Читать книгу Эта смертельная спираль - Эмили Сувада - Страница 8

Не знаю, сколько прошло времени. Может, два, а может, и четыре часа. На улице темно, но, когда я возвращаюсь к озеру, луна уже над деревьями. Горло саднит, глаза опухли, а кожа все еще покрыта грязными разводами от взрыва зараженного мяса, поэтому ледяная вода как откровение. Я захожу в мелководье, погружаюсь по горло, а затем выгибаю спину, чтобы намочить волосы и расплести их под водой.

Над головой плотная полоса звезд сверкает в небе над редкими перистыми облаками. Голуби перекрикиваются между собой, опускаясь к поверхности озера и скользя по воде клювами, чтобы попить.

Как мир может продолжать существовать, когда умерла его ярчайшая звезда?

Дверь хижины распахивается, и на траве появляется желтый прямоугольник света. Затем выходит Коул с полотенцем и чистой одеждой в руках. Он без рубашки, а на его плечах повязка – синие прозрачные ленты, которые напоминают пластиковую пленку.

– Спасибо, что вернулась, – говорит он. Гравий на дорожке хрустит под его ботинками. – Мне следовало подождать, прежде чем рассказывать тебе все. Не стоило обрушивать на тебя так много информации.

– Я в порядке.

Набираю в ладони воду и плескаю в лицо. Я действительно в порядке. Отец учил меня быть сильной. Брать боль под контроль, бороться с ней, отвлекаться на крошечные уколы. На моих ладонях остались кровавые полумесяцы, но дверь в сердце заперта.

– Я готова поговорить.

– Хорошо, – опускаясь на каменистый берег озера, отвечает Коул и кладет одежду с полотенцем позади себя.

Видимо, он искупался, пока меня не было. Свет из хижины падает ему на спину, освещая изгибы плеч, но оставляя в тени лицо.

Рассматривая его, я погружаюсь в воду. До сих пор не знаю, что думать о Коуле. Кажется, он честен со мной, хотя и солдат «Картакса». А папа всегда говорил, что нельзя верить тем, кто носит одежду с рогами. Поэтому у меня не укладывается в голове, как совместить это с посланием, которое он оставил ему.

Я, как никогда, сейчас нуждаюсь в совете Агнес. Она познакомилась с Коулом и, видимо, провела с ним какое-то время, но потом исчезла. Когда я убежала в лес, то звонила ей снова и снова, но перед глазами все время вспыхивало одно и то же сообщение: «Вне зоны доступа. Вне зоны доступа». В голове вновь возникли подозрения, что Коул убил ее, но я тут же запнулась о корни и упала на землю. И почувствовала, как что-то оттягивает карман. Лакричная конфета.

Одна из ужасных, приготовленных Агнес конфет, от которых я постоянно отказывалась. Раз или два в неделю я ночевала у нее, ела чечевицу и играла с ней в карты, пока не чувствовала желания вновь вернуться в лабораторию. Она всегда на прощание прятала мне в карман лакричную конфету, хотя знала, что я их ненавижу. А так как она сделала это, когда Коул увозил меня в хижину, то, скорее всего, жива и доверила ему заботу обо мне. Но это какая-то бессмыслица. Он солдат «Картакса», а значит, вооружен и опасен.

Последние два года мы прятались от таких людей, как он.

– Почему Агнес поверила тебе? – интересуюсь я.

– Ну, это произошло не сразу. – Тень Коула струится по каменистому берегу и растворяется в воде. – После того, как ты отключилась, она поняла, что я пытаюсь тебе помочь. К тому же ты находилась в таком состоянии, что у нас не оставалось времени на разговоры. Она держала меня на мушке, указывая дорогу, пока мы добирались до ее дома, и в течение нескольких часов после этого, когда я держал тебя в ледяной ванне. Думаю, она изменила свое мнение после обморожения.

Я моргаю.

– Обморожения?

Коул протягивает одну руку, отчего повязка на плече морщится.

– В морозилке закончился лед, а вода, в которой ты лежала, нагревалась. У меня было несколько пакетов для заморозки в джипе. И я достал их, чтобы заморозить побольше льда, но после нескольких использований пакеты начали лопаться.

Я закрываю глаза, чувствуя, как сводит пальцы от одних воспоминаний. У меня тоже как-то лопались пакеты для заморозки. При встряске внутри них возникает химическая реакция, которая поглощает все тепло. Она такая сильная, что замораживает все, что находится внутри пакетов, но если оболочка рвется и химикаты попадают на кожу, то вы получите обморожение.

