Читать книгу Разбитые звезды - Эми Кауфман - Страница 9

Он берет меня за запястье и уводит со склона. Я чувствую крепкую хватку его руки: грубые и горячие пальцы впиваются в кожу. Кажется, я закрыла глаза. Но закрыты они или нет, перед ними застыла одна картина: падающий «Икар», огненная река в небе, вздымающиеся клубы дыма и пара. Не вижу ничего вокруг – только это. Майор мог бы столкнуть меня с утеса, а я бы даже не заметила, пока не ударилась бы о землю.

Я тащусь за ним, а ноги подворачиваются, каблуки скользят по неровной земле, увязают в грязи. Почему девушки не одеваются для подобных случаев? Наверняка походные ботинки отлично смотрятся с вечерним платьем.

У меня вдруг вырывается невольный смешок, и майор на секунду оборачивается, но потом снова сжимает мою руку.

– Еще чуть-чуть, мисс Лару. Вы держитесь молодцом.

Не держусь я никаким молодцом. Я все равно что тряпичная кукла. Посмотрите, с ней в комплекте идут туфли под цвет платья. Скелет продается отдельно.

Понятия не имею, где мы и далеко ли еще до капсулы. Ветка бьет меня по лицу, и я снова закрываю глаза… И снова вижу корабль.

Между деревьями прорываются лучи закатного солнца, и перед закрытыми глазами то мелькает тень, то их слепит нестерпимо яркий свет, который сквозь сомкнутые веки кажется красным. Сколько же времени мы провели на том склоне?

Корабль моего отца лежит в руинах. Я видела, как он падает с неба. А сколько людей погибло вместе с ним? Скольким капсулам не удалось отсоединиться?

Все, не могу больше идти. Майор едва не вырывает мне руку, пытаясь поднять на ноги; в голове проносится мысль, что потом рука будет сильно болеть. Он снова тянет, и сквозь сомкнутые губы у меня вырывается стон. Майор, наконец, понимает, что не сможет тащить меня через лес.

Он отпускает руку, и я как подкошенная валюсь на землю, едва успев подставить локти, не то уткнулась бы лицом в грязь, перемешанную с пожухлой листвой. Она пахнет кофе, кожей и мусором; совсем не похоже на сладкий запах грунта в голографических садах Коринфа.

Я потратила столько сил, стараясь пройти через все это хоть с каким-то достоинством. Хотела, чтобы майор думал, что я справляюсь.

Несколько секунд я тяжело дышу. От моего дыхания листья и пыль разлетаются в стороны. Когда майор садится рядом со мной на корточки, я невольно отшатываюсь.

– Лилиан.

От его мягкого голоса я впадаю в ступор больше, чем от резкого тона. Поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Карие глаза совсем близко. На его лице, как и на моем, будто остался неизгладимый след от увиденного зрелища.

– Пойдемте. Скоро стемнеет. Я хочу дойти до капсулы, пока еще светло. Вы держитесь молодцом, продержитесь еще – осталось совсем немного.

Уж лучше бы он вел себя как идиот. Неприязнь выдержать куда легче, чем жалость.

– Не могу… – выдыхаю я, и в эту секунду внутри что-то надрывается – то, что сдерживало меня крепкими холодными тисками. – Не могу, майор. Не буду! Мне здесь не место!

Он поднимает брови, и с лица его пропадает мрачное выражение. Когда оно расслабляется, в его чертах сквозит необычная теплота. И в моем замутненном горем и отрицанием сознании мелькает мысль, что эта его теплота раздражает меня больше всего. Но вот он открывает рот, и этой теплоты как не бывало.

– Просто держитесь на ногах. Справитесь, ваше величество?

О, гораздо лучше.

– Не надо меня опекать, – огрызаюсь я.

– Никому в здравом уме и в голову не придет опекать вас, мисс Лару.

Он ловко поднимается на ноги и отходит на несколько шагов вперед, изучая лес таким взглядом, будто он кажется ему знакомым. Майор здесь в своей стихии. Он понимает это место, как я понимаю малейшую перемену настроения в толпе; как чувствую взаимную симпатию между людьми; как вижу, что общество вращается вокруг меня, словно звезды на небе. Известно. Понятно. Знакомо.

