Читать книгу Отпуск на двоих - Эмили Генри - Страница 8

Одиннадцать летних сезонов назад

Иногда я видела Алекса Нильсена на территории кампуса, но мы ни разу не заговаривали, пока не кончился первый учебный год.

На самом деле все это устроила Бонни, моя соседка по общежитию. Когда она сказала, что у нее есть приятель с юга Огайо, который ищет попутчика для поездки домой, я и не подумала, что речь идет о том самом парне из Линфилда, которого я встретила в первый же вечер.

Основная причина моей недогадливости заключалась в том, что Бонни оставалась для меня полной загадкой. Все девять месяцев она появлялась на пороге общежития только для того, чтобы сходить в душ и переодеться, после чего отправлялась в квартиру своей сестры. То, что она вообще знала, что я из Огайо, было само по себе удивительно.

Я подружилась с несколькими девушками с нашего этажа – мы вместе ужинали, смотрели фильмы, ходили на вечеринки, – но Бонни не входила в наш тесный круг первогодок, подружившихся исключительно из необходимости обзавестись социальными отношениями. Так что идея, что ее другом мог оказаться тот самый Алекс из Линфилда, не пришла мне в голову, даже когда она дала мне его имя и номер телефона, чтобы мы могли договориться о встрече.

Когда я в назначенное время спустилась вниз и обнаружила Алекса, ждущего меня у машины, я удивилась. А вот по его спокойному, несколько страдальческому лицу было ясно, что он-то прекрасно был осведомлен о таком развитии событий.

На нем была та же самая футболка, что и в первый день нашей встречи, ну или он купил несколько запасных штук, чтобы можно было носить эмблему любимого университета без перерыва.

– Так это ты! – закричала я с другой стороны дороги. Он пригнул голову, заливаясь румянцем.

– Ага. – И не произнеся больше ни слова, он подошел ко мне, забрал сумки и принялся загружать их на заднее сиденье машины.

Первые двадцать пять минут мы ехали в неловком молчании. Еще хуже было то, что мы попали в жуткую пробку, так что уехали не так уж и далеко.

– У тебя есть аудиопровод? – спросила я, копаясь в центральной консоли. Алекс перевел на меня взгляд, и рот у него скривился.

– Зачем?

– Потому что я хочу проверить, смогу ли я прыгать через скакалку, пока пристегнута ремнем безопасности, – фыркнула я, складывая на место влажные салфетки и антисептик для рук, которые я успела переворошить в поисках кабеля. – А ты как думаешь? Чтобы мы могли послушать музыку.

Плечи Алекса приподнялись вверх, придавая ему сходство с черепахой, пытающейся спрятаться в панцирь.

– Что, прямо в пробке?

– Ну… – произнесла я. – Как бы да?

Его плечи поднялись еще сильнее.

– Тут столько всего творится…

– Мы едва движемся, – заметила я.

– Это да, – он поморщился. – Но мне сложно сосредоточиться. И все еще жмут на клаксоны, и…

– Ладно. Без музыки так без музыки. – Я откинулась на спинку кресла и вернулась к прежнему занятию: принялась бездумно таращиться в окно. Алекс вдруг многозначительно откашлялся, словно хотел что-то сказать, но не мог решиться.

– Да? – обернулась я.

– Не могла бы ты… перестать это делать? – Он дернул подбородком в сторону окна, и я поняла, что все это время барабанила по стеклу пальцами. Я сложила руки на коленях, но еще через какое-то время заметила, что машинально притопываю ногой.

– Я не привыкла к тишине! – начала оправдываться я, когда Алекс бросил на меня взгляд.

Я выросла в доме, где помимо меня существовали еще три большие собаки, кошка с легкими оперной певицы, два брата, играющие на трубе, и родители, которые считали, что запущенный на фоне канал телемагазина звучит «успокаивающе».

Я как-то приспособилась к тишине моей комнаты, страдающей острой нехваткой Бонни, но это… Сидеть в тишине, посреди пробки, с человеком, которого я едва знала, – это было уже слишком.

– Разве нам не нужно познакомиться и все такое? – спросила я.

– Мне нужно сосредоточиться на дороге, – ответил Алекс. Уголок его рта напрягся.

– Ладно.

Алекс вздохнул – впереди показался источник всех наших неприятностей. Авария. Оба пострадавших автомобиля уже переместили на обочину, но устранить затор это не слишком помогло.

