Читать книгу Стеклянный отель - Эмили Сент-Джон Мандел - Страница 4

1.

В конце 1999 года Пол изучал финансы в университете Торонто и должен был чувствовать себя победителем, но на деле все в его жизни шло наперекосяк. Он думал, что будет заниматься музыкой, но пару лет назад у него случился тяжелый период, и он продал свой синтезатор. Мать была не в восторге от перспективы, что он будет получать «бесполезное» образование, и после его дорогостоящего лечения от наркозависимости ее трудно было в этом винить, поэтому он поступил на финансы, пытаясь доказать, что повзрослел и стал мыслить разумно: «Видишь, я изучаю рынки и денежный оборот!» – однако столь блестящему плану не суждено было сбыться, потому что эта сфера оказалась ему на редкость неинтересна. Двадцатый век подходил к концу, и у Пола накопились к нему претензии.

Он рассчитывал, по меньшей мере, занять достойное положение в обществе, но беда в том, что, когда ты выпадаешь из социума, жизнь вокруг не останавливается. Пол то с головой погружался в употребление веществ, то перебивался изматывающей и унизительной работой менеджером по продажам, пытаясь не думать о наркотиках, клинике и реабилитации. Тем временем ему исполнилось 23 года, и он выглядел старше своих лет. В первые недели учебы он ходил на вечеринки, но ему никогда не удавалось с легкостью завязывать разговоры с незнакомцами, к тому же он чувствовал себя на фоне окружающих чуть ли не стариком. Экзамены в середине семестра он сдал плохо и к концу октября или пропадал в библиотеке – читал учебники и судорожно пытался хоть немного заинтересоваться финансами, найти выход из положения, – или сидел у себя в комнате, а за окном сгущался холод. В комнате он жил один: Пол и его мать сошлись во мнении, что было бы катастрофой, если бы сосед Пола тоже оказался наркоманом, поэтому он почти всегда пребывал в полном одиночестве. Комната была до того маленькой, что он едва ли не страдал от клаустрофобии и потому предпочитал сидеть у окна. Пол практически ни с кем не общался, разве что обменивался с людьми дежурными репликами. На горизонте маячила мрачная тень экзаменов, учебные дела не предвещали ничего хорошего. Он пытался сосредоточиться на теории вероятности и мартингалах с дискретным временем, но постоянно мысленно возвращался к фортепианной композиции, которую никак не мог дописать, – незамысловатой мелодии в до-мажоре с внезапными вкраплениями минорных мотивов.

В начале декабря он вышел из библиотеки с Тимом, который посещал два курса вместе с Полом и тоже сидел на лекциях на последнем ряду.

– У тебя есть сегодня планы на вечер? – спросил Тим. Впервые за долгое время к нему кто-то обратился с вопросом.

– Я думал, может, сходить на какой-нибудь концерт.

На самом деле Пол даже не думал об этом до того момента, как сказал вслух, но концерт показался ему подходящим занятием на вечер. Тим слегка оживился. В прошлый раз они тоже говорили о музыке.

– Я хотел сходить на одну группу, «Baltica», но мне надо готовиться к экзаменам. Слыхал про них? – спросил Тим.

– Про экзамены? Еще бы, я просто с ума схожу.

– Нет. Про «Baltica». – Тим растерянно заморгал.

Пол вспомнил, что Тим не понимает юмора: он еще в прошлый раз это заметил. В общении Тим напоминал антрополога с другой планеты. Пол надеялся, что они смогут подружиться, но с трудом представлял, с чего начать разговор. «Я вижу, ты такой же одинокий и отчужденный, как и я, не хочешь сравнить конспекты?» В любом случае Тим уже ушел и растворился в осенней тьме. Пол взял несколько воскресных газет со стойки с прессой у кафе и вернулся к себе в комнату, включил пятую симфонию Бетховена и стал просматривать список мероприятий, пока не наткнулся на «Baltica». Они выступали поздно вечером в клубе, о котором он впервые слышал, на углу улиц Куин-вест и Спадина-авеню. Когда он в последний раз был на концерте? Пол поставил начес, потом убрал его, потом передумал и снова сделал начес, поменял три рубашки и наконец выскочил из дома, преисполненный отвращения к собственной нерешительности. На улице похолодало, но холодный воздух освежал голову, к тому же врачи советовали ему заниматься физическими упражнениями, поэтому он решил пройтись пешком.

Клуб находился в подвале, вниз по крутой лестнице под магазином готической одежды. Он крадучись шел по тротуару, боясь, что клуб тоже окажется готическим и над ним будут смеяться из-за его джинсов и рубашки-поло, но охранник почти не обратил на него внимания, а вампиров среди посетителей затесалось не больше половины. В группе «Baltica» было трое участников: парень с бас-гитарой, еще один парень с набором замысловатых электронных инструментов, подключенных к синтезатору, и девушка с электроскрипкой. То, что они играли, напоминало не столько музыку, сколько расстроенное радио, вспышки странных бессвязных звуков вроде эмбиент-электроники, которую Пол, давний ценитель Бетховена, совершенно не понимал, но девушка была красивой: пускай музыка не доставляла ему удовольствия, зато смотреть на нее было приятно. Она пела в микрофон: «Я всегда прихожу к тебе», но из-за эха, которое возникало, когда клавишник нажимал на педаль, выходило:

Я всегда прихожу к тебе, прихожу к тебе, прихожу к тебе, —

и голос в сочетании с электронными звуками и оглушающими помехами звучал дисгармонично, но потом девушка взяла в руки электроскрипку, и все изменилось. Когда она подняла смычок, зазвучавшая нота пролегла связующей нитью между островами помех, и Полу показалось, что скрипка, помехи и призрачная бас-гитара на фоне прекрасно сочетаются; на миг музыка его захватила, но девушка опустила скрипку, звучание распалось на отдельные элементы, и Пол снова недоумевал, как такое вообще можно слушать.

