Читать книгу В пользу бедных - Элла Венгерова - Страница 3

Альфреду Нойману

Как диамант среди других камней,

Или икра среди деликатесов,

Или пантера среди всех зверей,

Единорог среди болотных бесов,

Как дева юная среди старух,

Как Грета Гарбо среди прочих шлюх,

Так среди стран моя страна блистала.

Отчизна, где никто не голодал,

Не замерзал и нищеты не знал,

Где уважали труд… Тебя не стало.

Хочу воздать тебе хвалу и славу,

Воспеть твои законы, смысл твой здравый.

Здесь тот, кто жаждал знаний, мог учиться,

Формировать свой разум, душу, тело.

Здесь самый бедный мог наверх пробиться,

Здесь женщина права мужчин имела.

Страна все суеверья отвергала,

В долги влезать достойным не считала.

Того, кто помощь у врачей искал,

Врачи своим искусством исцеляли.

С тем, кто страдал, кто горе испытал,

Князь и народ несчастье разделяли.

Банкиры нас не смели вынуждать

Красть у самих себя и банкам отдавать.

Отечество вперед смотрело смело.

Здесь строил планы весь народ страны.

Здесь ощущалась свежесть новизны,

Здесь в настоящем будущее зрело.

Храня мечту о царстве просвещенья,

Моя страна чуралась преступленья.

Кремль, Тауэр, Сансуси, Версаль,

Вы вправе красотой своей гордиться.

Но со Стеной берлинской что сравнится?

Не превзойдут ее все света чудеса.

Ее ворота, КПП и башни

Надежней были, чем ограды ваши.

Хотя мне здесь не довелось родиться,

Не здесь я был воспитан и взрастал.

Я сам решил сюда переселиться,

Я сам страну отечеством назвал.

И новой родине я преданно служил.

И годы зрелые здесь счастливо прожил.

Дышать бы здесь до гроба, до могилы…

Увы. С могилой все не так судьба решила.

Предателям, как и во время оно,

Идеи не нужны. Нужны шпионы.

Лет двадцать КГБ осуществлял

То, что враждебный Запад замышлял.

Страна Советов жизнь нам возвратила.

Она же предала нас и сгубила.

Но две мои любимые страны

Изменой не навек разлучены.

Сибирь и Пруссия давно в контакте.

Не стоит забывать об этом факте.

Меня не греет нынешнее солнце.

Отечество мое цветущим садом

Не наяву я вижу, не в оконце,

Но в прошлое проникшим трезвым взглядом.

Моя страна, как древняя Эллада,

Прекрасна, и ее оплакать надо.

Те, кто страну когда-то создавал,

Великой перспективой вдохновлялись.

Они ушли, но в памяти остались.

Я пару этих строчек написал,

Прощаясь с уходящею натурой:

Идеей, государством и культурой.

Памятник Гейне в парке

Патиной темной покрыт.

И только ступня золотится,

И палец большой блестит.

Когда к нему на колени,

Дети взобраться хотят,

Они за ступню монумента

Хватаются и висят.

Немецкий народ, поднимайся

До колен твоих мастеров.

Тогда лишь сотрешь ты патину

С золотых поэзии слов.

Царский скипетр, коровяк

Украшал большой овраг.

Словно бронза, он сиял,

Канделябр напоминал.

Ярко-желтые цветки,

Изумрудные листки,

Семь стеблей одним букетом —

Не цветок, а чудо света.

И коза сказала с чувством:

«Прямо как шедевр искусства!»

И сказал козел жене:

«Очень жрать охота мне!»

Осталась позади

Родная сторона.

Вперед, солдат, гляди,

Туда, где ждет война.

Мы на твою войну

Идём, как предки встарь.

О Пруссии король,

Великий государь.

По слову твоему

Под грохот канонад

Мы движемся во тьму

Сквозь дым, туман и чад.

Там ржавою косой

Орудует косарь.

О Пруссии король,

Великий государь.

Должны мы победить

Для пользы короля:

Саксонию добыть,

Где столько есть угля.

Силезию возьмем —

А нам что пользы в том?

За что нам умирать?

Нам на войну насрать.

С войны везут меня,

И я в гробу трясусь.

Из праха вышел я

И в прах я обращусь.

Как тысячи других,

Погиб я ни за грош.

О Пруссии король,

Я мертв, а ты живешь.

О мертвый мир, ты молча наблюдаешь,

Как зло бесчинствует, как святость угасает.

Людей на правых и неправых разделяешь,

Но их вражда тебя не задевает.

Неужто я один борюсь со злом,

А всем другим в борьбе не повезло?

О мир, ты всемогущ, но равнодушен,

И все твои герои безоружны.

Осень уже началась, уже диссидентская стая

Дружно на запад летит, словно косяк журавлей.

Как перезимовать? Я дров наломал, чтоб согреться.

Если замерзнут мозги, стихи сочинять не смогу.

Мысли мои и дела отечеству посвящаю,

Все – во благо страны, но страна осуждает меня.

Она терпимее к тем, у кого трусливая совесть,

Пусть на запад сбегут, меньше будет забот.

Только двое в стране разделяют мои убежденья.

Это, во-первых, я сам. И моя любовь, во-вторых.

Как благодарен я ей. Целуя улыбку любимой,

Я держусь на плаву в мире, где места мне нет.

Будут ли жить на земле счастливые поколенья?