Но лес для меня – темные дебри. В этой мешанине зеленого, золотистого и серого каждое дерево похоже на соседнее, и понять что-нибудь по ним невозможно. Я бывала раньше на природе, но тогда нужно было лишь нажать кнопку, переключить изображение на экране голографического проектора – и вот я уже не на ухоженной террасе в саду, а в солнечном лесу, звенящем от птичьих трелей. Все деревья в нем стояли в цвету, а воздух благоухал. Плодородная почва никогда не пачкала мне одежду, а мягкая земля так и манила прилечь и вздремнуть.

Когда я была маленькой, папа часто брал меня в лес на пикник. Я воображала, что лес этот – мой дворец, а я – хозяйка в нем и подаю папе невидимые чашечки с чаем и поверяю ему свои маленькие секреты. Он всегда всерьез мне подыгрывал. Когда свет тускнел, я ложилась к нему на колени и притворялась спящей: тогда он относил меня домой на руках.

Но этот лес густой, чужой и темный, на земле разбросаны камни; когда я хватаюсь за ближайшее дерево, чтобы устоять на ногах, то царапаю руку о кору. Нет, это какой-то кошмар наяву…

Тут майор кивает сам себе, будто прочитал в невидимом мне путеводителе, куда идти дальше. Я чувствую, как на меня накатывает такой сильный порыв зависти, что даже руки трясутся.

– Не знаю, много ли заряда осталось в капсуле, – говорит он, – так что постараемся без надобности его не использовать. Я сооружу вам какую-никакую постель, и мы погасим свет; завтра я проверю, возможно ли отправить сигнал спасательным кораблям.

Он произносит эти слова, не обращая на меня ни малейшего внимания, будто разговаривает сам с собой.

– Сегодня проверим запасы, поедим и отдохнем. Капсула уже совсем близко. Стоять можете?

Я опускаюсь на колени. Ноги одеревенели, и мне приходится закусить губу, чтобы не всхлипнуть. Во время танцев я пару раз подворачивала ногу и продолжала танцевать, улыбаясь, словно все в порядке. Тогда всего-то и надо было позвать врача, и боль проходила в мгновение ока. Но такая боль мне и не снилась.

Я отпихиваю его протянутую руку.

– Да, могу.

От боли слова звучат сердито.

Он не ошибся: всего через несколько минут между деревьев показывается капсула. С места, где мы стоим, не видны следы нашего крушения: поваленные деревья и глубокая колея в земле, оставленная капсулой, сшибавшей все на своем пути. Я вижу лишь деревья и слышу непонятные шорохи и шелест. Запах зелени, земли и влаги перебил смрад от сгоревшего пластика и окислившегося металла.

Я нахожу силы посмотреть вверх. Ни одного спасательного корабля в поле зрения – и даже ни одного шаттла или космолета из колонии. В небе мерцает бледный осколок лишь одной луны, а вторая висит над лесом, проливая свет на деревья.

Заслонившись от света, я ищу взглядом сигнальный огонек, который загорается при передаче сигнала спасательным кораблям. Но вижу лишь покореженную погнутую металлическую стену. На капсуле живого места нет. Как мы вообще уцелели?

Выжил ли кто-нибудь еще? Но я отгоняю мысль о других, заставляю себя не думать об этом. Через несколько часов все закончится: не мог такой известный корабль потерпеть крушение, не отправив тысячи сигналов тревоги по всей Галактике.

Майор молча уходит к капсуле, но он всего в нескольких шагах от меня, и я не могу прямо здесь поддаться горю.

Не могу думать об Анне и о том, какое у нее было лицо, когда обезумевшая толпа, от страха напрочь забывшая о манерах, унесла ее по коридору. Может, она сумела добраться до капсулы. Может, туда же сел механик, который успел вовремя отсоединить капсулу от корабля.

Нам неоткуда отправить сигнал бедствия, который спасатели могут поймать и найти нас. Но что бы там ни было, отец прилетит за мной. Он ни перед чем не остановится и найдет меня. И тогда я больше не увижу этого солдата, никогда не почувствую себя такой беспомощной.

Когда я забираюсь в капсулу, майор снова копается в своем вещмешке, проверяя припасы. Может, он думает, что спасательный отряд явится сюда быстрее, если он будет там копаться?

Как он может просто стоять там и ковыряться в своем дурацком мешке? Мне хочется встряхнуть его, закричать, что в мешке нет спасательного корабля, что в нем не появится что-то, что волшебным образом вернет «Икар» в небо.

– Ну? – Я стараюсь придать голосу вежливость. – Вы всегда знаете, что делать дальше. Что теперь?