После концерта, когда музыканты выпивали в баре, Пол выждал момент и ринулся к скрипачке, пока она ни с кем не разговаривала.

– Привет, извини, что вклиниваюсь, мне очень понравилась ваша музыка, – сказал Пол.

– Спасибо, – ответила скрипачка. Она сдержанно улыбнулась, как улыбаются ослепительные красавицы, зная наперед все, что им скажут.

– Вы очень здорово выступили, – обратился к басисту Пол, чтобы обмануть ее ожидания и сломать привычный сценарий.

– Спасибо, чел. – Басист весь сиял, и Пол подумал, что он был под кайфом.

– Кстати, меня зовут Пол.

– Тео, – сказал басист. – А это Чарли и Анника.

Клавишник Чарли кивнул и поднял бокал с пивом. Анника смотрела на Пола поверх края своего бокала.

– Слушайте, ребята… Можно я задам вам странный вопрос? – Полу ужасно хотелось снова увидеть Аннику. – Я совсем недавно сюда переехал и не знаю, в какие клубы здесь лучше ходить.

– Есть один – идешь прямо по Ричмонд-стрит и налево, – ответил Чарли.

– В смысле, я уже был в паре клубов, но так трудно найти место с хорошей музыкой, везде какая-то ерунда, и я подумал, может, вы что-нибудь посоветуете…

– А. Понятно. – Тео осушил свой бокал. – Ну, тогда попробуй сходить в «System Sound».

– Но на выходных там просто ад, – вмешался Чарли.

– Да, чувак, на выходных туда лучше не ходить. А вот ночные вечеринки по вторникам там хороши.

– По вторникам там классно, – добавил Чарли. – А где ты живешь?

– На самых задворках, – ответил Пол. – Ночные вечеринки по вторникам в «System», ясно, спасибо, попробую. – Напоследок он сказал Аннике: – Пока, может, еще увидимся. – И быстро направился к выходу, чтобы не видеть ее равнодушие, которое окатывало его спину ледяной волной.

Во вторник после экзаменов, за которые он получил три обычные тройки, одну тройку с минусом и испытательный срок, Пол решил пойти в «System Soundbar» и потанцевать в одиночестве. Музыка в клубе ему не нравилась, казалась дерганой и раздражала, но ему доставляло удовольствие просто стоять в толпе. Пол не очень представлял, как танцевать под ломаные ритмы, поэтому незамысловато топтался и раскачивался на месте со стаканом пива в руке, пытаясь ни о чем не думать. Зачем вообще нужны клубы? Чтобы заглушить любые мысли в голове музыкой и алкоголем? Пол надеялся встретить Аннику, но ни ее, ни других ребят из «Baltica» видно не было. Он искал их взглядом в толпе, по-прежнему не находил и купил у девушки с розовыми волосами пакетик с ярко-синими таблетками: экстази – это ведь не героин; половинка таблетки почему-то не сработала, он проглотил вторую, и внезапно все вокруг поплыло, его бросило в жар, сердце подпрыгнуло в груди, и на секунду Полу показалось, что он умирает. Девушка с розовыми волосами исчезла. Пол добрался до скамейки у стены.

– Эй, парень, с тобой все в порядке? Все нормально?

Кто-то наклонился над ним. Судя по всему, прошло очень много времени. В клубе уже никого не было. Снова включили свет, и он был невыносимо ярким; «System» превратился в обшарпанное помещение с лужицами непонятной жидкости на танцполе. Мужчина со стеклянными глазами и избыточным пирсингом ходил по залу и собирал пустые бутылки и стаканы. Когда умолкла грохочущая музыка, тишина навалилась звенящей пустотой. Над Полом склонился управляющий клубом в кожаных брюках «Regulation»[1], футболке с Radiohead и блейзере – типичной униформе управляющего клубом.

– Да, все нормально, – ответил Пол. – Извините, я, наверное, многовато выпил.

– Слушай, я не знаю, под чем ты, но тебе это не к лицу. Мы закрываемся, пошевеливайся, – сказал управляющий.

Пол, шатаясь, встал на ноги и ушел. На улице он вспомнил, что оставил в гардеробе пальто, но дверь уже была закрыта. Он чувствовал себя одурманенным. Мимо пронеслись пять пустых такси, и только шестое наконец остановилось. Водителем оказался убежденный трезвенник-моралист, и всю дорогу до студенческого общежития он наставлял Пола на путь истинный. Полу невыносимо хотелось спать, и он сжал кулаки и ничего не говорил, пока такси наконец не подъехало к ограде. Он заплатил – чаевых не оставил – и сказал таксисту, чтобы тот шел на хрен со своими наставлениями и валил обратно в Индию.

«Я хочу, чтобы вы понимали, что я с тех пор изменился, – говорил Пол двадцать лет спустя психологу в реабилитационной клинике в штате Юта. – Я просто пытаюсь честно рассказывать обо всем, что со мной происходило».

– Я из Бангладеш. А ты придурок и расист, – сказал в ответ водитель и уехал.

Пол опустился на колени на тротуаре, и его вырвало. Он с трудом поднялся к себе в комнату и поразился масштабу надвигающейся катастрофы. Он ухитрился попасть в престижный университет и протянул в нем всего до декабря первого курса. Уже в первом семестре он был на грани вылета. «Вам нужно научиться справляться с разочарованием», – сказал ему однажды терапевт, но, на свою беду, Пол вообще ни с чем не справлялся.

Две недели промелькнули незаметно, зимние праздники обошли его стороной: психолог посоветовал его матери оставить Пола в покое, дать ему возможность ощутить себя взрослым, уделить время самой себе и тому подобное – поэтому она уехала на Рождество к сестре в Виннипег и не позвала Пола с собой. Он встретил Рождество в одиночестве в своей комнате, позвонил отцу и в неловком разговоре наврал обо всем, о чем только можно, прямо как в былые времена, а во вторник, 28 декабря, как раз в период затишья между Рождеством и Новым годом, зачесал волосы назад, надел новую рубашку, купленную для особого случая, и отправился в «System Soundbar». Он надел те же джинсы, в которых был в клубе в прошлый раз, и обнаружил в кармане забытый с той ночи пакетик с синими таблетками.

