Читать книгу Скованные - Элли Раш - Страница 7

Ничего я не ждала сильнее биологии. Расширенный курс на полгода с наибольшим вниманием к окружающей среде и новым видам животных. Мутации изменили прежнюю картину флоры и фауны, существовавшую сотни лет назад.

Я ждала окончания лекции, чтобы лично задать миссис Гринвуд тревожащий вопрос. Она профессор, изучает мутации. Вероятность, что у нее найдется ответ, высокая.

Жду, когда студенты освободят кабинет, обещаю Нэнси догнать ее… где-нибудь.

Гринвуд сосредоточенно смотрит в монитор, не обращая внимания ни на что другое.

Сжав и разжав пальцы, переминаюсь с ноги на ногу и порывисто иду вперед.

Профессор коротко смотрит на меня и возвращается к созерцанию экрана.

– Что вы хотели? – строго спрашивает она, тапая по тонкому сенсорному монитору.

Плечи ноют от напряжения. С тяжелым дыханием покусываю губу изнутри.

– Разрешите задать вопрос не по теме лекции?

Гринвуд смотрит на меня с видимым недовольством.

Колено дернулось в нетерпении.

– Спрашивайте. У вас одна минута.

Вопрос, который формулировала на протяжении полутора часов, испарился под суровым взглядом.

– Мне хотелось бы узнать… Может быть, вы порекомендуете книги про истинность?

Губы женщины изгибаются в саркастичной улыбке.

– Конкретно интересует, какие существуют способы от нее избавиться.

Улыбка пропала. Губы Гринвуд вновь вытянулись в линию. От ее взгляда по загривку пробегает холодок.

– Почему вас это интересует?

Углубляться в детали не планировал. Истинность встречается не так уж часто, чтобы распространяться о ней перед незнакомыми.

– Для общего развития, – улыбаюсь и понимаю, что вышло слегка нервно.

Гринвуд приподнимается, садится поудобнее, откинувшись на высокую спинку кресла.

Для женщины за сорок она выглядит весьма неплохо, и всячески стремится это подчеркивать. Об этом прямо-таки кричит ее декольте на белой блузе.

– Истинность – химический процесс в организме, запускающий определенный набор инстинктов, – тон профессора немного смягчился.

Отрывисто киваю, соглашаясь.

– Его наверняка можно остановить. Он ведь не является необратимым?

– Вы задаете вопросы, непохожие на те, что «для общего развития», – Гринвуд покачивается на кресле, пристально наблюдает.

Она ждет реакции. Опровержения или подтверждения, но точно следующее слово предстоит говорить мне.

Стиснула лямку сумки, колено вновь последовало короткому ритму.

– Просто пытаюсь понять.

Попытка ответить с легкостью почти удалась. Меня явно выдает напряжение, видимое невооруженным взглядом.

– Насколько мне известно, химическая реакция, которая вас по какой-то причине интересует, необратима, – миссис Гринвуд подается вперед и складывает перед собой руки на столе.

Сердце точно пропустило удар. Сбилось с ритма, замедлилось.

Во рту сухо. Надежда, питающая организм живительной влагой, иссохла.

– Истинность недостаточно хорошо изучена, мисс Шерп. Желающих от нее избавиться мне встречать не доводилось, – тон профессора приобрел азартную горячность исследователя. – Это была бы большая удача найти человек с истинностью, согласного на… эксперименты.

В ее глазах загорается любопытство наравне с жаждой. Немного пугающей.

Никогда не мечтала стать подопытной. Подвергнуть себя сознательному риску. Любой опыт над организмом, несомненно, представляет опасность. Большая удача, если в результате экспериментов я не пострадаю и при этом избавлюсь от истинности. Но… если что-то пойдет не так?

Тру занывший висок. Мысли сотнями мячиков отскакивают от черепной коробки, сталкиваются друг с другом в тесном пространстве, разбиваются.

– На эксперименты? – переспрашиваю, сдвинув брови.

Острый нос туфли под столом постучал по полу. Гринвуд пожевала тонкими губами, щедро выделенными алой помадой.

– Истинность недостаточно хорошо изучена, мисс Шерп, – повторяет она с улыбкой во весь рот. – Мы с вами можем совершить открытия, только подумайте об этом. Если, конечно, вы не испугаетесь.