Он не поднимает головы, пока не заканчивает проверку, но резкие движения выдают злость. Когда же он удостаивает меня взглядом, то кажется невозмутимым.

– Сейчас мы ляжем спать. А завтра, раз уж мы не можем передать сигнал бедствия, пойдем искать место, откуда это можно сделать. Скорее всего, придется вернуться к месту крушения «Икара», если по пути не наткнемся на колонию и не отправим сигнал оттуда.

К месту крушения? Он в своем уме? До него же идти несколько дней.

– Пойдем искать? Говорите за себя. Никуда я не пойду. Спасатели обнаружат и корабль, и нашу капсулу. Если мы уйдем, папа не будет знать, где нас искать.

А он обязательно прилетит за мной.

Он смотрит так, будто сомневается в моих словах, даже нагло насмехается надо мной.

– Вы можете и дальше себя успокаивать и ждать, когда явится ваш благородный спаситель, миледи, но я не буду тут сидеть и ждать, пока закончатся наши припасы.

Миледи?! Он хоть догадывается, как меня выводит из себя его притворная учтивость? Нет, ни один человек не способен быть таким раздражающим – разве что нарочно. Я смотрю на него, не позволяя злости улетучиться. Нельзя испытывать другие чувства: для меня безопасна только злость.

Она – моя защита. Если отступлюсь от нее, то сломаюсь.

Мне чуточку интересно, догадывается ли он об этом. На корабле он – неуклюжий, нерешительный – явно был не в своей тарелке. Но здесь он уверен в себе. Ничего не делает просто так. Может, он нарочно меня подначивает, чтобы я не сдавалась?

А может, он просто осёл.

Майор снова копается в своем мешке, потом в нишах, где хранятся припасы. Я молча жду. Потом он стелет на пол какое-то грубое одеяло из светоотражающего материала, поверх него – другое, помягче, которое нашел в нише, а затем оборачивается и глядит на меня так, будто чего-то ждет.

Когда я смотрю на него в замешательстве, он сжимает челюсти.

– Как бы вам ни было это омерзительно, мы проведем здесь ночь вместе. Наберитесь терпения.

Я вдруг понимаю, что это не просто куча тряпья, а постель. Одна постель.

И внезапно с языка срываются слова.

– Ни за что! – В голосе моем звенит сталь, прямо как у отца. По крайней мере, я могу использовать то, чему у него научилась. – Оставьте мне немного воды, а остальные припасы забирайте и идите спать в лес, который вам так пришелся по душе.

Я внимательно смотрю на него и замечаю, что он медленно сжимает кулаки. Меня захлестывает волна странного удовлетворения. Если он злит меня нарочно, то я отплачу ему той же монетой.

– И может, пока вы там, залезете на крышу и дождетесь спасательный отряд, который прибудет ночью?

Он резко отбрасывает свой мешок, и я вздрагиваю от неожиданности. Но голос его на удивление спокоен и сдержан.

– При всем уважении, мисс Лару, – мягко говорит он, – я не буду спать снаружи, поскольку здесь достаточно места для двоих.

Удовлетворение от того, что я уколола его, улетучивается. Если спасательные отряды и правда найдут нас ночью, то майору Мерендсену, герою войны, крепко не поздоровится. Статус свой он мигом потеряет.

Я делаю глубокий вдох, решив пойти на попятную. Пожалуй, злость сейчас не лучший способ добиться своего.

– Обстоятельства, возможно, необычные, но это не повод забывать о…

– К черту обстоятельства.

Эта его вспышка злости вновь вызывает во мне удовлетворение. Хоть что-то у меня получается хорошо на этой забытой богом планете.

– Снаружи будет холодно. Здесь теплее вдвоем. Я устал не меньше вас и не собираюсь стоять всю ночь на часах. И еще не хочу, чтобы меня сожрали.

Я замираю.

– Сожрали?

– Звериные следы, – коротко отвечает он, – видел в лесу, когда мы возвращались. Очень крупные.

Он пытается запугать меня. Я не видела никаких следов, а он их не показывал. К тому же компании, видоизменяющие планеты, ни за что не включили бы в экосистему огромных, смертельно опасных хищников, способных убить поселенцев.

Я сжимаю зубы.

Даже если он говорит правду, ему придется хуже, когда его найдут со мной. Уж лучше стать ужином для хищников.