– Ну конечно, – сказал он. – Людям обязательно нужно остановиться и посмотреть. – Затем он распахнул центральную консоль и принялся в ней копаться, пока не нашарил аудиокабель. – Держи. Выбирай, что хочешь поставить.

Я приподняла одну бровь.

– Ты уверен? Смотри, как бы тебе жалеть не пришлось.

Алекс нахмурился:

– Почему я должен буду об этом жалеть?

Я бросила взгляд на заднее сиденье его автомобиля. Его багаж был аккуратно сложен в подписанные коробки, мои же вещи были свалены в кучу, а после запиханы в мешки из-под грязного белья. Его машина (между прочим, с салоном, отделанным под дерево) была древней, но безукоризненно чистой. И пахло в ней так же, как пахло от Алекса, – кедровым деревом и немножко мускусом.

– Мне кажется, ты похож на человека, которому нравится… ну, все контролировать, – объяснила я. – Так что не знаю, найдется ли у меня музыка, которая тебе придется по вкусу. Шопена у меня в плеере нет.

Складка между бровями Алекса стала еще глубже.

– Может, я не настолько чопорный, насколько ты считаешь.

– Да ну? Значит, ты не возражаешь, если я включу «На Рождество я хочу только тебя» Мэрайи Кэри?

– Сейчас май, – ответил он.

– Буду считать это ответом на свой вопрос.

– Это нечестно. Какой варвар будет слушать рождественскую музыку в мае?

– А если бы сейчас было десятое ноября, – спросила я, – это было бы более подходящим или менее подходящим временем?

Алекс плотно сжал губы и взъерошил свои и без того растрепанные волосы. Они так и остались стоять вертикально вверх даже после того, как он опустил руки на руль – всему виной, я полагаю, статическое электричество. Еще я заметила, что Алекс истово чтил все гласные и негласные правила вождения – включая строгую позицию рук на руле, которую он не менял на протяжении всего этого времени. И хоть большую часть времени он ужасно сутулился, сейчас он сидел неестественно прямо.

– Ладно, – сказал он. – Мне не нравится рождественская музыка. Просто не включай ее, и все будет в порядке.

Я воткнула в телефон провод, включила колонки и нашла в плеере «Молодых американцев» Дэвида Боуи. И нескольких секунд не прошло, как лицо Алекса скривилось в гримасе.

– Что? – спросила я.

– Ничего, – твердо сказал он.

– Ты сейчас дернулся. Как будто тот, кто контролирует тебя, вдруг уснул.

Он с недоумением сощурился на меня.

– Что это вообще значит?

– Тебе не нравится песня, – обвинительным тоном заключила я.

– Неправда, – неубедительно соврал Алекс.

– Ты ненавидишь Дэвида Боуи.

– Вовсе нет! Дэвид Боуи тут ни при чем.

– Тогда в чем дело? – требовательно спросила я.

Алекс с шипением вздохнул.

– Саксофон.

– Саксофон, – повторила я.

– Ага. Мне… Я ненавижу звук саксофона. Если в песне есть саксофон – все, тут уже ничем не поможешь.

– Нужно предупредить Кенни Джи.

– Назови хоть одну песню, которую саксофон сделал лучше, – предложил Алекс.

– Погоди, мне нужно свериться с блокнотом, где я записываю все песни, в которых наличествует саксофон.

– Ни одной, – провозгласил Алекс.

– Уверена, на вечеринках с тобой очень весело.

– Нормально со мной на вечеринках.

– Вот только на концерты подростковых групп с тобой лучше не ходить.

Он бросил на меня косой взгляд.

– Ты действительно такая поборница саксофонов?

– Нет, но мне нравится ее изображать. Ты ведь еще не закончил? Что еще ты ненавидишь?

– Ничего, – ответил он. – Только рождественские песни и саксофоны. И каверы.

– Ковры? – не поняла я. – Это которые на полу лежат?

– Каверы песен, – терпеливо объяснил Алекс, и я расхохоталась.

– Ты ненавидишь каверы песен?

– Категорически не переношу, – подтвердил он.

– Алекс. Это все равно что сказать «я ненавижу овощи». Слишком расплывчато. Это полная бессмыслица.

– Вовсе нет, – настаивал он. – Смотри – если это хороший кавер, который придерживается оригинальной аранжировки песни, то, типа, зачем? А если это плохой кавер, который вообще ничем не похож на оригинал, – то, типа, какого вообще черта?