Ироничный тон и взгляд свысока отрезвляет. Решения на эмоциях часто приводят к поражению.

– Мне необходимо подумать, – заявляю уверенно, хотя и напряженно.

Фанатичный огонь буквально вырывается из глаз Гринвуд. Облизывает ресницы, достигает бровей.

Чертовски пугает.

Вновь сжимаю лямку сумки, стискиваю. Демонстрация страха даст очевидные преимущества профессорше.

Она медленно кивает, улыбается, откидываясь на спинку кресла. Подпрыгнувшая грудь натянула пуговицу шелковой блузы.

– Вы знаете, где меня найти.

В ответ растянула губы в фальшивой благодарности.

Вылетаю из кабинета, не смотря по сторонам. А стоило.

Тело срабатывает на рефлексах – выставила руки перед столкновением. Едва не снесла человека и не рухнула сама.

Растерянно потираю лоб, провожу по волосам, смотря на парня в черной толстовке. Капюшон, как обычно, скрывает глаза, но я отчетливо чувствую его взгляд.

– Я ненамеренно, извини.

«Хозяин» Нэнси усмехнулся. Он, похоже, не собирается мне мстить или как-то наказывать. Обычно столичные именно так и поступают.

– В себе интереснее?

Скам, кажется? Он совершенно точно не злится.

– Знаешь, да. Безопасная территория.

– А здесь – нет, так что смотри по сторонам, – он продолжил свой путь, не обращая ни на кого внимания.

Снова будто со всеми, но отдельно. Странное, необычное впечатление. Он столичный, а словно приезжий.

Я развернулась в противоположную сторону. На обед не хочется. Я не завтракала, но чувства голода нет.

Лучше пойду в блок. Вдруг в общей сети удастся найти информацию об экспериментах над истинностью. Успешных и не очень. Любых.

Какое-то подтверждение, что они были, пусть и неудачные.

***

За несколько часов поисков отыскала только имя ученого – Карл Кристмал. Шесть лет назад он проводил опыты над истинностью, но все работы ученого засекречены. Получить к ним доступ можно только сделав официальный запрос. Даже в таком случае мне доступ никто не даст.

О самом Кристмале информации тоже немного. Живет в Амоке, возглавляет Совет ученых-биологов.

Почему его эксперименты засекречены? Что такого ужасного произошло во время опытов, раз это решили скрыть? Или опыт, наоборот, удался?

Наверху экрана выскочило уведомление из университетской сети.

«Этап 1. Сбор в 18:00 у ворот. Начало в 19:00»

Прекрасно, нам оставили полчаса на сборы.

Борясь с внутренним протестом проигнорировать заносчивых засранцев и послать их ко всем чертям, несусь в душ. Лучше обновить крем, во избежание… неприятных ситуаций.

Напоролась на Нэнси. Она застыла над раковиной и пристально рассматривает себя в зеркале. Подпрыгнула на месте, уставилась на меня.

– Тебя не было на обеде, – она сконфуженно переминается с ноги на ногу. – Все в порядке?

– Да, а у тебя?

Она кивнула в подтверждение.

– Что это? – ее взгляд прикован к белой банке. – Собираешься на первый этап?

– Крем для тела, – покрутила им и скрылась в одной из кабинок.

Нэнси не ушла. Сквозь мутное стекло ее размытый силуэт на прежнем месте.

– Как думаешь, что нас ждет? Ну, на этом этапе.

Тихий голос едва пробивается сквозь закрытую дверцу.

Я разделась, ежась от холода. Сжала душевую лейку. Не хочется произносить вслух. Признавать очевидное.

– Я не знаю, правда. Сложно представить.

Шум воды перекрыл громкие мысли. Тяжесть в груди перестала быть отчетливой.

Истинность, посвящение…

Зачем мне все это? Почему я должна с этим справляться?

Шею стянула невидимая петля отчаянной безысходности, выталкивая ответ наружу.

Потому что иначе меня просто не станет.

Раздавят. Морально и физически. Уничтожат.

Выстоять необходимо для себя же. Кроме себя у меня здесь никого нет.