Пол вошел в клуб и увидел ребят из «Baltica»: Анника, Чарли и Тео стояли у барной стойки. Наверное, они пришли сюда после концерта в соседнем клубе. Похоже, это был знак. Анника словно стала еще красивее со дня их последней встречи. Его университетская жизнь близилась к концу, но, когда он смотрел на нее, перед его глазами вставала другая реальность, другая жизнь, которую он мог бы прожить. Он понимал, что объективно вполне недурен собой. У него был какой-никакой, но талант к музыке. Возможно, его прошлое добавляло ему магнетизма. В параллельной реальности он мог бы встречаться с Анникой и во многом добиться успеха, пускай даже с учебой у него не заладилось. Он мог вернуться в ретейл, отнестись к работе серьезнее и начать неплохо зарабатывать.

«Я хочу сказать, – рассказывал он двадцать лет спустя терапевту в Юте, – я многое передумал с тех пор и, конечно, сейчас я понимаю, что те мысли были безумными, я был ужасно зациклен на самом себе, но она была такой красивой, и я подумал: а вдруг она станет моим счастливым билетом, вдруг благодаря ей прервется эта цепь неудач…»

«Сейчас или никогда», – подумал Пол и на волне куража решился подойти к бару.

– Привет, – сказал Тео. – Это ты. Тот самый парень.

– Я воспользовался вашим советом! – воскликнул Пол.

– Каким советом? – спросил Чарли.

– Вечеринки по вторникам в «System Soundbar».

– А, да, точно, – сказал Чарли, – да, конечно.

– Рад тебя видеть, – сказал Тео, и Пол ощутил прилив теплоты. Он улыбнулся ребятам, особо выделив Аннику.

– Привет! – сказала она не то чтобы недобро, но с раздражающей настороженностью, будто ожидая, что любой парень, который на нее посмотрит, предложит ей встречаться с ним – пускай именно это и было в мыслях у Пола.

Чарли что-то говорил Тео, и тот наклонился к нему, чтобы лучше слышать. (Краткий портрет Чарли Ву: невысокий парень в очках со стандартной стрижкой офисного клерка, в белой рубашке и джинсах, руки в карманах; в стеклах его очков отражался слепящий свет, поэтому Пол не мог разглядеть его глаза).

– Послушай, – обратился Пол к Аннике. Она посмотрела на него. – Я понимаю, что ты меня совсем не знаешь, но я просто хочу сказать, что ты очень красивая. Может, мы бы как-нибудь могли сходить поужинать вместе?

– Нет, спасибо, – ответила Анника.

Тео переключил внимание с Чарли на Пола и стал пристально его рассматривать, как будто с опаской выжидал, что будет дальше, и Пол вдруг осознал, что ребята отлично проводили время – до того момента, как появился он. Пол был здесь лишним. Чарли протирал очки, явно в забытьи, и покачивал головой в такт музыке.

Пол заставил себя улыбнуться и пожал плечами.

– Ладно, хорошо, ничего страшного, я просто подумал, что не помешает спросить, – сказал он.

– Конечно, не помешает, – согласилась Анника.

– Ребята, как вы относитесь к экстази? – спросил Пол.

Двадцать лет спустя он говорил терапевту: «Если честно, я не знаю, зачем я это сказал, у меня была какая-то ужасающая пустота в голове. Не знаю, о чем я вообще думал…»

– Я такое обычно не употребляю, – стал объяснять Пол, когда все трое уставились на него. – В смысле, я никого не осуждаю, просто сам не поклонник таких вещей, но сестра мне дала пару таблеток. – Он потряс пакетиком, зажатым в руке. – Продавать мне их не хочется, а спускать в унитаз как-то жалко, поэтому я решил предложить.

Анника улыбнулась.

– Мне кажется, я пробовала что-то подобное на прошлой неделе. Точно такого же цвета.

Спустя двадцать лет после той ночи в «System Soundbar» Пол говорил терапевту: «Теперь вы понимаете, почему я раньше не рассказывал об этой истории. Но я не знал, что экстази – это что-то плохое. Мне казалось, что мой организм просто странно себя повел, к тому же после того, как я завязал с опиоидами, я был слегка не в форме; я даже не думал, что таблетки настолько вредны и тем более что от них можно…»

– В общем, можете брать, если хотите, – закончил он свою речь, обращенную к компании, которая, как и все прочие компании в его жизни, собиралась его отвергнуть. Анника улыбнулась и взяла из его рук пакетик.

– Увидимся, – попрощался он с ребятами, и прежде всего с Анникой, ведь иногда «нет, спасибо» на самом деле означает «не сейчас, но, может быть, позже», но эти таблетки, эти таблетки…

– Спасибо, – ответила она.

«Просто она так отреагировала… – рассказывал Пол терапевту. – Я представляю, что вы сейчас думаете, но я правда решил, что она пробовала те же самые таблетки на прошлой неделе, и она так улыбалась, что я подумал, она испытала кайф, ей понравилось, а то, что мне самому было так плохо после таблеток, – это просто странная реакция организма, и совсем необязательно… да, я понимаю, я уже повторяюсь, но я просто хочу, чтобы вы понимали, я даже и представить не мог, к чему все это приведет, хотя сейчас с трудом верится, но я правда понятия не имел…»

После ухода Пола Анника проглотила одну таблетку и дала вторую Чарли. Его сердце остановилось полчаса спустя на танцполе.

2.

