детскими, наивными и изумляли своим несопротивлением, она словно впитывала меня, словно я был тот, кто знает о ней всё, ещё не догадываясь о своей власти и любви над этим существом. Как такое могло быть? Я готов удивляться каждую секунду пребывания здесь, готов принять любой приговор, смириться со всякой несправедливостью, но постигнуть этот взгляд, этот предрассветный луч, сверкающий тонким лезвием сквозь её ресницы, я не мог. Я не понимал его, хотя чувствовал его разрушительную силу для своего сердца. И главное, я знал о его существовании, догадывался о нём, верил, что я знаю его. И всё встало на свои места, всё стало восхитительно просто и понятно. Эти глаза я описывал, этих женщин я создавал и забывал о них, они моё творение и моя рука легко лишала их жизни, моя память вычёркивала их, моё равнодушие к моим созданиям привело меня сюда.

Я выгнулся словно от удара по спине, а глаза сузились, как это делают люди пытающиеся вспомнить что-то важное и сокровенное или когда корчатся от боли. Я стал нервно всматриваться в черты Розы, поглаживая её щёку, боясь касаться этой правды, но я был счастлив.

– Так я не умер? – я прижал Розу к груди. – Господи, спасибо. Разве такое возможно? Я живу?

– Конечно, – спокойно вторила мне Роза, блаженно прикрыв глаза. – Я же говорила.

– Какой я идиот, – радостно пропел я. Подхватил Розу на руки и закружил.

Мы веселились на фоне огромной луны, поддавшись чувству восторженному и благословлённому, если уж не высшими силами, то этой луной точно.

– Мы не помешали? – раздался у нас за спинами звонкий голос.

IX

16 апреля 2012 года.

Оказавшись возле квартиры, я не рискнул сразу позвонить в дверь. Букет, что я купил в ближайшем супермаркете, мне сейчас показался нелепым и неуместным. Потоптавшись ещё несколько минут и собираясь с духом, я не услышал, как щёлкнул дверной замок, и дверь чуть приоткрылась.

– Доброй ночи, – прошептала она. – Я услышала лифт. Проходите.

Она распахнула дверь, и я несмело вошёл в квартиру.

– Здравствуйте, Ирина.

Я протянул букет и, кажется, моё лицо покрылось красными пятнами. Ирина приняла его, кивнула и пригласила меня в кухню.

Всё приятное волнение улетучилось мгновенно, потому что это была не она. Ирина выглядела хорошо, была довольно стройна, красивые волосы её были собраны в пучок и имели рыжеватый оттенок. Внешность соответствовала возрасту, но это была не она. Это не Роза.

– Проходите.

Я стянул ботинки, утопил ноги в безразмерных тапочках и прошагал следом за Ириной.

Здесь было довольно уютно; мягкий свет и что-то бормочущий телевизор придавали домашности и покоя. Всё вокруг соответствовало нормам, всё было прилично и обычно. Она поправила длинную юбку и развернулась ко мне.

– Как Женя? – поинтересовался я.

– Он спит. Очень устал.

– Женя большой молодец, с ним Алина не пропадёт, – похвалил я парня и присел на узкий неудобный, как оказалось, табурет.

– Он у меня просто чудо. Знаете, –Ирина выставила на стол вафельный торт и конфеты, а так же достала из шкафа печенье, – без него я бы просто пропала. Я бы не смогла работать. Алине нужно уделять очень много внимания, но это в моей ситуации почти нереально.

– Я так понимаю, они двойняшки?

– Да.

– Простите, а где их отец? Он вам помогает?

– Он погиб. Утонул. С друзьями поехал на месяц на рыбалку в Карелию и там утонул.

– Простите…

– Я вдова. Это просто отвратительное слово.

– Но ведь вам наверняка помогает мама, или свекровь, – я пытался растянуть разговор, чтобы сдержать неловкость момента.

– Моя мама помогает, а свекровь сама нуждается в постоянной помощи. Болезнь ног.

– А братья или сёстры?

– Сестра в Москве. У неё своя жизнь. Она художник и не раз говорила мне, что дети не для неё, это не то ради чего она готова жить. Так что на Веру рассчитывать не приходиться.

Через минуту передо мной стояла чашка вполне приличного и ароматного кофе, сливки и сахар.

– Неужели она вам совсем не помогает? Она старше?

– Да. На два года. Замужем была три раза и, похоже, это для неё настоящее развлечение. Собирается в четвёртый за какого-то галериста.

– Если вам, Ирина, нужна будет помощь, вы только позвоните.

– Спасибо, Константин.

– Костя, просто Костя.

– Костя, – повторила она и многозначительно улыбнулась.

– Ира, а что с Алиной? Я так понял у неё проблемы со здоровьем?

– Да, – Ирина поставила ещё одну чашку перед собой. – Небольшая умственная отсталость и эпилепсия.

– А учёба?

– Вожу её в коррекционную школу. Сейчас договорилась с детским домом, который возит детишек в её школу, они заезжают за ней. Женя выводит её, а сам идёт в свою школу.

– А это не лечится?

– Увы, нет. Особенности развития головного мозга. Но она прекрасно рисует.

Ирина произнесла это восторженно и гордо.

– У таких детей, говорят, есть особенные способности.

– Да, у неё даже выставка в школе была.

– А Женя?

– Он замечательный и целеустремлённый. Я знаю, что у него многого нет, и я не могу, например, заменить ему отца, но он всё равно держится молодцом.

– Вы где работайте? Далеко от дома?

Я пытался увести разговор подальше от тем отцовства и мужчин вообще.

– Не очень. Я бухгалтер в сети продуктовых магазинов.

– Тогда вам без такого помощника, как Женя, действительно бы пришло туго.

– Сейчас, как понимаете, я себе сидеть без работы позволить не могу, так что он для меня не только сын, но и волшебник, – она забавно хихикнула.

– Он мне показался очень рассудительным и, как бы выразиться, правильно воспитанным.

– Это отец, – Ирина кивнула. – Он безумно любил Женю и воспитывал его так, чтобы тот потом мог нести ответственность не только за себя, но и за Алину.

Она натянуто улыбнулась и сделала глоток. Я же сидел перед чашкой, не дотронувшись ни до неё, ни до сладостей.

– А чем любит заниматься Женя?

– Он у меня мечтает писать книги. Говорит, что когда вырастет, будет известным писателем. От моей математики ему ничего не передалось. С литературой и русским я дружила плохо, а вот алгебра, геометрия, физика мне очень легко давались в школе. Писала всегда с ошибками, – смешливо добавила Ирина.

– А я, как Женя, предпочитаю гуманитарные науки.

Ирина кивнула, скользнув мимоходом взглядом по моей правой руке, быстро перевела его на стену и о чём-то ненадолго задумалась.

– Простите, вы, наверное, подумаете, что я ненормальная, но ваше лицо мне кажется очень знакомым.

Я так и знал, что всплывут мои плакаты в трусах.

– Очень может быть.

– Где я могла вас видеть? – задумчиво протянула она, чуть приподняв взгляд.

– Чтобы вам не ломать голову, скажу сразу, хотя и очень этого не хочу. Реклама мужского нижнего белья.

– Ох, Господи, конечно, – Ирина тихо рассмеялась. – Просто, понимаете, на таких фото редко обращаешь внимание на лицо, в основном на фигуру, но мне запомнилось именно лицо.

– Я надеюсь, что скоро эту рекламу уберут.

– Так вы – модель?

– Нет, я актёр. Решил подзаработать, на свою голову.

– Я не очень люблю кино и театры, так что в этом деле я не разбираюсь.

– И это очень хорошо.

Обстановка как-то сама собой разрядилась и мы проболтали ни о чём, ещё минут сорок. Раздался звонок на моём телефоне, который я забыл поставить на вибрацию. И конечно, я знал это, о себе решила напомнить Любочка, жена главрежа. Скорее всего, опять до одури весёлая и пьяная. Я отключил звук.

– Вы не будете отвечать? Я могу выйти.

– Нет, это глупые поклонницы.

– Не представляю, как люди живут вот так, как вы. Это утомительно.

– Я и сам этого не понимаю.

– Но с вашей внешностью действительно лучше профессии не найти.

Я не хотел говорить о своей внешности, о поклонницах, о провалах и удачах, тем более что Ирина, как я понял, не была ни любительницей, ни поклонницей Мельпомены.

– А у вас есть фото Жени и Алины, когда они были маленькими?

– Да, я подумала, что компьютер не самое надёжное место для хранения таких сокровищ.

Она встала и пошла в комнату. Я надеялся посидеть ещё минут двадцать и поехать домой. Ту, которую я искал здесь, я не нашёл, значит, пора возвращаться и не давать никаких даже самых маленьких надежд Ирине; красивой одинокой женщине и вдове, но не моей Розе. Мне вполне хватает бывшей, что оккупировала заново моё жилище, под благовидным предлогом заботы о моём здоровье. Никогда не понимал женщин, которые любым способом желают выйти замуж или вернуть давно ушедший поезд. Мне нужна только моя любимая, моя Роза.

– Вот, – Ирина положила два альбома передо мной, отодвинув пустую чашку в сторону. – Этот – мой, а вот этот детский.

Я отложил в сторону её личный альбом, хоть он и лежал сверху, и открыл детский. Какие-то невероятно малюсенькие, завёрнутые, как червячки, малыши, светили с фото смешными улыбками и ещё припухшими глазёнками. Видно, что фото были сделаны сразу после рождения. На следующей странице я увидел отца Жени и Алины. Он держал конверты с детьми в руках на ступеньках роддома. Был он одет в военную морскую офицерскую форму, выглядел довольно представительно, высок, статен, но с внешностью незапоминающейся, как почти у всех военных. Рядом была фотография, где малышей купают и вытирают, ещё через страницу, им уже не меньше полугода, может больше. Я в этом плохо разбирался.

– А это они у бабушки на руках. У моей мамы, – пояснила Ирина.

– Вы очень похожи на маму.

– Да, я на маму, а Вера – вылитый отец.

Следующая страница ярко сверкнула, загрохотала, взвыла и заставила моё сердце остановиться на миг. Я уже не видел детей, что сидели на руках Розы. Я был просто уверен, что это она. Она смотрела прямо, улыбалась и неумело придерживала малышей. Рыжий цвет волос, большие светлые глаза и совершенно свободная дерзкая открытая улыбка.

– А это кто? – спросил я, придав голосу равнодушия.