Я всегда полагалась только на одного человека. Кара Шерп еще никогда меня не подводила. Буду и впредь придерживаться веры в себя.

Нэнси не стала дожидаться – ушла. Проницательная девушка знает ценность личного пространства.

Крем в банке неприятно попахивает. Сморщилась, подцепляя сероватую субстанцию двумя пальцами. Прикрыла крышку.

Видимо, при развитии побочки я начну так же вонять. Надо решить проблему истинности надо прежде, чем проявится неприятный эффект.

Противный запах крема исчезает при соприкосновении с кожей. Растворяется, будто и не было.

Времени осталось мало. Переоделась в тот же костюм, в котором вчера искупалась в бассейне. Собрала волосы на затылке в короткий хвост.

Всего за несколько дней кожа изменила цвет. Нездоровая бледность мне не нравится.

Роюсь в косметичке, выискивая любимую помаду. Наполовину стертая, глубокого бордового цвета, бархатом ложится на губы. Четко очерченные контуры визуально увеличили. Теперь бледность изящная, а не больная.

Нэнси топталась на выходе из блока, натягивая длинные рукава свитера на кисти. Она робко улыбнулась мне.

– Ты, как всегда, хорошо выглядишь, – произнесла почти шепотом.

– Ты тоже. Тебе идет этот свитер.

Серый цвет, как ни странно, действительно подходит Нэнси. Даже врать не пришлось.

– Вчера в бассейне я думала, что все будет плохо. Нас изобьют, изнасилуют, – тихо говорит девушка, шагая рядом, – а они нас отпустили. Может и сегодня будет так же?

В ее вопросе звучит надежда. Искренняя вера, что все действительно обернется сносным финалом.

Что-то в груди сжимается от этой мысли. Интуиция просит не обманываться, но пугать Нэнси еще больше не хочется.

– Возможно.

Уклончивый ответ ее устроил. Она молчала весь путь до выхода из универа.

– Если бы я могла, я бы ни за что в этом не участвовала, – Нэнси смотрит на наших однокурсников, столпившихся у ворот.

На дороге стоит белый микроавтобус.

– Надеюсь, нас повезут не на мертвые земли, – голос мрачный, как ни стараюсь.

Сам факт, что нам предстоит уехать в неизвестном направлении, не вселяет оптимизма.

– Может это нехудший вариант, – Нэнси тяжко вздыхает.

Воображение сработало безотказно.

Картинка, как нас вышвыривают на красно-оранжевую с бордовыми прожилками землю, нарисовалась ярко. Ладони закололо, будто я уже обожглась.

Самовнушение – сильная штука.

– Кого-то придется принести в жертву, чтобы добраться до города, – я продолжила развивать худший вариант, пока мы шли по дорожке.

– Придется слушать крики боли, – Нэнси снова оттянула рукава. – Я не смогу.

Что-то внутри подстегивает продолжить.

– Обувь истлеет, ты почувствуешь запах горелой кожи…

Нэнси морщится, словно в самом деле его чувствует.

– Повсюду будут слышны мучения, плач, дышать будет все труднее…

– Ты специально, да? – перебивает Нэнси, насупившись. – Мне страшно, да. Нагонять панику я умею превосходно.

Беззвучно согласилась с безобидной усмешкой.

На подходе ворота открылись. Встревоженные студенты прикладывали личный номер к сенсору, отмечая выход за территорию.

Вереница неторопливо, опасливо скрывалась в автобусе.

Прикладываю кулон к замку. Короткий писк оповещает о записи в системе. Следом отметилась Нэнси.

Места в начале автобуса все заняли.

Мадина, оказавшаяся вчера в центре всеобщего внимания в бассейне, хмуро смотрит в окно.

Она была на занятиях, теперь знаю, как ее зовут.

В конце осталось несколько свободных мест. Села к окну, Нэнси опустилась рядом. Ее тревога звенит глухими колокольчиками, смешиваясь со звуком общей напряженности.

Оркестр безвольных пугливых рабов.

Последние расселись, автобус с глухим рокотом завелся. С шорохом закрылась дверь.

По грудной клетке изнутри что-то ударяет. Словно меня вместе со всеми загнали в клетку и заперли ее. Ключ не требуется, ее можно открыть, но вряд ли кто-то решится это сделать.