Сейчас вряд ли кто-то вспомнит истерию вокруг «конца тысячелетия», но тогда риск мировой катастрофы казался вполне реальным. Эксперты утверждали, что в полночь 1 января 2000 года атомные электростанции выйдут из строя, компьютеры по ошибке запустят через океан ядерные ракеты, все энергосистемы рухнут, а самолеты начнут падать. В жизни Пола все уже и без того пошло прахом. Через три дня после смерти Чарли Ву он стоял в телефонной будке в зале прибытия аэропорта Ванкувера и пытался дозвониться до своей сводной сестры Винсент. Ему хватило денег, чтобы сбежать из Торонто, и только – поэтому он решил положиться на милость тети Шоны: он смутно помнил из детства, что у нее был огромный дом с кучей спален для гостей. Последний раз Пол виделся с Винсент пять лет назад, когда ей было тринадцать, а ему восемнадцать. Как раз тогда умерла ее мать. Тетю Шону он не видел, кажется, лет с одиннадцати. Все это проносилось у него в голове, пока в доме его тети без конца звенел телефон. Мимо прошла пара в одинаковых футболках с надписью «Веселись как в 1999-м», и внезапно он понял, что уже наступил канун Нового года. Последние трое суток прошли как в галлюциногенном сне. Он почти не спал. У тети, судя по всему, не было автоответчика. На полке под телефонным аппаратом лежал справочник, в котором он нашел номер юридической фирмы, где она работала.

– Пол, – произнесла она, когда ему удалось прорваться к ней через секретаря. – Вот так сюрприз. – Ее голос звучал мягко и сдержанно. Что она слышала о нем? Пол предполагал, что за последние годы его имя не раз всплывало в беседах. Как там Пол? Да снова в клинике. Да, уже в шестой раз.

– Прости, что отвлекаю тебя от работы.

У Пола защипало в глазах. Ему было бесконечно, невыразимо тоскливо из-за всего, что произошло. (Надо попытаться не думать о Чарли Ву на носилках в «System Soundbar», о том, как у него отнялась и болталась в воздухе рука).

– Нет-нет, все в порядке. Ты просто хотел узнать, как у меня дела, или?..

– Я хотел поговорить с Винсент, – сказал Пол, – звонил на домашний, но она почему-то не берет трубку, и я подумал, может, у нее отдельный номер, или…

– Она съехала год назад. – Подчеркнуто бесцветный тон тети подразумевал, что они расстались с Винсент не на самой дружеской ноте.

– Год назад? Когда ей было шестнадцать?

– Семнадцать, – поправила его тетя, как будто один год кардинально все менял. – Она поселилась с подругой из Кайетт, какой-то девушкой, которая недавно переехала. Нашла квартиру ближе к работе.

– У тебя есть ее номер?

Тетя продиктовала номер.

– Если встретитесь, передай от меня привет, – сказала она.

– А вы не общаетесь?

– Боюсь, мы расстались не очень по-дружески.

– Я думал, ты вроде как должна о ней заботиться. Ты ведь ее законный опекун?

– Пол, ей уже не тринадцать. Ей не нравилось у меня жить, ей не нравилось учиться в школе, а если бы ты получше ее узнал, то понял бы, что проще стену переспорить, чем заставить Винсент делать то, что она не хочет. Извини, мне пора бежать на совещание. Давай, пока.

Пол продолжал стоять и слушать гудки в трубке, сжимая в руке посадочный талон с нацарапанным на обратной стороне номером Винсент. Он лелеял надежду на отдельную спальню для гостей, но фантазии таяли, и земля как будто начала уходить у него из-под ног. На шее болтались наушники, он трясущимися руками надел их и нажал кнопку «play» на CD-плеере – включил «Бранденбургские концерты», пытаясь успокоиться. Он слушал Баха только в те минуты, когда ему отчаянно не хватало порядка и гармонии. «Музыка поможет мне найти Винсент», – подумал он и отправился на поиски автобуса до города. Как могла бы выглядеть квартира Винсент? С кем она жила? Единственной подругой сестры на его памяти была Мелисса: она одна поддержала Винсент после того случая, когда ее исключили из школы из-за надписи «Смети меня»[2]. Она взяла несмываемый маркер кислотного цвета и дрожащей рукой в перчатке написала эти слова на северных окнах школы. Винсент тогда было тринадцать, она училась в Порт-Харди в Британской Колумбии, городке в самой северной точке острова Ванкувер, который, как ни странно, был даже менее изолированным, чем то место, где она жила. Пол не успел ее остановить, но он видел, как она выводила эту надпись, и все трое – Винсент, Пол и Мелисса – стояли и молча наблюдали, как по стеклам под несколькими буквами стекают влажные дорожки от краски. Сквозь окна с надписью темный кабинет казался нагромождением теней и пустых парт и стульев. На руке Винсент была надета мужская кожаная перчатка – бог знает, где она ее достала. Она стянула ее и бросила в мятую траву, покрытую инеем. Перчатка валялась, как мертвая крыса, а Пол беспомощно стоял рядом и глазел. Мелисса нервно хихикала.

– Зачем ты это сделала? – Пол хотел, чтобы его голос был суровым, но со стороны он прозвучал высоким и неуверенным.

– Мне просто нравится эта фраза, – сказала Винсент. Полу стало не по себе от того, как она смотрела на окно. Позади школы уже сигналил водитель автобуса.

– Поговорим в автобусе, – сказал Пол, и оба знали, что ни о чем говорить не будут, потому что Полу не слишком-то удавалась роль строгого старшего брата.

Винсент даже не пошевелилась.

– Мне пора, – сказала Мелисса.

– Винсент, – сказал Пол, – если мы сейчас не сядем на автобус, нам придется самим добираться до Грейс-Харбор и платить за водное такси.

