Читать книгу Свадебное путешествие Гиацинта - Эллин Крыж - Страница 9

Виола проснулась рано утром. Окно их спальни в правом крыле выходило на восток и лучи, если не опустить шторы, светили прямо в комнату. А они вчера не закрыли окно – очень тепло, даже жарко, и свежий ночной воздух был весьма кстати.

Виола нехотя открыла глаза. Странно, дождь, что ли? Ей послышался шум воды. А! Это в ванной комнате. Значит, Гиацинт уже встал.

“Хорошо, тогда я тоже встаю”, – решила Виола.

Накинув поверх кружевной ночной сорочки лёгкий халат, она вышла на балкон. Оглядела ещё спящий сад. Неподалёку в лучах раннего солнца очень мирно дремал форт Бельведер. Казалось, он – совсем близко.

“Надо будет как-нибудь сходить туда: с этой площадки наверняка виден весь город", – зевая подумала Виола. – “Сейчас, наверное, часов шесть… Чего вставать в такую рань?”

Было слегка прохладно. Кутаясь в халат, Виолетта решила вернуться в комнату. Гиацинт уже был там. Стоя перед зеркалом с полотенцем через плечо, он старательно расчёсывал набок мокрую чёлку. Виола села на край кровати и снова зевнула.

– Доброе утро, – откликнулся он. – Ну что, моя спящая красавица проснулась, или её ещё надо поцеловать?

– Не знаю, – честно ответила Виола. – Поцелуй, на всякий случай.

– Пожалуйста! – с готовностью согласился Гиацинт.

Он сдёрнул с плеча длинное полотенце и, словно лассо поймав им Виолу за талию, поднял с кровати и поцеловал.

– Теперь проснулась?

– Кажется… – Она шутя растрепала ему волосы и, выхватив полотенце, сама умчалась умываться.

Вздохнув, Гиацинт вернулся к зеркалу.

– Который час? – спросила Виола, когда снова появилась в комнате.

– Полшестого.

– Уж-жас! – поёжилась она. – Зачем вставать в такую рань, сегодня же воскресенье?

– Именно поэтому. Мы идём сейчас в Санта Мария дель Фьоре на утреннюю службу. Забыла?

– А… Да-да, конечно, помню. Когда она начинается?

– В семь.

– Почему? Это слишком рано для выходного дня.

– Так ведь в Соборе сейчас – музей. Если они будут начинать в десять, как везде, там соберётся столько туристов, что ни о каком богослужении и речи быть не может.

Виола обречённо кивнула:

– Ясно. Значит, надо одеваться.

Гиацинт с улыбкой посмотрел на неё. Он сидел боком на подлокотнике кресла и закалывал запонки на рукавах.

– Знаешь, солнышко, я бы не настаивал, ты и так прекрасна, но в Кафедральный Собор Флоренции в ночной рубашке, к сожалению, не пустят.

– Хорошо мальчишкам, – вслух размышляла Виола, роясь в гардеробе. – А мне – или платье до пола, или изволь надевать чулки в любую жару, да туфли, да ещё шаль или платок на голову. Кошмар… Ну-с, чтобы мамочка с Фиалкой не говорили, а платья с корсажем на шнуровке пусть носят сами. Я не самоубийца…

– Надень аметистовое – оно лёгкое и укорачивается, – посоветовал Гиацинт.

Его жена благодарно кивнула:

– Спасибо. Я, видимо, сделала правильный выбор.

– В чём?

– Ну, когда вышла за тебя замуж. Во-первых, экономлю на камеристке. А во-вторых, ты всегда знаешь, как нарушить все дурацкие правила и тем не менее выглядеть пристойно.

Гиацинт принял оскорблённый вид:

– Ах, только поэтому! Муж для Вас, мадам, не более чем камеристка! Ну, всё! До Рима недалеко, еду подавать прошение на развод!

– Папа Римский не согласится, – засмеялась молодая графиня. – Разводы запрещены.

– Ах, та-ак, – угрожающе произнёс Гиацинт, вставая с кресла. – Запрещены, говоришь? (Он медленно приближался) Обойдёмся без развода. Ты, как, с утра молилась, Дездемона?…

Виола увернулась и шутя опрокинула его на кровать. А сама забрала платье и спряталась за ширмой – одеваться.