– О господи, – выдохнула я. – Да ты прямо как ворчливый старик.

Алекс нахмурился еще сильнее.

– А тебе, значит, все на свете нравится?

– По большей части, – согласилась я. – Да, я склонна любить окружающий мир.

– У меня тоже есть вещи, которые мне нравятся.

– Например? Модельки поездов и биография Авраама Линкольна? – предположила я.

– Меня определенно не привлекает ни то, ни другое. А что, ты ненавидишь поезда и Линкольна?

– Я же сказала. Мне почти все нравится. Меня очень легко порадовать.

– То есть?

– То есть… – Я недолго раздумывала над вопросом. – Вот например – когда я была маленькая, мы с Паркером и Принсом – это мои братья – садились на велосипеды и ехали в кинотеатр, даже не проверив, что сегодня будут показывать.

– Твоего брата зовут Принс? – спросил Алекс, подняв брови.

– Смысл истории был не в этом.

– Это его прозвище?

– Нет, – ответила я. – Он был назван в честь Принса. Моя мама – большой фанат «Пурпурного дождя».

– А в честь кого назван Паркер?

– Никого. Им просто нравится это имя. Но повторяю, ты упустил главный смысл.

– Все ваши имена начинаются с буквы «П», – продолжал мысль Алекс. – А как зовут твоих родителей?

– Ванда и Джимми, – ответила я.

– Значит, их зовут не на букву «П», – заключил Алекс.

– Нет, их зовут не на букву «П», – подтвердила я. – Просто одного ребенка они назвали Принсом, а другого – Паркером, а потом, полагаю, решили не отступать от тематики. И я снова говорю – ты упустил весь смысл!

– Прости. Продолжай, пожалуйста.

– Так вот, мы приезжали в кино, покупали билеты на ближайший сеанс и все шли смотреть какой-нибудь свой фильм.

Алекс снова нахмурился.

– Это еще зачем?

– Это тоже не главная суть истории.

– Ну а я не собираюсь оставаться в неизвестности, зачем ты смотрела фильм, который тебе даже не был интересен, да еще и в одиночку.

Я выдохнула.

– Это была такая игра.

– Игра?

– Прыжок через акулу, – торопливо объяснила я. – По факту это была обычная игра «Две правды и одна ложь», только мы описывали сюжет фильма. И если в фильме присутствовал так называемый «прыжок через акулу» – это когда сюжет принимает абсолютно неправдоподобный, смехотворный поворот, – то ты должен был в точности его описать. Но если в фильме такого нет, то ты должен был его выдумать. Потом мы угадывали, реальный ли это был сюжет или выдуманный, и если рассказчик выдумал сюжет, и ты об этом догадался, то ты получал пять баксов.

Вообще это была фишка моих братьев. Меня они просто брали за компанию.

Алекс молча смотрел на меня, и мои щеки покраснели. Я не знала, зачем я вообще рассказала ему об этой игре. Это вроде как семейная традиция Райтов, и я обычно не рассказывала о ней другим людям, чтобы избежать неловких вопросов. Наверное, для меня это не являлось чем-то личном, так что меня не слишком беспокоила перспектива того, что Алекс Нильсен будет тупо смотреть на меня немигающим взглядом или вовсе скажет, что любимая игра моих братьев – безнадежно идиотская затея.

– В общем, – продолжила я. – Смысл не в этом. Смысл вот в чем: я в этой игре была ужасающе плоха, потому что мне обычно все нравится. Если в фильме показывают, как шпион в идеально подогнанном костюме балансирует на двух несущихся по морю катерах, попутно отстреливаясь от злодеев, – я с удовольствием на это посмотрю.

Еще какое-то время Алекс кидал взгляд то на меня, то на дорогу впереди.

– Кинокомплекс Линфилд? – наконец, спросил он. Я никак не могла определить его выражение лица: то ли он был потрясен, то ли испытывал отвращение.

– Ого, – произнесла я, – а ты реально не поспеваешь за ходом истории. Да. Кинокомплекс Линфилд.

– Это тот, где залы постоянно оказываются мистическим образом затоплены? – в ужасе продолжил он. – Когда я был там в последний раз, я и до половины прохода не дошел, как услышал плеск.

– Зато он дешевый, – указала я. – И у меня есть резиновые сапоги.

– Мы ведь даже не знаем, что именно это за жидкость, Поппи, – сказал Алекс, морщась. – Ты могла подхватить какую-нибудь заразу.