Будет ли их поцелуй горечью не отдавать?

Сброд опять против него сомкнулся.

Как всегда, он был готов к удару.

Но на этот раз он промахнулся.

Видно, обломился коготь старый.

И вожак вдруг криво усмехнулся,

Поднял бровь, а не тирана розгу,

Мощный дух в последний раз рванулся,

И не выдержали клетки мозга.

А они задумали потеху

И в своем привычном пошлом стиле

Выставить бессильного генсека

На посмешище они решили.

И напялили ему колпак дурацкий,

И халат ему по мерке сшили,

В инвалидной фирменной коляске

На показ картинно усадили.

Осмелев, приблизились и встали,

Ухмыляясь нагло и надменно.

И всю прессу строго обязали

Снимок напечатать непременно.

И фотограф с редкостным талантом

Угодить старался дилетантам,

И глава их не жалел елея,

Поздравляя старца с юбилеем.

Улыбались лица их овечьи,

В объектив попасть стремились взгляды.

Каждому себя увековечить

На победном снимке было надо.

Он смотрел на это представленье,

Зная цену каждому из стаи.

В нем вскипели злость и отвращенье

И в душе проклятьем тайным стали.

– Я на совесть строил это зданье.

Несмотря на ваши ожиданья,

Не надейтесь, дураки, что скоро

Вы снесете каждый дом и город.

Десять лет, а может быть, двенадцать

Будете напрасно вы стараться,

Поощряя лизоблюдов новых

И не находя людей толковых.

И усилий ваших не согреет

Никакая светлае идея,

Ваши не исполнятся обеты,

Ложь начнут распространять газеты,

Не пересекут страну дороги,

Почта будет пропадать в дороге,

Лишь гудки, да шорохи, да звоны

Будут раздаваться в телефонах,

Фабрики развалятся на части,

Коль не хватит хоть одной запчасти,

И леса от грязи заболеют,

И деревья не зазеленеют,

И взревет от голода скотина

Или околеет от токсинов.

Мертвых жеребят родят лошадки,

Мертвых поросяток – свиноматки,

Превратятся в жалкие помойки

Недостроенные новостройки.

Но потом, на грани разрушенья,

Родина начнет восстановленье

И из пепла возродится снова.

Мой фундамент – прочная основа.

Он молчал. Была и так понятна

Суть красноречивого молчанья.

Шутка перестала быть занятной.

Снимок, сделанный по их заданью,

Обличал их нелицеприятно.

И проклятье профессионала

Как заноза в их сердцах застряло.

Эй, жаворонок, все еще поешь?

А мы тебя уже не воспеваем.

Но знаю, птица, ты меня поймешь.

Ведь ты и я, мы оба, друг мой, знаем,

Как силе языка внимают лес и нивы,

Как точка в полной пустоте красива.

Эй, сосны пьяные[2], вы радуете взор.

На кожу ящериц похож коры узор.

А как упрямы, своевольны ваши ветки…

Поэзия вас замечает редко.

А я лишь для того еще живой,

Чтоб любоваться вашей кривизной.

Вы можете, цепляясь за песок,

Под ветром с юга не валиться с ног.

Я знаю, вы – созданья непогоды,

Вы стойки и горды, вас не страшат невзгоды.

Но исключений мода не прощает.

Поэзия вас редко замечает.

На этом свете вы давно живете,

Так что наверняка переживете

Поэтов нынешних пренебреженье.

Примите мой привет и восхищенье.

Не сдует ветер горькую обиду

сознанья моего. Давно упали

барометры и уровень мышленья.

Листва, едва зазеленев, желтеет.

И эти птицы серые, как глина

не рвутся вверх, а скачут по камням.

И благородство олицетворяет

одна лишь тварь – мой карликовый пинчер.

Когда скажу себе: Я сыт по горло,

сыт под завязку тем, что сыт по горло

писать о том, что я по горло сыт?

По чести, времена не так уж плохи.

Но тот, кого бранят, несправедлив к эпохе.

А на меня лилась такая грязь…

Хвалебная струна на лире порвалась.

Эх, мне булыжником бы стать

И век на улице лежать.

Пройдет сто, двести, триста лет,

Сюда придет авторитет —

Бездарный евнух от искусства

Без совести, стыда и чувства.

Споткнется о булыжник он —

И сломит шею пустозвон.

Когда гроза березу хлещет,

Береза, как раба, трепещет

И низко голову склоняет,

И шею чуть ли не ломает.

Зато в хорошую погоду

Береза снова величава.

Видна германская порода.

Какая шея! Браво, браво.

На мраморном пьедестале

В аллее являлся мне

Черный красивый Сталин.

Я видел его как во сне.

Весь город и целый мир

Словам о победе внимал.

Прусского кроя мундир

Правую руку скрывал.

Левую с планом сраженья

Он поднял и опустил.

План утратил значенье.

Герой ратный труд завершил.

Смотрел он очень спокойно

На мир, на город, на нас.

Смотрелся он очень достойно,

Ведь он этот город спас.

Никита – невежда, тупица

Отправил его в расход.

Дурак желал отличиться

В глазах вашингтонских господ.

Время сбилось с орбиты.

Героев стыдится свет.

Прошлое позабыто.

В будущем смысла нет.

Дыра в истории, пропасть

Видна лишь в стихах поэтов.

Мир обезумел от пошлости.

Дай бог избежать конца света.