Читать книгу Созидание. Выпуск первый - Эльвира Шабаева - Страница 4

ИНТЕРВЬЮ С МАСТЕРОМ ПЕРА

Мы продолжаем цикл интервью с наиболее активными и талантливыми нашими авторами. Сегодня предлагаем вашему вниманию беседу с Маратом Хасановичем Валеевым, замечательным прозаиком, неоднократным победителем конкурсов «Мастер пера» и «Избранное», проводимыми Коллегией.

Итак, начнём!

– Немного расскажите о себе. Какие вехи собственной биографии Вы считаете наиболее значимыми?

– Да, в общем, ничего особенного в моей биографии, чтобы разбить ее на какие-то знаменательные вехи, и не было. Родился на Урале, в городе Краснотурьинск, где встретились и создали молодую семью мои родители, выходцы из Татарстана. Они работали на Богословском алюминиевом заводе, но недолго – уже после моего рождения, в середине 50-х годов, их занесло в целинный Казахстан, в село Пятерыжск Павлодарской области.

Там я закончил школу, затем решил начать самостоятельную жизнь и в семнадцать лет уехал на Урал, в тот самый Краснотурьинск, где появился на свет. Здесь я успел год с небольшим поработать на заводе ЖБИ бетонщиком, и был призван в армию. Служил в военно-строительном отряде (ВСО), строил секретные военные объекты. В 1971 году уволился в запас (а не «дембельнулся», как почему-то многие пишут и говорят – демобилизуют в том случае, если ты был мобилизован – как правило, на период военных действий), и вернулся в родительский дом в Казахстан. И был принят с распростертыми объятиями в четвертое отделение совхоза «Железинский», в тракторную бригаду электросварщиком – такой «военной» специальности меня обучили в нижнетагильской стройбатовской учебке.

– В каком возрасте Вы начали заниматься творчеством? Что этому предшествовало?

– Если учесть, что мои сочинения в школе чаще других называли лучшими, то тогда можно сказать, что со школьной скамьи. Но уже с целью попробовать опубликоваться я начал писать как раз после армии, в свободное от работы время. Свои творения – а были это юмористические рассказы, основанные на приключениях односельчан, и даже более того – родственников, – я отправлял в нашу районную газету «Ленинское знамя».

Первый рассказ забраковали, но наличие у меня определенных способностей признали. Это обнадежило, и я сочинил другой рассказ. Вот его-то уже напечатали. Честно скажу, радости моей не было передела! Окрыленный, я продолжил писать с еще большим вдохновением и упорством. Кончилось все тем, что меня, спустя несколько месяцев, пригласили работать в газету. И я без колебаний сменил электрододержатель на авторучку и корреспондентский блокнот.

Случилось это в октябре 1972 года. И лишь в июне 2011 года я оставил работу профессионального журналиста, уйдя на пенсии с должности главного редактора газеты «Эвенкийская жизнь» (Красноярский край). И все эти годы я, наряду с написанием статей, очерков, корреспонденций, репортажей для газет, в которых я работал (а было их четыре), продолжал писать и публиковать то, что называется художественной прозой: юморески, миниатюры, рассказы.

Да, так что же предшествовало тому, что я начал писать? Скорее всего то, что я безобразно много читал. Буквально упивался чтением книг, как только овладел грамотой и мне разрешили записаться в нашу сельскую библиотеку. В какой-то момент я почувствовал острое желание начать писать самому. И у меня это в конце концов получилось.

– Вспомните какой-нибудь необычный или курьёзный случай из жизни, связанный с творчеством.

