Читать книгу Приглашение на Жизнь - Эмануил Глускин - Страница 9
Зал суда
ОглавлениеАх, какой чудный вид открывался из окна зала суда! Можно было потерять голову и умереть от одного восторга! Фасадом к окну, и очень близко от него, было замечательное высотное здание, отличающиеся тем, что оно было периодичным, будто бы начинаясь на минус бесконечности под землёй, уходя в небесную бесконечность. Прямо какой-то космодром для путешествия во времени!
На каждом этаже этого здания был балкон с тремя фигурами, и на первый взгляд все эти тройки были абсолютно одинаковыми, что само по себе наводило на некую грусть по поводу человеческой природы и теории Дарвина. Если бы вы посмотрели, как (ну прямо как мои студенты на уроках!) эти существа СКРЕБУТ – а худших глаголов тут УПОТРЕБЛЯТЬ – да и существительных тоже – я не собираюсь – своими пальцами смартфоны – вы бы сразу поняли, что так называемый «человек» (даже студент) произошёл вовсе не от разумной обезьяны, а от упрямой как осёл курицы!
Да, грустно, но весь фокус и внутренняя прелесть этого вида на небоскрёб была в том, что если очень хорошо присмотреться, то видно, что балконные тройки всё-таки разные. Так, например, на балконе прямо против окна стояли Наполеон, Пуанкаре, и Эйнштейн. Это была очень забавная тройка, – раз в шесть лет, Наполеон открывал рот и говорил по шпаргалке, что всё что сделал Эйнштейн ошибочно, а вот Пуанкаре – это пример французского гения, и поэтому то, что он сделал в теории относительности – это, и только это, правильно. Смущённый Эйнштейн каждый раз отвечал, что он никогда даже и не мечтал стать математиком, и поэтому не понимает при чём тут Пуанкаре.
Однако не все балконы включали в себя только тех, перед кем, по мнению Христа, нельзя было метать бисер – были представлены и более редкие животные, – внутренне, даже не совсем скоты. Прямо над балконом с Наполеоном был балкон с крокодилом, который проглотил адвоката, и леопард, который ловил этого крокодила. На этом балконе вместо герани цвела мораль, совершенно необходимая для всех поэтов – леопард открывал свой рот ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА ЭТО БЫЛО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НУЖНО.
Вообще, леопард был технически очень продвинутый, и по сравнению с ним, крокодил выглядел как логарифмическая линейка по сравнению с компьютером. Но не виновата же эта древняя рептилия в том, что, когда Б-г создавал леопарда, он уже имел большой опыт, и в это время уже были не колосс и глина, а еврейский «брит» и (у того же Матвея Исааковича Блантера) Катя-Катерина из-под топота копыт!
Упомянутый проглоченный адвокат был очаровательной, интеллектом -тельной и -альной, черноглазой, молодой (то есть ещё без внуков, но уже с каблуками, и вообще) адвокатшей, которая так погрузилась в косметику, что в последнем своём любительском прыжке забыла, как открывают парашют, псалмы бешено завыла, «алеллуя» и «амень» с дикою тоской заныла, и попала в разинутую пасть крокодила – этой отвратительной рожи, слегка порвав свой нательный ремень из его же кожи! Расстроенный автор не успел спасти её даже в своих столь дружеских мыслях, только успел заметить, что дело идёт к апрелю, и поэтому, учитывая ещё приятный ветерок снизу при падении, записал:
Вот пришёл апрель,
И с апрелем хмель,
Ветерок приятный утром на крыльце —
Налетит – разгладит морщинку на лице;
Мы давненько не влюблялись
Через букву Л,
И давно не целовались
Через букву Ц.
А сейчас вот – пересытив
Свою к ссорам страсть —
Ты закрыла крокодила
Предо мною пасть!
Ах, какие в этом страх
И судьбы напасть —
Чтобы перед крокодилом
И желудком его милым,
На колени пасть!
Да! Например Цинциннат мог бы действительно пасть на колени перед этой адвокатшей, и спросить её: «КОГДА ты, уже наконец, станешь человеком?» И она бы ответила: «ХМ…» – чудный ответ, показывающий незнание порядка, в котором пишутся римские цифры. Это возмутило бы нашего красавца, хотя он помнил, что и Клеопатра потрясала Антония своей безграмотностью, и потрясенный Антоний трясся над нею ночи напролёт.
Были и балконы с известными героями «Приглашения на казнь», на которых мы не будем останавливаться, чтобы не заставлять бедного Цинцинната снова плакать, наблюдая как его жена одновременно приносит «такое облегчение!» жеребцу и ослу, если называть действующих героев – в основном свиней – своими именами.
Но как ни интересно это здание в окне, – а то что происходит в зале суда гораздо важнее. Тут главными героями являются вовсе не Цинциннат, которого якобы пожалели, а умница Судья и Старичок-Еврей, которым якобы пожертвовали. Тот самый старичок, который у В. В. ловил рыбу в канале без воды. Посмотрим сейчас, что же он наудил для нас за последние три тысячи лет. Конечно, это не «Старик и Море», а «Старик и Горе», – ведь нету у него этой тонкой ярко-белой полоски воротничка священника над чёрной рубашкой, которая напоминает белую чайку взволнованного сердца над чёрным от бури морем – нашим морем-горем.
Относительно Цинцинната, который уже начинает таять как забытое мороженое, ещё отметим, что его очень заинтересовала, из центральной газеты, современная, модная, и технически прекрасно оснащённая казнь, при которой человека уничтожают путём лишения всякой индивидуальности, то есть при помощи постоянного поддержания состояния с замороченной головой. Цинциннат даже растрогался и записал, уже относясь к смерти довольно дружески:
За стихом летает стих, —
Перестань листы марать, —
Чтобы cтать Ein Ding an Sich
Надо очень долго ждать…
Смерть с елеевой клюкой
Обнимать и понимать —
Как никто другой!
И когда ты в Леты гладь
Глянешь чтобы всё узнать —
Вновь спокойно себе стой,
И не бойся Ей сказать —
Можно мне Вас снова ждать
Как никто другой?