Я раскинула руки в стороны.

– Ну, выгляжу я живой и здоровой, верно?

Алекс скорбно нахмурился.

– Что еще?

– Что еще?..

– …тебе нравится? – закончил он. – Помимо того, как смотреть случайные фильмы, в одиночестве сидя в затопленном кинозале.

– Ты мне что, не веришь?

– Вовсе нет, – ответил он. – Я просто восхищен. Одержим научным любопытством.

– Ладно. Дай подумать. – Я выглянула в окно. Мы как раз проезжали ресторанчик «П. Ф. Чанг». – Китайские рестораны! Обожаю, какие там все свойские. И то, что они везде абсолютно одинаковые, и то, что в большинстве из них всегда полные корзиночки с хлебом, и… О! – воскликнула я, прерывая саму себя. Я наконец-то вспомнила, что я ненавижу. – Бег! Я ненавижу бегать. В старшей школе я получила тройку в аттестат по физкультуре, потому что слишком часто «забывала» свою спортивную форму дома.

Уголок губ Алекса слегка изогнулся, и мои щеки обожгло жаром.

– Ну давай, вперед. Издевайся надо мной за то, что я получила тройку по физкультуре. Я же вижу, что ты изнемогаешь от желания.

– Дело не в этом, – ответил он.

– А в чем тогда?

Его слабая улыбка стала на миллиметр шире.

– Просто забавно. Я обожаю бегать.

– Серьезно? – взвыла я. – Ты ненавидишь саму концепцию каверов на песни, но обожаешь чувствовать, как твои ноги колотят по асфальту, все кости в теле дребезжат, сердце грохочет как безумное, а легкие горят огнем?

– Если тебя это утешит, – тихо сказал он, все еще слегка улыбаясь самым уголком рта, – еще я ненавижу, что в английском языке про корабли говорят «она».

Я даже рассмеялась от неожиданности.

– А знаешь что, – сказала я, – думаю, я тоже это ненавижу.

– Значит, мы договорились.

Я кивнула.

– Договорились. С этого момента феминизация кораблей отменяется.

– Рад, что мы уладили этот вопрос.

– Да, прямо камень с души упал. От чего еще нам стоит избавиться?

– Парочка идей у меня есть, – сказал Алекс. – Но сначала расскажи, что тебе еще нравится.

– Зачем? Ты меня что, исследуешь? – пошутила я. Уши у него заалели.

– Меня приводит в восторг встреча с человеком, который на регулярной основе пробирался через канализационные воды, только чтобы посмотреть абсолютно неизвестный фильм. Можешь меня за это засудить.

Следующие два часа мы обсуждали, что нам нравится, а что не нравится, и делали мы это самоотверженно, словно детишки, обменивающиеся коллекционными карточками. Все это время на заднем фоне играл мой плейлист, и если там и попадались тяжелые для переваривания песни с саксофоном, никто из нас этого не заметил.

Я рассказала, что люблю смотреть видео, где зверюшки разных видов дружат друг с другом.

Он рассказал, что ненавидит шлепанцы и проявления чувств в публичном месте. «Ноги – это личное», – настаивал он. Я же сказала, что ему срочно нужно обратиться за психологической помощью, но все это время хохотала в голос. Алекс продолжал делиться своими весьма специфическими вкусами, вызывая все новые взрывы смеха, и все это время в уголке его губ пряталась улыбка.

Словно он и сам знал, что до нелепого смешон.

Словно он совсем не возражал, что я очарована его странностями.

Я призналась, что ненавижу Линфилд и цвет хаки. Почему бы и нет? Мы оба прекрасно понимали: мы два человека, которым абсолютно нечем заняться, и мы вынуждены провести это время вместе, втиснутые в крошечную машину. Мы знали, что мы абсолютно несовместимы на фундаментальном уровне, и у нас не было ни единой причины пытаться произвести друг на друга впечатление.

Так что я без проблем сообщила:

– Человек в штанах цвета хаки выглядит так, словно у него вообще нет штанов. И личности тоже.

– Они прочные, ноские и хорошо со всем сочетаются, – начал спорить Алекс.

– Понимаешь, с некоторой одеждой дело обстоит так: смысл не в том, можно ли это носить, смысл в том, нужно ли это носить.

Алекс только махнул рукой, и обсуждение штанов было окончено.

– А что насчет Линфилда? – сказал он. – Что с ним не так? По-моему, для детей это просто отличное место.