Муха бьется в стекло, не видя, что рядом распахнута створка. Это ведь так похоже! Выход где-то рядом, но его не видно.

Одногруппники негромко переговариваются. Предполагают, куда нас могут везти. Один из вариантов мы с Нэнси обсудили раньше, другие были один другого мрачнее. Самый беспредельный, на мой взгляд – разделить нас на пары и отправить на ринг, а столичные будут зрителями, делать ставки.

Прискорбно, что ни один из вариантов отметать не следует.

Мы почти пересекли Оранжевый район. Впереди на границе высятся сканеры и мигающая табличка «Желтый район».

Проглатываю передавшийся воздушно-капельным путем тревожный комок.

Желтый. Средоточие элиты. Дорогие дома, авто, люксовая одежда, заведения иного уровня. Место, где за деньги исполнят любой каприз.

Казино, рестораны, всевозможные места развлечений. Смешно, даже тротуарная плитка иначе блестит под лучами заходящего солнца.

Сюда невозможно попасть потому что «захотелось». В Желтом районе необходимо либо родиться, либо заслужить свое место. Нельзя купить здесь дом, потому что появились «лишние» миллионы и очень захотелось их потратить. Система не пропустит. Сперва необходимо доказать, что достоин места среди «лучших».

Как? Возможно ли честно, в согласии с совестью, пройти этот путь и сохранить человечность?

В окне отразились искривившиеся губы.

Столичные селят приезжих в Серой зоне. Район заранее обреченных на вечное прозябание. За все время выбраться оттуда удалось единицам. Не хочу думать, как именно у них это получилось.

Редкие прохожие в дорогих костюмах остаются позади автобуса, провожают его недоуменными взглядами.

– Нас продадут в рабство? – шепот Нэнси тупой пилой скользит по уху.

Разве мы уже не в нем?

– Едва ли те, кто здесь живет, захотят за нас платить.

Слабый аргумент в пользу спокойствия, но другого нет.

Оранжевый закат отражается в высотках, играет огненными цветами. Отвлек от внезапной остановки.

– Похоже, приехали, – бормочу, глядя на стеклянные затемненные двери за окном.

Перед ними на тротуаре недвижимо стоят два человека в черных костюмах. Над ними вывеска с лаконичным названием «Годно», – ни малейшего представления, что это за место.

Мадина в проходе между сидениями наклоняется, всматривается в окно.

– Ночной клуб для богатых отморозков, – презрительно заявляет она, будто знает наверняка. – Нас точно не потанцевать привезли.

Она одергивает расстегнутую косуху и первой выходит из автобуса.

– Видишь, а ты меня смелой называла, – я встаю и иду на выход.

Никто больше не спешит вставать с мест.

– Боюсь, ребят, отсидеться не получится, – произношу с сожалением и выхожу на свежий воздух.

Мадина уже у входа. Один из охранников – в том, что это они, сомневаться глупо, – распахивает дверь не глядя. Ни «покажите сумочку», ни уточняющих вопросов. Вдруг в карманах нож-бабочка? Острый «привет» для столичных.

Передо мной также распахнули двери без лишнего внимания.

– Бомбу пронесу, вы не заметите, – шутка показалась уместной.

Мужик вытягивает левую руку и преграждает путь. В его серых глазах нет и намека на чувство юмора.

– Самая умная? – спокойно интересуется охранник грудным басом.

– Нет, – улыбаюсь в ответ. – Просто умею шутить.

Охранники переглянулись. На лицах нарисовались ухмылки.

– Кофту снимай, шутница.

– Зачем?

Шагаю назад и спиной натыкаюсь на кого-то позади.

– Досматривать будем.

Их невозмутимость поражает.

– Я не стану раздеваться, – заявляю твердо, полностью уверенная в своих словах.

Клещи слегка сдавливают легкие, воздуху течет свободно, но расслабиться не получается.

– Внутрь ты пройдешь – без вариантов, но только после полного досмотра, – с притворным снисхождением поясняет бугай. – Либо сама разденешься, либо мы разденем тебя. Выбирай.

Какого… черта?