Коул сжимает вытянутую руку в кулак, словно проверяя, может ли сделать это хорошо. Он медленно распрямляет пальцы, а затем прижимает руку к торсу.

– После того как лопнул первый, она перестала относиться ко мне настороженно. А после десятого поверила, что я приехал сюда не для того, чтобы причинить тебе боль.

Я с трудом сглатываю, пытаясь представить, во что превратились его руки. Даже с учетом исцеляющих модулей и обезболивающих алгоритмов это, скорее всего, было мучительно. Неудивительно, что Агнес поверила ему, сварила суп и разрешила остаться. Это все еще не объясняет, почему она ушла, но зато я перестаю беспокоиться.

– Почему ты не вызвал помощь? – спрашиваю я. – «Картакс» отправил бы «Комокс». В нескольких километрах отсюда есть бункер.

– Знаю.

Я тщательно протираю шею, смывая полоски засохшей пены.

– Ты сказал, что папа оставил сообщение и для Дакса. Он попросил тебя держать все в секрете, не так ли? «Картакс» не знает, что ты здесь.

Коул откидывается на руки и смотрит на меня. В свете из хижины виднеются узкие шрамы на его груди. Это похоже на какое-то усовершенствование, но мне сложно разобрать детали.

– Ты быстро догадалась.

– Я Агатта. Мне казалось, это мы уже выяснили.

– Конечно, – с иронией в голосе бормочет Коул. – Как я мог забыть?

– Кажется, я начинаю понимать, чего хотел от меня папа. – Я погружаюсь в воду и с усилием натираю руки, пытаясь смыть следы крови и пены. – Он был гением, но не экстрасенсом. И не мог предсказать, что его лабораторию взломают, а исходный код вакцины уничтожат. Так зачем он отдал тебе эту записку?

Несколько секунд Коул молчит.

– Я… я не задумывался об этом.

– Хорошо, что я это сделала. Он отдал тебе эту записку, как только закончил вакцину, потому что знал – руководство «Картакс» не собирается отдавать ее выжившим на поверхности. Они собирались утаить ее так же, как и все остальное. А папа хотел, чтобы вакцина была в свободном доступе, поэтому оставил запасной план на случай смерти.

Коул подается вперед.

– Это сумасшествие. В «Картаксе» бы никогда не стали прятать вакцину.

– Да? – Я провожу руками по волосам, вытряхивая щепки, запутавшиеся в темных прядях. – Они скрывают все остальное – антибиотики, лечебные алгоритмы. Люди здесь живут с болезнями, от которых легко могли излечиться еще двадцать лет назад. И если захотят воспользоваться кодом «Картакса», то должны переехать в один из бункеров.

Коул фыркает:

– Потому что там безопасно. Люди, живущие в них, защищены от вируса. Но как только появится вакцина, бункеры больше не понадобятся.

Я переворачиваю руку в воде и стираю следы пены со светодиодов на моей панели.

– Что, в «Картаксе» просто так отдадут вакцину? Бесплатно? Не предъявляя никаких требований? Позволят использовать ее кому угодно, даже людям с нестандартными технологиями?

– Уверен, так и будет, – говорит Коул, но впервые за все время его голос звучит неубедительно.

– Конечно, – отвечаю я, брызгая водой в лицо. – Именно так я и подумала.

Когда открылись бункеры «Картакса», большинство выживших после первой вспышки направились туда, и лишь немногие остались на поверхности. Почти все из них сделали это потому, что не хотели терять контроль над своими панелями. Уже более полувека людям известно, как изменять человеческие гены, но именно в «Картаксе» изобрели первые вживляемые панели. Они усовершенствовали технологии, запатентовали их и выпустили многообещающие модели по всему миру.

Зародыш панели стоит всего несколько центов. Он размером с рисовое зернышко, которое вживляется в руку и разрастается под кожей, как дерево прорастает из семечка. Кабели, металлические узлы, процессоры – все занимает свои места, по одной молекуле раз за разом, разветвляясь от маленького семечка. Их распространили даже в бедных странах, и благодаря первому алгоритму лечения от заражений за несколько лет они появились практически у всех. Последнее столетие горы наноотходов, которые используются во всем от пластмассы до удобрений, пропитали почву и землю, пока планета не утонула в токсинах. Независимо от того, насколько берегли себя женщины, дети все равно рождались с сотнями искусственных химических веществ в крови.