– Это – Вера, моя сестра. Правда, она красавица?

– Несомненно, в ней есть что-то особенное, – выпалил я несусветную чушь и тут же перевернул страницу, дрожащей рукой.

«Господи, я её нашёл!»

Я вопил про себя от счастья и даже не заметил, как стал машинально переворачивать страницы, не задерживаясь дольше мгновения ни на одной. Мне хотелось скорее взять в руки второй альбом, возможно, там было больше фотографий Веры, и я бы мог напитать свои глаза и душу не только воспоминаниями, но и очевидным подтверждением моих поисков. Она – есть, она существует. Перевернув последнюю страницу, где Женя и Алина были сфотографированы возле какого-то памятника, я закрыл альбом и взял другой.

– Вы так быстро пролистали, – сказала Ирина и взяла детский альбом в руки.

Я почувствовал в её голосе горчинку и выругал себя за свою несдержанность.

– Простите, но мне очень скоро надо уже уходить, завтра репетиция, – соврал я, и мне стало легче.

– Понимаю, – выдохнула она и присела на табурет.

Я открыл страницу в надежде сразу увидеть Розу. Пусть маленькой, но мою Розу. На чёрно-белых фотографиях, небольших по размеру, я действительно увидел двух девочек с бантиками. Ирину я узнал сразу, но Вера мне показалась непохожей на себя. Я перевернул ещё страницу, и ещё. Вот им уже лет по десять, на следующей двенадцать, вот появились цветные фотографии, но Вера совсем не была похожа Розу. Ещё через пару страниц появились любительские фото со свадьбы Ирины. Рядом с сестрой была Вера. Но это была Вера. Только Вера. Я быстро пролистал всё до конца и не нашёл Розу. Молча взяв снова детский альбом, я нашёл страницу с Верой и племянниками на руках. Это была Вера.

«Ах, Принц, как же вы жестоко подшутили надо мной. Дали надежду и тут же отобрали её».

Холодный нервный трепет охватил моё сознание и сковал тело. Я не мог двинуться. Казалось, что исчезнувшая Роза, должна вновь проявиться на этих фотографиях, сверкнуть, поманить и я очнулся бы. Но этого не происходило. Моя реальность ускользала, просачивалась сквозь разочарования и гибельность происходящего.

Я встал, поблагодарил Ирину за кофе, попросил позвонить, чтобы она сообщила о здоровье Алины, передал привет Жене и молча прошёл в коридор. Так же молча обулся, накинул куртку, натянуто улыбнулся и вышел за дверь, распрощавшись простым кивком.

Если бы я любил прикладываться к бутылке, то наверняка, был уже пьян в стельку, но эта чума меня миновала.

Я бродил по дому из угла в угол, пытаясь восстановить образ Розы; он начал стираться, исчезать, смылись точности, осталась лишь чувственная рассеянность линий. Почти за два года поисков я так и не приблизился к ней ни на полшага, а заключённый мною договор действует. Я пытаюсь написать то, что обещал Принцу, но работа идёт плохо, я не уверен в своих силах. Тем более, без неё. Он обещал мне. Он знал и знает, что без Розы я почти слеп и глух, я не творец. Писака мне имя.

Я присел за стол, где стоял компьютер, и открыл документ «Черновик. Принц». Пробежав по строчкам первой страницы, я тут же удалил всё написанное, устало встал и поплёлся на кухню, чтобы заварить себе крепкого чая. Что-то мелькало в голове, но определённого ничего не получалось, не улавливалось и не виделось. Я не чувствовал тему, я не знал на чём выстроить «замес», хотя мог бы просто описать своё пребывание там и этого бы хватило моему издателю вполне. Звонок в дверь меня заставил вздрогнуть. Я взглянул на часы. Три часа ночи. Прижавшись к дверному глазку, я ясно разглядел блондинистую голову и торчащее горлышко бутылки.

– Открывай, Костя, – Любочка принялась стучать кулаком. – Я знаю, что ты дома.

Я открыл дверь и увидел молодую супругу своего главрежа. Она была одета в красное короткое платье, высокие сапоги и дорогущую норковую шубку.

– Ты с ума сошла?

– Ты не рад?

Она прошла, сунула мне в руки бутылку вина и прижалась к стене, чтобы стянуть сапоги.

– Виктор Иванович меня съест, – зло выпалил я. – Ты чего припёрлась?

– Какой ты негостеприимный, – надув натуральные пухлые губы, выдала пьяная Любочка и уселась на пол, скатившись по стене.

– Я вызову тебе такси. Натягивай всё обратно, – уговаривал я её, поднимая на ноги.

– Я никуда не пойду. Я останусь здесь.

– У меня скоро жена вернётся.

– Бывшая.

– Тебя это не касается.

– Я хочу тебя, – пропищала Любочка и повисла на моей шее. – Мне от тебя ничего не нужно. У меня всё есть. Мне нужен ты. Ты такой красивый. Боже, как ты красив…

– Люба, если ты здесь задержишься, ни у меня – работы, ни у тебя – твоих денег, уже не будет. Он лишит тебя всего, и меня заодно. Иди домой.

– Мне нужен ты, – не унималась жена главрежа. – Ты просто ангел. Ты такой красивый, что аж, ой… ноги подкашиваются.

– Ты пьяная, вот они и подкашиваются.

Она продолжала обнимать меня за шею, виснуть на мне, отчего я покачнулся и выронил бутылку. Она глухо грохнула и разбилась.

– Что же мы теперь будем пить? Чем отмечать наш космический секс?

– Люба! – я почти кричал, тряся её за плечи. – Ты дура совсем! Никакого секса! Домой!

– Нет! – закричала она, и мне стало страшно, потому что этот вопль походил на крики сумасшедшей.

Она окончательно скинула шубку, опустилась вниз и схватилась за ширинку моих джинсов. Похоже, в этом деле она была совсем не дебютанткой, так как я даже не успел сообразить, что произошло. Джинсы мои уже были спущены до колен, и она схватилась за трусы.

– Ты ненормальная, встань! – прошипел я, еле справляясь с пьяной Любочкой.

Я решил пойти другим путём, но моя принципиальность потихоньку начала отходить на второй план, а вот возбуждение нарастало с каждой секундой. Кое-как справившись с неугомонной Любочкой, я натянул джинсы.

– Тебе понравится, – обиженно пищала она, но перестала сопротивляться.

– Знаю, знаю. Пошли, – я кое-как подхватил её на руки, прошёл в комнату и уложил на диван. Она оказалась не такой лёгкой.

– Если бы ты знал, как мне надоел этот старый гриб, – продолжала она причитать. – Если бы не его связи и деньги, никогда бы такого не подпустила к себе. Все мужики – уроды! Ненавижу! Костя, ты такой красивый, ты должен быть со мной, хотя бы разок. Тебе понравится. Ты нежный, милый, я хочу отдаться тебе. Разве я не подхожу? Один только разок… Не отказывай мне. Господи, как ты красив… Какие бы были красивые дети…

– Лежи, я сейчас уберу разбитую бутылку.

Я оставил её одну бормочущую какую-то чушь и пошёл в коридор, убрать осколки и затереть вино. На это у меня ушло минуты три, не больше, но когда я зашёл обратно, Любочка уже мирно похрапывала, отвернувшись к стене. Я не стал стягивать с неё сапоги, укрыл шубой и взялся за телефон. Найдя номер главрежа, я нажал кнопку, хотя догадывался, что я услышу от него в четвёртом часу ночи.

– Я что вам, дорогой, плохого сделал, что вы меня будите?

– Виктор Иванович, простите, ради Бога, но Люба… – я не успел договорить.

– Что? Эта кура всё-таки к тебе припёрлась? – голос главрежа приобрёл нотки ехидного негодования.

– Что мне с ней делать? Она спит.

– Пусть спит, – выпалил он.

– Но у меня с утра придёт жена.

– Тогда отправь её на такси. Я встречу.

– Я хотел, но она, ни в какую.

– Что ж ты, мне предлагаешь за ней ехать?

– Но она ваша жена, – я потихоньку начал закипать, хотя считаю себя вполне уравновешенным и спокойным, по крайней мере, среди нашей актёрской братии в театре.

– Да какая она жена, ты и сам всё прекрасно понимаешь. Она лишь украшение моей старости, которое я люблю.

– Простите, Виктор Иванович, но мне нет дела до ваших семейных передряг. Заберите её.

– Ладно, я сейчас сыну позвоню, пусть её привезёт. И… – он запнулся на миг, – надеюсь, ты завтра об этом забудешь. Как и не было.

Виктор Иванович бросил трубку, а я уселся ждать Андрея, сына главрежа и по совместительству заместитель директора. Пару раз он бывал у меня со своей женою, пару раз мы сидели здесь, когда отмечали удачные премьеры. Но в основном, я не любитель больших компаний и веселых гулянок. Даже по ранней молодости мне это не доставляло большого удовольствия, отчего мои друзья детства считали меня чуток неправильным.

Через полчаса сработал домофон. Вид у Андрея был впечатляющим и говорил сам за себя. Лицо было помято, глаза припухшими, куртка натянута на домашнюю футболку, да и с обувью он не заморачивался, так как приехал сюда в летних кроссовках.

– Где она? – тихо спросил он.

Я кивнул в сторону комнаты.

– Сколько же Виктор Иванович это терпеть будет? – поинтересовался я, скорее для проформы. – Она его позорит, и себя. Что с ней?

– Это я виноват, – выпалил Андрей и развернулся ко мне, ожидая логического вопроса. Но я молчал.

Он посмотрел на Любочку, взял в руки шубу и устало опустился в кресло, стоящее чуть поодаль.

– Если бы не я, всё бы было у неё иначе, – продолжил он и я понял, что ему надо выговориться.

– Прости, я не понимаю, о чём ты.

– Она сначала познакомилась со мной. Мы встречались полгода. Это уж потом, когда я отказался от неё и ребёнка, она назло мне, перекинулась на моего отца. Поделом и мне и ему заодно. Он потерял Людмилу Сергеевну, которая его просто боготворила. Старый дурак.

Андрей выдохнул и ещё раз взглянул на Любочку. Я продолжал молчать, считая все вопросы касающееся этой особы неуместными.

– Тебе принести воды?

– Есть выпить?

–Ты же за рулём.

– Плевать.

– Только наливка.

– Давай.