Два идиота обделены и крупицей юмора, и вынуждают меня страдать из-за этого?

Однокурсники шепчутся за спиной. Никто не спешит встать на защиту, поддержать, помочь.

Никто.

Стискиваю зубы, утягивая худи наверх. Сжимаю в руке, унизительно демонстрируя спортивный лиф. Нет, я точно выгляжу отлично, но ситуация – унизительная.

Охранники прячут усмешки, осматривая со стороны.

– Повернись, – приказывает один из них.

Челюсть пронзает острая боль от сильного давления зубов. Разворачиваюсь, намеренно ни на ком не фокусируясь. Взгляды ощущаю каждым сантиметром кожи.

Невероятно противно.

– Штаны тоже снимай, – распоряжается второй.

Поворачиваюсь к охранникам лицом, кипя внутри.

– А не пойти ли тебе в…

– Либо сама, либо мы, – перебивает бугай с той же снисходительной насмешкой.

Я могу уйти. По пути к границе с Оранжевым районом меня наверняка схватит патруль, но даже на это плевать. Столичные явно запомнят мое отсутствие и придумают нечто мерзкое в качестве наказания.

И что лучше? Раздеться полностью, разозлить столичных или попасться патрулю? Последнее может обернуться увечьями, равно как и второе.

В очередной раз скрипнув зубами, тяну резинку теплых свободных спортивных брюк вниз. Снимаю кед, второй. Встаю белыми носками на холодную тротуарную плитку.

Осенний ветер облизывает кожу, уничтожая гладкость. Тысячи мелких точек совершенно точно не портят вид, а вот ощущение собственной никчемности давит петлей с грузом.

– Трусы снимать? – цежу зло. – На кресло посадите, посмотрите. Проверите, вдруг что-то припрятала.

Охранник освобождает проход.

– Заходи, и больше не шути, – предупреждает он, наблюдая, как я хватаю кеды.

Внутри наверняка есть туалет, оденусь там. Задержусь здесь хоть на секунду и точно кого-нибудь покусаю.

Длинный темный коридор тянется в полумраке. Черные стены поглощают свет тусклых нитей диодов, протянувшихся под потолком. Плитка леденит ступни, носки не спасают от холода.

Дыхание замирает. Пульс учащенным галопом мчится вперед от неожиданного появления мужчины в серой маске. Он молча вытягивает руку. Пальцы в серой бархатной перчатке указывают вперед, на черные портьеры.

– Где туалет? Мне надо одеться, – показываю зажатые в руках вещи.

Мужчина мотает головой и настойчиво указывает на портьеры.

Проклятье.

– Мне здесь нужду справить? – раздражение плещется через край, грозя затопить все вокруг.

За непроницаемой маской я ничего не увидеть, но, кажется, мужчина усмехнулся. Не сдается, показывает на портьеры.

– Надеюсь, эта маска приклеится к твоему лицу до скончания веков, – желаю с милейшей улыбкой и заглядываю за плотную бархатную ткань.

В унисон с пульсом звучит приглушенная ритмичная мелодия. Спина Мадины, закрывает обзор. Мягкий свет бликами плавает по потолку, гуляет по просторному помещению.

Прижала к себе одежду, портьер холодом облизал обнаженную спину.

– Чего так долго? – недовольно вопросил некто, кого я не вижу. – Где остальные?

Выглядываю из-за Мадины. Теперь понятно, почему она застыла и предпочла не двигаться. Картина… впечатляющая. В самом отвратительном смысле слова.

Часть пространства скрывает густой полумрак – и к лучшему! На достаточном расстоянии от входа на черном кожаном кресле восседает блондинка. Хорошо помню ее взгляд, пожирающий Малина.

Прикрываю веки, прогоняя непрошеное воспоминание.

У ног блондинки на полу сидит парень. Я точно видела его в нашем блоке, он из приезжих, но старше. На его шее блестит черный ошейник с шипами. Рука согнута в локте, на ладони поблескивает блюдо с клубникой.

Пальцы с острыми алыми ногтями берут одну ягоду, пухлые губы смыкаются вокруг нее.

– Что это? – тихий писк за спиной отвлек от поразительной картины.

Нэнси с неприкрытым ужасом обводит помещение взглядом. А посмотреть есть на что.