Вопрос для меня был сложный, и отвечать мне на него не хотелось – даже человеку, с которым я навсегда расстанусь через несколько часов.

– Линфилд – это хаки среди городов Среднего Запада, – сформулировала я.

– Комфортный, – сказал он. – Прочный.

– И голый ниже пояса.

Алекс рассказал, что ненавидит тематические вечеринки, кожаные браслеты и ботинки с квадратными носами. И когда ты приходишь куда-нибудь, а твой друг или там дядюшка шутят на тему того, что «О боже мой! Да сюда любой сброд пускают!». И когда официанты называют его «приятель», или «босс», или «шеф». И мужчин, которые идут так, будто только что спрыгнули с лошади. И жилетки – вообще на ком угодно и в любом виде. И тот момент, когда компания делает групповые снимки, и тут кто-нибудь говорит: «А может, нам сделать какую-нибудь смешную фотку?»

– Я люблю тематические вечеринки, – сообщила я.

– Ну разумеется, – ответил он. – Ты в этом хороша.

Я сузила глаза и задрала ноги на приборную доску. Правда, тут же их спустила, когда заметила, что у рта Алекса залегла нервическая складка.

– Алекс, ты за мной следишь? – спросила я. Он одарил меня взглядом, преисполненным ужаса.

– Ты что такое говоришь?

Непередаваемое выражение его лица заставило меня снова захихикать.

– Расслабься, я шучу. Просто откуда тебе знать, что я хороша в тематических вечеринках? Я видела тебя только на одной, и она была совсем не тематической.

– Я не об этом. Ты просто… Вроде как всегда в каком-нибудь костюме, – и он поспешил добавить: – Я не в плохом смысле. Ты просто всегда одеваешься так…

– Сногсшибательно? – подсказала я.

– Смело, – закончил он.

– Какой удивительно неоднозначный комплимент.

Он вздохнул.

– Ты специально каждый раз неправильно меня понимаешь?

– Нет, – ответила я. – Думаю, для нас это вполне естественное положение вещей.

– Я имел в виду вот что: мне кажется, что для тебя тематическая вечеринка – это просто обычный вторник. А для меня это значит, что я буду два часа стоять перед шкафом, пытаясь понять, как мне собрать костюм мертвой кинозвезды из десяти одинаковых рубашек и пяти одинаковых брюк.

– Ты мог бы попробовать не покупать одежду оптом, – предложила я. – Или просто надеть свои штаны цвета хаки и всем говорить, что ты эксгибиционист.

На лице Алекса отразилась гримаса отвращения, но в остальном он мой комментарий полностью проигнорировал.

– Я ненавижу решать, какую одежду купить, – сказал он, жестикулируя в воздух одной рукой. – А если я пытаюсь купить костюм, то все становится еще хуже. Торговые центры буквально вызывают у меня оторопь. Там просто… Столько всего. Я даже не знаю, как мне выбрать подходящий магазин, не то что вешалку с костюмами. Я всегда покупаю одежду через интернет, и если мне что-то понравилось, я тут же заказываю минимум штук пять.

– Ну, если тебя когда-нибудь пригласят на тематическую вечеринку, куда ты сможешь пойти, потому что тебе пообещают отсутствие шлепанцев, КПК и саксофонов, – сказала я, – я с удовольствием свожу тебя по магазинам.

– Ты серьезно? – Он даже на дорогу смотреть бросил. Я вдруг заметила, что день превратился в вечер и на улице уже темно. Из динамиков лился скорбный голос Джони Митчелл, выводящей «Опьянена тобой».

– Ну разумеется, я серьезно, – ответила я. Может, у нас и было ровным счетом ноль общего, но мне вдруг начало нравиться наше знакомство. Весь этот год я чувствовала, что должна вести себя наилучшим образом, словно я была на собеседовании, которое определит – получу ли я новых друзей, новую жизнь, признание, наконец.

Но сейчас, как ни странно, я ничего такого не ощущала. Да и к тому же я люблю ходить по магазинам.

– Было бы здорово, – продолжила я. – Ты был бы моим живым Кеном. Ну, знаешь, муж Барби. – Я подалась вперед, чтобы прибавить звука у колонок. – К слову о вещах, которые мне нравятся, – обожаю эту песню.

– Я ее пою в караоке, – сообщил Алекс.

Я разразилась хохотом, но по его огорченному лицу быстро поняла, что он не шутит, что сделало ситуацию только веселее.

