Читать книгу Пляжное чтение - Эмили Генри - Страница 5

Что было самым худшим в соперничестве с Гасом Эвереттом в колледже? Возможно то, что сам Гас мог просто не знать об этом. Он был на три года старше меня – сразу после школы работал могильщиком в буквальном смысле этого слова. Я знала все это только потому, что каждая история, которую он рассказывал на нашем первом семестре, вертелась вокруг кладбища, где он тогда работал.

Остальные участники нашей творческой писательской программы высасывали пищу для творчества из пальца или искали ее в воспоминаниях детства. Футбольные матчи, выигранные в самый последний момент, ссоры с родителями, поездки с друзьями. Гас Эверетт, в отличие от них, писал о восьми видах скорбящих вдов, анализировал самые распространенные эпитафии, выделяя из них самые смешные – те, которые тонко выдавали напряженные отношения между покойным и человеком, оплатившим счет за надгробие. Как и я, Гас учился в университете бесплатно и, более того, всегда получал стипендию, что было мне непонятно совершенно. Ведь он не занимался спортом и технически даже не закончил среднюю школу. Единственным объяснением было то, что он был ужасно хорош в том, что делал.

И в довершение всего Гас Эверетт был чертовски привлекателен. Но это не тот универсальный вид красавца, который красив объективно. С его стороны был скорее магнетизм. Гас едва ли был выше среднего роста и обладал невыраженной мускулатурой худощавого человека, который никогда не прекращал двигаться, но и никогда намеренно не тренировался. Его худоба шла от генетики и энергии беспокойства, а не от хороших привычек, на которых далеко не уедешь.

Все дело было в том, как он говорил, как двигался, как смотрел на вещи. Нет, скорее, как видел их. Казалось, его глаза темнели и увеличивались всякий раз, когда он сосредотачивался, а его брови хмурились над помятым носом. Это я еще не рассказала о его кривой ухмылке, которую вообще следовало бы объявить вне закона.

Прежде чем бросить учебу, Шади, учившаяся со мной, спрашивала каждый вечер за ужином, нет ли чего нового от «сексуального злого Гаса». Да и я была слегка одурманена им и его прозой.

Это продолжалось до тех пор, пока я наконец не заговорила с Гасом в первый раз на занятии. Я раздавала экземпляры своего последнего рассказа в группе для критики, вручила листочки и ему, а он посмотрел мне прямо в глаза и произнес: «Дай угадаю: все живут долго и счастливо. Опять».

Я тогда еще не писала романов и даже не понимала, как сильно люблю читать романы, пока два года спустя маме не поставили второй диагноз. Именно тогда мне особенно нужно было отвлечься от написания коротких рассказов. Но уже тогда я определенно писала в основном о мире, где вершится только добро, где любовь и человеческие отношения это все, что действительно имеет значение.

И вот Гас Эверетт смотрел на меня таким взглядом, словно хотел пробуравить мне голову и понять, что у меня там. Должно быть, он решил, что я – воздушный шарик, который нужно «лопнуть».

Дай угадаю: все живут долго и счастливо. Опять.

Следующие четыре года мы по очереди выигрывали учебные литературные премии и конкурсы, но почти не разговаривали, если не считать семинаров, на которых он редко критиковал чьи-либо рассказы, кроме моих, и почти всегда опаздывал к началу. Он приходил без половины своих вещей и постоянно просил у меня ручку. А потом была дикая ночь на вечеринке писательского братства, где мы… не то чтобы разговаривали, но определенно взаимодействовали.

Честно говоря, наши пути постоянно пересекались – отчасти потому, что он встречался с двумя моими соседками по комнате и многими другими девушками на нашем этаже. Хотя едва ли это были обычные свидания. Гас был печально известен тем, что его чувства сгорали через две-четыре недели. Одна из соседок все еще надеялась стать исключением, тогда как вторая (и многие другие) уже полностью осознали, что Гас Эверетт был просто кем-то, с кем можно было весело провести время на срок… до тридцати одного дня.

Если только вы не пишете короткие рассказы со счастливым концом и не учитесь в колледже, у вас едва ли будет много шансов провести четыре года в компании вечного соперника, еще шесть лет после гуглить его имя, чтобы сравнить ваши достижения, а потом неожиданно столкнуться с ним как раз в тот момент, когда вы одеты как подросток, подрабатывающий на автомойке. Например, как здесь и сейчас. На входе в книжный магазин.

Я уже планировала, что именно напишу Шади, одновременно пробираясь между полок и делая вид, что небрежно просматриваю книги (пробегая мимо них трусцой, ну, знаете, все ведь так делают в книжном магазине).

– Январия! – крикнула Пит. – Яна, куда ты пропала? Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась.

Неловко признавать, но я просто застыла, смотря на дверь и оценивая, смогу ли я выйти оттуда незамеченная. Важно отметить, над дверью было колокольчики, но я все равно рассматривала вариант побега.

Наконец я сделала глубокий вдох, заставила себя улыбнуться и вышла из-за полок, сжимая свой ужасный латте, как будто это был пистолет.

– Ха-а-а-а-й, – протянула я и неловко помахала рукой, как делают гигантские куклы в детских парках.