Я сходил на кухню, достал бутылку самодельной наливки, которую мне привёз друг с юга и налил стопку. Андрей залпом выпил и зажмурился. Может, потому что в наливке было сорок градусов, а может потому, что он так сдерживал себя. У каждого свои методы успокоиться, остановиться, утихомириться.

– Когда она мне сказала, что ждёт ребёнка, я взорвался, как ненормальный. Я такого ей наговорил, я так её оскорблял, что даже теперь, всё это вспоминая, тошнота подступает. Я был словно дьяволом укушенный. В мои планы не входило рушить свою семью, хотя я и любил Любку. И сейчас люблю. Я заставил её пойти на аборт. Она сделала аборт, а ей было нельзя. Куча каких-то болячек и резус отрицательный. Теперь она не может иметь детей.

Он поднял на меня глаза и протянул стопку.

– Ещё?

– Да.

Я принёс бутылку и налил ему ещё. Он снова быстро выпил, отбросил шубу и снял куртку.

– Ты не поймёшь меня. Про тебя в театре говорят, что ты слишком правильный, глупостей не делаешь, проблем себе не создаёшь, с бабами, как многие мужики, не связываешься. А я влюбился в неё, как малолетний идиот. И как идиот поступил. Боялся разрушить свою жизнь, разрушил её. После того, как она узнала, что у неё больше не будет детей, она поклялась мне, отравит мою жизнь. Я думал, она будет гадить мне через жену, а она разрушила семью отца. Людмила Сергеевна ушла, как только узнала про их связь. Отец сразу клюнул на Любку, тем более она не из актёрок, а он их на дух не переносит. Уже через три месяца они поженились. Ей хватило три месяца, чтобы обработать моего отца. И как! Отец ничего не знает, он думает, что ему просто сука попалась. А я не знаю, что делать и как дать ему понять, что он только повод для мщения. Я бы мог помочь ей, мог бы устроить её на работу, сделать карьеру, она же журналистка, но теперь ей это не нужно, вот и вытаскиваю её из разных злачных мест по просьбам отца. Костя, что я натворил? Что мне с этим всем делать?

Он встал и сам налил себе ещё стопку. Я продолжал молчать, так как, откровенно говоря, слов найти не мог, да и не знал, что можно сказать по этому поводу.

Как же мы легко даём всем и всему цену, в расчёте на увиденное, услышанное, перевранное, подстроенное и поданное так, что иной причины искать нет надобности. Мы видим, только то, что видим и это нас оправдывает. В конце концов, чужие жизни нас волнуют куда меньше, чем свои собственные, а уж если есть возможность позубоскалить, то людей хлебом не корми – дай поизвить. А собственно, чем я отличаюсь от всех? Я тоже только что думал о Любе именно так, как и все в театре, даже не задумываясь над причиной такового её поведения. Каждому есть в чём покаяться, придёт и мой черёд.

– Как же ты поедешь? Ты же выпил.

– Это ты не пьющий, а я ещё и не в таком состоянии гонял. Довезу и сдам с рук на руки.

– Но ведь ты что-то будешь делать?

– Нет, – он подошёл к дивану и легко подхватил её на руки. – Уже ничего не исправить. Сделаю что-нибудь, будет ещё хуже. Ладно, прости её.

Я распахнул перед ним дверь и засмотрелся, как он нёс своё сокровище на руках, медленно спускаясь по ступеням.

«Я хочу увидеть мою Розу. Она должна быть, я точно знаю. Ты мне её обещал, так дай мне её, иначе наш договор бессмыслен…»

С этими мыслями я лёг спать, забыв переодеться, забыв про Хрена, забыв про флэшки с текстами Буркова.

X

27 июня 2010 года.

– Мы не помешали? – раздался у нас за спинами звонкий голос.

Мы с Розой обернулись. Перед нами стоял мужчина, лет тридцати и совсем юная девушка, с распущенными чёрными волосами. Она была в странном сером холщёвом одеянии, с цыганской повязкой на бёдрах и босая. Мужчина был одет похоже, на нём так же была холщёвая свободная рубаха, подвязанная чёрным кушаком. Он стоял, чуть согнувшись, словно ему мешал очень тяжёлый мешок на спине, а лицо украшали несколько шрамов, но они его совсем не портили. Его даже, пусть и с натяжкой, можно было назвать симпатичным.

– О, нет, вы нам не помешали, – радостно произнёс я, жадно разглядывая эту странную, но очень красивую пару.

– Пойдёмте к нам, – улыбаясь, предложила Роза.

– Да, мы вас приглашаем, – повторил я и кивнул мужчине.

А вот и лошади, что исчезли, когда мы решили посетить с Розой вечный дом с голубой крышей. Эти красавицы медленно подошли к нам; лошадь Розы склонил одно колено перед ней, чтобы она смогла взобраться на него.

– Ну, вы с нами? – поинтересовалась Роза, усаживаясь в седле. – Луна ещё яркая и мы могли бы нескучно провести время.

– А когда придёт посланник? – пробасил мужчина и, прихрамывая, подошёл к своей подруге.

– Я думаю, это случится очень скоро, – Роза снова улыбнулась и изящно выставила на обозрение босую ножку.

Позади нас послышалось ржание и глухой стук топота копыт. Мы вчетвером обернулись и увидели ещё двух лошадей рыжей масти, при сёдлах и вполне себе объезженных, так как они, сделав круг, остановились возле девушки и мужчины, как возле любимых хозяев.

– Ты моя хорошая, моя Джали, – прошептала девушка, поглаживая морду лошади.

Я тут же отреагировал, как только услышал эту кличку. Понять, кто эти двое сейчас мне не составило труда. Я усмехнулся и ещё раз взглянул на мужчину. И всё равно он не был ужасен, он не был безобразен и, возможно, почти все его прошлые уродства были приобретёнными, а не наследственными. Теперь понятно, почему они здесь вдвоём; здесь острее и ярче чувствуешь «твоё» без скидок на эстетику. Не будь так, то Дороти-Роза предстала бы передо мной в том виде, каким я его создал.

Девушка, имя которой теперь не было для меня тайной, легко заскочила в седло и взяла поводья. Она была миленькой, тоненькой, в её взгляде совсем не было страстности, присущей девицам с огненным сердцем, скорее наоборот, он излучал детскость и наивность.

Мужчина же, чьё имя так же теперь стало мне известно, довольно долго возился возле своей лошади, но когда сумел справиться, то в седле сидел довольно уверено, хоть и косо, так как прямо сидеть ему мешал горб.

– Ну, а ты почему не спешишь? – обратилась Роза ко мне и взглядом показала на седло, что красовалось на моей лошади.

Бросив взор на луну, что начала чуть блекнуть, я поставил ногу в стремя и тут же оказался в седле, успев первым слегка ударить по бокам лошадь.

Мы неслись по полю, оставляя за собой след серебряной пыли.

– Роза, мы найдём наш дом? – моё сердце заходилось от предвкушения нового поворота событий, что так стремительно стали развиваться.

– Не спеши. Это ещё не наш дом, он только мой. Я тебя буду ждать в нём, – прокричала Роза, несясь почти вплотную со мной.

– А вы где живёте? – обратился я девушке, чуть повернув голову назад. – У вас тоже есть свой вечный дом?

– Конечно, – прокричала девушка. – И мы его заслужили.

– Значит, вы влюблены? – спросил я, уже точно зная ответ.

– Очень.

– Но как? Как это произошло? Ведь этого не было задумано. Не было?

– Я узнала о любви, о настоящей любви, только здесь, хотя и погибла именно из-за неё. Но к другому. Нам надо было погибнуть, чтобы всё случилось так, как случилось здесь. Там не всегда случается так, как следовало бы. Вы понимаете?

– Но я точно знаю кто вы. Я убеждён, – ответил я, снова повернул голову и посмотрел на них двоих, сопоставляя свои домыслы и предположения.

– Очень может быть, – улыбчиво ответила девушка. – Ведь вы вспомнили её, значит, примерно догадываетесь, как можете оказаться здесь с нею.

–Догадываюсь.

Наконец, показался дом Розы, но он был совсем другим. Когда я только вошёл в него, он был меньше, другого цвета и вокруг не было деревьев. Они оказались очень красивыми, какими-то сказочными. Мне показалось, что это клён. Возле крыльца красовались высоченные подсолнухи, которых тоже не было изначально. Но уже не было ни английского сада, ни маленького окошка ателье, окна исчезли вообще и сам дом стал словно выше.

Мы остановились возле колодца, которого я так же не помню, отпустили лошадей и подошли к крыльцу.

– Мне придётся готовить, – Роза виновато улыбнулась. – Корзинку с едой мы оставили возле деревьев.

– Ничего не надо готовить, – ответил мужчина. – Здесь яблони, мы с моей изумрудной госпожой будем есть яблоки.

Я оглянулся и увидел, возле самого крыльца небольшой яблоневый садик. Это были не клёны, а яблони. Как я смог перепутать такие разные деревья?

– Да, яблоки, – поддакнула Роза мужчине и рассмеялась. Настроение её было приподнятым, глаза лучились, а причёска, что недавно представляла собой простую косу, вдруг сама собой приподнялась, уложилась замысловатыми завитушками и приобрела медный оттенок.

– А теперь ты Анфиса, – уверенно произнёс я и провёл по её плечу рукою.

Я вспомнил и её, вспомнил Катю, Дороти и ещё с десяток женщин, которых сначала безумно любил, потом забывал и убивал, так и не создав настоящей судьбы не для них, не для себя.

– Теперь ты можешь всё, – проговорила Роза, и мне показалось, что она привстала на носочки. Но это были всего лишь туфельки на каблучках, что появились на её ножках. Я не успел понять, как её простое платье исчезло, а вместо него на Розе оказалось роскошное сказочное платье в пол, тёмно-синего цвета из самого дорого атласа, украшенное вышивкой.

– Знай только, что я тебя обязательно найду и создам. Клянусь! – я взял её руку и поцеловал.

– Запомни, выслушай меня и запомни. Я могу появиться в твоей жизни самым невероятным способом, и совсем не той, кого ты ждёшь. Здесь всё иначе.

– Я знаю, что иначе, но моя любовь приведёт меня к тебе.

Подобные слова я говорил только со сцены, в спектаклях по старым трагедиям или драмам, в обычной жизни стараясь обходить стороной все эти нежные и приторные высказывания, особенно в бытовом общении с женщинами. Похвастаться не могу, что был в кого-то искренне и безумно влюблён, но зато не врал им. Теперь-то я понимаю, что любое слово любви, сказанное женщине – есть правда, когда видишь её глаза.