– Ладно-ладно, – проворчал Гиацинт. – Только выйди, я тебе устрою!

Они оба смеялись. Такие озорные перепалки случались почти каждое утро. Это была их игра – надо же мужу и жене спорить и ругаться, для поддержания традиций. Гиацинт и Виола считали, что надо. Причём, обязательно! Только не по-настоящему. И тогда всё будет хорошо. В этих сражениях, которые нередко переходили в рукопашные схватки – Гиацинт всегда проигрывал ей. Он доблестно сопротивлялся, но всегда оказывался побеждённым.

Виола знала, почему. И он тоже знал. Наверное, так и должно быть, хотя Виола неоднократно утверждала, что у них – всё не как у людей. Возможно, но и его, и её это вполне устраивало, пример тому – их свадебное путешествие.

Шутки, смех – это же прекрасно, когда это серьёзно. Ирония прочным волшебным щитом ограждала их Любовь от чужих взглядов. Да и друг другу они редко говорили самые знаменитые слова на свете: “Я тебя люблю”. Хотя на этой фразе построен весь мир.

Виола хорошо помнила те два случая, когда Гиацинт в открытую говорил, что любит её (не считая обычного у них обращения “любовь моя”, но так чаще говорила сама Виола). Оба раза слова о Любви предназначались маркизе Матиоле, когда Гиацинт просил руки её дочери. Но это была лишь короткая фраза, с поклоном и без улыбки: “Я люблю Вашу дочь, мадам". И всё. Что ещё можно говорить, когда и так всё ясно. А им с Гиацинтом всё было ясно давно. Если говорить и Любви серьёзно – то надо говорить молча. Они так и делали. Или смеялись. Вот и сейчас…

Виола оделась и вышла из-за шёлковой складной ширмы, расписанной японскими павлинами и ветками цветущей са́куры. Прошлась по комнате и повернулась, как на показе мод.

– Ну, что? В этом пустят?

– Думаю, да…

Гиацинт, склонив голову набок, изучающе, с восхищением смотрел на неё.

“Аметистовым” называлось длинное строгое платье бледно-фиалкового оттенка. На левой стороне, у плеча сверкала круглая аметистовая брошка – она была вышита на платье. Повыше колен, где юбка расходилась книзу широкими складками, переливались розово-лиловым блеском шесть серебряных застёжек, усыпанных аметистами: две спереди, две сзади и две по бокам. Они якобы “украшали” платье, присобирая мягкие поперечные складки, а на самом деле, в нужный момент они пристёгивались к поясу, и юбка становилась на добрых пятьдесят сантиметров короче – хоть бегай, хоть прыгай, хоть на дерево лезь. Виолу этот момент вполне устраивал. Сейчас платье оставляло открытыми лишь носки её туфелек и выглядело очень благопристойно.

– Отлично, – коротко оценил Гиацинт. – Пошли вниз. Они наверное уже ждут.

Действительно почти все гости Дворца Георгин уже собрались. Ждали Матиолу, а также Джорджоне и Далию – герцога с герцогиней. Маркиза вскоре появилась. Как всегда, в светлом, на этот раз кремовом платье со шлейфом, ниспадающим с плеч, словно легчайший плащ. Наконец, по парадной лестнице спустились вместе герцог и герцогиня. Он – с неизменной тростью, очень величественный, настоящий правитель города. Она – просто восхитительна.

Синьора Далия смущённо улыбалась. Она не особенно любила торжественные мероприятия, если они не происходили у неё во дворце. Ведь здесь, она сама хозяйка, и в её доме не было места чопорным приветствиям и скучным речам.

Хозяйка пожелала всем гостям доброго утра, спросила, как им понравились комнаты, есть ли в них всё необходимое, хорош ли вид из окна… Все поблагодарили и выразили своё искреннее восхищение Дворцом Георгин.

