Читать книгу Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха - Эми Кадди - Страница 3

Я сижу у стойки в моем любимом бостонском кафе при книжном магазине. Передо мной открыт ноутбук, и я пишу на нем текст. Десять минут назад я заказала кофе и маффин. Официантка – молодая темноволосая женщина в очках, с широкой улыбкой – приостановилась и тихо сказала:

– Вы знаете, для меня очень много значила ваша беседа на TED – она меня так воодушевила! Пару лет назад преподаватель дал ее нам, студентам, для ознакомления. А сейчас я сдаю экзамены в медицинский институт и обязана вам сказать, что перед сдачей MCAT[2] я встала перед зеркалом в туалете и приняла позу Чудо-Женщины и это в самом деле сработало! Так что, хотя вы меня и не знаете, вы помогли мне понять, чего я на самом деле хочу в жизни – стать врачом, – а потом помогли начать учиться на врача. Спасибо вам.

У меня на глаза навернулись слезы. Я спросила:

– Как вас зовут?

– Фетейн, – ответила она.

Мы еще минут десять поболтали о проблемах, которые жизнь ставила перед Фетейн раньше, и о том, какие радостные ожидания таит открытое теперь перед ней будущее.

Я помню каждого из тех, кто обращался ко мне, но никогда не ожидала, что эти эпизоды будут так часты: незнакомый человек тепло приветствует меня и рассказывает о том, как успешно справился с определенной жизненной задачей, а потом благодарит меня за помощь. Среди этих людей есть мужчины и женщины, молодые и старые, робкие и общительные, бедные и богатые. Но их роднит одно: все они боялись какого-то препятствия, которое поставила перед ними жизнь, и все нашли удивительно простой способ избавиться от беспокойства и страха, от ощущения беспомощности – по крайней мере, в нужный момент.

Как правило, писатель сначала публикует книгу, а потом получает на нее отклики. У меня вышло наоборот. Сначала я провела серию экспериментов и по их результатам прочитала доклад на конференции TEDGlobal в 2012 г. В докладе я рассмотрела ряд интересных открытий, как собственных, так и чужих, о том, как наше тело влияет на работу мозга и на поведение. (Именно тогда я и рассказала о приеме «Чудо-Женщина перед зеркалом в туалете», о котором упомянула Фетейн, – он быстро повышает уверенность в себе и позволяет снизить уровень беспокойства в стрессовых ситуациях. Чуть позже я опишу его подробно.) Еще я рассказала о том, как преодолела синдром самозванца, и о приеме, который помогал мне обрести уверенность, – то был хитрый трюк, но чуть погодя я и впрямь ощущала прилив уверенности в себе! Этот прием я назвала «притворяйся, пока притворство не станет правдой». (Кстати, я совершенно не собиралась рассказывать о своих собственных трудностях и их преодолении – я не планировала и не готовилась говорить на эту тему, поскольку думала, что у меня не хватит смелости так раскрыться перед залом в несколько сот человек. О, как я ошибалась…) Я не знала, будет ли беседа на эту тему интересна людям. Но они отреагировали, да еще как. Когда видеозапись моей 21-минутной лекции была опубликована в Интернете, мне сразу пошли сообщения от зрителей.

Конечно, просмотр моей лекции не совершил чуда и не обогатил Фетейн знаниями, нужными для сдачи MCAT. В лекции ничего не говорилось о различиях между гладкими и шероховатыми штаммами бактерий или о том, как работа связана с изменениями кинетической энергии. Но, возможно, лекция помогла Фетейн освободиться от страха, который помешал бы ей проявить свои знания. Беспомощность поглощает человека – в том числе все, во что он верит, все, что он знает и чувствует. Она окутывает нас, словно саваном, и делает невидимыми. И даже отчуждает нас от самих себя.