– Обещаешь, – шёпотом спросила Роза.

– Обещаю.

Изумрудная госпожа прижалась к своему кавалеру, обняла за талию и уткнулась носиком в его плечо. Они стояли и любовались нами, и я слышал её тихие вздохи.

– Пойдёмте в дом, наконец, – пригласила Роза всех и открыла дверь.

Чтобы то ни было, это было чудом. Узкий коридор, каким я его запомнил, исчез тоже. Исчезли комнаты, и кухня. Перед нами открылась огромная зала со сверкающими люстрами, начищенными до блеска полами, столиками в углах с закусками и вином, банкетками и стульями. В углу играл небольшой оркестр, принаряженный в белоснежные костюмы, а по центру зала кружились несколько пар. В одной из этих мелькнувших перед нами пар я узнал Николая и его жемчужину. Она была в фиолетовом платье, замысловатая причёска украшена жемчужной нитью. Её открытые плечи сверкали холодом мрамора. Николай был в светло-сером костюме с бабочкой, так же украшенной жемчужиной. Чуть поодаль сидели незнакомые персонажи; они разговаривали, пили вино, смеялись и, как мне показалось, были всем вполне довольны. Почти в углу, подле столика с фруктами сидела янтарная госпожа со своим мужем. Увидев нашу четвёрку, они вежливо поприветствовали нас кивком и продолжили свою беседу.

– Что здесь происходит? – спросил я у Розы и перевёл взгляд на новых знакомых. Изумрудная госпожа была уже в красном платье, её причёску украшала бриллиантовая диадема, а на шее сверкало ожерелье. Горбун был в чёрном костюме, и он ему невероятно шёл.

– Он устроил бал по случаю твоего просветления. Он так делает всегда, – громко ответила Роза, так как из-за музыки было очень плохо слышно друг друга.

– Просветления? – переспросил я и, наконец, обратил внимание на себя. Я оказался в чёрном с искринкой костюме, который сидел на мне безупречно, от чего я пришёл в полный восторг и почувствовал себя более уверено. Мои длинные волосы были собраны в хвост и зализаны. С такой причёской я себя никогда ещё не видел.

– Я думала, ты спросишь, кто такой – Он? – ответила Роза вопросом на вопрос, когда я, наконец, перестал себя рассматривать.

– Он тот, с кем ты заключила договор? – предположил я, уже прекрасно зная ответ.

– Да, – кивком подтвердила Роза моё предположение. – И ты с ним скоро встретишься. – Она распахнула чёрный веер и многозначительно посмотрела на меня.

– Тогда нам надо торопиться. Ты, надеюсь, оставила мне хотя бы один танец?

– Безусловно.

Мне было так хорошо, так легко здесь, что думать о моём уходе отсюда, тем более, о разговоре с Ним, совсем не хотелось. Пусть эти последние мгновения растянутся до предела, до той самой точки, когда моё пребывание здесь станет невыносимым для меня самого по любой из возможных или невозможных причин, что могут оглушить безысходностью всякого отчаявшегося. Но только не сейчас. Сейчас я был счастлив, и эта ошеломляющая очищающая красота рядом и вокруг, принадлежала мне. Я словно рождался заново. Я знал, что это было создано для меня, для нас.

Роза захлопнула веер и положила свою руку в мою. Мы вдвоём прошли в центр круга.

17 апреля 2012 года.

Ровно в девять утра я услышал поворот ключа в замке. Еле открыв глаза, я пошёл в коридор.

– Милый, ты не спишь?

– Кристина, а ты почему так рано? – я зевнул и упёрся плечом в косяк, наблюдая за тем, как она раздевается.

– Меня отпустили пораньше.

– С чего бы это?

– Вот, унеси на кухню, – она протянула мне пакет с продуктами. Кристина всегда после дежурства первым делом заходила в магазин, чтобы купить вкусненького. Ей казалось почему-то, что я плохо питался. – Надо поговорить.

Вот и испорчено утро. Как я не люблю эти два слова, они напрягают до боли в суставах.

– О чём?

– Сейчас всё узнаешь.

Она разделась и прошла со мной на кухню. Я разгрузил пакет, а она присела за стол, устало сложила руки и положила на них голову, не отводя от меня взгляда.

– Так что случилось?

– Я думаю, что ничего страшного.

– Крис, ты можешь изъясняться понятнее.

Я выкинул пакет в ведро и уселся рядом с нею.

– Костя, а почему у нас пахнет вином?

– Заезжал Андрей, забрал неправильно распечатанный текст, – соврал я. – У него пакет порвался, бутылка вылетела и разбилась.

– А что ты сам не мог текст отвезти? Ты же сегодня поедешь в театр?

– Это допрос?

– Нет.

Она поджала губы и попыталась улыбнуться. Ну откуда у женщин такое чутьё? Я понял сразу, что она не поверила, но так как я не пью, и это она знала наверняка, моё враньё в эту секунду было для неё если не убедительным, то вполне сносным, чтобы принять его на веру.

– Так о чём ты хотела поговорить?

– Костя, ты станешь отцом, – выпалила она и уставилась, ожидая ответного впечатления на такое сообщение.

А что делать и как себя вести, я не представлял. Наверное, надо было обрадоваться, но мне эта новость не показалась такой уж прекрасной. Нет, я люблю детей, но на расстоянии и только ради того, чтобы напитаться этой чистой энергией. Люблю поиграть, пошалить, покидаться зимой снежками, пособирать конструктор, но быть отцом это совсем другое. Я начал лихорадочно перебирать всевозможные реакции: радость, восторг, изумление, ступор… Вот ступор подходил сейчас больше всего, потому что к своим почти тридцати пяти годам я всё ещё оказался не готовым услышать подобное. Мимо меня прошли подростковые залёты девиц, когда об этом не думает ни девчонка, ни парень; здесь мне повезло. Став старше, я старался связываться с теми дамами, которые сами следили за этим, и помогал лишь деньгами. Я даже не знаю точно возможно ли от меня забеременеть? От меня ли этот ребёнок? Этого я озвучивать, конечно, не стал.

– И что ты будешь с этим делать?

Лицо Кристины мгновенно покрылось пятнами. Она сильно прикусила нижнюю губу, словно собралась искусать её до крови. Я смотрел и молчал. Она резко встала.

–Если тебя эта новость не радует и вся предстоящая возня с младенцем напрягает, я просто уйду и не буду тебе мешать жить в своё удовольствие.

– Подожди, я не то сказал, – я схватил её за руку и потянул, чтобы она снова присела. – Ты будешь рожать?

– Вообще-то мне не пятнадцать, а двадцать пять. Ты не пьёшь, ни куришь, я абсолютно здорова. Нет, я не собираюсь делать аборт, ссылаясь на мифическую фразу «надо пожить для себя». Я не понимаю, что это значит. Либо я живу для тебя и ребёнка, либо меня с тобой не будет вовсе. Какая радость в одиночестве?

– Подожди, – я попытался остановить её, – я ведь не сказал, что не хочу этого. Просто…

– Что?

– Ну, я не думал, что это произойдёт со мной.

– Как это?

– Не знаю… – я замялся.

– Ты думаешь, что я его нагуляла? – она чётко произнесла каждое слово и уставилась на меня своими глазищами полными слёз. От такого предположения мужчины, которого женщина любит, эту женщину может занести, как на резком повороте.

– Нет, что ты, просто я никогда не проверялся. Никто до тебя не беременел, я и предположил, что не могу…

– Как видишь, очень даже можешь, – Кристина утёрла слезу и отвела взгляд. – Если ты не готов, я не пойму этого, но и путаться под твоими ногами не собираюсь. Уйду к матери или сестре.

– Да что ж это такое, я ещё ничего не сказал, уже ультиматум.

– Да, ультиматум, – подтвердила она и поднялась. – Если «да», мы идём и снова расписываемся, если «нет», то я виснуть на тебе не собираюсь, уйду и можешь продолжать наслаждаться жизнью. Моему ребёнку нужен отец, а не заброда по выходным.

Я впервые увидел её такой. Она всегда была мягкой, нежной, лёгкой, весёлой, хоть и утомляла иногда этим. Мне нравилось, что она не спорила со мной, не считая проклятущего шоколадного цвета и разбитой машины, во многом прислушивалась, соглашалась, и это было очень удобно. Похоже, теперь эта удобность резко уходила на второй план.

– А срок? – вдруг выпалил я, словно это что-то меняло.

– Шесть недель.

Она успокоилась и присела. Моя же внезапная нервозность пошла против моей воли, странной зигзагообразной волной, обрушивая ограждения совершенного мира лёгкими толчками новых звучаний и впечатлений. Они сверкали хрустальной пылью и издавали невероятные звуки приближающегося перерождения, переустройства.

– Так что будем делать? – спросила Кристина, вытащив меня из самого себя.

– Ты хочешь, чтобы мы снова расписались?

– Ребёнку нужен отец, и желательно, чтобы он был законным.

– Но я могу его просто записать на себя.

– Это одолжение?

– Это предложение.

– То есть в ЗАГС мы не пойдём?

– Мы там были, это кончилось странно.

– Всё что странно, это твоя стихия. Но я тебя успокою, у нас дело закончилось разводом, а это не странно.

– Странно, если мы даже не попытались сохранить брак.

– Я тебя люблю и принимаю все твои странности. Странно, что ты не принял моих. Для сохранения брака этого вполне бы хватило.

– Мне очень жаль, что у нас всё так получилось.

– Это всё, что ты хочешь мне сказать?

– Прости, я не понимаю тебя, – ответил я и почувствовал холод вдоль позвоночника.

Кристина встала и медленно прошлась до окна. Отодвинув занавеску, она упёрлась плечом в угол откоса и принялась разглядывать улицу. Я следил за ней, развернувшись всем корпусом и ждал, когда она продолжит.

– Я никогда у тебя не спрашивала, что с тобой произошло, когда ты был в коме. Я знала, что там, что-то было, но рассчитывала на твою откровенность. Ты молчал, я ждала. Прошло почти два года с той аварии, но и этого времени тебе не хватило, чтобы ты открылся. Может быть, я не заслуживаю её?

– Так ты догадывалась? – холод сменился дрожью.

– Я сказала тебе, что твоя кома была неглубокой, она длилась пару дней, но умолчала, что ты разговаривал.

