Читать книгу Невидимый друг - Эллен Ох - Страница 5

День 2. Вторник, вечер

– ПАП, А ТЫ ЗНАЛ, что в нашем доме водятся привидения? – спросила Харпер, накладывая в свою тарелку картофельное пюре.

Её старшая сестра закатила глаза.

– Понеслось, – протянула она. – Я уж было решила, что смогу завести здесь новых друзей, которые не узнают, что я живу вместе с поехавшей. Но ты снова взялась за свои истории!

– Это не мои истории, – возразила девочка. – Про привидений мне рассказала одна из соседок, моя новая подружка.

– Ну, значит, она тоже поехавшая.

– Замолчи, Келли! Не говори так о ней!

– Так, ну-ка обе замолчите! – вмешалась миссис Рейн, буквально швырнув салатницу на стол, отчего оттуда вылетели несколько кусочков помидора. Майкл поджал губы и молча смотрел в одну точку. – Я не потерплю такого поведения в нашем доме. И чепуху про привидений тоже не потерплю!

– Но это не чепуха! Вы вообще знаете, что вся округа обходит наш дом стороной и называет его особняком Грейди? Так звали его первого хозяина, который таинственно исчез, и никто больше его не видел… – Не успела Харпер договорить, как по её телу пробежала дрожь. Она снова почувствовала, словно за ней наблюдают. Казалось, дом ждал, что же ещё она скажет. – Ненавижу это место! Здесь всё такое…

– Я велела молчать! – закричала Юна, метнув в сторону младшей дочери острый как бритва взгляд.

Харпер вдруг почувствовала себя ужасно одинокой. Ссутулившись в кресле, она думала о том, как отличается от всех остальных членов своей семьи. Её охватила тоска по бабушке.

– Мы когда-нибудь снова увидим бабушку Ли?

Миссис Рейн тяжело вздохнула и пригладила волосы:

– Моя мать сейчас слишком занята. Да и мы, кстати, тоже. Но мы сходим к ней в гости, когда наконец обустроимся на новом месте.

– Бабушка слишком занята? Она не видела меня с тех пор, как мне исполнилось семь! Неужели она не может выкроить часок и заглянуть к нам на чай? – не унималась Харпер. Она заметила, что даже Келли с любопытством смотрит на маму в ожидании ответа. – Раньше я думала, что бабушка больше не хочет нас видеть, но на самом деле это ты не хочешь видеть её.

– Довольно! – Юна достигла точки кипения. Сама того не понимая, Харпер, похоже, перешла черту.

Изо всех сил сжав губы, девочка ещё ниже опустилась в кресле. Отец протянул руку, чтобы ободряюще погладить её плечо, но та отстранилась. Она слишком расстроилась, чтобы позволить себя утешать.

Келли нахмурилась, взяла пластиковые приборы и стала резать свой ростбиф. Но мясо никак не поддавалось. Она с силой нажала на нож, и тот треснул пополам.

– Чёртов пластик! Почему мы не можем пользоваться столовым серебром, как во всех нормальных семьях? – Она разгневанно уставилась на младшую сестру.

– А я-то тут при чём? – пробормотала Харпер.

– Ты всегда при чём! Мало того, что из-за тебя мы переехали в эту дыру, так ещё и порезать ничего нормально не можем! Ты просто…

– Келли! – на этот раз миссис Рейн не кричала, но её голос звучал так строго, что девушка тут же замолчала и уставилась в свою тарелку.

– В смысле «из-за меня»? – недоумевала её сестра. – Какое отношение я имею к тому, что родители решили открыть юридическую контору в Вашингтоне?

– Ты такая странная, что нам всем пришлось уехать из Нью-Йорка. Вот какое отношение ты к этому имеешь, – злобно прошипела Келли.

Питер звонко стукнул кулаком по столу:

– Девочки, хватит. Мы переехали исключительно из-за нашего нового бизнеса. Тема закрыта. Давайте успокоимся и поедим, пока ужин окончательно не остыл.

Мгновение спустя Юна уже расспрашивала старшую дочь о её онлайн-курсах и подготовке к экзаменам, словно ничего и не случилось. По щекам Харпер потекли слёзы, её переполняли обида и гнев. Она устала играть роль козла отпущения. Сестра спихнула на неё вину даже за дурацкие пластиковые приборы, хотя семья пользовалась ими из-за Майкла. Во всяком случае, это казалось самым разумным объяснением, хотя девочка и не помнила, когда именно они перешли на одноразовую посуду.

Да и какая разница?.. Мама никогда не злилась на Келли, а вот Харпер доставалось за любой проступок. Злость всё нарастала, и ей уже с огромным трудом удавалось сдерживать свои эмоции. Девочке хотелось вскочить из-за стола, швырнуть тарелкой в стену, кричать и выдирать свои непослушные кудрявые волосы. Она хотела увидеть, как строгое напряжённое лицо матери исказится от шока. Ей хотелось показать, насколько она рассержена. Но вместо этого Харпер лишь безразлично ковырялась вилкой в тарелке, не отправляя в рот ни единого кусочка.

– Харпер, если ты не собираешься есть, можешь выйти из-за стола, – спокойно произнесла мама, даже не глядя в её сторону.

Девочка изо всех сил прикусила губу и почувствовала во рту солоноватый привкус крови. Выскочив из-за стола, она соскоблила свой ужин в мусорное ведро, поставила тарелку в раковину и поднялась на второй этаж, громко топая ногами по ступеням.

Оказавшись в своей спальне, Харпер бросилась на кровать и стала колотить подушку, пока не выплеснула на неё всю свою ярость. По правде говоря, с ней и раньше случались подобные приступы. А начались они после несчастного случая. По крайней мере, так ей казалось.