Антипод беспомощности – сила, верно? В каком-то смысле это так, но на самом деле все несколько сложнее. Я веду исследования уже много лет; моя работа смыкается с работой других людей, и все мы интересуемся одним и тем же человеческим качеством, которое я называю присутствием. Способность присутствовать вырастает из веры в себя и доверия к себе – к своим подлинным, честным чувствам, своей системе ценностей, своим способностям. Это важно, потому что если вы сами не верите в себя, то как в вас поверят другие? Мы произносим речь перед двумя людьми или перед пятью тысячами, проходим собеседование при устройстве на работу, убеждаем начальника, что нам нужно повысить зарплату, расписываем свою бизнес-идею потенциальному инвестору, говорим за себя или за кого-то другого – нам все время приходится делать что-то такое, что нас пугает, но это нужно делать, и притом успешно, если мы хотим жить с пользой и чего-то в жизни добиться. Именно полноценное присутствие, его еще можно назвать присутствием духа, дает нам силы действовать в такие моменты и быть на высоте.

Путь, который привел меня к этой беседе и этим важным открытиям, был кружным и извилистым (и это еще слабо сказано). Но я точно знаю, где он начался.

Лучше всего я помню смешные картинки и открытки с пожеланиями поскорее выздороветь – их принесли мои друзья. Я на первом курсе университета. Открываю глаза и вижу, что я в больничной палате. Оглядываюсь – кругом открытки и цветы. Я очень устала. Но кроме этого, я возбуждена и встревожена. У меня слипаются глаза. Я чувствую себя как-то странно, со мной никогда в жизни такого не было. Я не понимаю, что происходит, но у меня нет сил осмыслить происходящее. Я засыпаю.

И так много раз.

Последнее, что я помню до больницы, – это как мы, я и две мои подруги и соседки, ехали из города Миссула (штат Монтана) в город Боулдер (штат Колорадо). В Миссуле мы помогали организовать конференцию в Университете штата Монтана, а заодно повидались с друзьями. Из Миссулы мы выехали около шести вечера в воскресенье. Мы хотели успеть обратно в Боулдер к утру, к началу занятий в нашем университете. Сейчас я вижу, до чего это было глупо и неосторожно, учитывая, что от Миссулы до Боулдера 13–14 часов езды. Но нам было по 19 лет.

Мы выработали план, который показался нам удачным: каждая из нас поведет машину на протяжении трети всего пути. Одна пассажирка будет бодрствовать и следить, чтобы водитель не заснул, а другая в это время поспит на заднем сиденье джипа «чероки» в спальном мешке. Я проехала свою треть пути. Кажется, мне первой досталось вести машину. Потом мне выпала роль активной пассажирки – я должна была следить, чтобы подруга не заснула за рулем. Мне до сих пор дорога память об этой поездке. Все было так мирно и тихо. Мне было так хорошо с подругами. Безграничные просторы американского Запада были так прекрасны. Совершенно пустое шоссе – ни одной машины. Только наша. Потом пришел мой черед спать на заднем сиденье.

Вот что случилось (как я узнала позже). Шла самая тяжелая смена за рулем – глубокая ночь, когда кажется, что только ты не спишь во всем огромном мире. И не просто глубокая ночь, а глубокая ночь в глубинке штата Вайоминг. Очень темное и очень открытое пространство, в котором чувствуешь себя очень одиноко. Никто и ничто не помогает тебе бодрствовать. Часа в четыре утра моя подруга начала съезжать с дороги. Наехав на рифленую шумовую полосу на обочине, она проснулась и рванула руль в обратную сторону. Машина перевернулась несколько раз и в конце концов приземлилась на крышу. Мои подруги на передних сиденьях были пристегнуты. А я лежала на заднем сиденье в спальном мешке – меня вышвырнуло из машины в темноту. Я ударилась головой о покрытие шоссе – удар пришелся спереди справа.

Я получила черепно-мозговую травму. Точнее, диффузное аксональное повреждение мозга (ДАП). При таком повреждении на мозг действуют «сдвигающие силы», обычно вызванные большим вращательным ускорением, что часто бывает при автомобильных авариях. Представьте себе машину, которая едет на большой скорости и врезается во что-то: внезапное, резкое изменение скорости при ударе приводит к резкой остановке тела, но мозг продолжает двигаться, иногда – вращаться внутри черепа, для чего он совершенно не приспособлен, и даже колотится о стенки черепа изнутри, для чего он также не приспособлен. К тому же я проломила череп – тоже ничего хорошего.