Мне пришлось заставить себя посмотреть прямо ему в глаза. Он выглядел точно так же, как на своей авторской фотографии: острые скулы, яростные темные глаза и худые мускулистые руки могильщика, ставшего писателем.

Он был одет в мятую синюю (или выцветшую черную) футболку и мятые темно-синие (или выцветшие черные) джинсы, а в его волосах и едва заметной щетине вокруг кривого рта начала пробиваться седина.

– Это Январия Эндрюс, – объявила Пит. – Она писательница. Только что переехала сюда.

Я могу поклясться, что увидела, как на его лице появилось то же осознание, какое осенило меня несколько минут назад. Его взгляд сверлил меня, словно он собирал воедино все то, что сумел разглядеть в темноте прошлой ночью.

– Вообще-то мы уже встречались, – сказал он, и огонь тысячи солнц обжег мне лицо.

– А? – обрадовалась Пит. – Когда же?

Мой рот беззвучно открылся, на языке уже вертелось слово «колледж», когда мой взгляд снова сосредоточился на Гасе.

– Мы соседи, – сказал он. – Верно?

О боже. Возможно ли, что он вообще меня не помнил? Меня зовут Январия, достаточно редкое имя. Была бы я какая-нибудь Ребекка или Кристина. Я старалась не думать слишком много о том, как Гас мог забыть меня, потому что это только изменило бы цвет моего лица, заставив оттенок пережаренного омара перейти в тон баклажана.

– Верно, – сказала я. Телефон рядом с кассой зазвонил, и Пит подняла палец, извиняясь. Она повернулась, чтобы ответить, оставив нас одних.

– Итак, – наконец произнес Гас.

– Итак, – повторила я.

– А что вы пишете, Январия Эндрюс?

Я изо всех сил старалась не смотреть искоса на гору «Откровений» на столе сбоку от меня.

– В основном романтику.

Бровь Гаса поползла вверх:

– Ах!

– Ах – что? – спросила я, защищаясь.

Он пожал плечами:

– Просто «Ах».

Я сложила руки на груди:

– Это было бы ужасно – понимать, что оценка для меня «Просто ах».

Он прислонился к столу и тоже скрестил руки на груди, нахмурив брови.

– Ого, быстро получилось, – сказал он.

– Что получилось?

– Оскорбить тебя всего один слогом. «Ах». Впечатляюще.

– Оскорбить? Ничуть. Я так выгляжу просто потому, что ужасно устала. Представляешь, мой странный сосед всю ночь слушал свою ужасающе печальную музыку.

Он задумчиво кивнул:

– Так это из-за музыки тебе было так плохо прошлой ночью? Ты же знаешь, что если у тебя есть проблемы с музыкой, то никогда не поздно попросить о помощи, есть специальные клиники…

– Кстати, – сказала я, все еще борясь с румянцем. – Ты никогда не говорил мне, что пишешь, Эверетт. Я была уверена, что это что-то действительно новаторское и важное. Совершенно новое и свежее. Как история о разочарованном белом парне, блуждающем по миру, непонятному ему и холодному.

У него вырвался смех:

– Холодному? Наверное, только на фоне искусно написанных сексуальных сцен из вашего жанра. Скажи, что ты находишь более увлекательным для написания: влюбленных пиратов или влюбленных оборотней?

Я снова закипела от злости:

– Ну, на самом деле речь идет не столько обо мне, сколько о том, чего хотят мои читатели. Каково – это писать фанфики по Хемингуэю? Всех своих читателей знаешь по именам?

В том, чтобы быть этой новой, яростной Январией было что-то удивительно освобождающее.

Голова Гаса склонилась в знакомой мне манере. Он нахмурился, и его темные глаза изучающе смотрели на меня. От такого взгляда у меня по коже побежали мурашки. Его полные губы чуть приоткрылись, как будто он собирался что-то сказать, но в этот момент Пит закончила разговор и проскользнула в наш тесный круг, разорвав его.

– Но какова вероятность, а? – спросила Пит, хлопая в ладоши. – Два опубликованных писателя на одной и той же улочке в этом Медвежьем углу! Держу пари, вы будете вдвоем торчать в этом городе все лето. Я же говорила тебе, что в этом городе полно художников, не так ли, Яна? Тебе это понравится! – Она от души рассмеялась. – Не успела я это сказать, как Эверетт зашел в мой магазин! Похоже, сегодня на моей стороне Вселенная.

Звонок телефона у меня в кармане спас меня от необходимости отвечать. В кои-то веки я поспешила ответить на звонок, стремясь избежать нежелательного для меня разговора. Я надеялась увидеть Шади, но на экране появилась надпись «Аня», от чего мой желудок сжался.

Я подняла глаза и увидела, что темные глаза Гаса впились в меня. Эффект был устрашающим, и я взглянула на Пит.

– Извини, я должна ответить. Мне очень приятно было с вами познакомиться.

– Взаимно! – уверила меня Пит, когда я отступала через лабиринт полок. – И не забудь прислать мне письмо!

– Увидимся дома! – крикнул мне вслед Гас.

Я ответила на звонок Ани и выскользнула наружу.