Больше всех восторгался Розанчик. Он уверял, что в этом замке волшебные кровати с волшебными подушками, потому что на них сняться чудесные сны. Он ещё в прошлый раз заметил это свойство, когда они останавливались здесь неделю назад. В прошлый раз ему приснилось, что они танцевали с большим фиолетовым осьминогом. И пожалуйста – на празднике в честь приезда молодых, на «Дельфиниуме» были и танцы и осьминоги. Правда – отдельно. Сегодня ночью ему приснилось, что он ехал верхом на огромной летающей черепахе и видел всю Флоренцию сверху, с неба.

Синьора Далия засмеялась и уверила Розанчика, что и этот сон непременно сбудется: они как-нибудь поднимутся в Бельведер или, лучше, съездят во Фьезоле, и он увидит Флоренцию сверху. Что касается черепахи, то окна комнаты Розанчика выходят на южную сторону, там, возле лестницы есть статуя карлика Морга́нте, который сидит верхом на мраморной черепахе. Паж, наверное, видел его вечером из окна, потому и приснилось.

– Ах, синьора, – учёным тоном возразила Фиалка Триколор. – Всё не так просто: это его душит несбывшаяся мечта влезть на Кампанилле ди Джотто! Навязчивая идея!

Розанчик хотел защищаться, но не стал, только мрачно взглянул на сестру Триколор, не одобряя её высказывание.

Так было или нет, но все гости признали, что замок полон чудес, и разумеется, обязан этим своей милой хозяйке.

– Да будет вам! – улыбалась польщённая Далия. – Нам идти пора, не то опоздаем.

В Собор решили идти пешком, через знаменитый Старый Мост – По́нте Ве́ккио. Собственно, это целая улица, длиной около 120 метров, с домами, в просветах между которыми сверкал под утренним солнцем Арно́.

– Тот мост, правда, самый старый? – поинтересовался Розанчик. Герцог Джорджоне кивнул:

– Да. Это наш первый каменный мост. До того строили деревянные, они вечно разрушались во время наводнений. Потом построили этот – до сих пор стоит.

– Здорово! Не то, что у нас, я имею в виду в Париже. У нас самый древний мост, наш первый каменный, называется Понт-Нёф,[44] то есть “Новый”. Смешно, верно?

– Забавно, – согласился герцог.

– А кто здесь живёт? – не унимался любопытный паж. – В этих домах?

– Это магазины, мой мальчик. Здесь живут знаменитые флорентийские ювелиры.

– Да, это всё магазины драгоценностей, – вмешался Джордано. – Золото, камни…

Глаза у Розанчика восхищённо загорелись:

– Ух ты! Золото… А давно эти ювелиры здесь живут?

– Давно. Когда-то там были лавки мясников, потом, ещё до Медичи, с XIV века здесь селились золотых дел мастера, как живут и поныне. Представить не можешь, сколько бесценных украшений создано в их мастерских и разошлись отсюда по белу свету.

– Я могу представить.

Розанчик очарованно смотрел на закрытые сейчас витрины.

– И что…?

– …Никто не грабит эти кладовые сокровищ? – перехватил его мысль Гиацинт. Паж только кивнул, подтверждая вопрос. Джордано засмеялся:

– Почему, грабят. Пытались неоднократно.

– И что?!

– Иногда получалось. Не хочешь ли ты попробовать совершить ограбление века?

Розанчик так явно смутился и покраснел, что все присутствующие засмеялись, а Далия заявила, что Розанчик сам – “золотко”. Чудо, а не ребёнок.

– Слышала бы Ваши добрые слова моя мама! – пробормотал Розанчик, краснея ещё больше.

– Насчёт ювелиров, – сказала Фиалка. – Это ведь памятник самому известному флорентийскому ювелиру Бенвену́тто Челли́ни?

– Вы совершенно правы, – подтвердил герцог.

Они как раз проходили мимо красивого постамента с бронзовым бюстом Челлини. Друзья остановились.

– Вам, несомненно, известен этот мастер? – герцог Джорджоне обернулся к французам.

– Естественно, – откликнулся Гиацинт. – Синьор Бенвенутто работал и во Франции, при дворе короля Франциска I. Он не только прославленный ювелир, но и скульптор.