В дверь постучали, и в комнату протиснулся папа с двумя креманками клубничного мороженого.

– Милая, ты в порядке?..

Девочка вяло поднялась с кровати и плюхнулась на пол. Отец уселся рядом и протянул ей одну из креманок.

– Пап, что же всё-таки произошло между бабушкой и мамой? Из-за чего они поссорились?

Отставив мороженое в сторону, мужчина обнял дочь за плечи.

– Видишь ли, твои мама и бабушка – гордые женщины. Они обе твёрдо уверены в правильности своих убеждений, – дипломатично объяснил он. – И когда их убеждения не совпадают, никто из них не может уступить.

– Неужели эти убеждения важнее семьи? – нахмурившись, спросила Харпер. – Взрослые иногда ведут себя хуже детей.

Питер рассмеялся:

– Это верно. Но мама понимает, что порой перегибает палку. Поверь, она работает над этим. И теперь, когда мы живём в одном городе с бабушкой, она хочет наладить с ней контакт. Просто на своих условиях и тогда, когда она будет к этому готова. Давай не будем её торопить. Что скажешь, веснушка?

Харпер неохотно кивнула и быстро разделалась со своим мороженым. После ухода отца она так и осталась сидеть на полу. Ей казалось, будто она находится в беспросветной темноте, из которой нет никакого выхода.

Вдруг девочка уловила боковым зрением какое-то движение. Вскочив на ноги, она принялась озираться по сторонам, но в комнате, кроме неё, не было ни одной живой души, даже мухи. И всё же её не покидало ощущение, что она здесь не одна. Тихий шёпот… Или это просто шум ветра за окном? Харпер показалось, что кто-то зовёт её по имени. Она бросила взгляд на колокольчики в надежде, что это поможет ей успокоиться, и вдруг заметила, что дверь в комнату слегка приоткрыта. Захлопнув её, девочка опустилась на пол, прислонившись головой к деревянному косяку. Бабушкин красный мешочек нежно касался её щеки. Паника стихла, она снова чувствовала себя в безопасности.

Но спокойствие было недолгим. Мгновение спустя к Харпер вернулось прежнее чувство безысходности. Ей отчаянно хотелось хоть с кем-нибудь об этом поговорить. Она задумалась, не позвонить ли Джули, своему нью-йоркскому психотерапевту. Но чем она могла бы ей помочь?..

С глубоким вздохом девочка открыла свой дневник, но вскоре в висках вдруг запульсировала кровь, словно два отбойных молотка пытались разорвать череп изнутри. Вернулась мигрень. Из последних сил Харпер забралась на кровать и погрузилась в беспокойный сон.

Дурацкий дневник Харпер

Запись № 4

Я ненавижу:

1. Келли

2. Мигрень

3. Голубей

Я ужасно скучаю по Нью-Йорку: по шуму улиц, по любимым кафешкам, по всему, кроме голубей. На мой взгляд, это самые отвратительные существа на планете. Все настоящие ньюйоркцы считают их крылатыми крысами. Эти мерзкие птицы ничего не боятся! Однажды мне снился кошмар о том, как на меня напала стая голубей и выклевала мне глаза.

Кстати, о кошмарах. Я уже писала о них, но теперь они вышли на новый уровень. Прошлой ночью я видела во сне что-то такое, что до сих пор не могу объяснить. Думаю, из этого получился бы шикарный ужастик.

Факт или не факт? Воспоминание или просто сон?

Мне снилось, что я сижу в уродливой маленькой комнате с убогими жёлтыми стенами. Я никогда раньше не бывала там. Или бывала, но просто этого не помню… Видимо, я нахожусь в больничной палате, во всяком случае, пахнет там именно так, как во всех больницах. Из мебели там стоят лишь маленькая тумбочка и кровать. Дверь заперта. А на стене большое окно, закрытое железной решёткой. Но мне совсем не хочется подойти к нему и выглянуть наружу, потому что верхнюю половину прутьев покрывает птичий помёт. Кровать застелена грубым белым постельным бельём, холодным и неприятным, как наждачка. Единственная вещь в комнате, которая не вызывает у меня тошноты, – коричневое шерстяное одеяло, которое я притащила с собой из дома. Я закутываюсь в него и прижимаюсь к жёлтой стене.

Мне ничего не остаётся, кроме как смотреть на зеленовато-белёсые подтёки помёта. Должно быть, сотни голубей сидят прямо над моим окном. На улице ночь, и я вижу, как в лунном свете мелькают тени птиц. Они воркуют и громко хлопают крыльями. Эти мерзкие твари насмехаются надо мной, потому что они свободны, а я сижу за решёткой.

За решёткой… Как в тюрьме. Какая ирония, должно быть, они думают: «Надо посмотреть на человека в клетке. Она сидит там, взаперти, пока мы летаем где хотим и гадим на её окно». Дурацкие птицы.

А ведь со мной и правда обращаются как с заключённым. У меня отобрали всё, что я привезла с собой из дома, – книги, игры и даже любимое печенье в шоколадной глазури.

Факт: я обожаю печенье в шоколадной глазури.

Мне говорят, что всё это для моей же безопасности. Но я не понимаю, чем может быть опасно тесто в шоколаде. Может, они думают, что я засуну его себе в нос?

Но это не важно. Я всё равно не стала бы их есть. Я не чувствую голода. Я не чувствую вообще ничего, кроме страха.

Факт: у страха есть вкус. И это вкус крови.

Внезапно голуби за окном затихают. И пусть их возня выводила меня из себя, я чувствую, что это плохой знак. В этой странной маленькой палате вдруг стало так холодно, что я не чувствую пальцев ног.

В моей комнате кто-то есть.

И мне так страшно, что я не могу дышать.