Появление панелей изменило это. Смертность резко снизилась. И количество огоньков на руке стало показателем здоровья человека. В «Картаксе» создали платформу, на которой размещались алгоритмы от имеющих лицензии кодировщиков ДНК, и вскоре люди вылечились от астмы, смогли похудеть, отрастить волосы и контролировать загар. Они могли просто загрузить код и лишиться своих недостатков. В одночасье вся промышленность встала.

Вот тогда-то и появились генхакеры, и их интересовала отнюдь не красота. Они хотели стать трехметровыми гигантами с цепкими хвостами и втягивающимися когтями. Хотели отращивать меховую шубу зимой и сбрасывать ее весной. Чувствовать магнитное поле Земли, как это делают перелетные птицы.

Генхакеры словно заглянули в будущее и показали, что люди могут выйти за рамки своей ДНК, ограничиваясь лишь своим воображением. Папа очень любил их, ведь ими двигало лишь желание творить.

Руководство «Картакса» пыталось засудить их за нарушение авторских прав.

И еще задолго до начала эпидемии начало с генхакерами войну за определение понятия «человек». А когда появился вирус и открылись бункеры «Картакса», то меня ни капли не удивило, что в них пускали только после подписания разрешения на контроль панели.

Нет хакеров, нет нестандартных приложений, нет открытого доступа к исходному коду. Отправившиеся в бункер люди согласились, чтобы «Картакс» стер с панелей все. Просто большинством эти алгоритмы использовались лишь для самовыражения, но некоторые не смогли бы без них жить. В моей жалкой панели нет ни одного стандартного алгоритма, потому что их писал папа и никогда не регистрировал в «Картаксе». Если бы я отправилась в бункер, то там бы заставили меня их стереть. Мои исцеляющие модули и модули органов чувств тоже нестандартные. И я бы лишилась их всех.

«Картакс» утверждает, что эти правила защищают людей, но папа видел всю правду, поэтому и придумал запасной план. Он знал, что они утаят вакцину и станут шантажировать ею, чтобы избавиться от генхакеров раз и навсегда.

– Послушай, – говорит Коул, потирая лицо. – Конечно, у «Картакса» жесткая позиция на незарегистрированные алгоритмы, но…

– Жесткая? – переспрашиваю я. – Они пытались объявить преступниками всех, у кого есть генкит. Отрезали доступ к своему коду для всех, кто живет на поверхности, и так же поступят и с вакциной.

– Это смешно. Они хотят распространить вакцину среди как можно большего числа людей. Они не рискнут потерять еще одну вакцину.

Вода превращается в лед. Звуки леса стихают. В голове вертятся его слова словно эхо. Оглушительное эхо.

– Что значит еще одна вакцина?

Но мне и не нужен ответ. Мысли уже несутся вперед, воскрешая воспоминания о папиных уроках про вирусы. В первое лето в хижине он показал мне код, благодаря которому стал знаменитым – гентех-вакцину от гриппа Х.

«Она устойчивая», – сказал он. Раньше вакцины от гриппа хватало только на год, потому что вирус эволюционировал и мутировал, как голубиное стихотворение. Алгоритм утрачивал свою эффективность, а вакцина устаревала. Такие коды называют хрупкими. Но папин алгоритм действовал совсем по-другому. Он бьет точно в сердце вируса, и от его удара не укрыться, поэтому и работать будет всегда. Поэтому, как только вакцину от гриппа Х загрузит большое число людей, он перестанет существовать.

– Это не первая вакцина, верно? – Мой голос дрожит. – Вакцину уже находили, но код оказался хрупким.

Коул кивает:

– Твой отец разработал вакцину в первые месяцы после вспышки, но вирус развивался слишком быстро. И уже через несколько недель код стал бесполезен.

От этих слов в стене моей уверенности появляется трещина. Хрупкий код. Люди создали его, но природа обыграла нас.

Она посмеялась над нами.

– Вот почему «Картакс» не станет скрывать вакцину, – говорит Коул. – Они распространят ее среди как можно большего количества людей. Они станут транслировать ее день и ночь, чтобы убедиться, что победили вирус. Их больше не волнуют незарегистрированные технологии. Их волнует только то, что если нам понадобится слишком много времени на расшифровку кода, мы потеряем вакцину. Ее разработал твой отец, но сейчас…

– Сейчас его больше нет.

Осознание этого обрушилось на меня. Последняя вакцина перестала действовать уже через несколько недель, а Коул сказал, что расшифровка может занять полгода. Если мы прождем так долго, то вирус мутирует и код перестанет работать. А без папы понадобятся годы, чтобы написать еще один.

К тому времени все на поверхности уже умрут.