– Это возможно? – мои руки вспотели, и тело предательски задрожало.

– Не знаю. Я это не обсуждала с врачами, боялась спугнуть тебя и прервать твоё путешествие. Я рисковала, но я знаю точно, что если бы врачи вывели тебя, ты мне бы этого никогда не простил. Странно, я словно знала, что с тобой будет всё хорошо. Мне даже казалось, что я слышу чей-то шёпот, словно меня кто-то успокаивал. Кто был там с тобой?

Вот он, тот самый сигнал, знак, та самая точка отчёта. И она оказалась ближе, чем я мог себе предположить. Но ведь Кристина – не Роза. Или это Принц вводит меня в заблуждение, что собственно, было бы весьма логичным, зная, кто он такой. А может, чувственность и проницательность, коими я так гордился, совсем перестали служить мне. Хотелось бы спросить у кого-нибудь, возможно ли это, но Принца нет, а к психиатру или просто к психологу с этим не пойдёшь.

Она знала, знала, что там я был в сознании. Поняла, что для меня это важно, что там случилось нечто настолько сокровенное и тайное, что даже когда я пришёл в себя, не стала утомлять и надоедать мне расспросами. Этого я от неё никак не ожидал. Для меня Кристина была не более чем мягкая уютненькая подушечка, которую приятно обнимать перед сном.

– Что я говорил? – не выдержал я и задал вопрос.

– Ты был там с девушкой.

– Как ты это поняла?

– Ты иногда обращался к ней, говорил, что найдёшь её, но в основном твой шёпот было трудно разобрать.

– В это просто невозможно поверить.

Теперь была моя очередь встать. Я не мог сидеть на месте. Казалось, что в помещении стало слишком тесно и жарко, а дрожь, охватившая меня минутой ранее, обратилась в нечто похожее на судороги, завладев моими ногами. Мне хотелось немедленно всё рассказать ей; мои откровения могли бы нас примирить, но, возможно, прикосновение к этому обернётся куда более трудными для меня последствиями. Может быть, она затаскает меня по врачам, ссылаясь на последствия черепно-мозговой травмы, чего бы мне хотелось избежать любой ценой. Я точно знал и знаю, что ничего с моей головой не произошло, что Принц, был реален, так же, как и Роза, как пруд, как лошади, как бал, как пары в своих вечных домах.

– Не беспокойся, я не считаю тебя сумасшедшим.

– Что?

Случайная мысль разрослась пышно и сочно, добавляя каких-то невероятных красок и оттенков, выстраивая внутри меня из этого хаоса, подобие места силы, что собирает всю впечатлительность и невероятность из случившегося и предполагаемого в один ясный момент. Я поднял на неё глаза и ошалел. Передо мной стояла женщина с взглядом, что был мне так нужен здесь. Это был её взгляд, её глаза, но всё равно, это была не Роза. Она была прекрасна, притягательна, даже слишком, но это была не она. Ноги сами подвели меня к ней, и я обнял Кристину, пытаясь восстановить дыхание.

–Если бы ты знала, что было там, ты бы не поверила.

– Может быть, пришло время перестать пугать меня, а дать возможность помочь?

– Я боюсь тебя обидеть.

– Молчанием, ты обижаешь меня куда сильнее.

– Там я встретил ту, кто предназначена мне, кто будет моей.

Она опустила голову, чтобы перевести дух, но тут же её подняла,.

– А Принц?

– Я и про него говорил?

– Шептал. Многое было непонятно, но я отчётливо помню слово «принц».

Я взял её за руки и поцеловал. Кристина отреагировала на это холодно, но одёргивать не стала.

– Пойдём в комнату, в конце концов, на этот рассказа, боюсь, уйдёт не один час.

– Хорошо, я выслушаю тебя, но ты мне расскажешь всё подробно, ничего не скрывая.

– Обещаю.

XI

27 июня 2010 года.

Мы с Розой кружились в танце, ловко лавируя между другими парами, и неотрывно смотрели друг на друга, словно пытались насладиться последними отведёнными нам минутами. Рука Розы спокойно лежала в моей ладони, но я чувствовал, что ей хотелось большего, наверное, чтобы я легко, невесомо, пусть всего лишь один раз провёл кончиками пальцев по её запястью. Я выполнил её безмолвное желание, и она улыбнулась. Я же жадно запоминал каждую чёрточку её лица: уголки губ, чуть игриво приподнимавшиеся в намёке на полуулыбку, синеву глаз, небольшую родинку возле переносицы. Мне казалось, что именно такой должна быть та, кого я должен искать. Всё стало обретать более чёткие контуры и линии, всё становилось более понятным и объяснимым теперь, когда я вспомнил всех их сразу, всех, кого я и буду искать в одной единственной. Пусть это длится до бесконечности долго – наплевать! Мне, возможно, будет муторно, меня будут раздирать противоречия, но когда в моей судьбе появится она, жизнь начнётся, как по волшебству, с чистого листа. Я буду писать главный в своей жизни роман.

– Почему ты молчишь? – Роза не выдержала первой. – Скажи мне что-нибудь, ведь ты скоро уйдёшь.

– Об одном молю, помоги мне найти тебя… там, – прошептал я и попытался улыбнуться. – Ты понимаешь, что со мной может случиться, если мы не встретимся? Теперь, когда я знаю всё, почти всё, когда я осознал все свои ошибки, именно теперь мне нужна ты. Нужна там…

– У меня договор, – с болью в голосе, проговорила Роза. – Я не могу его нарушить, иначе…

– Но разве здесь всё задумано не для того, чтобы это состоялось, чтобы мы так или иначе нашли друг друга? – возразил я, не дослушав её.

– Нет, – ответила Роза и прикрыла глаза. – Ты сам. Ты создатель, ты творишь меня и себя. И только когда ты меня найдёшь я стану полезной тебе, начну помогать и, быть может, совсем чуть-чуть побуду твоей музой.

– Неужели нет возможности нарушить договор?

– О, нет, я рисковать не стану.

– Но почему?

– Тогда, возможно, мы не встретимся никогда.

– Творца задумано извести? – глупо пошутил я, и плотнее сжал губы.

– Ты только в начале пути, не спеши. В конце концов, даже если ты не сделаешь, что тебе уготовано, будешь просто жить.

– Просто жить… – пробурчал я, стараясь в этот миг не смотреть на Розу. – Как можно просто жить, зная всё это. Мучиться? Страдать? Запить? Подыхать, как собака? Или наоборот. Про всё это забыть, не придавать значения, быть с той с кем проще и выгоднее? Ни тот, ни другой вариант теперь меня не устраивает.

– Он пошёл на этот договор, на эту сделку со мной только по одной причине.

– Какой же?

– Тебя надо встряхнуть, дать почувствовать то, что ты оставил, про что забыл, к чему не собирался возвращаться. Но всё это ради того, что ты можешь и должен сделать.

–А если я проживу до глубокой старости, то здесь буду тоже стариком?

– Ты будешь таким, каким создашь себя, когда будешь создавать меня. Здесь есть и слепые, и горбуны, и безногие, но их любят, потому что их создавали для той, кого они полюбили всем сердцем, кому что предначертали.

– И здесь все по парам?

– О, нет, – ответила Роза, быстро обведя толпу взглядом. – Здесь очень много одиночек, они ждут так же, как и я. Мы встречаемся, обсуждаем вас, надеемся. Иногда… исчезаем.

– Я даже в самом бредовом сне не мог такое предположить. Вы… Вы живые, вы дышите, вы смеётесь и плачете, вы любите нас и ждёте.

– Потому что других любить не дано. Мы действительно обречены, но в этом весь смысл нашего существования, наших слёз, нашего смеха, нашего дыхания. Без вас в нас нет души.

– А не наказание ли это?

Музыка замолкла. Музыканты поклонились и отошли к столику, накрытому специально для них. Присутствующие на балу вяло похлопали в ладоши, поблагодарив оркестр, и опять принялись разговаривать и пить вино. Одна дама, лет сорока, с довольно откровенным декольте и полной шеей, подошла ко мне и протянула руку для поцелуя.

– Извините, – срывающимся от волнения милым голосом спросила она, – вам не знаком Андрей Валерьевич Бурков? Вы с ним не в одном городе живёте?

– Простите, – я пожал пальчики дамы, но целовать наотрез отказался, – даже если мы живём с ним в одном доме, я его не знаю.

– Да, понимаю, извините, – ещё раз повторила дама и тоскливо вздохнула. – А вы не могли бы узнать про него что-нибудь там? Вам бы это труда не составило. Знаете, я очень боюсь пропасть… исчезнуть… – дама перешла на шёпот. – Знали бы вы, как страшно стать ничем в ни где!.. Впрочем, вряд ли вы меня понимаете.

– Понимаю, мадам, но даже если я узнаю что-то про него, как я смогу вам передать эту информацию?

– Так через него же, – с надеждой пропела дама.

– Как бы он не принял меня за сумасшедшего, если я передам ему вашу просьбу.

– Поверьте, я знаю, он будет вам благодарен.

– Простите, – обратилась к даме Роза и тут же подхватила меня под руку, – я украду у вас моего друга.

Я был несказанно благодарен Розе и с удовольствием удалился подальше от надоедливой дамы с очень грустным лицом.

– Как зовут эту несчастную? – поинтересовался я.

– Роза.

– Это почему это? – удивился я.

– Мы все здесь, кто ждёт своего часа – Розы. Условное имя всех героинь. А так её величают Елизавета Ивановна, фамилия до сих пор неизвестна. Наверное, этот Бурков до сих пор не решил насчёт её титула и происхождения.

– А если дело касается мужчины?

– Рольф. Всех мужчин здесь зовут Рольф.

– Интересно. А эта Елизавета, она тут в единственном экземпляре? Не меняется, как ты?

– Нет. Боюсь, что она зря живёт надеждой на воссоединение с любимым. Бурков о ней забыл.

– Так пусть она так же подпишет договор, как это сделала ты.

– Невозможно, – Роза подтянулась к самому моему уху и проговорила шёпотом, – он сам решает, кому дать шанс. Он сам предлагает нам эту сделку. Значит, ты важен, а Бурков пока нет.

– Даже не знаю, как на это реагировать, – улыбнулся я. – Думаю, пора начать важничать, чтобы придать себе значимости. А кто он такой? И почему он курирует всё это?

