Читать книгу Жестокий романс (сборник) - Эмиль Вейцман - Страница 5

«Быть знаменитым некрасиво»?…

Пожалуй, ты не прав, Борис!

Людская слава часто лжива,

Быть знаменитым – крупный риск.

Пойти на риск и всем на диво,

Как легендарный принц Парис,

Самоубийственно красиво,

А там пускай вся Троя вдрызг…

Кто приговаривает к славе?

К успеху? К зависти богов?

Кто так безжалостно суров?

Мы знать того, увы, не вправе…

Кого судьба всю жизнь хранит,

Не так уж часто знаменит…

Ваш крик души, Марина, мне понятен –

«Почти что от сумы» кого не ввергнет в раж…

И вот ответ на просьбу Вашу:

– Нате!

Верёвочку, без мыла – ведь война ж…

Бывает, что Ваш стих предательски невнятен,

Но лучше так, чем внятный холуяж.

Но вот Вы в голосе, и Вас, Марина, хватит

Не то что на сто лет – на вечность Божью аж!

Когда в Елабуге свели Вы с жизнью счёты,

Что мог я знать про Вас, в ту пору желторотый,

Навзрыд готовый плакать от обид?…

Сегодня же, о Вас немало зная,

Молю Всевышнего, Марина – не святая,

Простить Вам всё, включая суицид…

Я что-то до конца всё как-то не пойму, –

Ну почему, скажите, почему

В стране, излихораденной морокой,

Столь низок интерес к поэзии высокой?

Ну отчего, скажите, почему

С ней обошлись, как с шавкою Муму?

От чувств высоких очень мало прока?

Зачем парить в наш век и столь высоко?

Зато «виршуют» все кому не лень…

Рифмованная эта дребедень

Имеет общего с поэзией не боле,

Чем пошлый магазинный манекен

Со статуей, которую Роден

Однажды изваял по Божьей воле.

Меня к Тебе приговорили…

Пожизненный, похоже, срок…

Тюремной камеры глазок,

И до свободы, как до Чили…

Меня к Тебе приговорили…

А вот за что – мне невдомёк…

И смотрит рок в дверной глазок

Длиною в государство Чили…

И как надсмотрщик немой,

Склонилось время надо мной,

Неспешно шаг свой отбивая…

Приговорён, препровождён…

Вершит суровый свой закон

Старик-Сатурн, планета злая…

Меня к жене приговорили,

Лет на полста, ужасный срок.

И смотрит вертухай в глазок,

Чтоб от неё не сбёг я в Чили…

Меня к жене приговорили.

Чтоб наказать во мне порок –

Она тюрьма мне, мой острог,

Мой Пиночет, но не из Чили.

Я заключённый с бородой,

Давно опущенный женой;

Шестёрка я, семейный чирей;

Я муж в законе, я козёл,

Я пенис, я вагинобол!

Мочить меня! Мочить в сортире!

Пошёл восьмой десяток…

Видит Бог,

Непросто было мне в моей юдоли,

Но в ней я сделал всё, что только смог,

Что было в силах, и немного боле.

Двадцатый век трагичен был и плох,

Он душегубствовал по злобной высшей воле,

Как будто некий дьявол-скоморох

Сидел в те дни на мировом престоле.

Но был я волкодавом пощажён:

Защитный знак – спасительный тригон –

Как óберег в моей натальной карте…

Защита есть, но близок эпилог…

Один звонок, другой, ещё звонок…

И вот Харон вершит извечный чартер…

Пошёл восьмой десяток…

Видит Бог,

Непросто было мне в моей юдоли,

Но в ней я сделал всё, что только смог,

Что было в силах, и немного боле.

Двадцатый век трагичен был и плох,

Он душегубствовал по злобной высшей воле,

Как будто некий дьявол-скоморох

Сидел в те дни на мировом престоле.

Но злою силой был я пощажён –

Закрытый, защитительный тригон

Как óберег в моей натальной карте;

В рулетке русской не был я сражён,

Но близок день, когда старик-Харон

Сонет-обол возьмёт с меня за чартер…

«Покинутый приют – весь в зарослях плюща.

Тоскливо здесь. Хозяин всё забросил.

Нет никого…

И только каждый год

Печальная сюда приходит осень…»

Энкэй Хоси

Крест покосился…

Могила вся в бурьяне…

И только осень

В период листопада

Скорбит над запустеньем…

Обогреватель

В госпитальной палате

Рябит тишину,

Звуком своим негромким

Душу мою бередя.

Ветер холодный

Вместе с осенним дождём

Вдруг налетели…

Долог мой путь по степи,

Горящий очаг далёк…