Столичные… «хозяева»…

У дальней стены на диване двое столичных бурно что-то обсуждают, а перед ними на четвереньках стоит девушка. Лица не рассмотреть. Ее голая спина используется в качестве столика. Она вздрогнула от холодного дна бокала с чем-то темным. Неприкрытая грудь, похоже, совершенно никого не смущает.

Мы двигаемся в сторону, чтобы однокурсники могли зайти.

О чем я переживала? Что я раздета? В сравнении с большинством здесь я даже не голая.

Слева, там, где зал сужается и уходит вглубь, столичный затянул девушку в нишу. Черная юбка толком ничего не прикрывает, грудь обтягивает короткий топ. Ажурная маска на лице могла бы сбить с толку, но я готова поклясться, что это Джана.

Тонкую шею обхватывают пальцы. Столичный скрывается в темноте ниши, а девушку повернута лицом ко всем желающим на нее посмотреть.

Мне кажется или я действительно услышала его приказ:

– Ни звука, поняла?

Джана кивает, выгибается. Пальцы продолжают крепко держать ее шею. Джана закусывает губу, веки с трепетом опускаются. Короткие ритмичные движения не оставляют сомнений, что с ней делает столичный.

– Проходите, не стесняйтесь, – тянет блондинка и прячет во рту очередную ягоду.

Я кривлюсь не скрываясь. До чего все же противный голос.

– Ищите своего хозяина. Вам скажут, что делать, – подсказал проходящий мимо слейв.

В одной руке коктейль, в другой – опахало. Он быстро исчез в темном ответвлении.

– Убила бы, – тихо заявляет Мадина и идет вперед.

Я осталась без прикрытия. Бросила кеды на пол, быстро надела кофту.

Нэнси натягивает рукава и судорожно всматривается в темные углы, продолжая стоять рядом со мной.

– Они тебе не пригодятся, – тошнотворный голос блондинки отвлек меня. Не успела сунуть ногу в штанину.

Смотрю на столичную из полусогнутого положения. Притворно милая улыбка вызывает желание послать далеко и без обратного билета.

– Я не ты. Предпочитаю быть одетой, – все же вдеваю правую ногу в штанину.

– Кисунь, у тебя ужасные манеры. Надо быть вежливой, – блондинка выпячивает пухлые губы. – Чей ты слейв?

Натягиваю резинку на талию, оправляю кофту. Рядом никого из однокурсников нет, Нэнси тоже ушла.

– Дрейка.

Столичная растягивает губы в довольной улыбке.

– Я попрошу его научить тебя хорошим манерам.

Сжимаю кулаки, сдерживаясь от ответа. Лучше не провоцировать стерву.

Иду наугад, не видя Дрейка среди столичных в этом зале. Единственный путь ко второму – по темному проходу мимо ниши.

Непроизвольно поднимаю взгляд на Джану, идя мимо. Она ловит его. В моих совершенно точно отражается непринятие, а в ее – смирение.

Позволять трахать себя на глазах у всех… Столичный предусмотрительно в тени, соединение тел скрывает узкая полоса юбки, но сам факт это не отменяет.

Отворачиваюсь и иду дальше. Омерзение к столичным увеличивается с каждой минутой.

Заглядываю в маленький зал слева. Стив с камерой ходит вокруг широкого дивана, на нем две старшекурсницы из приезжих сливаются в поцелуе, откровенно ласкают друг друга.

– Плохо! – кричит Стив. – Дайте больше страсти! Вы будто мои ботинки вылизываете. Во, точно: представьте, что обе сосете мой член. Да-а, вот так…

Рвотный позыв разворачивает меня обратно в широкий темный проход. Кашляю от скручиваний в желудке.

– Как вы все отвратительны… – пробормочу, проходя дальше.

Приезжие отвратительны не меньше, потому что позволяют так с собой обращаться. Неужели не пытались бороться? Все поголовно покорные овечки?

По диагонали идет свет из косого прохода. Увидеть кто там возможно, только заглянув внутрь. Все внутри противится этой мысли. Я не хочу видеть очередную гадкую картину. Если просто позвать Дрейка?

Да, так он и выйдет на зов биомусора.