Роза не успела даже рта раскрыть, как музыканты, которые уже уселись на свои места возле пюпитров, вновь начали играть, да так громко, что я прикрыл глаза от неожиданности. Все в зале вдруг поднялись и встали возле дверей в два ряда, друг против друга, как это делают для приветствия очень важных гостей. Роза потянула меня за руку, увлекая ближе к правой стороне. Николай со своей жемчужиной оказались рядом с нами. Оркестр сыграл приветственный туш и замолк. Наполняли залу лишь звуки шуршащих платьев, тихие покашливания да лёгкий перебор хрустальных капель на люстре. Из открытой двери, которая непонятно куда вела, так как находилась на уличной стене, выглядывала лишь тьма, так как никакого источника света там не было. Все продолжали стоять тихо, правда, волнение на лицах одиночек было вполне читаемо. Елизавета Ивановна, которая оказалась как раз напротив меня, стояла, чуть дыша, левой рукой обмахиваясь белоснежным платочком, хотя в правой руке держала веер. Янтарная госпожа стояла подле своего любимого, крепко сжимая его руку своими маленькими сильными пальцами. Она бросила взгляд на меня, улыбнулась и перевела взгляд на дверь. Послышался странный звук, который, впрочем, был узнаваем для тех, кто держал когда-либо в своём доме собак; звук цоканья когтей по паркету. Через пару мгновений из темноты вынырнула морда волка.

17 апреля 2012 года.

Кристина сидела в кресле и внимательно меня слушала. Я с радостью вспоминал те минуты и часы, что провёл с той, кто был создан мной самим и ниспослан мне силами, куда более могущественными, чем я мог предположить. Иногда я бегал в кухню, чтобы сделать нам бутербродов и чаю, иногда Крис поднималась, чтобы опустить шторы или поправить чуть покосившуюся фотографию. Иногда она просто ходила по комнате, перебирая вещи, статуэтки на полке, собирая мои черновики-записки, которые я писал и раскладывал вокруг себя, когда работал над текстом.

– А потом мы попали в вечный дом-склеп, – довольно сказал я и улыбнулся.

– Склеп? Не дай Бог такого вечного дома.

Она развернулась ко мне, смерив взглядом полным беспокойной силы и невероятной жёсткости. Чуть опустив голову, она продолжала смотреть, не отводя глаз, и через мгновение уже смотрела исподлобья, как, наверное, смотрят ведьмы, когда произносят прямое проклятие.

– Но это их дом, – проговорил я. В тот момент я не желал быть адвокатом потустороннего мира, я был лишь рассказчиком, но Кристина ждала моей реплики на её высказывание. Она держала в руках мои рубахи, подобранные минуту назад с пуфика.

– Ты же понимаешь, о ком я говорю, – попытался я начать чуть издалека.

– Да.

– Так для чего ты это сказала?

– Я бы не хотела жить в склепе с любимым. Неужели там можно быть счастливым?

– Если б ты видела их, то не задавалась этим вопросом. Они счастливы там так, как не каждому дано быть счастливым здесь. И главное, они любят друг друга.

– Ты слишком часто произносил это слово за полтора часа твоего повествования. Я сама не слышала его от тебя в таких количествах.

Она повела головой и лукаво улыбнулась. Евины дочери, как же вы хитры и умны!

– Я говорю сейчас о них, о янтарной госпоже и об её супруге. Они были настолько красивы, что казалось, их красота должна затмить солнце. Как ни странно, но он был ярче её, его красота вызывала больше эмоции и наслаждения. Никогда не думал, что скажу такое о мужчине.

– А разве так бывает?

– Не знаю. Может быть, там всё видится иначе, но как бы то ни было, они производили впечатление сияющей, страстной и влюблённой пары.

– Что ж, это хорошо, что ты видел таких, значит, уверуешь в то, что это существует и это возможно не только на сцене.

Укол пришёлся в самое больное место. Много лет я играл романтических героев, изображая страсть и любовь, страдал и умирал на сцене от любви, но ничего подобного никогда не испытывал в жизни. Я делал предложение Кристине, как будто просил её составить мне компанию в увеселительной комфортабельной поездке к морю, а не стать равным и важным компаньоном в нелёгком и долгом пути. Я не любил её, я просто устал быть один, и эта усталость стонала и хрипела внутри, заставляя меня совершить необдуманный шаг. Шаг, так и есть, оказался необдуманным и, как мне тогда казалось, роковым. Уже после трёх месяцев супружества она начала меня утомлять. Её забота, переживания, частые звонки, даже смех и весёлость выматывали меня до предела. Раздражало даже мыло в какой-то нелепой мыльнице, потому что эту чёртову мыльницу купила она. Раздражал вкусный ужин, клетчатый фланелевый домашний костюм, а уж когда началась шоколадная эпопея, я понял, что долго этого не выдержу. Когда она разбила новую машину, повод для развода даже не пришлось искать.

Что это было? Помутнение? Роковая ошибка? Игра высших сил, чтобы всё правильно расставить и дать возможность всё исправить? Очень надеюсь, что именно последнее.

Кристина положила мои рубахи на стол и присела рядом на диван, развернулась к подушке, легла и вытянула ноги, положив их ко мне на колени. Странно, мы так никогда не сидели. Я даже не могу вспомнить особо романтических моментов в нашем браке. Возможно потому, что у нас не было романа, не было страсти, не было ночных шепотков, утренних потягиваний и поцелуев, я не испытывал те необъяснимые, но обязательные, как воздух, эмоции, что создают вокруг двоих защитный кокон, исполняющий роль оберега.

Я провёл по её ноге рукою, и она прикрыла глаза. Медленно дойдя до пальчиков, я остановился и посмотрел на неё. Она чуть приоткрыла рот и глубоко вздохнула. Моя рука вновь пошла наверх, до колена и выше. Я делал всё медленно, стараясь прочувствовать свои ощущения, услышать нечто новое в голосе своего тела. Внутри, в районе живота, прошла приятная волна, ведя меня за собой к необычному шуму, что нарастал, гудел, но срабатывал, как магнит. Совсем забыв про рассказ и про вечный дом-склеп, я ведомый отчётливым желанием беспокойства и возбуждения, уже чётко различал стук своего сердца. Заведя руку под юбку, я перестал заниматься самокопанием и решился пойти за самыми восхитительными впечатлениями, что собирался получить не в знак благодарности, а как достойный её страстности и искренности.

27 июня 2010 года.

Волк прошёл в залу, остановился возле оркестра и улёгся около пюпитра виолончелиста, положив голову на лапы. Это был серый, огромных размеров зверь, и по седине на морде можно было сказать, что он пожил достаточно по волчьим меркам. Все присутствующие продолжали смотреть на дверь, ожидая главного гостя бала. Я покрутил головой, мельком взглянул на Розу и тоже перевёл взгляд на дверь. Время, как мне показалось, растянулось, и я два раза успел вздохнуть и даже приготовился зевнуть, но шаги, донёсшиеся из коридора, остановили этот порыв, и я замер, внимательно вглядываясь в тёмное пространство. Из мрака выступила фигура мужчины в чёрном костюме. Сначала показался чуть длинноватый, но прямой нос, потом лоб, следом – подбородок и чётко очерченные губы. Лицо его было красиво, с яркими большими чёрными глазами, над которыми изломанными штрихами лежали брови. В руках он держал белоснежный платок, а на поясе его висел странный кинжал с зазубринами на лезвии. Он медленно прошёл в зал и остановился точно посередине. Дамы чуть присели, мужчины склонили головы. Он поприветствовал всех полуулыбкой, сделал ещё несколько шагов до противоположной стены, остановился и развернулся. Тут же к нему подскочили два лакея и поставили высокий стул, похожий на походный трон. Он сел, поправил пиджак и подозвал волка. Тот медленно встал, зевнул, подошёл к хозяину и улёгся возле его ног.

– Роман! – громко произнёс он.

Я постарался незаметно вздохнуть и сделал несколько неуверенных шагов к нему навстречу.

– Простите, не знаю, как к вам обращаться, – произнёс я и чуть наклонил голову.

Он улыбнулся и оглядел присутствующих, которые так же улыбались.

– Что ж вы не объяснили нашему гостю, как нужно обращаться ко мне?

– Простите, но о нашей встрече я узнал совсем недавно и поэтому не успел разузнать всех тонкостей здешнего протокола, – поспешил я ответить, чтобы он не отчитал Розу.

– Хорошо, – сказал он и погладил рукою колено. – Ко мне нужно обращаться просто – Принц. Без имени. Только титул. Имя и так известно всем.

– Учту, – спокойно ответил я, но сам еле держался на ногах.

– Хорошо, – повторил Принц. – Тебе известно, почему ты здесь?

– Догадываюсь.

– И это хорошо, – протянул он. – Значит, этот разговор не будет бестолковым и затяжным. Тебя уже ждут там.

– Знаю.

Я осмелился взглянуть в глаза Принца и не пожалел об этом. Они странно лучились и не вызывали желания отвернуться или опустить голову. Взгляд его был приятен и спокоен.

– Уйдите все!

Он поднял руку, и присутствующие тут же исчезли из зала, вместе с оркестром и прислугой.

– Роза!

Я обернулся и увидел, что зал опустел; пропала и моя любимая.

– Нам теперь никто не помешает, – сказал Принц, поднял руку, и в его пальцах сверкнул бокал, наполненный вином.

– Принц, верните Розу, умоляю!

– Я?

Удивление его было так искренне, что я замер на мгновение, оторопел и не знал что ответить.

– Да, – еле выдавил я из себя.

–Но я её не создавал, это твоё творение. Вот ты и верни.

Принц сделал глоток, взмахнул платком и приложил его к губам. Он был так изящен и даже нежен в движениях, что я застыл на месте, не отрывая взгляда от него, так как эти движения мне показались неподходящими такому мужественному созданию.

– Но как мне её вернуть?

– Ты и без меня знаешь как? Проблема тут в другом.

– В чём же?

– Что ты с нею будешь делать?

– Я люблю её, – выпалил я жарко и гордо приподнял подбородок.

– Ага, понятно. Ну, тогда ей точно ничего не угрожает.

Принц поднялся. Волк лежал с закрытыми глазами и никак не реагировал на движения своего хозяина. Принц сделал шаг, задумался и, развернувшись лицом ко мне, улыбнулся. Сейчас этот странный субъект показался мне каким-то уж чересчур душевным и открытым. Это совершенно не соответствовало моим представлениям об этом персонаже, ведь я догадался, кто передо мной.