– Ну и что, – ответила Винсент, но все же побрела вслед за братом в школьный автобус. Мелисса сидела впереди рядом с водителем, что давало ей прекрасную возможность заняться домашней работой, но вместо этого она украдкой смотрела на них, когда они проходили мимо. Они молча доехали до Грейс-Харбор и пересели на лодку до Кайетт. Пока лодка неслась мимо берега, Пол смотрел на огромную площадку, где строили новый отель, на облака, на затылок Мелиссы, на деревья на берегу, – на все что угодно, только не на воду, меньше всего ему хотелось думать о глубинах океана. Когда он взглянул на Винсент, то с облегчением обнаружил, что она тоже не смотрит на воду. Она глядела на темнеющее небо. На другой стороне острова находилось местечко Кайетт, по сравнению с которым Порт-Харди был настоящим мегаполисом: двадцать один дом на полосе между океаном и лесами, дорога с двумя тупиками, церквушка, построенная в 1850-х, маленькое почтовое отделение, ветшающая начальная школа – в ней было некому учиться еще с 1980-х, поэтому она простаивала без дела, – и пристань. Когда лодка пришвартовалась в Кайетт, они поднялись на холм и зашли в дом. На кухне сидели за столом отец и бабушка. Обычно бабушка жила в Виктории, а Пол – в Торонто, но ситуация была не совсем обычной. Мать Винсент пропала две недели назад. Ее каноэ нашли дрейфующим в воде.

– Родители Мелиссы позвонили в школу, – сказал папа. – Мне позвонили из школы.

Надо признать, Винсент держалась храбро, даже бровью не повела. Она уселась за стол, сложила руки и выжидающе смотрела, а Пол неловко навис над плитой и наблюдал за сценой. Может, ему тоже надо сесть за стол? Он ведь старший брат, как-никак, а значит, несет за нее ответственность. По своему обыкновению Пол не знал, как ему лучше поступить. Он читал во взглядах папы и бабушки все, что они не решались сказать вслух: волосы Винсент, выкрашенные в синий цвет, ее плохие оценки в школе, черная подводка для глаз и ужасная утрата.

– Зачем ты написала это на окне? – спросил папа.

– Не знаю, – тихо ответила Винсент.

– Это Мелисса тебя надоумила?

– Нет.

– Тогда зачем ты это сделала?

– Я не знаю. Мне просто понравились эти слова.

Ветер изменил направление, и теперь дождь стучал прямо в окно на кухне.

– Извини, – сказала она. – Я знаю, что это было глупо.

Папа сообщил Винсент, что ее отстранили от занятий до конца следующей недели: срок был бы длиннее, но его сократили в связи со «смягчающими обстоятельствами». Она молча его выслушала, встала и ушла к себе в комнату. Пол, папа и бабушка остались на кухне и слышали, как она поднимается по лестнице, а потом тихо закрывает дверь. Пол тоже сел за стол – вместе со взрослыми, подумалось ему, – его преследовала мысль, витавшая в воздухе: он ведь приехал из Торонто присматривать за ней и, вероятно, не должен был допустить, чтобы она рисовала на окнах школы несмываемые граффити. Но разве он был в состоянии хоть за кем-то присматривать? С чего он взял, что может кому-то помочь? Никто не решался озвучить его мысли, все сидели молча и слушали, как дождь стекает в ведро, которое папа поставил в углу. Винсент по-прежнему незримо присутствовала на кухне, пускай отец и бабушка старательно этого не замечали: вентиляционное отверстие вело как раз в ее комнату.

– Ну, я, пожалуй, пойду займусь домашними заданиями, – сказал наконец Пол, не в силах больше выносить эту сцену.

– Как там у тебя дела? – спросила бабушка.

– В школе? Отлично. Все отлично, – ответил Пол.

Они-то думали, что он из благородных чувств пожертвовал собой ради сестры – бросил друзей в Торонто и переехал доучиваться сюда, но если бы они хоть немного обращали внимание на происходящее или общались с его матерью, то узнали бы, что из предыдущей школы его исключили, а мать выгнала его из дома. Но разве бывает так, что человек однозначно заслуживает или восхищения, или презрения? Разве мир делится на черное и белое? Одна и та же вещь может быть одновременно истинной и ложной, твердил он про себя. Да, он воспользовался вероятной смертью мачехи, чтобы уладить свои проблемы и начать все сначала, но ведь это не означает, что он не способен сделать что-нибудь хорошее для сестры или кого-нибудь еще. Бабушка уставилась на него невидящим взглядом: может, она уже успела поговорить с его матерью? Папа тем временем мучительно долго готовился что-то сказать – ерзал на стуле, покашливал, подносил ко рту чашку с чаем и останавливался на полпути. Пол с бабушкой прекратили многозначительный обмен взглядами и стали ждать, когда он заговорит. Горе придавало ему серьезности и внушительности.

– Скоро мне придется выйти на работу. Я не могу взять ее с собой в лагерь, – произнес он.

– И что ты предлагаешь? – спросила бабушка.

– Думаю, отправлю ее к сестре.

– Вы же никогда не были в хороших отношениях с сестрой. Честное слово, вы с Шоной начали ссориться, когда тебе было два года, а она еще из пеленок не вылезла.

– Да, иногда она меня сводит с ума, но она хороший человек.

– Она работает по сто часов в неделю, – сказала бабушка. – Для Винсент было бы лучше, если бы ты нашел работу поближе к дому.

– Здесь нет никакой работы, – возразил отец. – По крайней мере, работы с нормальной зарплатой точно нет.

– Тут ведь строят новый отель?

– Отеля пока нет, еще как минимум год будут идти строительные работы, а я в строительстве ничего не смыслю. Но дело не только в этом… – Он замолчал и стал рассматривать чашку. – Даже если не касаться денежного вопроса, я уверен, что Винсент здесь будет не по себе. Каждый раз, когда она смотрит на воду… – Он осекся и не стал продолжать.

Пол отметил, что подумал при папиных словах в первую очередь о Винсент, и это можно было счесть хорошим поступком; он думал не о проклятой бухте, на которую старался не смотреть в окно кухни, а о девочке, подслушивающей наверху их разговор через вентиляцию.