Мозг должен существовать в безопасности, под защитой черепа, окутанный, как мягкими подушками, так называемыми менингеальными оболочками и спинномозговой жидкостью. Череп нужен мозгу, но соприкасаться они не должны. Сдвигающие силы, приводящие к тяжелой мозговой травме, растягивают и рвут нейроны и соединяющие их волокна, аксоны, по всему мозгу. Аксоны, подобно электрическим проводам, защищены изоляцией – миелиновой оболочкой. Даже если сам аксон не разорван, повреждения миелиновой оболочки могут сильно замедлить передачу информации от нейрона к нейрону. При ДАП повреждается весь мозг – в отличие от локальных травм, таких как пулевое ранение, при которых повреждение сосредоточено в одной области. Все, что делается в мозгу, зависит от передачи сообщений по нейронам; если нейроны повреждены по всему мозгу, то и передача сообщений неизбежно страдает. Поэтому, если у человека ДАП, он не услышит от врача что-нибудь вроде: «У вас повреждена зона мозга, отвечающая за моторику, поэтому у вас нарушатся движения». Или: «Это речевой центр; вам будет трудно говорить и понимать чужую речь». Врачи не будут знать, поправитесь ли вы вообще, и насколько, и какие функции мозга будут задеты. Может быть, пострадает память. Может быть, эмоциональная сфера. Или пространственное восприятие. Или мелкая моторика. ДАП так плохо изучено, что ни один врач не даст точного прогноза.

После ДАП перестаешь быть собой. Во многих отношениях. Как человек думает, как чувствует, как выражает себя, как реагирует, как взаимодействует с другими людьми – все это изменяется. Кроме того, страдают и способности к самоанализу, так что даже сам человек не сможет понять, как именно он изменился. И никто – НИКТО – не скажет, чего можно ожидать.

Расскажу, как я тогда понимала происходящее с моим мозгом [вставить треск кузнечиков].

Итак, значит, я лежала в больнице. Разумеется, мне пришлось забрать документы из университета, и врачи серьезно сомневались, что мои умственные способности восстановятся до такой степени, чтобы я смогла вернуться к учебе. Видя, какая серьезная у меня травма, и опираясь на статистику подобных травм, они заявили: «Вы не сможете больше учиться. Вы будете жить нормально, вы “сохранны”, но поищите себе какое-нибудь другое занятие». Я узнала, что мой IQ упал на тридцать пунктов – два стандартных отклонения. Но я узнала это не от своего врача. Я знала, потому что меня пропустили через двухдневный марафон стандартных нейропсихологических тестов, а затем вручили мне длинный отчет, где в числе прочего было указано и это. Врачи же решили, что совершенно незачем со мной об этом говорить. А может – что я теперь все равно не пойму. Я вовсе не переоцениваю значение IQ – я знаю, что он не предсказывает, насколько успешной и счастливой будет дальнейшая жизнь человека. Но в то время это был один из показателей, которые, как я считала, измеряют мой интеллект. То есть врачи дали мне понять, что я больше не умна, и это меня очень больно задело. Я прошла курсы трудотерапии, когнитивной терапии, речевой терапии, физиотерапии и консультации психолога. Через полгода после аварии – я приехала домой на лето – две самые близкие подруги, заметно отдалившиеся от меня в последнее время, сказали, что «я стала совсем другой». Как могли два человека, которые, как мне казалось, понимали меня лучше всех на свете, сказать, что я – уже не я? Как именно я изменилась? Они меня не видели; да я и сама себя не видела.

После травмы головы человек погружается в растерянность, беспокойство и отчаяние. И когда врачи говорят, что не знают, чего следует ожидать, а друзья – что человек изменился, конечно, растерянность, беспокойство и отчаяние только растут.

Следующий год прошел как в тумане. Испуг и растерянность толкали меня на неудачные решения, и я не знала, что делать дальше. Потом я вернулась в университет. Но – слишком рано. Я не могла думать. Не могла как следует воспринимать информацию из чужой речи. Словно люди говорили наполовину на моем родном языке, а наполовину – на иностранном, которого я не знаю. От этого я еще глубже погружалась в смятение и растерянность. Мне пришлось уйти из университета – я явно не справлялась с учебой.