– Почему ты молчишь? – спокойно спросил он и сделал ещё один глоток густо алого вина.

– Не знаю, – тихо ответил я. – Не смею.

– Так не знаешь или не смеешь?

– Не смею.

– Это плохо. Я думал, ты словоохотлив и лёгок в общении. Неужели тебя ничего не интересует? Ты же должен понимать, что тебе очень сильно повезло?

– С чем?

Принц резко запрокинул голову и рассмеялся. Волк приоткрыл один глаз, посмотрел на хозяина и тут же уснул снова.

– Если ты знаешь, кто я такой, если знаешь, как ты сюда попал, если тебе открылись тайны, о которых неведомо другим смертным, то грех не воспользоваться моментом. Как считаешь? Может, у тебя нет вопросов? Может, ты просто желаешь вернуться и продолжить свою жизнь, какой она была?

– Я желаю знать только одно, Принц, – я прикрыл глаза. – Найду ли я Розу там? Будет ли она со мной там? Попаду ли я с ней сюда, где есть вечные дома? Где влюблённые живут вместе и никогда не расстаются, ожидая своего часа.

– Много вопросов и всё мимо, – спокойно ответил Принц и взглянул на бокал с вином, который тут же исчез из его рук.

– Мимо? Но разве не любовь меня привела сюда? Разве не это мне хотели открыть?

– Вот чепуха какая, – чуть нервно ответил он и снова уселся на свой скромный походный трон. – Если ты так думаешь, то, наверное, зря я предложил твоей Розе сделку.

– Но что тогда главное?

– Как же ты недалёк, друг мой. А я возлагал на тебя такие надежды. Ты знаешь кто такая Роза?

– Да. Я вспомнил её.

– Ты создавал её каждый раз, как только начинал писать книгу. Новая задумка – новая Роза, новая женщина. Творец, то есть ты, влюбляешься в неё, боготворишь и отдаёшься всецело. Без остатка. Так с кого ты писал свою Розу?

– Я её выдумал.

– Чепуха, – повторил Принц. – Женщину, даже если она сотворена на листе бумаги или описание её образа забито, как у вас теперь говорят, только в компьютер, нельзя выдумать. Она уже существует. Так кто она?

– Не знаю. Мне казалось, что такой не было, я её…

– Пигмалион в куске слоновой кости точно видел образ своей Галатеи.

– Но это же – миф! – выпалил я.

– А разве ты сам не создаёшь мифы? Да любой из вас, тебе подобных, такие сочинители, что нам остаётся только крыльями хлопать. За это я вас и люблю. Любой миф – это лишь познание мира, познание через твоё собственное имя, твою реальность, твою правду. И здесь ты видел несколько доказательств этой правды, ты разговаривал с этими доказательствами, ел, пил, сидел за одним столом.

– Правда? Весьма необъективное суждение. Разве нет?

– А что тебя смущает?

– Мне казалось, что любая история, созданная писателем – выдумка. А значит – ложь.

– Хороша же эта ложь, если ты жаждешь найти её там! – громко ответил Принц и снова рассмеялся. – Не кажется ли тебе, что ты слегка запутался в понятиях?

– Не знаю. Возможно.

Волк медленно поднялся и подошёл к одному из столов, на котором стояли мясные закуски. Он посмотрел на хозяина и ткнулся носом в тарелку, на которой лежал нарезанный бекон и ещё какие-то деликатесы, украшенные зеленью и ягодами клюквы. Принц подошёл к столу, взял тарелку и поставил её на пол перед своим седым другом.

– Сдаётся мне, что ты слишком часто говоришь "не знаю"? Я начинаю сомневаться в правильности своего выбора. Успокой меня, а заодно и себя.

– Что вы хотите услышать от меня? Я не понимаю.

– Жаль… – Принц снова подошёл к трону, бросил на меня жалостливый взгляд и сел, закинув ногу на ногу.

– Можно вопрос, Принц?

– Наконец-то. Прошу.

Он улыбнулся и уселся удобнее, царственно приподняв подбородок.

– Почему именно вы отвечаете за тех, кто пишет книги? Разве то, чем занимаются эти люди – плохо? Значит, им всем уготован… – я чуть смутился, – …не рай?

Принц подскочил на троне, чуть округлив глаза. Улыбка вновь растянула его губы, и он хмыкнул совсем как простые смертные, услышавшие сущую несуразность.

– Остановись, не слова более, иначе меня разорвёт от смеха.

– Что в этом смешного, Принц?

– Всё смешно. Как ты быстро всё поделил, словно точно знал, где проходит грань.

– Но разве этой грани нет?

– Нет.

– Но как же тогда?

– Всё вместе.

– Но ведь есть же рай, там души праведников. Это хоть так?

– Возможно, – чуть лениво ответил Принц и отвернулся.

– Ну, а вы отвечаете…

– За ад, хочешь сказать?

– Да, – глупо буркнул я.

– Вот скажи, что про тебя говорят там. Ты, красив, как Бог или ты дьявольски красив?

– Там эти фразы имеют одинаковое значение, что теперь мне кажется странным. Оказывается, люди говорят это бездумно. И то и другое вызывает восторг и трепет, но лишь любящая душа может точно прочувствовать разницу.

Принц приподнял одну бровь и погладил колено, словно оно у него болело или ныло. Я же стоял перед ним, словно нашкодивший подросток и никак не желал понимать и принимать правила этого мира.

– Оставим это всё. Ты не для того здесь оказался, – Принц взмахнул рукою, перебирая пальцами воздух и снисходительно улыбнулся.

– Но если вы отвечаете за пишущих… – начал я.

– И не только за них, – довольно закончил Принц.

– Тем более. Если вы отвечаете за творцов, то и я попаду в ад, даже если найду Розу там?

– А чего ты больше боишься: не найти её, не написать или попасть в ад?

– Не знаю.

– Опять не знаешь.

– Просто теперь, когда я это узнал, узнал вас, Принц, мне не по себе.

– Во-первых, ты меня ещё не знаешь, а во-вторых, я уверен, ты сделаешь правильный выбор. А может, и всё вместе.

– Но если я не найду Розу, то не смогу написать ни строчки. Она мне нужна.

– Ты же писал, не зная её, сам это утверждал недавно. Или всё-таки она существует там?

– Нет. Она – моя выдумка, мои желания, она совершенство. А совершенства там не существует.

–Так ли уж и не существует? Ещё раз говорю, услышь меня, ты писал, творил, создавал её. Значит, ты её уже знал или знаешь.

– Но её лица я не помню там.

– Так ты думаешь в лице дело?

Принц резко поднялся, подошёл вплотную ко мне и пристально уставился жёсткими чёрными колючими глазами. Это был уже не тот милый и располагающий к себе взгляд; он почти сводил с ума и в то же время не давал упасть в обморок. После моего секундного замешательства он снова улыбнулся.

– Кто ты? – вдруг спросил Принц, окончательно ввергнув меня в состояние оцепенения. – Если ответишь "не знаю", я тут же отправлю тебя туда, и ты не сможешь попрощаться с Розой. Она исчезнет навсегда.

Я молчал. Моё сердце колотилось сильно и неровно, а на висках проступил пот.

– Ты так и будешь молчать? Что мне с тобой делать?

Я едва остановил себя, чтобы не произнести ненавистную Принцем фразу. Там, эта фраза почти бессмысленна, на неё не обращают внимания, но здесь она обретает все оттенки неблагоприятного значения, тем более, если она повторена несколько раз за разговор.

– Я – писатель, – ответил я, и на миг страх свалился с моих плеч.

– Уверен в этом?

– Уверен, иначе бы не стоял перед вами.

– Неплохо.

Он, кажется, остался доволен ответом. Принц подозвал волка и погладил его. Мне показалось, что это движение рукой по шерсти успокаивало его. Волк зевнул и лениво растянулся на полу. Я машинально бросил взгляд на пустую тарелку.

– Да, он голоден, ему пора на охоту, – Принц ласково потрепал волка и обратил свой взор на меня, чтобы продолжить. – Так значит, ты писатель?

И снова я еле осадил себя, что не сказать "не знаю".

– Я пытаюсь писать.

– И как? Получается?

Я вздохнул и постарался выкинуть из головы это ненавистное "не знаю", но оно было словно кусок арматуры, торчащий из земли и грозящий поранить любого, кто идет, не глядя под ноги, и крутит головой по сторонам.

– Не уверен, что у меня получалось хорошо, но мои книги пользуются успехом. Возможно, всё не так плохо.

– И что тебя останавливает взяться за более интересную и глубокую тему?

Я бросил недовольный взгляд на Принца.

– Может быть, отсутствие литературного дара?

– Ну, это уж, позволь, не тебе судить, а читателям.

– Но мои читатели – это любители лёгкого чтива. Я не пишу психологических романов, эпопей, саг, религиозных или философских сочинений. Мой жанр прост и лёгок. Из всего, что я написал, достойны внимания только пара абзацев.

– Иногда абзац в три строчки бывает более гениален, нежели книга в тысячу страниц. Так почему ты не берёшься написать что-то более масштабное? Во всех смыслах.

– Я уверен, что это не моё.

– Точно так же, как уверен в том, что Розы ты не встретил?

Давно я не чувствовал себя так нерешительно, казалось, воздух вокруг накалился и обжигал.

– Поверить в то, что у меня настоящий дар, невозможно.

– Вы, люди, так любите прибедняться, что становится тоскливо. Оставим наш разговор ненадолго, отложим на потом и вернём гостей. Они уж точно не виноваты в том, что ты терзаешь себя сомнениями. А ведь они так же ждут своих избавителей, своих создателей, своих наречённых.

Последнее слово он произнёс медленно и с особым выражением, чуть протяжно, будто стоял на сцене. Принц подкинул платок, и гости появились вновь. Они проявились из лёгкой дымки, которая, впрочем, тут же исчезла без следа.

– Иди к ней.

– Спасибо, Принц.

Я оглядел пеструю толпу и нашёл Розу, стоявшую возле столика с шампанским. Она кивнула мне. Подходя всё ближе, я заметил, как на её глазах сверкнули слёзы.

– Почему ты плачешь? Что случилось?

Я почти подбежал к ней, и только взгляды присутствующих гостей, остановили меня. Я взял её за руку и поцеловал, пытаясь спрятать за этим жестом свою неловкость.

– Неужели ты так и не понял?