– Ты сказала, что твой отец придумал для нас план, – наклонившись вперед, говорит Коул. Свет из хижины освещает бугорки на его груди, но я все еще не могу разобрать узор. – Он оставил записку души. Но больше никаких инструкций, ничего. Должно быть, он был уверен, что ты догадаешься сама.

– Знаю. – Я погружаюсь в воду. – Но как это сделать?

– Я думал, ты – Агатта.

– Очень смешно.

Я закатываю глаза, но Коул прав… папа оставил мне это, потому что я его дочь и знаю его лучше, чем кто-либо. Мне просто чего-то не хватает. Какой-то подсказки или инструкции, которые он спрятал так, что их не найдут в «Картаксе», но найду я. Что-то такое, о чем я обязательно догадаюсь.

Коул проверяет повязку на своих плечах, извернувшись так, что свет из хижины падает на его тело. Странный рисунок из бугорков на его груди приобретает очертания, и я встаю, открывая рот.

– Какого черта?

Кожа Коула от пупка до ключиц покрыта шрамами. Линии сморщенной кожи тянутся сверху вниз, от одного бока к другому, пересекая его тело, как живая печатная плата.

– Что с тобой произошло? – Я выхожу из воды. – Почему они не залечили твои шрамы?

Он смотрит вниз и проводит рукой по груди, словно уже позабыл об их существовании.

– Они собирались, но я сохранил их в качестве напоминания.

– Напоминания о чем?

– О том, что они со мной сделали. Я – тайный агент. Знаешь, кто это такие?

Я качаю головой. Я только читала, что о них шептались в сетях «Небес» и в обрывках отчетов, – это не солдаты, а машины, у которых есть нечеловеческие способности. Мне казалось, что это просто слух, но, видимо, нет. Тайный агент. Я вспоминаю, как почернели глаза Коула, когда он с нечеловеческой скоростью выбежал из машины. Как он закрыл меня от взрыва, не обращая внимания на раны.

Теперь понятно, почему он сказал, что запрограммирован меня защищать.

Коул протягивает руку, показывая мне свою панель. От кобальтовых светодиодов вверх по руке тянутся три лей-линии. Они выглядят как татуировки, но это не так. Это трубки толщиной в микрометр и шириной в один слой человеческих клеток, которые слегка выступают над кожей. Большинство нанитов гентеха перемещаются по кабелям внутри тела, чтобы добраться туда, где они должны сработать. В мышцы, глаза, живот. Наниты могут и сами дрейфовать по клеткам, но кабели действуют как железная дорога, мгновенно доставляя их до места назначения.

Но лей-линии разрабатываются для опасных кодов. Некоторым нанитам нельзя доверять, потому что они не очень хорошо совместимы с остальными модулями. Черные кабели, которые тянутся по руке Коула, могут нести в себе токсичные наниты или соединяться с экспериментальными модулями, которые раздвигают пределы способностей человеческого тела.

Он поворачивает руку, пока панель не оказывается наверху. Кобальтовые светодиоды освещают шрамы на груди.

– «Картакс» вживил мне модули, о которых мне ничего не известно, потому что у меня нет доступа к таким данным, вот что значит быть тайным агентом. Я не могу управлять своей панелью и не помню большую часть своих тренировок. Они стерли мне память, оставив лишь ту часть знаний, которые работают на уровне инстинктов. Единственное, что мне разрешили оставить – эти шрамы. Я так и сделал.

Мои глаза расширяются. Трудно осознать весь ужас, скрывающийся за его словами, особенно когда он с такой легкостью говорит о том, как его разрезали и вскрывали. Не могу даже представить, какую боль, должно быть, он вытерпел, но прекрасно могу прочитать историю его страданий на коже. Свидетельство жестокости «Картакса». След военных технологий, о которых ему даже не позволено знать.

Коул встает.

– Иногда я даже не знаю, что внутри меня, пока это не срабатывает. Как было с протоколом защиты. Или джипом. Когда я коснулся руля…

– Подожди, – перебила я. – Что ты сказал?

– По поводу джипа?

– Нет, до этого.

– Иногда я не знаю, что внутри меня, пока это не срабатывает?

Сердце замирает. Внезапно все обретает смысл. Глядя на шрамы на груди Кола, я наконец-то вижу, что пытался показать мне папа. Это так совершенно и так мучительно просто. Он прислал мне инструкции, как расшифровать вакцину, но они не в записке души.

Они стоят прямо передо мной, прячась у всех на виду, как стихотворение в голубях.

Они внутри Коула.