– Да, – кивнул Джордано. – Его “Персей” – бронзовая статуя, стоит на площади Синьории. Мы его, наверное, сегодня ещё увидим.

– При Франциске I, это когда? – спросил Розанчик.

– Чему тебя в Оранжерее учили! – укоризненно спросил Джордано. – Это 1540-е годы.

Розанчик пренебрежительно хмыкнул без малейшего раскаяния:

– Та, это династия Валуа,[45] даже не Три Лилии! Я их не учил и помнить не обязан… Вот Розы…!

– А статуй в парке Фонтенбло́ ты тоже не видел? – усмехнулся Гиацинт.

Розанчик удивлённо поднял брови:

– Это его? (Он кивнул на памятник)

– Представь себе.

– И “Нимфа”?

– И “Нимфа”.[46]

– Здорово. Тогда знаю, конечно. Хороший мастер.

– Он и человек был хороший, – сказал Джордано. – Ты не читал его “Мемуары”? Они изданы ещё в 1728 году, в Неаполе.

– “Мемуары” для него слишком сложно, – вмешалась Виолетта. – У Александра Дюма есть отличный роман “Аска́нио”, лучше почитай его.

– У Дюма? Интересно. Это я хочу прочесть. Только у меня его нет.

– У меня – есть, на французском, – успокоил Джордано. – В замке. Я дам почитать.

– Спасибо. А там… никто не умирает? – опасливо спросил Розанчик.

– Никто, – заверили его друзья. – Согласись, редкий случай.

– А приключения есть?

– Сколько хочешь!

Паж погрузился в мечты и наконец замолчал. Они прошли весь мост и ступили на набережную.

– Герцог, а кто построил Понте Веккио, – спросила Матиола.

– Гм… В 1348 году, кажется, его построил Нери Первоцвет.[47] А уже при Медичи, когда они перебрались в Палаццо Питти в XVI столетии,[48] сверху над ювелирными мастерскими был построен Коридор Вазари – галерея, которая соединяет Питти и Палаццо Веккио.

– Дворец Синьории?

– Да, Синьорию и Галерею Уффи́ци тоже. Думаю, мы на обратном пути пойдём через этот коридор, – герцог посмотрел на часы. – Мы уже опаздываем! Без четверти семь.

Все прибавили шаг. Не сворачивая к знаменитому музею Галереи Уффици, они, пройдя по улице Святой Марии, дальше – мимо церкви Святого Михаила в Саду,[49] построенной в XIV веке несколькими архитекторами, в том числе и Нери Первоцветом, наконец, по улице Рима, вышли к Баптистерию и Собору.

Заблудиться было невозможно: на Кампаниле ди Джотто, возле Собора громко звонил колокол, сзывая прихожан на службу. Дамы покрыли головы воздушными полупрозрачными шарфами: Матиола – белым, Далия – жёлтым, Виола – дымчато-лиловым. Только Фиалка Триколор пришла в монашеской одежде ордена Пассифлоры, так что на ней был уже головной убор. Мужчины наоборот, почтительно сняли шляпы. Все перекрестились у входа и под пение прекрасного хора вошли внутрь.

Собор Санта Мария дель Фьоре был огромен. Он имел в длину 150 метров, а высота его купола поднималась на 114 метров. И это – третий по величине Собор во всём мире (после соборов Святого Петра в Риме и Святого Павла в Лондоне). Строился Санта Мария дель Фьоре необычайно долго – 470 лет. Строительство его началось ещё в 1296 году, но только в 1436, Собор был освящён тогдашней Римской Церковью,[50] Папой Евгением IV. За время своего существования, Санта Мария дель Фьоре много раз достраивался и украшался разными архитекторами. Например, его первым строителем был Арнольфо ди Камбио; роскошный купол, покрытый красной черепицей и украшенный мраморным фонарём, возвёл знаменитый Брунеллески в XV веке; и только в середине прошлого, XIX века, по рисунку архитектора Эмилио де Фабрис, был облицован мозаикой из белого и зелёного мрамора фасад Собора. На нём уместились сотни статуй, готических мраморных кружев, витражей и всего, что заставляло задуматься: может ли быть этот прекрасный храм творением рук человеческих?