– Что?

–Ты знаешь меня. Я есть, я существую там, в твоей реальной жизни.

Я тихо вздохнул, чуть приподнял брови и улыбнулся уголками губ.

– Нет, Роза, это не так, – я провёл по её руке пальцами, пытаясь скрыть внутреннюю дрожь, но и это движение руки показалось мне странным, нелепым, выдающим моё состояние. – Я знаю, с кем я разговаривал. Разве он не должен запутать меня, заставить сделать неправильный ход, отойти от цели?

– Я не знаю…

– Не говори этих слов, – остановил я её. – Ты всё знаешь, и ты будешь мне помогать там. Вместе мы закончим всё, что я по глупости бросил. Или… Я напишу новую книгу о нас. Опишу всё то, что произошло со мной здесь.

– Ты создатель, ты тот, кто вдохнёт в меня жизнь. Настоящую жизнь. Я должна доверять тебе, но я боюсь.

– Ничего не бойся, слышишь, ничего. Всё для нас закончится правильно. Вот только… – я на секунду остановился, и по выражению моего лица Роза поняла, что меня что-то не отпускает после разговора с Принцем, что-то мучит. – Если то, чем я буду заниматься там, контролируется совсем иными силами, ты же меня понимаешь, мне становится страшно. Что будет с моей душой?

– Твоя душа обретёт бессмертие, как и душа любого праведника. А ты такой. Я верю в тебя.

– Не-е-т, – чуть протяжно проговорил я.

Вдруг в моей голове проскочила странная и какая-то нелепая мысль, до этого момента вообще не всплывающая, так как для неё не было никакого основания. Просто это "вдруг" оказалось тонким лезвием, прорывающим невидимую ткань сомнений и неведения.

– Что с тобой? – Роза попыталась заглянуть в мои глаза, но я отвёл их и весь развернулся в сторону трона. Принц продолжал восседать, потягивая очередную порцию вина из хрустального бокала, украшенного золотом. Возле него стояли несколько разношёрстных персонажей обоих полов из разных времён, эпох и миров. Они участливо, почти молитвенно смотрели на него, молчаливо взывая к его справедливости, надеясь, что он всё же заключит с ним сделку. Конечно, каждый из них мечтал, чтобы их создатели дошли до главной точки, оставив их себе навсегда, слившись с ними, соединившись воедино. Они желали быть точно такими же, как простые люди там. И быть всегда, как существа обладающие душой. Ожить и жить. Но это станет возможным, только если писатель допишет последнюю строчку, а потом ещё и ещё раз перечитает, что написал, лихорадочно правя каждую строчку. Может даже он выбросит рукопись, удалит, потом восстановит, потеряет сон и аппетит, будет страдать, маяться и вот только потом, если повезёт, они смогут обрести вечный дом. Несчастные. Кто теперь из писателей сомневается? Кто теперь "сожжёт" свою рукопись? Даже если получилось не очень, редакторы и реклама спасут любую нелепость и бред. Именно за это они получают свои кровные. Я сделал шаг, и Роза попыталась удержать меня, но я остановил её, мотнул головою и взглядом попросил остаться на месте. Я медленно прошёл через весь зал и подошёл к Принцу. Он тут же удостоил меня взгляда и полуулыбки.

– Принц, – обратился я к нему.

– Я так понимаю, что ты принял какое-то решение после разговора с Розой?

– Нет, Принц, я просто вспомнил, что меня зовут Константин. Я не Роман.

– Хорошо, возможно, ты и Константин. И что дальше?

Он сделал лёгкий и странный жест левой рукою, словно в воздухе перебирал невидимые струны. Так инстинктивно делают певцы, когда применяют вибрато в пении. Окружающие его одиночки тут же отошли, чуть склонив головы.

– Меня не любовь сюда привела.

– А что же?

– Вам нужен тот, кто напишет очередной "шедевр" про Вас. Не могу поверить, что вы выбрали меня. Есть более достойные…

– Остановись, – Принц чуть взмахнул платком и приложил его к верхней губе, словно над нею проступил пот.

– Но разве это не так? Если я прав, то вы сделали самый нелепый и неправильный выбор. Мой талант писателя такой же жидкий, как и каша на воде, которую подают в больницах. Вы, боюсь, просчитались.

– Не бойся, Роман, или, как там тебя… А, Константин, конечно же… Я прекрасно сознаю, на что иду, и мне наперёд известно многое, что от тебя пока скрыто.

– Это уж мне теперь понятно наверняка.

Я усмехнулся, и, наверное, на моём лице проступило что-то похожее на довольство.

– Но почему ты назвался Романом, когда попал сюда?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Я и сам не помнил причины, что могла заставить назвать себя другим именем. В тот момент я был уверен, что меня зовут именно Роман. Я тут же хотел произнести "не знаю", но быстро остановился. Похоже, что моё просветление действительно наступило, и я стал быстрее и лучше улавливать ловушки этого странного мира, похожего на бесконечный сон. Зачем я назвался Романом, мне и самому стало непонятно в эту минуту. Теперь-то я точно знаю, что меня зовут Константин и никак иначе. Возможно, это имя имеет какое-то значение? Может быть, это имя моего будущего героя?

– Принц, мне кажется, что здесь ничего не происходит просто так, и если я назвал себя Романом, значит, в этом есть какой-то скрытый смысл.

– Очень может быть… но, была тут одна Муза, оказалась Марья Петровна, и ничего это не значило.

Принц равнодушно вскинул на меня взгляд, который тут же поднял вверх, словно раздумывая о чём-то. Он облокотился на железный подлокотник трона и, отстегнув свой странный кинжал от пояса, положил его перед собой на колени.

– Марья Петровна ничего не значила, а я буду значить. Так?

– Значит, ты уверен, что я тебя выбрал из множества достойнейших писателей и пустых бумагомарак для того, чтобы ты написал обо мне книгу?

– Вот это и странно для меня.

– То есть ты в этом уверен?

– Да. Иначе для чего я здесь?

– Действительно, для чего? А может, совсем не для этого?

На губах плясало ненавистное словосочетание, но я прекрасно понимал, что если произнесу его, то он тут же вернёт меня туда, где я – Константин, актёр средненького театра, а никакой не писатель, где я живу без любви, где мне, скорее всего, не светит ничего особенного, где я только обыватель, которых миллионы. Я так и не узнаю своей главной цели, ради которой меня заманили сюда.

– Но тогда для чего? – тихо переспросил я, пытаясь оторвать взгляд от сверкающего зазубринами лезвия кинжала.

– Это уж тебе придётся решать, что ты будешь делать по возвращении. Достоин или не достоин, мне, конечно, известно, но что будет хорошего, если я тебе всё расскажу наперёд.

– А если я его не напишу, то никогда не соединюсь с Розой? Так? – я чуть улыбнулся и поднял глаза на Принца.

– Похоже, тебя занимает только любовная линия твоего ещё ненаписанного романа?

– Похоже, Принц, что у меня просто нет выбора, и я должен буду его написать, даже если писать хочу только о любви к той, кого я обрёл здесь.

– Вот ведь какое странное дело, – Принц провёл по кинжалу красивыми ухоженными пальцами, – ты вырываешь одно из другого, хотя одно другому совсем не мешает.

Он говорил, забавляясь, его глаза искрились весельем, а легкая жестикуляция придавала этой беседе – если смотреть на неё со стороны – все оттенки игривой детскости и откровенного расположения двух визави друг к другу.

– Но я не представляю, что я могу написать о вас, Принц. Потустороннее для меня неведомо и скрыто. Всё что я писал, простые выдумки.

– Ну, конечно. В общем, как и всё то, что связано с любовью.

– Принц, я люблю её.

– А что мне с этого? – всё еще улыбаясь, но уже совершенно равнодушным тоном ответил он.

– Но ведь я писал о любви, о приключениях, а мистика была лишь фоном. Писал, да, но всё равно неудачно. Я в этом уверен.

– Это замечательное лирическое отступление, но главного я так и не услышал.

– Что же это?

Принц хмыкнул и снова улыбнулся, но его улыбка теперь больше походила на оскал.

– Вот ты странный. Я задаю вопросы тебе, а не себе. Ты предлагаешь мне за тебя отвечать?

– Нет.

– Тогда ответь сам. Что главное?

– Любовь. Я в этом уверен как никогда.

– И ты это понял здесь? Только здесь? – Принц вздохнул, и его уголки губ чуть опустились вниз. – Когда Михаил Александрович писал «Демон поверженный»…

– Михаил Александрович? – у меня сам собою наморщился лоб. – Врубель?

– Именно он. Так вот, когда он писал Демона, я стоял напротив него. Всё время. Он видел меня, он писал его с меня, хоть и понимал, что это невозможно. А ведь я ему просто помогал, потому что любил. Да нет, боготворил его талант. Ты понимаешь, о чём я?

Для меня подобное откровение показалось сначала невообразимой выдумкой. Я словно забыл кто передо мной, но уже через пару мгновений, понимая, что Принц читает мои мысли, молча кивнул головою.

– Да, понимаю. А ещё помню, что он сошёл с ума. И если бы вы его любили… – я не успел закончить, как Принц перебил меня.

– Это хорошо, что понимаешь и помнишь. Любовь прекрасна, я всегда говорил об этом, но она только сила, она даёт толчок, движение… У него была любовь, его любили, он любил, но она его не спасла.

– Он сеял зло без наслажденья,

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья —

И зло наскучило ему.

Принц довольно приподнял брови и закивал головой, украсив лицо улыбкой.

«Похоже, «Демон» Лермонтова, так или иначе, тоже его работа. Даю голову на отсечение – его», – подумал я.

– В точку, дорогой. Но в следующий раз так головой не рискуй, можешь ошибиться. – Он вздохнул. – Я ведь тоже люблю, умею любить. Люблю вас, тех, кто творит, создаёт, властвует над людьми благодаря вашим дарам.

– Ваши слова, Принц, внушают ужас. Значит, всё это от вас?

– Прости, но наслаждаться, питать себя силой я могу только благодаря вам. А со мной это получают ещё и ваши почитатели. Вы рождаете и крушите, вдохновляете и низвергаете, вы – это я. Скольких я вытаскивал, оживлял, лепил заново, лишь бы они создавали то, что продлевает моё существование, собственно, как и проживание обычных людей. Оно, благодаря таким, как ты, обретает хоть какой-то смысл, а душа получает наслаждение.