– Пожалуй, вот это: в районке летом 1971 года напечатали первый мой рассказ. Я газету прихватил с собой на полевой стан: вдруг мужики заговорят о моей публикации, а она вот, со мной! Бережно свернутая в трубку газета жгла мне грудь через карман, однако никто в бригаде и словом не обмолвился о моей публикации. «Видно, еще не читали», – решил я. В обеденный перерыв первым ушел из столовки в вагончик, где механизаторы обычно отдыхали: забивали «козла», читали свежую прессу, просто валялись на жестких лавках и полках. Еще никого не было, я быстренько развернул районку и положил ее на стол так, чтобы рассказ с моей подписью сразу бросался в глаза. А сам скромненько уселся в сторонке и закурил. Первым в вагончик зашел тракторист дядя Саша Горн. Я затаил дыхание и стал отстраненно смотреть в маленькое оконце, о треснувшее стекло которого с громким жужжанием бились мухи. Дядя Саша с кряхтеньем умостил свое грузное туловище за столом, подтянул к себе газету и… шмякнул – прямо на мой рассказ! – жирного подвяленного леща. – Подвигайся ближе, – доброжелательно сказал дядя Саша. – Посолонцуемся… А с коротких толстых пальцев его, которыми он плотоядно раздирал рыбину, на газету стекал янтарный жир, под которым расплывалась моя подпись. Обида спазмом сжала мне горло. – Спасибо, не хочу! – обиженно буркнул я и выкатился из вагончика.

К счастью, этот забавный казус не отбил у меня желания писать. Да и односельчане впоследствии старались не пропускать ни одной моей публикации.

– Что Вы считаете наивысшим своим достижением?

– Вот так сходу и не ответишь. То, что меня, не имеющего не то что специального, а вообще какого-то образования, кроме незаконченной средней школы, взяли на штатную работу в газету, уже можно назвать достижением (попутно, работая в газете, я и среднее образование «добил», а затем и профильное образование получил на факультете журналистики в Казахском госуниверситете).

А разве не повод быть довольным собой в связи с тем, что за без малого сорок шесть лет творческой деятельности публиковался более чем в ста газетах, журналах и альманахах, в том числе и зарубежных? Или что, после издания ряда книг, был принят в Союз российских писателей?

И все же есть один пример, который для кого-то может показаться незначительным, но я его с удовольствием приведу в качестве своего наивысшего на сегодня достижения. Это – включение двух моих юмористических рассказов в антологию юмора знаменитого «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты». Называется она «12-16-45» (на всякий случай расшифрую: 12 стульев, 16 страница, 45 лет), и выпущена по поводу 45-летия юмористического клуба газеты. Назову лишь некоторых авторов этой книги: Семён Альтов, Александр Хорт, Аркадий Арканов, Сергей Бодров, Григорий Горин, Михаил Задорнов… Ну и «затесавшийся» в ряды этих замечательных мастеров веселого пера ваш покорный слуга.

– Расскажите о творческих планах, если таковые имеются.

– Возможно, вы будете удивлены, но никогда никаких творческих планов я не строил и, следовательно, не следовал им. Могу лишь сказать, что должно или может случиться в ближайшее время. Ожидаю выхода в одном из красноярских издательств сборника публицистики и рассказов «Эвенкийская жизнь». Думаю предложить издательской системе Ridero, в дополнение к уже имеющимся там, еще пару-тройку своих книжек. И конечно же, продолжу сотрудничество с «Коллегией Поэтов и Прозаиков», так любезно приютившей меня с моим творчеством и время от времени отмечающей его.

– Что служит для Вас источником вдохновения?

– Исключительно, настроение. Есть оно – пишу, нет – просто читаю других, кто пишет.

– Творчество каких литераторов (поэтов, прозаиков) Вам ближе?

– Люблю Антона Чехова, Исаака Бабеля, Василия Шукшина, Виктора Астафьева, Сергея Довлатова, Викторию Токареву, Андрея Кучаева, Анатолия Трушкина… Не буду объяснять за что. Но замечу: это те авторы, кого не просто читаешь, а и перечитываешь.

– Как Вы относитесь к критике собственного творчества?

– С радостью! Раз критикуют, значит читают. Но с уничтожающей критикой в свой адрес еще ни разу не встречался. Напротив, одобряющих и даже хвалебных слов от своих читателей, рецензентов пока получаю куда больше, чем ругательных. А это значит, что пишу все-таки не зря!

– Что бы Вы хотели пожелать Коллегии и остальным авторам?