Внутреннее убранство – неописуемо. Кроме того, в конце XIX века в Санта Мария дель Фьоре открылся музей. Там хранились такие произведения искусства, как шестнадцать статуй Пророков, расположенные в специальных нишах. Среди них пророки Аввакум и Иеремия работы Донателло; мраморные резные хо́ры Лукки делла Робия, где сейчас ангельскими голосами пелись псалмы; наконец “Пьетта́” (Оплакивание Христа) – скульптура гениального Микеланджело Буонаротти, которая является ещё и автопортретом автора – Скульптор изобразил себя в статуе пророка Никодима, поддерживающего Деву Марию с телом Сына.

Среди сокровищ Санта Мария дель Фьоре находились и другие произведения искусства, не говоря уж о фресках и иконах, но в этот ранний час туристов не было видно – сейчас взоры всех обращены к Богу и к лику Прекрасной Девы с Младенцем и с цветком в руке.

После окончания службы гости герцога Тосканского могли насладиться видом прекрасных шедевров и вообще рассмотреть Собор.

– Ты не жалеешь? – тихо спросил Гиацинта Джордано.

– О чём?

– Вы с Виолой могли обвенчаться здесь…

Гиацинт с трудом оторвался от созерцания витражей и резных пилястров Собора.

– Пожалуй, нет, не жалею. Он слишком впечатляет, здесь нельзя уделить внимание только троим: священнику, жениху и невесте. Тут почти нереально не только что-нибудь делать, но и священнодействовать, наверное, также тяжело. Можно только смотреть…

Чуть позже они все снова встретились на Соборной Площади. Увидели прекрасную Колокольню Джотто, полюбовались восьмиугольным Баптистерием, прозванным без лести “Прекрасный Сан Джованни”,[51] обошли вокруг всего Собора, построенного в виде драгоценного священнического креста с длинной ручкой. А после разгорелся спор: старшие, в особенности синьора Далия, настаивали на том, чтобы вернуться в Сад Боболи.

– Вы ведь ничего не ели! Погулять по городу у вас ещё будет время.

Дети возражали:

– Мы чудесно позавтракаем в кафе, в квартале Медичи. Уходить сейчас из города просто глупо! Сейчас ещё не жарко. Когда же гулять, как не сейчас?

Взрослые поняли, что спорить бессмысленно.

– Не заблудитесь только!

– Постараемся.

Виола отдала матери шарф, который только что сняла:

– Забери с собой, пожалуйста.

– Хорошо.

Матиола со вздохом наблюдала, как дочка закалывает аметистовые застёжки на платье. Чинная одежда матроны на глазах превратилась в молодёжное платьице. Виола закружилась на месте:

– Куда идём?

– Сначала к Сан Лоре́нцо, потом – Дворец Ме́дичи-Рика́рди, капелла Медичи, потом ищем кафе…

– Кафе сначала! – перебил Розанчик. – Фиалка, ты с ними или с нами?

Сестра Триколор покрутила головой, соображая, которая из компаний ей сейчас ближе.

– С вами! – решила она.

– Пошли. Напоследок мы заглянем на Площадь Синьории перед Палаццо Веккио и в Галерею Уффици и…

– К обеду-то вернитесь, – попросила герцогиня, испугавшись этих далеко идущих планов.

– К ужину – обязательно, мам. Не беспокойся! – заверил Джордано, оглядываясь. Вся компания уже сворачивала на улицу Дзанетти, ведущую в квартал Сан Лоренцо. Родителям ничего не оставалось, как пожелать им приятной прогулки, а самим возвращаться в замок.

…Вечером, когда друзья наконец вернулись из путешествия по достопримечательностям города, уже засыпая, Виола подумала:

“Вставать рано не так уж глупо: нельзя терять ни часа этих флорентийских чудес. Здесь исполняется всё и всё прекрасно. Надо успеть…”

О том, что надо успеть насладиться всеми данными им минутами пребывания в Цветущем Городе и запомнить это на всю жизнь, Виола подумать не успела – она заснула и во сне опять видела дворцы, храмы и улицы Флоренции.