Выдохнув, в несколько шагов приближаюсь к входу и заглядываю в комнату еще меньше той, где снимается порно.

Взгляд фокусируется, но мозг не осознает картину. Легкие срабатывают быстрее. Одного короткого вдоха хватает, чтобы внутренности скрутило, только иначе. Вместе с самым вкусным ароматом нос забивает отталкивающий горький, приторный запах. Смесь приятного с омерзительным выворачивает наизнанку, ласкает лезвием ножа.

Малин на одном из кресел полулежит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку. Между широко расставленных ног устроилась, очевидно, приезжая. Мне на обозрение досталась голая узкая спина, полы короткой юбки едва прикрывают зад.

Я бы с удовольствием перекрыла себе кислород, чтобы ничего не чувствовать. Раскаленный прут с загнутым концом щедро провернули несколько раз сперва в одну сторону, затем в другую.

Грудной стон Малина служит катализатором. Истинность перестает молча терпеть и обретает голос… Вернее, звук. Чужеродный рык вырывается… у меня.

Что за… черт!

Зажимаю рот ладонью, смотря в кусающиеся бледно-желтые глаза. Вдох вызвал очередной позыв выблевать все внутренности, и тут же сменился желанием причинить боль, отстоять свое.

Проклятье!

Разворачиваюсь под пристальным взглядом. Главное не дышать, пока не буду как можно дальше.

Впервые за много лет глаза жжет от невесть откуда взявшихся слез. Я совершенно не контролирую собственное тело! Оно бунтует против меня. Не слушается. Я не хочу реветь. Не желаю реагировать на запах Малина. Не хочу испытывать все, что он вызывает из-за проклятой истинности.

Разум сильнее!

Не видя ничего вокруг, пересекаю первый и самый большой зал, влетаю в очередной темный коридор. Здесь нет даже блеклого света под потолком. Крошечные затемненные светильники на правой стене на большом расстоянии друг от друга.

Предплечье взрывается болью. Шиплю, ощущая себя тряпичной куклой. Спина вжимается в холодную стену, а в нос с новой силой забивается знакомый запах. Гадкая посторонняя примесь теперь не такая яркой, но все же есть.

Непроизвольно морщусь, смотря в ненавистные глаза.

– Отпусти, – цежу зло и дергаю плечом, которое крепкая ладонь впечатывает в стену.

Игнор. Малин наклоняется к шее, шумно втягивая воздух. Дыхание разбегается по коже. Мурашки от маленького участка расползаются по всему телу. Заполняют все, подкашивая колени от близости Малина.

С каждым днем он влияет сильнее. Прежде было проще бороться с притяжением, а ведь прошло всего несколько дней.

– Что ты используешь? – требовательно спрашивает Малин, продолжая меня обнюхивать.

– Ничего, – вру уверенно и безжалостно.

Нос Малина задевает губы. Крупная дрожь пробивает копьем, пронзает пятью молниями сразу.

Случайное касание с убийственным эффектом.

Впиваюсь ногтями в ладони, мысленно окатывая себя ледяной водой. Щедро сыплю лед в тело.

– Я чувствовал тебя вчера. Слабо. Сегодня запаха нет, – хриплый голос Малина танцует на мне танго.

– Я уже говорила, тебе надо лечиться.

Мой голос внезапно тоже захрипел. Предательски. Совершенно мне несвойственно.

Подбородок настойчиво тянут наверх, вынуждая запрокинуть голову.

– Что ты используешь?

В бледно-желтых глазах сплетается злость и замешательство, непонимание. Пусть лучше думает, что сходит с ума, чем знает правду.

– Ничего, – повторяю по слогам, стараясь не дышать.

Но это невозможно! Нельзя по желанию забыть о кислороде на время. Он должен течь, даже когда становится концентрированным ядом.

– Лжешь.

Малин оглядывается вокруг себя, продолжая меня удерживать за плечи. Одна жалкая черная салфетка на столе привлекает его внимание.

– Не дергайся, – предупреждает столичный и отпускает.

Ненадолго.

Нет смысла убегать, все равно некуда.

Малин поднес к моему рту салфетку.

– Смочи.

Вопросительно приподнимаю брови.

