Читать книгу Лоскутки детства - Эмиль Гермер - Страница 24

Действительно, даже от меня, малолетки, этот день был далек. Но по иной причине, чем для взрослых. Просто после возвращения в Ленинград все вокруг только и говорили о приближающейся победе… День Победы был все ближе и ближе, но почему-то никак не наступал. Миновал 1944-ый, прошла уже треть 1945-ого, а он все приближался, но никак не хотел наступить – как линия горизонта, удаляющаяся по мере приближения к ней. И потому стал казаться каким-то далеким, как недостижимая мечта. И вдруг, как-то совершенно неожиданно для меня, он действительно наступил!

В Ленинграде он, слава богу, пришелся на ясный, солнечный день. Вряд ли его уже успели официально объявить нерабочим, но, думаю, что в этот день не работали все, кому только это мог позволить характер работы. Весь город, – от малолетних детей до глубоких стариков, – вывалился на улицу, все были возбуждены до предела. Невский был полон разномастного, неупорядоченного в своем хаотическом движении народа, казалось съехавшегося сюда со всех концов города. Каким образом – не знаю, так как транспорт сквозь эту человеческую подвижную массу двигаться, естественно, не мог, да, по-моему, не очень-то и пытался.

Наш 8-ой ГПИ на Невском 70, весьма режимный проектный институт, стоял с распахнутыми дверьми, и сотрудники, и члены их семей (а при желании мог и вообще кто угодно) сновали туда-сюда между улицей и актовым залом на втором этаже. Там дирекция так и не смогла организовать митинг – он захлебнулся в хаосе всеобщей человеческой радости и восторга. Все обнимались, целовались, поздравляли друг друга… Больше всего, естественно, досталось немногочисленным военным – их, кроме объятий и поцелуев в неисчислимых количествах, еще пытались качать или уже качали. Из-за возбуждения всех и каждого выпивших от трезвых было не отличить; но явно пьяных видно не было.

Маму я потерял довольно быстро. Как-то так получилось, что я оказался вместе с Наташей Птицыной – дочерью маминой подруги, еще даже младше меня на пару лет. Скорее всего, мне ее поручили наши мамы, охваченные этим всеобщим ажиотажем и восторгом, – уж они-то хлебнули войны вдосталь, и кому-кому, а им этот праздник принадлежал в полной мере. Я помню, как, боясь потерять Наташку, все время держал ее за руку, что довольно сильно сковывало меня. Но, с другой стороны, ответственность за нее придавала несколько бо́льшую уверенность, которая даже мне, достаточно уличному ребенку, тем не менее, была необходима в этом бушующем, хоть и по-хорошему, человеческом море.

По-моему, уже к концу 1945 года последовали награждения по случаю окончания войны. Мама и прочие рядовые сотрудники получили свои медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Тогда к этой полноценной правительственной награде все отнеслись без особого пиетета, поскольку ею были удостоены все, кто работал в период войны. А это подавляющее большинство твоих соседей, друзей, сослуживцев, миллионы и миллионы, как их называли тогда в прессе и по радио, тружеников тыла. Но если посмотреть, как говорится, через призму лет, то цена этой награде весьма немалая. В тех условиях, в которые ввергла народ война, даже просто выжить, сохранить своих детей, принося при этом своим трудом еще и пользу воющему народу, это был действительно подвиг. И немалый. Хотя конечно сами награжденные и являлись этим народом.

Начальство, естественно, получило награды повыше. Помню, начальник маминого отдела Штукин и его заместитель Орленко получили ордена Трудового Красного Знамени и т. п.

В те весьма строгие годы отмечать непосредственно в учреждении, тем более режимном, какие-либо праздничные даты или события, даже самые великие и официальные, как это делается сейчас в большинстве самых разных организаций, категорически исключалось. Мы жили ближе всех к маминой работе (в соседнем доме, где незадолго до этого события нам дали комнату). Кроме того, одна из двух других комнат квартиры еще стояла опечатанная, а еще одну сосед посещал только изредка. Тем самым создавалась некоторая кулуарность, столь редкая в то время перенаселенных коммуналок. Поэтому, естественно, всем отделом было решено отметить получение наград на нашей скромной территории.

В нашей двадцатиметровой комнате, уже имеющей, хотя и крайне скромную, мебель, которая, увы, ощутимо сокращала свободное пространство, собралось человек сорок – весь отдел без исключения. Как решили проблему со столами – не помню, а со стульями довольно просто и традиционно для подобных случаев – с помощью толстых досок, уложенных концами на табуретки и стулья.

Несколько дней перед этим грандиозным мероприятием между 8-ым ГПИ и нашей квартирой сновали мамины сотрудницы, которые что-то готовили у нас, что-то приносили из дома… И, наконец, наступила долгожданная суббота, на которую был назначен банкет (роль теперешней пятницы тогда играла суббота, поскольку рабочая неделя, увы, еще была шестидневная). Естественно, нашелся кусочек местечка и для меня. Тем более, что я был не чужой в отделе, если помните. Это было первое в моей маленькой жизни столь масштабное мероприятие по столь достойному поводу. Было страшно тесно, весело и, конечно, шумно. Как всегда в таких случаях, первые тосты – начальства. Их еще слушали внимательно, с торжественным выражением лиц. Однако вскоре тосты пошли навалом – каждому хотелось высказаться, выпить со всеми за Победу, но именно со своей подачи. Ну, и, конечно, признаться в любви родному коллективу и отдельным его членам т. д. и т. п.