– Схожу проверю, как там Винсент, – сказал Пол. Он с удовлетворением поймал их взгляды – «Пол ведет себя совсем как взрослый!» – и тут же устыдился своих мыслей. Когда он поднялся наверх, у него едва не сдали нервы, но он собрался с духом, осторожно постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в комнату. Он уже давно не был здесь, и его поразило, насколько обшарпанной выглядела мебель; Полу было неловко осматриваться вокруг, он ощущал неловкость и за Винсент – хотя, может, она ничего не замечала? Понять было трудно. Ее кровать была старше, чем она сама, краска в изголовье облупилась и висела хлопьями; открыть верхний ящик комода можно было только дернув за шнур, а под занавески приспособили простыни. Возможно, она вообще не обращала на все это внимания. Как и предполагал Пол, она сидела у вентиляционного отверстия, скрестив ноги.

– Можно я сяду рядом с тобой? – спросил он. Винсент кивнула. «Может быть, у меня получится», – подумал Пол. Может быть, он станет для нее настоящим старшим братом.

– Ты же не должен быть в одиннадцатом классе, – сказала она. – Я посчитала.

Господи. Он ощутил болезненный укол, потому что его сестра, которой не исполнилось и четырнадцати, была гораздо наблюдательнее отца.

– Я остался на второй год.

– Ты не смог закончить одиннадцатый класс?

– Нет, просто я много пропустил. В прошлом году я проходил реабилитацию.

– Из-за чего?

– У меня были проблемы с наркотиками.

Он мысленно похвалил себя за честность.

– У тебя проблемы с наркотиками из-за того, что родители развелись? – спросила она с искренним любопытством, но на этих словах ему резко захотелось уйти. Пол встал и начал отряхивать джинсы. В комнате Винсент было пыльно.

– У меня уже нет проблем с наркотиками. Они были раньше. Сейчас у меня нет никаких проблем.

– Но ты ведь курил траву в своей комнате, – возразила Винсент.

– С травой нет никаких проблем. Трава – это не героин. Это абсолютно разные вещи.

– Героин? – Ее глаза округлились от удивления.

– Ну, я пошел, у меня куча заданий.

«Я не ненавижу Винсент, – повторял он про себя, – Винсент здесь ни при чем, я никогда ее не ненавидел, просто я ненавижу сам факт существования Винсент». Пол время от времени твердил эту мантру. Когда он был совсем ребенком и его родители еще не развелись, папа влюбился в хиппи-поэтессу, она быстро забеременела Винсент, и уже спустя месяц Пол с матерью уехали из Кайетт – выражаясь мамиными словами, «сбежали из отвратительной мыльной оперы». Пол провел остаток детства в пригороде Торонто, каждый год уезжал на лето в Британскую Колумбию и раз в два года проводил там Рождество. Пока он летал над горами и прериями с табличкой на шее «Ребенок без сопровождения взрослых», Винсент росла в полной семье, не считая двух последних недель.

Пол оставил ее одну и пошел к себе в спальню; в детстве он проводил здесь много времени, но пока его не было, комнату использовали для хранения вещей, и теперь она казалась ему чужой. У него тряслись руки, он чувствовал себя глубоко несчастным и решил выкурить косяк. Он высунулся из окна, чтобы никто не заметил, но ветер загонял дым обратно в дом, и вскоре в дверь его комнаты постучали. Пол открыл и увидел на пороге отца с выражением неподдельного разочарования на лице. К концу недели Пол вернулся обратно в Торонто.

В следующий раз он увидел Винсент только в последний день 1999 года, когда сел в аэропорту на автобус до города, слушая «Бранденбургские концерты», а потом отыскал дом Винсент на самой захолустной окраине: она жила в обветшалом здании через дорогу от парка, в котором бродили похожие на зомби наркоманы. Пока Пол ждал, когда Винсент откроет дверь, он пытался не смотреть на них и не думать о преимуществах, которые давал героин, – нет, не об отвратительной зависимости, вынуждающей искать все новую и новую дозу, не о болезнях, а о том состоянии, когда мир вокруг кажется прекрасным.

Дверь открыла Мелисса.

– О, привет! – воскликнула она. – Ты совсем не изменился. Заходи.

Ее слова прозвучали обнадеживающе. Ему казалось, что со дня смерти Чарли Ву на нем появилась невидимая метка. Зато сама Мелисса изменилась. Судя по ее внешнему виду, она с головой ушла в рейв. На ней были синие брюки из искусственного меха и толстовка цветов радуги, а ярко-розовые волосы были собраны в хвостики наподобие тех, что носила Винсент лет в пять-шесть. Мелисса проводила его вниз по лестнице в одну из самых ужасных квартир, которые ему доводилось видеть: подвал почти без отделки, на стенах из шлакоблока – пятна воды. Винсент варила кофе на крохотной кухне.

– Привет, – сказала она. – Рада тебя видеть.

– Я тоже.

В последний раз, когда он видел Винсент, у нее были синие волосы и она рисовала граффити на окнах, но, по-видимому, эти увлечения остались в прошлом. Она не была похожа на рейвершу, во всяком случае, ничто в ней не выдавало подобных вкусов. Она была одета в джинсы и серый свитер, длинные темные волосы небрежно спадали на плечи. Мелисса что-то быстро тараторила, как, впрочем, и всегда. Она запомнилась ему нервным ребенком. Пол тщательно разглядывал Винсент и не замечал в ней ничего, что выдавало бы нестабильность: она казалась сдержанной и собранной, осмотрительной и осторожной. Какой разительный контраст с ним самим. Как же так вышло? Пол снова начал прокручивать в голове одни и те же мысли и вопросы в духе «почему ты такая, почему все так» и был не в силах выйти из порочного круга. Просто помни, что ты никогда не испытывал ненависти к Винсент. Она не виновата, что у нее нет тех же неприятностей, что у тебя. Они сели в гостиной, в которой валялись комки пыли размером с мышь: Пол и Винсент на диване с тридцатилетним стажем, а Мелисса на грязном пластиковом садовом стуле – и попытались найти темы для разговора. Беседа не клеилась, они пили растворимый кофе и избегали смотреть друг другу в глаза.