Кроме повреждения мозга в аварии я получила несколько переломов, и еще у меня остались некрасивые шрамы. Но со стороны это не бросалось в глаза. А поскольку травма черепа снаружи не заметна, мне часто говорили что-нибудь вроде: «Надо же, как тебе повезло! Могла ведь и шею сломать!» «Повезло?!» – думала я. А потом ощущала вину и стыд за то, что люди говорят в мой адрес хорошее, а мне их слова причиняют такую боль.

То, как мы думаем, наш интеллект, наши чувства, наша личность – мы ожидаем, что все это никогда не изменится. Мы принимаем все это как должное. Мы боимся попасть в аварию, после которой нас парализует и мы не сможем двигаться или потеряем зрение или слух. Но человек никогда не думает, что в результате аварии может потерять самого себя.

Много лет после травмы я пыталась прикинуться прежней собой… хотя на самом деле не знала, кто такая я прежняя. Я чувствовала себя самозванкой, вселившейся в чужое тело, которое было моим собственным. Мне пришлось заново научиться учиться. Я все время пыталась вернуться к занятиям в университете – я не могла смириться со словами людей, которые утверждали, что мне это уже не по силам.

Я училась гораздо медленнее других – учеба давалась мне тяжелей. В конце концов, к моему невыразимому облегчению, я очень медленно стала снова обретать ясность ума. Я закончила университет на четыре года позже сокурсников, с которыми начинала учиться. Я так упорствовала, в частности, потому, что поняла, чем хочу заниматься – психологией. По окончании университета мне удалось начать работу в этой сфере, для чего требовался отлично функционирующий мозг. Как писал Анатоль Франс: «В каждой перемене… есть своя грусть, ибо то, с чем мы расстаемся, – часть нас самих; нужно умереть для одной жизни, чтобы войти в другую»[3]. И совсем не удивительно, что на этом пути вопросы присутствия, силы, уверенности в себе и сомнений стали для меня очень важны.

Травма в конце концов привела к тому, что я начала изучать феномен присутствия, но понять, насколько эта работа нужна людям, мне удалось лишь после моего доклада на TED. Дело вот в чем: большинству людей ежедневно приходится выполнять трудные дела, связанные со стрессом. Люди из разных слоев общества, живущие в самых разных странах, пытаются собраться с духом, чтобы ответить у доски перед всем классом, пройти собеседование при устройстве на работу или прослушивание на роль, преодолевать повседневные жизненные трудности, стоять за свои убеждения или просто быть собой и находить в этом душевный покой. Это относится ко всем – к бомжам и к тем, кто по обычным меркам считается преуспевающим. Топ-менеджеры компаний из рейтинга Fortune 500, адвокаты, не проигравшие ни одного дела в суде, талантливые артисты, жертвы травли, предубеждений и сексуального преследования, политические беженцы, люди с душевной болезнью или тяжелыми травмами – все они сталкиваются с одним и тем же препятствием. Это относится и к тем, кто пытается им помочь, – к родителям, супругам, детям, консультантам, врачам, коллегам и друзьям.

Все эти люди – которые в массе своей не являются научными работниками – заставили меня увидеть мою собственную научную работу в новом свете. Они одновременно отвлекают меня от науки и приближают к ней. Слушая их истории, я не могу не задумываться о том, как открытия в области общественных наук влияют на живых людей. Теперь я стремлюсь к тому, чтобы результаты моих изысканий меняли чужую жизнь к лучшему. Но кроме этого я начала формулировать основополагающие вопросы, которые никогда не пришли бы мне в голову, сиди я все время в лаборатории, зарывшись в научные публикации.