– Или это сделаю я. Выбирай.

Хороший выбор! Чтобы он моими слюнями меня обмазал, или своими.

Нет сомнений, для чего он это затеял.

Исполнила идиотский приказ, убивая засранца взглядом.

Солнечное сплетение сходит с ума, скручивается в пружину и буквально толкает повиснуть на шее истинного. Сопротивление с трудом, но удается.

Влажный кусочек салфетки прижимается к сгибу шеи. Малин не отпускает мой взгляд, настойчиво натирая выбранное место.

«Пусть у него ничего не получится. Пусть только у него ничего не получится…», – безмолвная мольба не успокаивает, но отвлекает от нарастающей ломки в теле.

Похоже, чем дольше игнорируешь истинность, тем сильнее она проявляется. Странная закономерность, но иного объяснения в голову не приходит.

Очередной шум воздуха раздается рядом с ухом. Жадный. Нетерпеливый. Один вдох за другим.

Жмурюсь, понимая, что за этим последует, только мое воображение оказывается скуднее реальности.

Горячие губы примыкают к маленькому клочку кожи, выбивая из меня неконтролируемый стон. Низ живота прошибает, стягивает, острыми лучами заполняя все тело.

Всего один поцелуй. И не в губы. Что же будет, если…

Страх немного ослабляет остроту ощущений, позволяя вновь осознать себя.

– Не прикасайся ко мне, – с шипением упираюсь ладонями в плечи Малина.

Он отлип от шеи с усмешкой, но она быстро сменилась недовольством.

– Ты меня обманула.

И не испытываю угрызений совести по этому поводу.

– Я говорю правду, а ты не хочешь меня слушать.

– Ты моя истинная.

Ладонь уперлась в стену над головой. Малин вновь усмехнулся.

Он не сдастся, пока я не признаю этот чертов факт.

Вязкая горечь от мерзкого запаха, смешавшегося с желанной сладостью, заполняет рот.

– Биомусор истинная – это вышка. Застрелиться, – воспроизвожу слова Малина. – Я могу подать патроны, решим проблему одним выстрелом. Обещаю отмыть твою кровь с пола.

Усмешка сходит с его лица. Он молчит, не двигаясь с места, только ладонь, упирающаяся в стену, сжимается в кулак.

Услышать подтверждение не то же самое, что утверждать самому, а, вообще-то, лучше не задавать вопросов, на которые не готов получить ответ.

Мы не по одну сторону, но, совершенно точно, оба не желаем этой истинности. Разумнее попытаться использовать всевозможные ресурсы для решения маленькой, но очень весомой проблемы.

Связные мысли сформировываются с трудом. Я могу собой гордиться: под жестким давлением желания одного конкретного человека не теряю голову. Ну, может, наполовину.

– Слушай, ни тебе, ни мне эта истинность не нужна, так? – судорожно выдыхаю с ощущением, будто между ног облили керосином и подожгли.

Сминаю в кулаках края кофты по бокам, чтобы бесконтрольно не наброситься на Малина. Этого только не хватало.

– От нее можно избавиться.

Хоть я и не уверена до конца, и доказательств нет, но я не перестану верить.

– Херня, – ругается Малин, не отпуская моего взгляда.

Он словно находится в панике где-то внутри себя.

– Карл Кристмал проводил опыты, но они засекречены. Мне до него не добраться, а ты можешь.

Дыхание непроизвольно учащается, только ухудшая состояние. Еще немного, и здравая часть меня поляжет храброй, достойной, но бессмысленной смертью.

– Предлагаешь мне стать подопытным? Проводить над собой эксперименты? – губы Малина снова изгибаются в усмешке, теперь злой и даже отчаянной.

О, конечно. Как столичный позволит себе быть подопытной крысой? Для этого только приезжие годятся!

Трус. Хочу выплюнуть это слово ему в лицо. Собираю все раздражение и гнев, какие смогла соскрести по капле.

– Ну и какого хрена? – ленивый и слегка насмешливый вопрос отвлек от взаимного визуального уничтожения.

Дрейк стоит в проходе сбоку от нас, засунув ладони в карманы брюк.

– Не помню, чтобы я разрешал трогать моего слейва.