– Ты хочешь есть? – спросила Винсент. – У нас почти закончилась еда, но я могу сделать хотя бы тост или сэндвич с тунцом.

– Да нет, не беспокойся. Спасибо.

– Вот и слава богу, – сказала Мелисса. – До зарплаты еще четыре дня, а завтра надо платить за квартиру. Кроме хлеба и консервированного тунца, больше ничего и нет.

– Если тебя это так беспокоит, распотроши свою заначку с деньгами на пиво, – вмешалась Винсент.

– Я сделаю вид, что не слышала этого.

– Надо не забыть купить лампочки со следующей зарплаты, – сказала Винсент. – Я вечно не слежу за деньгами и забываю.

Гостиную освещали три разномастных напольных светильника, один из них замигал в дальнем углу. Винсент встала, выключила его и вернулась на место. Комната погрузилась в полумрак и наполнилась тенями.

– Тетя Шона просила передать тебе привет, – прервал молчание Пол.

– Она хорошая, – ответила Винсент на немой вопрос Пола, – просто была не готова к тринадцатилетнему подростку с психологической травмой.

– Она намекнула, что ты бросила школу.

– Да, в школе было невыносимо.

– Поэтому ты не доучилась?

– Во многом поэтому, – ответила Винсент. – Получать одни пятерки – так себе мотивация, чтобы каждое утро тащиться в школу.

Пол не знал, что ей ответить. Впрочем, он и раньше не понимал, как нужно себя вести и что делать. Убедить ее закончить школу? Он был не в том положении, чтобы раздавать советы другим людям. Вчера были похороны Чарли Ву. В темном углу комнаты абсолютно точно не было Чарли Ву, и все-таки Пол старался туда не смотреть.

– Ты где-нибудь учишься? – спросил он у Мелиссы.

– Осенью пойду в Университет Британской Колумбии.

– Здорово. Хороший университет.

Мелисса подняла чашку с кофе.

– Выпьем за пожизненный кредит на учебу, – сказала она.

– Ура.

Пол поднял свою чашку, но отвел глаза. Мать платила за его обучение в университете.

– Надо сходить сегодня потанцевать, – сказала наконец Мелисса. – У меня есть на примете пара мест.

– Некоторые сейчас отсиживаются в домиках на отшибе и запасаются едой на случай гибели цивилизации, – сказала Винсент.

– Охота же им так заморачиваться, – отозвался Пол.

– А у тебя нет иногда тайного желания, чтобы цивилизация и правда рухнула? – спросила Мелисса. – Чтобы произошло хоть что-то интересное.

Вечером они сели в разбитую машину Мелиссы и поехали в клуб. Винсент была несовершеннолетней, но охранник на входе в клуб предпочел закрыть на это глаза, ведь когда ты молода и красива, перед тобой открываются все двери. Во всяком случае, такие мысли посетили Пола, когда она пронеслась впереди него. Охранник долго и пристрастно изучал паспорт Пола и рассматривал его с ног до головы, поэтому ему захотелось сказать что-нибудь едкое, но он сдержался. Пол решил для себя, что новый век откроет для него новые возможности. Если вместе с миллениумом не наступит конец света, если они смогут его пережить, он станет лучше. И еще: если они переживут миллениум 2000 года, он надеется больше никогда не слышать выражение «миллениум 2000 года». В гардеробе Пол увидел, что на Винсент переливающаяся футболка, точнее, спереди она выглядела как футболка, а сзади не было ничего, кроме бантика из двух завязок под лопатками, и ее голая спина казалась ужасно хрупкой.

– Я хочу что-нибудь выпить, – сказала Мелисса, и Пол подошел вместе с ней к барной стойке. Они начали с пива вместо крепких напитков – как-никак, взрослые люди, – и когда он посмотрел на танцпол, Винсент уже танцевала одна с закрытыми глазами или, может, смотрела в пол, отрешенная от всех и погруженная в свой мир: так говорила ее мать всякий раз, когда кто-то пытался отвлечь Винсент, в то время как она читала или неотрывно глядела в пустоту.

– Она как в трансе, – сказала Мелисса, вернее, прокричала, потому что даже у бара музыка грохотала и заглушала голоса.

– Она всегда была как в трансе, – прокричал в ответ Пол.

– Ну, после того что случилось с ее мамой, любой бы стал немного не в себе, – прокричала Мелисса, вероятно, не расслышав правильно его слов. – Такая трагичная…

Пол не разобрал последнее слово, но в этом и не было нужды. Они замолчали, размышляя о Винсент и о Трагедии Винсент, которая тоже стала отдельной сущностью. Но со стороны в Винсент ничто не выдавало личную трагедию, напротив, она казалась Полу спокойной и собранной, работала помощником официанта в отеле «Ванкувер», и ему было рядом с ней как-то не по себе.

После двух порций пива он решил присоединиться к ней на танцполе, и она улыбнулась. «Я стараюсь измениться, – хотелось ему сказать ей, – я правда стараюсь, все пошло наперекосяк, но в новом веке все изменится». За день он не ел и не пил ничего, кроме пива, и отплясывал почти без стимулирующих веществ, – почти без них, пиво не в счет, – а потом поднял глаза и увидел в толпе Чарли Ву, и все вокруг замерло. Пол застыл на месте. Естественно, это был не Чарли, а чем-то напоминавший его парень, с такой же стрижкой и очками, в которых отражались вспышки света, но видение было настолько ужасающим, что Пол больше ни секунды не мог оставаться на танцполе и выскочил на улицу, ничего не сказав Винсент и Мелиссе. Там они и нашли его полчаса спустя, дрожащим от холода в свете фонарей. Все в порядке, объяснил он, просто ему не нравилась музыка и захотелось подышать воздухом, а еще у него бывают приступы клаустрофобии, и да, он вдобавок сильно проголодался. Через двадцать минут они изучали меню в дайнере, окруженные пьяными посетителями, и свет был настолько ярким, что Пол окончательно убедился: никаких призраков нет. В огнях дискотечного шара все похожи друг на друга. Повсюду двойники.