– Я не над тобой смеюсь, – быстро выдавила я. – По-моему, это очаровательно.

– Очаровательно? – с непонятным выражением лица переспросил Алекс.

Я не могла понять, смутился он или обиделся.

– Я имею в виду… – Я замолчала и принялась открывать окно, чтобы впустить в машину немного свежего воздуха. Затем я отлепила от мокрой шеи волосы и свернула их в узел, подложив под голову. – Ты просто… – Я попыталась подобрать подходящие слова. – Наверное, ты не такой, как я о тебе думала.

Алекс мрачно нахмурился:

– И что ты обо мне думала?

– Не знаю, – ответила я. – Что ты просто какой-то парень из Линфилда.

– Я действительно какой-то парень из Линфилда, – подтвердил он.

– Какой-то парень из Линфилда, который поет в караоке «Опьянена тобой», – поправила его я, а затем снова зашлась в приступе хохота.

Алекс едва заметно улыбнулся и покачал головой.

– А ты, значит, какая-то девушка из Линфилда, которая поет в караоке… – Он секунду раздумывал. – «Королева танцев»?

– Время покажет, – ответила я. – Я никогда не была в караоке.

– Серьезно? – Он обернулся на меня с искренним изумлением, написанным на лице.

– Разве в большинство караоке-баров не пускают только с двадцати одного года?

– Не все бары работают по лицензии, – сказал он. – Нам обязательно нужно сходить. Когда-нибудь летом.

– Ладно, – ответила я. То, как быстро я согласилась, удивило меня не меньше, чем его неожиданное приглашение. – Должно быть весело.

– Ладно, – сказал он. – Классно.

Итак, теперь у нас было запланировано уже два совместных похода.

Наверное, это делает нас друзьями? Ну, вроде как.

Сзади нас нагоняла машина, прижимаясь все ближе. Алекс невозмутимо включил поворотник и перестроился на другую полосу шоссе. Каждый раз, когда я бросала взгляд на спидометр, то видела, что он ведет машину с ровно допустимой скоростью – не больше и не меньше. Изменять своей привычке из-за одного спешащего водителя он явно не собирался.

Пожалуй, я с самого начала могла бы догадаться, каким осторожным водителем будет Алекс. С другой стороны, как я уже сегодня выяснила, когда ты строишь догадки о людях, иногда ты оказываешься в корне не права.

Постепенно липкие, испещренные огнями остатки Чикаго остались позади, и теперь по обе стороны от нас цвели обширные поля Индианы. Мой плейлист без всякого видимого смысла переключался с Бейонсе на Нейла Янга, а оттуда – на Шерил Кроу и ЛСД Саундсистем.

– А тебе и правда все нравится, – поддразнил меня Алекс.

– За исключением бега, Линфилда и хаки, – согласилась я.

Его окно было закрыто, а мое открыто. В темноте мы летели через плоскую равнину, трясясь на неровной дороге, мои волосы развевал ветер, за громким свистом которого я почти не слышала, как Алекс фальшиво подпевает песне «Одного тебя» группы «Херт». Но вот он добрался до припева, и дальше мы уже поем вместе, срываясь на абсолютно кошмарный фальцет, руки возбужденно взмывают в воздух, словно дирижируя невидимым ансамблем, лица искажены, а старенькие динамики машины натужно жужжат.

В тот момент он был таким драматичным, таким пылким, таким абсурдно-нелепым, что казался совершенно другим человеком, а не тем кротким парнишкой, которого я встретила на вечеринке в честь начала ознакомительной недели.

Может быть, подумала я, Тихий Алекс – это что-то вроде пальто, которое он надевает перед тем, как выйти на улицу.

Может, на самом деле под ним прячется Алекс Обнаженный.

Ладно, над этим именем нужно хорошенько подумать. Смысл был в том, что этот Алекс начинал мне нравиться.

– А что насчет путешествий? – спросила я, улучшив момент между песнями.

– А что с ними? – спросил он.

– Любишь или ненавидишь?

Он раздумывал над ответом, сжав губы в тонкую линию.

– Сложно сказать, – наконец ответил он. – Я нигде особенно-то и не был. Много о чем читал, но своими глазами ничего из этого не видел.

– И я, – сказала я. – Пока еще нигде не была.

Он подумал еще немного.

– Люблю, – сказал он. – Наверное, все-таки люблю.

– Да, – кивнула я. – И я.