– Поверьте, майор Мерендсен, если мой отец найдет нас тут вместе…

– …вы все ему объясните. Я не пойду туда. Я пока что в своем уме. Ложитесь в постель, а мне хватит сидений. Будете вы спать или нет – ваше дело, но если нам завтра придется отсюда уйти, я рассчитываю, что вы не будете от меня отставать. Спокойной ночи.

Звучит как приказ: «Спокойной ночи, рядовой, или как вас там».

Не говоря больше ни слова, он туго затягивает завязки на вещмешке, устраивается на сиденье и вытягивает длинные ноги. Прижав подбородок к груди, закрывает глаза и выключает фонарик, и я оказываюсь в кромешной тьме. Слышно только его дыхание, которое сразу же замедляется.

Когда я не вижу его лицо, мне гораздо легче сосредоточиться на злости. Как он смеет так резко со мной разговаривать? Неужели он не понимает, что я не хочу, чтобы его разжаловали? А чтобы с ним случилось что-то похуже… Я борюсь с порывом разбудить его и потребовать уйти. Вот бы мне оказаться смелее и самой пойти спать наружу! Правда, его слова о крупных звериных следах отбивают у меня всякую охоту оказаться вне капсулы, пусть даже он солгал.

Я глубоко вдыхаю и продолжаю размышлять. Отец же не лишен здравого смысла – он точно поймет. Тем более очевидно, что майор не хочет иметь со мной никаких дел. Ладно, может, если он здесь переночует всего разок, не настанет конец света?

Отчасти мне (совсем капельку) хочется, чтобы он был здесь, рядом со мной, если кто-то придет сюда ночью.

Я залезаю под одеяло, стараясь не вздрагивать, когда грубая ткань касается кожи. Немногим лучше, чем спать на голом полу – металлическая решетка врезается в тело, и теперь мне кажется, что майор не прогадал, решив спать сидя. Но чтоб мне провалиться, если я последую его примеру, поэтому я сворачиваюсь клубочком и кладу руку под голову.

Возможно, у меня получится починить передатчик. Отправить хоть какой-то сигнал бедствия, сообщить, где мы. Если сумею убедить майора, что отправить сигнал можно и отсюда, он не потащит меня по этой кошмарной планете.

Я медленно погружаюсь в сон, как вдруг перед глазами всплывает лицо Анны. Горло так сдавливает, будто меня душат невидимые руки. Она всего лишь выполняла приказ моего отца, она была моей лучшей и единственной подругой. Я должна была вернуться за ней, попытаться отыскать ее в толпе и взять с нами. Но я бросила ее.

«Бросила ее умирать», – шепчут губы во тьму.

Я думаю об Элане. Она всегда бездумно и преданно следовала моде, которую я диктовала. Думаю о Свонн. Когда прозвучал сигнал тревоги, она пыталась добраться до меня через толпу, звала меня надтреснутым голосом…

Нашли ли они исправные спасательные капсулы? Или же Свонн слишком долго искала меня в толпе и осталась на горящем корабле?

Это не первый раз, когда кто-то умер по моей вине, но нести этот груз с каждым разом все тяжелее.

Папе сейчас, наверное, докладывают о том, что случилось с «Икаром». И ему не на кого опереться, ведь меня нет рядом. После смерти мамы мы с отцом не разлучались больше, чем на несколько недель; а если хотели поговорить друг с другом, достаточно было нажать кнопку на пульте управления голографическим экраном.

А теперь я застряла на неизвестной планете с солдатом, который ненавидит меня и все, во что я верю.

Впервые в жизни я одна.

Я ерзаю и кручусь в постели, чтобы шуршанием одеял приглушить всхлипы. Жду, что сейчас майор отчитает меня за то, что я такая неженка, но он молчит, а дыхание у него все такое же ровное. Он меня не слышит. Не в силах больше сдерживаться, я даю волю слезам.

– Тогда вы предполагали, что вас немедленно спасут?

– Я же был с мисс Лару. Я думал, что ее спасение превыше всего.

– Какое мнение вы составили о своей спутнице?

– Шла она медленнее, чем я.

– Очень содержательно, майор Мерендсен.

– У меня было мало времени, чтобы составить мнение. Положение наше было не из лучших.

– Для вас или для нее?

– Для любого человека. Вы знаете кого-нибудь, кто с радостью оказался бы на нашем месте?

– Мы еще зададим вопросы, майор.