– Так почему ты решил приехать сюда на Новый год? – спросила Мелисса. Пол пока точно не знал, надолго ли он здесь. – В Торонто клубы получше, чем здесь, разве нет?

– Вообще-то я решил переехать, – сказал Пол.

Винсент оторвалась от меню.

– Почему? – спросила она.

– Мне просто нужно сменить обстановку.

– У тебя какие-то неприятности? – спросила Мелисса.

– Да, – ответил он, – так, немного.

– Ну давай, расскажи нам, в чем дело, – настаивала Мелисса.

– По городу стали распространять некачественный экстази. Я боялся, что попаду под раздачу.

«Я просто не видел причины не сказать об этом прямо, ну, насколько было возможно, – говорил он терапевту в Юте в 2019 году. – Конечно, в детали я не вдавался, но был уверен, что все обойдется. Я был под угрозой отчисления, поэтому не было ничего странного в том, что я бросил учебу. Ребята в «Baltica» знали меня только по имени, а Полом зовут чуть ли не каждого второго…»

– Ого! – воскликнула Мелисса. – Ужасно.

И он подумал: «Ты даже не представляешь, насколько». На Винсент, судя по всему, его слова не произвели никакого впечатления. Она продолжала молча изучать меню. Тому могло быть несколько объяснений, и ни одно из них не радовало: либо ей было наплевать на Пола, либо ее не удивило, что с ним постоянно приключаются неприятности, а может, ей и своих забот хватало. «Я не ненавижу Винсент, – твердил он про себя, – просто я ненавижу ее поразительное везение во всем и, главное, то, что она – не я; просто меня бесит, что она может бросить учебу, переехать в жуткий район и чудесным образом выглядеть так, будто все отлично, будто ее не касаются законы гравитации и жизненные неурядицы». Когда они доели бургеры, Мелисса посмотрела время на своих наручных часах – такие большие пластмассовые электронные часы подошли бы скорее ребенку.

– Одиннадцать четырнадцать, – объявила она. – У нас есть еще сорок четыре минуты перед концом света.

– Сорок шесть минут, – поправил ее Пол.

– Я не думаю, что будет конец света, – сказала Винсент.

– А было бы здорово, если бы он случился, – отозвалась Мелисса. – Бац, и везде погас свет. – Она взмахнула руками, как будто наводила чары.

Винсент фыркнула:

– Город без света? Нет уж, спасибо.

– Было бы стремно, – согласился Пол.

– Стремный здесь только ты, – поддразнила его Мелисса, и он кинул в нее картофель фри, после чего всю троицу выгнали из кафе. Они несколько минут постояли на улице, дрожа от холода и мучаясь от жажды, потом Мелисса вспомнила, что где-то рядом в подвале был еще один клуб, в котором не проверяют документы, и они поехали туда, дважды заблудились и, наконец, оказались перед дверью без таблички, за которой раздавались приглушенные пульсирующие басы. На дворе все еще был 1999-й. Они спустились по ступенькам, вошли в освещенный зал, и как только открылась дверь, Пол услышал слова:

Я всегда прихожу к тебе, прихожу к тебе, прихожу к тебе, —

и на миг у него перехватило дыхание. Из этой песни сделали танцевальный ремикс, поверх голоса Анники был наложен глубокий хаус-бит, но он сразу же узнал его: этот голос он узнал бы где угодно.

– Все нормально? – прокричала ему на ухо Мелисса.

– Все отлично! – крикнул он в ответ. – Со мной все хорошо!

Они сбросили куртки и растворились в толпе на танцполе. Песня «Baltica» перетекла в следующий трек про «синий мир»[3], хит всех дискотек 1999 года, до конца которого оставалось всего несколько минут. «Последняя песня двадцатого века», – подумал Пол, пытаясь танцевать без лишних мыслей, но что-то подспудно его беспокоило, боковым зрением он замечал некое движение, как будто за ним следили. Он дико озирался по сторонам, но вокруг было море из незнакомых лиц, и никто не обращал на него внимания.

– Точно все в порядке? – крикнула Мелисса.

Свет на танцполе замигал вспышками и на долю секунды выхватил из толпы Чарли Ву: он стоял, сунув руки в карманы и глядя на Пола, а потом исчез.

– Отлично! – прокричал Пол. – Все просто отлично!

Все, что ему оставалось, – это вести себя так, будто все отлично, вопреки кошмарной уверенности, что где-то здесь находится Чарли Ву. Пол на мгновение закрыл глаза и силой заставил себя танцевать, отчаянно притворяясь, что ничего не произошло. Огни продолжали сверкать, а потом, когда 1999 год сменился 2000-м, часы начали незаметно сменять друг друга, пока не наступил рассвет. Они вывалились мокрые от пота на холодную улицу и втиснулись в раздолбанную машину Мелиссы; Пол сел впереди, а Винсент свернулась калачиком на заднем сиденье, как кошка.

– Вот мы и пережили конец света, – сказала она, но когда Пол обернулся, Винсент спала, и он решил, что ему показалось. Мелисса была с красными глазами, гнала вовсю и рассказывала, что устроилась на новую работу – продавщицей в магазине одежды Le Château. Пол рассеянно ее слушал, и пока они ехали домой, его охватило странное, необъяснимое чувство надежды. Начался новый век. Если он пережил явление призрака Чарли Ву, он сможет пережить все что угодно. После ночного дождя улицы блестели в первых лучах утреннего солнца.

«Нет, – сказал Пол терапевту, – тогда я видел его в первый раз».