– Коллегии пожелаю и впредь оставаться к своей аудитории – и пишущей, и читающей, – такой же внимательной и доброжелательной, и в то же время взыскательной. А авторам – больше писать, и больше – хорошего, по-доброму цепляющего за душу – пусть даже по собственным ощущениям, поскольку конечное слово, конечно же, за читателями.

Знатный тунгусский промысловик Агриппин Култыгир с утра выпил чаю, надел свою теплую меховую парку, взял ружье, встал на лыжи и почесал в тайгу. Еще с лета он заприметил баскую берложину под раскидистой лиственницей у говорливого ручья Суриннакан. Здесь жил одинокий старый медведь Амикан-батюшка. Раньше он шарашился себе по тайге, промышляя крупной сохатой и мелкой рогатой дичью. Но заболел пародонтозом и растерял по тайге все свои зубы. И с тех пор стал озоровать. То лабаз у кого разлабазит, то подкараулит бабу какую под кустом и того… ягоды иль грибы отнимет. Кушать-то хоца! А однажды Амикан обидел и самого Агриппина Култыгира. Тот шел вечерком после получки из леспромхозовской лавки, нес домой жене бисер для вышивания, внучатам пряников, себе минеральной воды и так кое-что из макарон. Эта старая св*лочь Амикан вышел из-за угла, громко сказал Агриппину в ухо: «У-у-х!», чем очень удивил, забрал из его ослабших рук пакеты с покупками, да и был таков. «Ну, Амикан-батюшка, погоди – зима придет, я тебя тоже удивлю, однако!» – поклялся себе тогда Агриппин Култыгир, пересчитал остатки получки и снова пошел в магазин, на этот раз за водкой. Потому как имел право. И вот он, громко шурша лыжами и стуча прикладом ружья о закоптелый чайник, размашисто и уверенно скользил по снежному покрову к запримеченной еще с лета берлоге, злорадно мечтая, как он снимет шкуру с этого старого разбойника. А снега навалило нонче – страсть! Обе лайки Агриппина устали карабкаться за ним по сугробам, плюнули да ушли домой. Остался наш промысловик один, закружил, заплутал да и вдруг резко куда-то провалился. Очнулся Култыгир от того, что кто-то, радостно сопя, разделывает его. Волосы дыбом встали у промысловика: все, думает, кирдык ему пришел. А это Амикан, который и так плохо спал из-за холода в своей худой, давно не ремонтированной берлоге, проснулся, когда заплутавший охотник свалился ему на голову. Пощупал удивленный косолапый тепло одетого, но слегка подмоченного промысловика, довольно заурчал и тут же приступил к делу. Содрал с незваного гостя парку, стащил с него шапку да унты. Ободрал, короче, как липку, поставил на порог берлоги да как даст ему пенделя! Оставшийся в одних теплых подштанниках китайской системы «Дружба» и самовязаннных носках промысловик Култыгир и опомниться не успел, как, прочертив в воздухе большую дугу, приземлился далеко от берлоги и задал такого стрекача, что уже через пять минут сидел у себя в чуме, пил чай и вдохновенно травил чумочадцам очередную охотничью байку. А Амикан-батюшка… А что Амикан-батюшка? Он нацепил унты на задние лапы (передние, как вы знаете, нужны ему для сосания), завернулся в парку, натянул себе на лысеющую бОшку шапку-ушанку, согрелся, и снова захрапел. И снилось Амикану, что у него заново отросли зубы, и на него заинтересованно поглядывает моложавая и недавно овдовевшая медведица Сынгоик из соседней берлоги, на той стороне говорливого ручья Суриннакан. «Посватаюсь по весне, однако!» – счастливо думал Амикан. «Нет, больше я на охоту не пойду, ну ее! – ворочался без сна у себя в чуме на старой оленьей шкуре некогда знатный, но теперь обмишулившийся промысловик Агриппин Култыгир. – А пойду-ка я лучше на пенсию. Вот, однако!» На том оба и порешили…

Подняться наверх