Вначале меня даже напугала такая бешеная популярность моего доклада на TED. Мне показалось, что я сделала большую ошибку, поделившись результатами своей работы и своей личной историей. Я совершенно не ожидала, что столько незнакомых людей посмотрит мое выступление, и ощущение полной уязвимости, незащищенности тоже застало меня врасплох. Так случается с каждым, кого Интернет выхватывает, словно лучом прожектора из темноты, и разом транслирует на весь мир. Меня начали узнавать на улицах. К этому я тоже привыкла не сразу – то меня просили встать в позу «Чудо-Женщины», чтобы сняться со мной на селфи, то я слышала внезапный вопль: «Эй! Это же та девушка с TED!» (так прокричали в Остине из проезжающей мимо повозки велорикши).

Но чаще всего я чувствую, что мне невероятно повезло – повезло, что я могу поделиться своими находками и своей историей с таким количеством народа, и еще больше повезло, что столь многие из этих людей делятся со мной историей своей жизни. Мне нравится научная работа, но я черпаю вдохновение вне лабораторий и аудиторий. Я счастлива, что работаю в Гарвардской школе бизнеса, где переход границы между теорией и практикой однозначно поощряется. К моменту своего доклада на TED я уже начинала общаться с сотрудниками разных организаций и компаний за пределами университета, разузнавая, как они применяют в работе результаты научных исследований, что получается хорошо, в чем выходит загвоздка и т.п. Но я не ожидала, что после публикации доклада мне откроется целый мир незнакомых людей, которых волнует то же, что и меня.

Я люблю этих людей и чувствую постоянную связь с ними. Я хочу отдать им дань уважения – уважения к упорству, с которым они снова забираются в седло после падения, к упорству, с которым они помогают другим не терять надежды. И к готовности описать историю своего преодоления в письме ко мне – совершенно чужому человеку. Или рассказать ее мне в кафе, в книжном магазине, в аэропорту. Теперь я вижу, что мой доклад чем-то похож на песню: люди слушают ее, теперь она принадлежит и им тоже, они ощущают свою связь с ней и укрепляются духом, зная, что не одиноки – кто-то еще испытал то же, что и они. Дэвид Грол однажды сказал:

«В этом величие музыки: вы поете песню восьмидесяти пяти тысячам человек, а затем каждый из них поет ее сам – по восьмидесяти пяти тысячам разных причин». Однажды я проводила беседу в убежище для несовершеннолетних и попросила слушателей назвать какой-нибудь поступок, на который им было очень трудно решиться. Один подросток сказал: «Прийти сюда». В другом убежище одна женщина сказала: «Позвонить в социальную службу и попросить помощи. Я знала, что придется очень долго ждать у телефона и что ответивший будет недоволен мной и осудит меня». На это отозвалась другая женщина: «Я когда-то работала в колл-центре и как раз собиралась сказать: “Принимать звонки, заранее зная, что абонент обозлен и отчаялся и что ему пришлось очень долго висеть на линии, пока я разбиралась с другими звонящими”».

Я получила тысячи посланий, описывающих преодоление трудных барьеров – от их разнообразия у меня голова пошла кругом. Я никогда не думала, что результаты моих исследований пригодятся именно в этой или в той области. Сообщения, как правило, начинающиеся словами «Ваш доклад помог мне…», мне пишут члены семей страдающих болезнью Альцгеймера; мой товарищ по несчастью – человек после травмы головного мозга; ветеран Второй мировой, «потерявший гордость»; профессиональный оперный певец перед сложным прослушиванием; агент по продажам, закрывший самую большую сделку в своей жизни… Мне рассказывают о работе пожарного, об инвалидности у взрослого человека, о восстановлении после травмы, о собеседовании перед поступлением в университет, о развитии уверенности в себе у работающих в сфере обслуживания, о выступлении на чемпионате мира по яхтенному спорту, о торге при покупке дома… Со мной делятся сокровенным родители пятиклассника, испытывающего страх перед математикой, родители сына-аутиста, родители, чьи дети стали жертвами травли… И это лишь малая часть примеров.

Для меня все отклики на мой доклад – драгоценные дары, которые помогают мне лучше понимать, как и почему моя работа получает такой резонанс. Короче говоря, они помогли мне написать эту книгу и вдохновили на ее написание. Они приходят со всего света, от людей с самым разным положением в жизни, и многими из них я поделюсь с вами на этих страницах. Возможно, что-то из них прозвучит знакомо и для вас.